История Тамары Георгиевны
Вечером дома Лариса удобно устроилась за кухонным столом, подтянув поближе к нему лампу на пружине. Накануне Таранов принес ей с работы одну фотографию неуловимого Германа, и Лариса сама увидела сходство между ним и куклой, которая у нее получилась совершенно случайно.
«Будешь мужиком!» – ласково вынесла Лара вердикт и принялась шить для куклы Германа кожаный пиджак. У нее получился шикарный щеголь в коже, с конским хвостом иссиня-черных волос, с миндалевидными глазами. Кроме костюма, Лара аккуратно склеила ему из кусочков кожи остроносые туфли. Осталось доработать мелкие детали, и Германа можно было выставить в галерее кукол. Там как раз готовили выставку «Лица». Автор Лариса Потапова готова была показать императрицу Екатерину Вторую, папу Карло, Джоконду, клоуна Олега Попова, балерину Уланову и вот этого Германа. Правда, объяснить кому-то, что это за личность, она не могла. Ну что, подписать «Мошенник по имени Герман»? Сразу куча вопросов: что за мошенник, из какого времени, что такого сделал для истории? Да мало ли какие вопросы возникнут! Про папу Карло и Джоконду все знают, ничего объяснять не надо. Более того, и подписывать не надо! Куклы узнаваемы.
– Стоп! А кто меня заставляет подписывать? На моем стенде я вольна сама, по личному своему усмотрению, размещать кукол хоть с подписью, хоть без! Не буду ничего подписывать. Просто типаж оригинальный у мужика. И лицо, что ни говори, просто для куклы создано!
Таранов Германа одобрил, но снова подколол Ларису:
– Если честно, то этого паразита надо бы без штанов выставить! Я понимаю, что не эстетично, зато эротично! И успех тебе был бы обеспечен!
Они посмеялись, вспомнив про фото Германа, на котором он собственной персоной в кожаном пиджаке с бабочкой и без штанов.
– Идея! – заорала вдруг во все горло Лариса и убежала в темную комнату – гардеробную. Она долго гремела там какими-то коробками, двигала ящики, чихала от пыли и, наконец, появилась в кухне, держа в руках белую искусственную розу.
– О-о, это как раз то, чего нашему Герману не хватало! – рассмеялся Таранов. – И теперь ты хоть убей меня, но надо его выставлять без штанов! Кожаный «спинджак», бабочка, роза на длиннющем стебле в зубах. И без штанов! И сразу всем будет видно: мужик не просто так с такими розами – у него одно другому очень соответствует!
– Таранов! Совесть имей! К нам на выставки, между прочим, дети ходят! – Лариса сделала вид, что сердится.
– Ну, если дети, тогда конечно! Тогда пусть в штанах будет. Хотя жалко – такая фишка пропадает!
– Таранов! – Лара хитро, лисой, подлезла Олегу под руку, мешая ему переодеваться.
– Ну? – Таранов вопросительно посмотрел на нее.
– А ты можешь меня с ней познакомить?
– С Тамарой Георгиевной? Могу. А зачем?
– Так. Просто хочу. Я тут который вечер с ее женихом провожу. Наряжаю его, обшиваю, цветы ему дарю! Имею право невесту узнать?! А если серьезно, то хочу понять – КАК?!! Как случилось, что очередная умница, красавица полюбила в который раз записного – вернее, расписного! – козла?! Как?!! Как жизнь сводит лучших женщин с такими паразитами?
– Лара! Ла-а-а-ар! – подергал любимую за рукав Таранов. – Слезь с трибуны, а? Ну, ты прям как в кино! А все ведь просто, Лар! Мы – козлы, а вы – дуры! И это не я сказал! Это и ты сама говорила. А с Селениной познакомлю. Тетка она интересная. А уж как там у нее с этим Германом срослось – пусть она сама тебе и расскажет.
...А Герман и не скрывал, что отбывал наказание. Как раз наоборот, первым делом он поведал Тамаре Георгиевне историю про то, как еще пацаном по глупости залетел на нары, как отсидел весь срок от звонка до звонка и усвоил этот урок на всю оставшуюся жизнь.
Потом забурился с охотниками в дальневосточную тайгу, где хотел отдохнуть душой от прежней жизни, где ценят человека не за кошелек, а за его душевные качества. Ну, в общем, всякие такие красивые слова Герман был мастак говорить. И Тамара Георгиевна просто боготворила его и благодарила судьбу, что та послала ей этого ангела во плоти.
Два месяца Герман без устали ухаживал за подругой, которая была старше его на целых 14 лет. Но она рядом с ним о своем возрасте и не вспоминала, а он ей признался, что «соплюшек» не признает и отдает предпочтение зрелым женщинам.
О своей работе Герман говорил туманным не нашим словом – «бизнес».
– Какой? – любопытствовала Тамара.
– Солнце мое! Какая разница – какой?! Твоя задача – грамотно распоряжаться тем, что я зарабатываю. Ты же хочешь этого, правда?
– Правда, – соглашалась Тамара.
– Ну вот, и тут наши желания совпадают. А мне, радость моя, если б ты знала, как мне надоело мотаться по свету, как хочется, чтобы был дом, семья, чтоб в нем если уж не дети наши, то чтоб хотя бы внуки шуршали...
Тамара Георгиевна едва не рыдала от этих признаний и сама уже грезила о тихом счастье с железнозубым Германом.
А он все чаще и чаще стал заговаривать с Тамарой Георгиевной о женитьбе. Да не о такой современной, имя которой «сожительство», а о настоящей, со свадьбой и белым лимузином.
Она и рада бы была жить вместе, но немного стеснялась – дети хоть и уважали этот странный выбор мамы, но сомневались в том, что у Германа все это серьезно. И это понятно: они-то на него смотрели совсем не влюбленными взорами. Поэтому ключи от своей норки Тамара Георгиевна возлюбленному тайком дала, а вот жить одной семьей приглашать не спешила.
– Кстати, а где мы будем жить? – спрашивала она его.
– О-о, это не проблема! У тебя же есть еще одна квартира?
– Да, но в ней бабушка живет...
– И хорошо! Пусть живет долго! Но ведь у нее трешка в центре?
– Да. – Тамара Георгиевна не очень понимала, к чему клонит жених. – Ну вот, дети переберутся к бабушке, и ей будет хорошо – не одна, и ребята под присмотром. Да у них вообще-то уже своя взрослая жизнь. Это ты их все детками считаешь.
– Ну, они для меня детьми будут даже тогда, когда у них свои детки появятся!
– И это хорошо! А мы с тобой постараемся обеспечить для всех светлое будущее.
– ?!!
План у Германа был прост, как грабли: дети – к бабушке, а они продают комнату Германа и большую квартиру Тамары и на эти деньги покупают две квартиры в Чехии.
– Одну будем сдавать и на эти деньги в другой будем жить с тобой, счастье мое. От бизнеса моего денег нам на всю оставшуюся жизнь хватит, – расписывал Герман Тамаре классный перспективный план, лениво пуская в потолок ровные кольца дыма. – А дети будут ездить к нам в Прагу, а потом и внуки.
К себе, кстати, Герман Тамарочку никогда не приглашал, говорил, что быт у него неустроенный, коммунальный и соседи – сволочи. И вообще Тамара Георгиевна толком даже не знала, где он живет, лишь приблизительно – где-то на Фонтанке.
– Ты считаешь – это реально? – Тамара ничего не знала о том, как россияне могут купить недвижимость в другой стране.
– Не переживай, любовь моя, я немного занимался этими вопросами, и друзей в этой сфере у меня хватает. Все будет хорошо, родная. – Герман ласково поцеловал Тамару. – Кстати, у тебя мебель такая интересная! Антикварная.
Мебель эту он заметил, естественно, давно. Сразу глаз угаром запылал. Но Герман умен был, понимал, что золотое яйцо надо высиживать куда дольше, чем обычное.
Мебель у Тамары Георгиевны и в самом деле была очень интересная, с историей. Она досталась ей от мужа, а тому от родителя, который сохранил ее в блокаду, чудом не сжег в печке студеной зимой сорок второго. Потом свекр и Тамаре без устали рассказывал, у кого покупал до войны резной буфет на точеных ножках и как выменивал перловую крупу на бюро карельской березы.
Муж Тамары Георгиевны к мебели этой относился бережно, и ей передался его трепет душевный по отношению к живому дереву, коим заполнен был их дом. И даже в самые черные дни они не мыслили, как можно выставить на продажу хоть что-нибудь из дома, хотя охотников за мебельным антиквариатом было немало.
– Понимаю-понимаю, – кивал Тамаре Герман, слушая ее трогательные рассказы о семье и ее традициях. – Но, дорогая моя, в Прагу за собой эти «дрова» ты же не попрешь! Да и сомнения у меня есть – так ли уж ценны эти вещи.
– Милый! Ты не представляешь их реальной ценности, – робко возражала Тамара Георгиевна. – Я никогда не оцениваю эти вещи как товар и не могу перевести их на деньги. Хотя... деньги очень нужны, ох как нужны!
Деньги Тамаре Георгиевне требовались немалые: надо было срочно дать взятку одному тузу в военкомате, чтобы сын Сережка не загремел в армию. Деньги у нее были – Тамара Георгиевна только-только удачно избавилась от старой бабушкиной дачи. Для отдыха хватит и своей, что ближе к городу, а на дальнюю и ездить не было ни малейшего желания. Но сумма, которую Тамаре Георгиевне озвучили в военкомате, была такой, что даму, как говорится, жаба задушила. Вот если б любимый раскошелился...
Тамара Георгиевна даже всплакнула на Германовом костлявом плече, повествуя о том, что пора Сережку от армии отмазывать. В душе она надеялась, что любимый ей поможет – от его «бизнеса» не убудет. Но он делал вид, что не понимает. А она стеснялась открытым текстом деньжат попросить. Какие-то деньги у него всегда были, и в дом к ней он пустым не приходил и подарки приносил. Но наличкой подругу не баловал. И вообще любил напомнить ей, что деньги счет любят и у него лично все «надежно в дело вложено».
И вот сейчас Герман ей напомнил о том, что деньги стоят в ее норе мертвым грузом. Тамара Георгиевна посмотрела на него с нескрываемой обидой, и он уловил ее настроение.
– Томусь! Ну, скажи, что я не прав! – Герман потерся носом о ее аппетитную розовую щечку. – Я же просто трезво рассуждаю. И в Прагу за собой это не увезешь, и в бабушкину квартиру не воткнешь – у нее своего барахла хватает, да еще и в военкомат такие бабки отдать надо! Кстати, почему так много просят за отмазку? Мне так кажется, что и половиной бы обошлись!
Тамара Георгиевна недоверчиво посмотрела на любимого. Конечно, по большому счету, он прав: если уж так кардинально менять жизнь, то тут не до мебели бывшего свекра. Но ведь у нее и рука не поднимется!
Ну, у нее, может быть, и не поднялась бы, а Герман никакой любовью к ее свекру и покойному мужу не пылал и на мебель старую смотрел как на товар, который можно продать.
Он вел разговоры о продаже антиквариата ежедневно, и Тамара Георгиевна уже готова была согласиться. И даже как-то за ужином, всплакнув в платочек с кружевами, с грустью признала, что Герман в общем-то прав: за границу это не попрешь, а деньги нужны сегодня и сейчас.
И в один прекрасный день он все-таки сумел уговорить Тамару Георгиевну продать резной буфет и овальный столик. Причем делал Герман все сам и в отсутствие хозяйки. Куда он отвез милые ее женскому сердцу вещи, сколько ему за это заплатили – она не знала. Помыв после грузчиков пол, она окинула взглядом осиротевшую свою квартирку, и, присев на крошечную скамеечку в прихожей, разрыдалась. Тут ее, плачущую, и нашел любимый мужчина, который вернулся вечером в дом.
Увидев Германа, Тамара Георгиевна слегка опешила. Она думала, что он банально украл ее добро, а он вернулся и принес ей кучу денег.
– Как ты могла подумать, что я тебя обокрал?!! – Герман укоризненно смотрел на женщину. – Ты ведь уже склонялась к тому, что надо продавать мебель. Так ведь?
– Ну... так... – мямлила Тамара Георгиевна, – но такая спешка! Так ли уж надо было ее сейчас продавать?!
Герман прижал к себе ее голову, баюкал ее, как ребенка, и приговаривал:
– Ну-ну, успокойся. Вот они, деньги, отсчитывай, сколько надо, и поезжай завтра с утра в военкомат. А я с твоего позволения завтра приведу человека, который оценит квартиру.
Тамара Георгиевна высвободилась из рук Германа, пересчитала деньги, не соображая – много это или мало за ту мебель, что он вывез из ее дома, – и сказала решительно:
– Ну, мебель – ладно, а с квартирой я пока подожду. И больше об этом не будем...
Ну, не будем так не будем. Герман давить на нее не стал. Но через пару дней принес яркие журналы с фотографиями продающихся в Праге апартаментов. Он всячески привлекал Тамару Георгиевну пообщаться на эту тему, но она после его решительных действий на мебельном фронте, честно говоря, совсем не хотела расставаться с питерской квартирой на Васильевском острове. По крайней мере, так стремительно...
– Милая, так решать надо, когда бабки-бабульки шелестят в кармане! А без денег нечего и прицениваться! Ну, да я тебя не уговариваю. Думай сама. Только недолго.
Жених аккуратно разобрал свою прическу на ровный пробор – волосок к волоску, – расчесал длинные волосы и собрал их резинкой в любимый хвост. Затем дунул несколько раз в зубцы расчески и спрятал ее в карман кожаного пиджака. Придирчиво осмотрел себя, собрал невидимые пылинки и шагнул в прихожую.
– Лапуль, а я сегодня у тебя не останусь. Дела!
– Как?! – Тамара Георгиевна плаксиво поджала губки. – А я думала...
– Это правильно, что ты думала, душа моя! Думать полезно.
Герман подцепил рожком для обуви на длинной ручке свой остроносый сапожок, втиснулся сначала в один – правый, потом в другой – левый, потопал по коврику. Легко смахнул куртку с вешалки, влез в рукава. «Вжи-и-и-к!» – сказала «молния».
– Я готов! Да ты никак рыдать собралась?! – Он притянул к себе любимую. Она увидела в его глазах хитрых зайчиков и все-все поняла: это он специально уходит! Спе-ци-аль-но! Чтобы она помучалась, поплакала, поревновала. И согласилась на его предложение. – Не плачь и слез не лей, дорогая моя королева! Я скоро буду! Все будет хорошо. Ты мне веришь?
– Верю, – сквозь слезы пискнула Тамара Георгиевна. – Ты побыстрее со своими делами, ладно?
– Мухой, радость моя.
Герман испарился.
«Точно перевоспитывает! – подумала Тамара Георгиевна. – Скотина! Прямо вынуждает с квартирой решать! А что делать?! Люблю эту сволочь!»
А сволочь по имени Герман и не старался скрыть, что специально характер показал несговорчивой даме. Хотя винил себя во всем. Поспешил. Сначала с мебелью поспешил. Потом с квартирой.
«Конь педальный!» – подумал Герман про себя и поплевал через левое плечо. Мебель, а вернее денежки, которые ему удалось на этом сделать, были частью плана.
– Да и хрен с ней, с ее квартирой! – думал он вслух. – Некогда ждать. Надо действовать. А то эта дура и правда три штуки баксов в военкомат отнесет!
Он немного покрутился по переулкам и улицам и уже через десять минут трезвонил в двери второй своей верной подружки, Светки Хрулевой – бывшей лимитчицы, отпахавшей лет десять на заводе девочкой на побегушках, а потом продвинувшейся по профсоюзной линии поближе к директорскому кабинету. Ее трудовое рвение руководство завода оценило и предоставило Светке крохотную однушку на Ваське, и было это самое большое в ее жизни счастье, которое она гордо и величаво называла «квартирой», едва уворачивая язык, чтобы по-деревенски не ляпнуть привычное «е» вместо «и» – «квартера».
Замужем Светка никогда не была. И детей у нее не было. И это очень устраивало Германа. Не было, правда, в ней и шика столичного, коим обладала Тамара Георгиевна, но и это Герману было по вкусу. Он так рассуждал: после белой булочки порой очень хочется черненького хлебца.
Зато любила Светка его больше жизни и всегда была рада кавалеру.
Герман не успел порог переступить, как она повисла у него на шее и замерла, нежно дыша куда-то в шею.
– Соскучилась, лапонька?
Герман в этот момент испытал к ней что-то большое и светлое и подумал: вот бы жена была из нее, всем женам жена. Но мысли эти глупые и нежности телячьи он придушил в себе. Еще не хватало ему думать о Светке по-серьезному. Нет, Светка – это та гостиница, без которой никуда, если город чужой. Но она и на фиг не нужна, когда есть в этом городе свой дом.
Пока Светка дышала ему в шею, счастливо всхлипывая, он окинул хитрым глазом ее норку и углядел стопочку деньжат на прикроватной тумбочке, прижатую сверху баночкой с ночным кремом. Это очень порадовало Германа, и в голове у него тут же возник план.
– Я на секундочку, Светик, на одну только секундочку. – Герман отстранил от себя подружку, посмотрел ей в глаза. – Я сегодня ночью в Псков еду, а мне еще за деньгами надо к другу на Ржевку.
– У-у-у-у... – притворно заныла Светка. – Ну, хоть пару часиков побудь! У меня ужин готов – будто тебя ждала...
– Не могу, Свет, никак! Я совсем без денег, а мне там, в Пскове, товар забрать надо, да и на дорогу, на бензин тоже надо. Сейчас поеду. – Герман снова облапил даму сердца, нежно поглаживая ее.
– А сколько денег тебе нужно и на какой срок? – Светкин голос слегка дрогнул.
– Денег много надо, Свет, тысяч пятнадцать, не меньше. Да на два дня всего. Я туда и обратно быстро обернусь. Так что сейчас уже и поеду... – Герман скосил хитрый глаз на подругу. На лице ее прочитал все: и сомнения, и желание, и тоску-печаль. – Ну все, помчался я...
Герман отстранил от себя женщину. Света закусила губку: желания с сомнениями воевали в ней со страшной силой.
– Ну, на два дня я дам тебе деньги эти. – Светлана Хрулева не очень решительно шагнула к тумбочке. – Но только на два дня. Ладно, миленький?!
– Да откуда у тебя-то? Нет, я уж лучше поеду! – Герман даже шагнул на выход.
– Да я зарплату получила и премию. – Света уже взяла в руки тощенькую денежную «котлетку». – Только ты не подведи: мне за квартиру за два месяца заплатить надо и кредит за стиральную машинку отдавать.
– Я не подведу! Тогда я от тебя прямо и поеду ночью. Спасибо, Светик-светофорчик!
Светка засияла. Когда Герман называл ее «светофорчиком», это значило, что у него прекрасное настроение.
Она засуетилась, накрывая на низкий журнальный столик чистенькую скатерть. Потом забегала, как челнок, таская из кухни в комнату тарелочки, вилки-ложки и прочую дребедень. Герман с удовлетворением отметил хрустальные фужеры и бутылочку какого-то сладкого вина.
Потом они выпили «по чуть-чуть», хорошо закусили, и Герман принял из Светкиных рук старенькую раздолбанную гитару. Сначала он спел две тюремные песни, от которых милая мордашка Светки посуровела слегка, а закончил концерт «жалостливой», что слезу вышибла у обоих. После такого вступления была любовь, особенно нежная и жаркая. И Герман второй раз за этот вечер подумал про Светку, что жена б из нее вышла просто замечательная, да вот только из него-то муж никаковский. Но на Светкино «давай поженимся?!» в самый неподходящий момент он промычал утвердительно.
Провожая кавалера, Светка положила ему бутерброды с колбасой и сыром и, прижавшись на прощание в тесной прихожей, краснея, поинтересовалась, правда ли он хочет жениться на ней.
Если б не деньги, которые Светка только что отвалила ему, Герман бы, наверное, закипел, как старый самовар: терпеть не мог этого бабского нытья! Но тут не тот случай!
– Правда, светофорчик! Истинная правда! Сколько мне уже холостяковать?! Да и тебе защита нужна.
– Ой, как нужна! – по-старушечьи пискнула Светка и, наверное, всплакнула бы от счастья, но Герман постучал по циферблату своих часиков и сказал:
– Цигель-цигель, ай-лю-лю!. Вот вернусь, и поговорим обо всем...
Он скатился по лестнице, насвистывая веселый мотивчик, поковырял в замке своей старенькой «пятерочки», помахал Светке, которая торчала в оконном проеме, впрыгнул в промятое сиденье и завел машину. Жигуленок затрясся, как в параличе, едва не развалился на части, потом взревел и, переваливаясь замерзшей ночью по ухабам дороги, выкатился на улицу. Герман потрогал денежную «котлетку» в кармане, еще раз восхитился своей прозорливости: надо же, как он точно угадал, сколько денежек в пачке – все выцыганил у Светки, ей только рублей пятьсот и осталось. Еще раз подумал, что из Светки получилась бы очень хорошая жена. Мысленно пожелал ей хорошего жениха, понимая, что больше не появится в ее уютной крошечной квартирке, и порулил к дому Тамары Георгиевны.
План дальнейших действий у него созрел мгновенно. Он вообще лихо умел выстраивать комбинации в голове, если чувствовал запах денег. А тут тот самый случай, который упускать было нельзя.
По дороге Герман завернул в ночной магазинчик, где было пусто, только продавец с охранником куковали у прилавка. Рожи у них были такие довольные, что Герман догадался: еще минут десять назад лавка была закрыта на «технический перерыв». Продавец – бледная тощая девица с блуждающим на щеках румянцем и толстопузый охранник, у которого на тыльной стороне левой руки красовалась синяя татуировка «Витя» и солнышко с косыми лучиками, мысленно были явно не на рабочем месте, а где-то в пыльной подсобке.
Герман с пониманием усмехнулся, попросил бутылку вина и большую шоколадку, быстро расплатился и вышел на улицу.
Жигуленка он бросил в ближайшем к дому Тамары Георгиевны дворе, потом старательно вывалялся в грязи – так надо было по плану – и набрал на двери код домофона.
Тамара ответила не сразу: после слезной увертюры она буквально провалилась в крепкий сон. Наконец, сняла трубку и хрипловатым спросонья голосом спросила:
– Кто там?
– Королева моя, открывай. Это я, твой принц!
Замок в дверях щелкнул, Герман потянул за ручку. Через пару минут он стоял у квартиры Тамары Георгиевны.
Она открыла ему еще до звонка и, жмурясь от яркого света, стояла на пороге, запахнувшись в нежно-розовый махровый халат до самых пяток.
– Где это ты так вымазался? – Тамара Георгиевна присмотрелась к Герману и брезгливо принюхалась. – Ты пьян?
– Да какое там «пьян»! Томочка, тут такая чума! Ну, запускай давай в дом, все расскажу.
Тамара Георгиевна посторонилась, Герман бочком протиснулся в прихожую. Он вложил в руки хозяйки бутылку вина и шоколадку, скинул сапожки и протопал в ванную, где долго фыркал, смывая грязь с лица и рук.
Тамара Георгиевна оттаивала потихоньку. Все-таки вернулся, засранец! Значит, любит! Она проглотила обиду, забыла слезы, и, когда Герман вышел из ванной комнаты с полотенцем на шее, она сияла, как начищенная до блеска сковорода.
– Ужинать будешь? – спросила ласково.
– Буду, – устало кивнул он. – Хотя... Нет настроения. Жопа полная, Томочка. Попали мы с моим компаньоном лихо...
– Что случилось? – Тамара Георгиевна схватилась за сердце.
– Кинули нас с товаром. Видишь, какой я, как черт грязный: по вагонам ползал несколько часов подряд, и все впустую...
Герман рассказал подруге придуманную полчаса назад историю про то, что у него украли несколько ящиков с ценным грузом. И ладно бы груз принадлежал лично ему. Ну, потерял и потерял. Но деньги они в него вкладывали напополам с партнером по бизнесу, и отправкой-приемкой товара занимался именно он, Герман, стало быть, и ответственность вся на нем.
– Вот так, моя королева, – грустно подвел итог кавалер. – И пришел я к тебе с огромной просьбой. Помоги! Дай мне эти три штуки баксов, которые тебе в военкомат нести надо. Буквально на три дня. А я за это время скину товар, что у меня есть, и верну тебе денежки с процентами. И... – Герман сделал театральную паузу, – мне вопрос этот решить надо до утра...
Ох, как не хотелось Тамаре Георгиевне расставаться с долларами! Мало того что выручены они были за ее драгоценную антикварную мебель, так еще и в военкомат надо идти срочно, тянуть дальше нельзя. Но и отказать сейчас Герману – значит потерять его.
– Ужинать будешь? – снова спросила Тамара Георгиевна.
– Так я не понял: ты меня готова выручить? – Герман изогнул вопросительно дугой бровь.
– Ну а что мне с тобой делать?! – плаксиво всхлипнула Томочка.
– Ты же голубушка моя, лапушка моя, королева! – запричитал Герман, старательно пряча победную радость в глазах. – Вот выручила так выручила – век не забуду. И ужинать буду, и до утра я весь твой!
Тамара Георгиевна вытащила из постельного белья деньги. «Ну, бабы – дуры! У всех для этого дела одна прятка!» – подумал в этот момент Герман, жадно глядя на довольно-таки толстенькую пачку зеленых новеньких долларов. В ней было явно не три тысячи и даже не пять, что он принес Тамаре за мебель, а гораздо больше.
«Вот сука! А прибеднялась, что денег нет, ныла и выманивала у меня!» – Герман разозлился, вспомнив, как Тамара Георгиевна намекала ему «отщипнуть кусочек от бизнеса», чтобы оплатить взятку в военкомате.
От него не укрылось, что руки у нее дрожат. И, протягивая деньги Герману, она едва слезу не уронила.
Оставшиеся доллары Тамара Георгиевна, помявшись немного, снова сунула в стопку постельного белья. По всему было видно, что ей ужасно не хотелось этого делать на глазах у Германа, но не носить же деньги в руках! Да и доверие ему удалось завоевать нешуточное: ведь не сбежал он с деньгами, которые выручил за антикварную мебель!
А Герман с жадностью смотрел, как Тамара Георгиевна закапывает свои денежки в белье, и едва удержался, чтобы не дернуться сразу к шкафу, как только дама сердца отправилась на кухню.
Пока она гремела там кастрюльками и крышками, Герман откупорил бутылку, достал звонкие фужеры из резной горки и набулькал в них красного вина. В один фужер, воровато оглянувшись на дверь, кинул крошечную таблетку...
Потом он с аппетитом ел вкусное мясо и нахваливал хозяюшку. На самом деле он с трудом заставлял себя проглотить очередной кусочек. Во-первых, был сыт, во-вторых, ну, не до жратвы ему было, когда денежки ляжку жгли! Но заставлял себя, чтобы подруга не заподозрила. И нахваливал ее стряпню, и осыпал благодарностями за щедрость душевную. И не только душевную. В общем, он мог, если хотел.
Скоро Тамара Георгиевна начала клевать носом, и Герман участливо спросил: не хочет ли она в постельку?
– Хочу, милый! – прорыдала Тамара Георгиевна и добавила почему-то, видать, в полной бессознательности: – Я тебе не верю, скотина!
И отрубилась. Прямо за столом, уронив тяжелую голову на руки.
– Спи, моя радость, усни! – почти не фальшивя, пропел мужчина. Вытер салфеткой рот и встал из-за стола.
Сначала он скользнул тенью в прихожую и заглянул в комнаты сына и дочки Тамары Георгиевны. Они были пусты. Молодежь, видать, тусуется по клубам. А может, у бабки заночевать решили. В любом случае надо было спешно двигать из этого дома.
Герман вытащил из постельного белья доллары, не пересчитывая, сунул их в карман. Тамара Георгиевна сладко чмокнула во сне.
– Эх, жаль, милая моя, не срослось у нас все, как я хотел, – сказал Герман, глядя на посапывающую даму. – А таблеточки-то и правда хороши! Не врут люди. Ну, спи крепко, счастье мое!
В прихожей на большом старинном зеркале, слегка мутноватом от времени, он написал губной помадой: «Прости, иначе не мог! Я все верну!» Окинул взглядом сотворенное и остался весьма доволен: прямо как в кино!
...Тамара Георгиевна проснулась со страшной головной болью. Не сразу поняла, где находится и что с ней. Не сразу вспомнила про визит ночного гостя. И только приоткрытая дверца платяного шкафа, с выпавшим из него шарфиком, привела ее в чувство. Она сразу догадалась, что Герман опоил ее какой-то дрянью и спер ее деньги. Еще не веря своей догадке и надеясь на чудо, она выползла из-за стола, на тяжелых ногах пришаркала к шкафу и распахнула его. И даже увидев сдвинутое в сторону чужой рукой постельное белье, она надеялась на то, что все ей только снится.
Увы, это был не сон. Сон больной и тяжелый кончился, осталась страшная явь: Герман, любимый, которого она обожала, банально обокрал ее.
Тамара Георгиевна беззвучно плакала, стоя у шкафа каменным истуканом. Потом, тяжело переваливаясь – ноги совсем не шли! – пошла искать свою сумочку и мобильный телефон. В прихожей наткнулась на послание Германа. Разрыдалась. «Прости, иначе не мог! Я все верну!» «А вдруг и на самом деле не мог иначе?! – думала Тамара Георгиевна. – А спросить? А спрашивать почему не стал? Он ведь попросил у меня три тысячи! Ой, еще и три тысячи!!! В общем, все, что нажито непосильным трудом...»
Стоя под холодным душем, Тамара Георгиевна с трудом приходила в себя. Ее подташнивало, голова кружилась, но в ней уже появилась ясность. Все, чем она только что оправдывала поступок Германа, вместе с водой потихоньку стекало в сливное отверстие ванны. И когда в голове осталась только одна трезвая мысль – «Он меня обокрал!», – Тамара Георгиевна решила обратиться в милицию.
* * *
– Ларка! Ты бы видела, какие «вещдоки» принесла мне эта тетенька! Я чуть не умер! – рассказывал вечером Таранов Ларисе историю экстрасенса Селениной.
Тамара Георгиевна после наложения рук на тарановскую голову извлекла из своей сумочки тщательно упакованную в полиэтиленовый пакет винную бутылку и хрустальный фужер.
– Это что? – спросил Таранов.
– Это вещдоки! – невозмутимо ответила Тамара Георгиевна. – Тут только его пальцы. Ну, может, еще продавца. А вот на этом фужере – точно только его! А поскольку он сидел, ну, срок отбывал, то в какой-нибудь вашей милицейской картотеке точно должны быть его пальчики.
Таранов внимательно посмотрел на даму. И почувствовал, что банальным выслушиванием этой пострадавшей не обойтись. И правда, придется разворачиваться по полной программе.
– Ну хорошо! – Таранов вздохнул. Он постарался сделать это незаметно, но от Тамары Георгиевны его реакция не укрылась, и она укоризненно на него посмотрела. Они поняли друг друга. – Тамара Георгиевна, вы так осуждающе не смотрите. Хотите, я вам скажу, сколько у меня дел в столе?! А сотрудников раз-два и обчелся. Но мы все-таки с вами сейчас все запишем. И будем искать.
Он еще не представлял, как и что нужно будет предпринять, но сейчас надо было создать хотя бы видимость деятельности.
– Его имя, отчество, фамилия, дата и место рождения. – Таранов внимательно посмотрел на собеседницу и приготовился писать.
Женщина потупила глаза, почему-то покраснела и выдала:
– Не знаю...
– Как это не знаете? – удивился Таранов. – Вы ж за него замуж собирались. Так?
– Так. Собиралась! Но я доверяла! И паспорт не смотрела!
– Весело! – Таранов прикусил губу, чтоб не улыбнуться. – Ну неужели вам даже неинтересно было, какую фамилию вы будете носить после свадьбы?!
– Представьте себе – неинтересно! Я фамилию менять не собиралась!
– Хороший аргумент. – Таранов почесал в голове. – Ну и как мы будем искать вашего Германа? Может, он и не Герман вовсе...
– Может, и не Герман... – Тамара Георгиевна грустно посмотрела на Таранова. – Ну а как же ищут и находят преступников, которых вообще никто в глаза не видел?! Я ведь не придумываю. Много раз в кино видела...
– Вот именно – в кино...
«Странные вы существа – женщины, – удивленно подумал Таранов. – Вы пускаете в дом, в свою постель совершенно незнакомого человека, поите-кормите его, помогаете ему в жизни советами и деньгами и даже не знаете, кто он, откуда. Правда, когда Ларка пустила меня в свой дом, а потом и в свою постель, она тоже меня совсем не знала. Но мы хоть в милиции познакомились, и она знала мое место работы и имя с фамилией...»
– Ну, Тамара Георгиевна, вы сами-то понимаете, что с такими данными нам его никогда не найти?!
– Ну, почему? А отпечатки?..
– Как бы вам потолковее рассказать про отпечатки... – Таранов почесал макушку. – Вы, наверное, думаете, что это все просто – искать по отпечаткам пальцев человека. На самом деле вот на этих предметах должны быть очень четкие отпечатки пальцев. Вы уверены, что он их отсюда не стер? Это раз. И два. Вы знаете, сколько работы у экспертов? Это только в кино они берут бутылку и через два часа пишут справку о том, что обнаруженные на ней отпечатки пальцев принадлежат Ивану Ивановичу Иванову. Только в кино... А у нас не кино... К сожалению.
– А у меня еще фото его есть. Там руки сфотографированы. У него, знаете, такие наколки на пальцах, ну, как будто перстни... Может, это как-то поможет?..
Тамара Георгиевна вытащила из сумки пачку фотографий. Вместе с ними вынырнул из сумочки кружевной платочек, и по тесному кабинету поплыл нежный аромат каких-то духов, наверное, дорогих французских.
«Ах, какая женщина! – подумал Таранов, принюхиваясь. – Мечта поэта! И угораздило ее связаться с этим железнозубым козлом. Все-таки бабы – глупые какие-то. Влюбляются хрен знает в кого! И это тогда, когда на белом свете столько порядочных одиноких мужиков! Взять хотя бы в нашем отделе!..»
Таранов отогнал эти мысли. Придвинул к себе фотографии и стал с интересом рассматривать их. Расписан крендель и в самом деле был оригинально. Хоть и неаккуратно, халтурно.
Таранов перебирал фотографии. Вот герой-любовник с игрушечным медведем, вот он же с собственным отражением в зеркале, вот картинно возлежащий на кровати с балдахином, чисто шейх арабский.
«Ой, мама родная, это же!..» Таранов весело заржал:
– А это что, тоже особые приметы? – Он подвинул фото Тамаре Георгиевне.
На снимке ее возлюбленный с довольной мордой демонстрировал свое мужское достоинство. Надо сказать, весьма внушительное. Таранов покраснел и почти физически ощутил комплекс неполноценности. Любой нормальный мужик перед такой красотой очумел бы! Где-то даже мышкой мыслишка пробежала: «Везет же паразитам!»
Тут он припомнил белые розы на длиннющих стеблях и вспомнил шутку про то, что чем солидней у мужиков достоинство, тем длиннее стебли у роз, которые они дарят женщинам. И снова с досадой подумал про Германа: «Ну и сволочь!» И, немного устыдившись своих мыслей, покраснел.
Тамара Георгиевна тоже слегка покраснела. «Черт! Вроде просматривала, какие фотографии отбирала, и так опростоволосилась!»
– Извините! Это так... случайно попало...
– Ничего-ничего... – Таранов едва сдерживал смех, наблюдая, как дама закапывает фото бывшего милого поглубже в сумку.
* * *
А днем Таранова вызвал к себе в кабинет полковник Михеев и сообщил:
– Ты актрису Шуйскую знаешь? Она в возрасте уже, на пенсии... Я что-то не припомню, но...
Ох и не любил Таранов эти начальниковы паузы. «Но» – значит, жди какого-нибудь дерьма. И точно.
– В общем, поступило заявление от Шуйской Анны Аркадьевны о краже драгоценностей на сумму... В общем, Таранов, сумма тут такая завернута, что я даже не знаю, как реагировать. Большая сумма. Прошу тебя все это под особый контроль...
Таранов едва увидел Шуйскую, сразу вспомнил десяток фильмов, где у нее были главные роли. Фильмы, правда, все старые, ну, так и Анне Аркадьевне лет немало.
* * *
...Анна Аркадьевна переживала не лучшие времена. Мало того что годы молодые остались в прошлом, а вместе с ними и слава, и достаток, и роскошные наряды. Так еще и одиночество навалилось. Последнему своему супругу актриса Шуйская дала пинка под зад лет десять назад с большой легкостью и без каких-либо сомнений. Тогда казалось, что молодость – это навсегда и кавалеров на пути будет еще немало. Да что там кавалеров! Мужей! Маменька покойная как говорила? «Сколько раз влюбишься, детка, столько раз и замуж выходи!»
По этому принципу и жила Анна Аркадьевна. И дальше так жить планировала, да вот беда: женихи стали какие-то... мелкие. Ни тебе режиссеров известных, ни актеров востребованных. И самой себе уже стыдно было признаться, что ведь кукует бывшая красотка Анна Аркадьевна Шуйская в гордом одиночестве. И вид делает, что ей и так хорошо.
В профессии и говорить было не о чем. Режиссеры внимание обращали на девок голозадых с губами неприличными в пол-лица, накачанными чем-то, да на прочие искусственные части тела. Даже в сериал было не пробиться сквозь толпу этих «артисток»!
А жить и быть нужной в этой жизни так хотелось! Так мечталось блеснуть в модном кино. Понятно, не в главное роли. Для этого режиссеровы девки в постелях экзамены сдают. Но в роли какой-нибудь леди средних лет или, на худой конец, бабули моложавой. Так нет же! И это все было расписано и отдано за деньги ли, за любовь ли или подхалимажа ради.
А Анне Аркадьевне оставалось только ждать. И в этом ожидании она растеряла всю свою уверенность и лоск. А еще подруги по цеху, которые всю жизнь привыкли дружить против кого-то! О-о, Шуйская хорошо знала цену актерской «дружбе» и потихоньку сделала так, что в ее кругу не осталось ни одной приятельницы моложе ее. Только старше. И менее успешные. А еще лучше не из артистической среды, чтобы поменьше понимали в этом деле. Чтобы, случись что, в навешанной на уши лапше не очень-то разбирались. Потому что только им, не посвященным в тонкости актерского ремесла, могла она как бы о чем-то мало существенном рассказывать:
– Вчера, как всегда, засиделась допоздна в Доме актера. Там, знаешь, на втором этаже есть кафе. Я все время там бываю. Так вот, вчера там...
И далее по намеченному плану.
Она не играла. Она жила. Прошлым своим, в котором были роли, режиссеры, которые за ней волочились, и менее успешные подруги. А чтобы не отстать от времени, она и сегодня старалась хоть изредка появляться в кафе Дома актеров. Во-первых, там можно было разжиться какими-то сплетнями, во-вторых – чем черт не шутит! – вдруг да забредет на огонек какой режиссер, который углядит в ней ту самую блистательную Шуйскую, от которой еще «дцать» лет назад публика просто визжала.
Анна Аркадьевна покупала чашечку кофе, доставала из сумочки не очень свежий журнал, какой-нибудь модный глянец, подобранный в метро, и углублялась в чтение.
Нет, сначала она выпивала свой кофе. Не весь, а примерно три четверти. Удовольствие получала огромное от любимого напитка, который в кафе позволяла себе не так часто – овес нынче дорог! Оставшийся кофе она практически не пила, а просто делала вид, что пьет, а на самом деле лишь подносила к губам чашечку, вдыхала остывающий аромат и возвращала чашечку на место. Вроде, пока сидит дама при кофе и при журнале, никому в голову не придет, что она тут просто для того, чтобы надышаться атмосферой этой ставшей для нее совсем чужой жизни. Конечно, хорошо бы было небрежно кивнуть официанту за стойкой, и он вмиг бы сорвался с насиженного места и изобразил даме «что угодно-с?», и она заказала бы еще один кофе, да с ликером бы ванильным. Но увы! Пенсия! Пенсия, чтоб ей провалиться, была такой мизерной, что шиковать Анна Аркадьевна не могла.
Был, был у нее подкожный запас, золотишко кое-какое, но запас был неприкосновенный. А посему – «чашечку кофе, нет-нет, без коньяку и без ликеру! – давление, знаете ли...».
И в тот совсем-таки невеселый день Анна Аркадьевна была в своем репертуаре – кофе и журнал. Кофе, кстати, подорожал, и это слегка огорчило Шуйскую. Она не столько читала, сколько задумчиво смотрела в окно. Она знала, что это ее образ – дама, задумчиво смотрящая вдаль.
На самом деле Анна Аркадьевна боковым зрением следила за компанией, которая гуляла за дальним столиком. Режиссер Смолянский явно узнал ее. Был он помоложе Шуйской, но ее он интересовал исключительно как работодатель, а не как кавалер. У Смолянского было не менее трех жен и стадо ребятишек, а жил он попеременно то в одной, то во второй, то в третьей семье. Нет, как мужчина Смолянский был совершенно неинтересен Анне Аркадьевне. К тому же он не отличался интеллигентностью и не скрывал своего интереса кобелиного. Две девицы за столом, которые по очереди сидели у него на коленях, вызывали у Анны Аркадьевны изжогу. Впрочем, Смолянский не стремился пообщаться с Шуйской, а она никогда бы не позволила себе первой обратиться к нему.
Анна Аркадьевна была явно разочарована: в кои-то веки она встретила в кафе нужного ей человека, и все напрасно.
Она уже собиралась уходить, как двери в зал распахнулись и на пороге появился... Ну, как в кино. Или в красивом романе. «И на пороге появился Он!» А как, скажите, иначе выразиться, если в кафе вошел мужчина, который, по всему было видно, имеет отношение к кино. Высокий, весь в кожаном, с длинным конским хвостом цвета воронова крыла, в узконосых туфлях, которые приятно поскрипывали на старом паркете, в затемненных очках без оправы – два узеньких стеклышка на переносице. На шее не галстук, а шелковый шнурок с металлическими наконечниками. И роза! Дивная белая роза на длиннющем стебле! Не вошел, а почти на коне въехал. На белом. Стало быть, и сам почти принц.
«Ах!» – встрепенулось, словно пойманный воробей в руке, сердце Анны Аркадьевны. Ей даже показалось, что она уловила запах этой чудной розы, хоть и знала, что они практически без запаха, потому что выращены не в природе, а на голландской гидропонике.
Анна Аркадьевна поднесла к губам пустую чашечку и под ее прикрытием скосила глаз, насколько ей позволила анатомическая особенность органа зрения.
А незнакомец уверенно подошел к стойке, улыбнулся одними губами бармену.
– Как всегда... – услышала Анна Аркадьевна.
О-о! Так говорить может только человек, который бывает тут очень часто! А незнакомец уже оглядывал полупустой зал, и Шуйская чуть не заплакала от досады: сейчас он выберет любой пустой столик, и все! И все!
Анна Аркадьевна аккуратно, стараясь сделать это незаметно, выпрямилась, расправила грудь, аккуратным движением поправила прядь волос и очень загадочно посмотрела поверх кофейной чашечки в окно. И все эти ее движения не укрылись от внимательного взгляда незнакомца. Она просто спиной чувствовала, что он заинтересовался. Она перестала коситься себе за спину, слегка повела головкой, как механическая кукла, и улыбнулась простенько и со вкусом.
«Господи, спасибо тебе за профессию!» – подумала мельком Шуйская, заметив, что мужчина в кожаном сделал решительный шаг к ее столику. И тут же услышала откуда-то сверху, как глас Всевышнего:
– Вы позволите?
Она, продолжая играть, изобразила легкое изумление, широко распахнула глаза («Молодец! Ресницы сегодня накрасила исключительно качественно!») и слегка улыбнулась:
– Пожалуйста...
Главное, не спешить! Анна Аркадьевна знала правила обольщения: позволяй, но не передавливай. Это как на сцене: чуть переиграешь, и тебе возмущенно заорут: «Не верю!»
Она снова посмотрела в заоконную даль и, взмахнув ресницами, перевела взгляд на незнакомца. Он улыбался ей. Он стоял, опираясь одной рукой о спинку стула. Вторая, та, что с изумительной розой, была уже в полете. Мгновение, и он протянул цветок Шуйской.
– Это... мне? – Анна Аркадьевна зарделась так, что даже кончики ушей ее стали горячими.
– Вам!
Он легко выдернул стул из-под стола и красиво присел напротив. Достал какие-то дорогие сигареты – Шуйская в них не разбиралась.
– Вы позволите?..
Она с достоинством кивнула.
Он закурил, красиво пуская колечки. Она перевела взгляд с них на его глаза и смутилась: незнакомец пристально смотрел на нее. А она, как кролик, покорно забиралась в пасть удаву. И не видела ни зубов его страшных железных, прикрытых полуулыбкой, ни синих татуировок на руках. Это чертово «зеркало души» сыграло с Шуйской злую шутку.
Они и пообщались-то совсем немного. Он предложил даме кофе, но она не могла уподобиться одноразовым девкам, для которых нормой является пить-есть за чужой счет. Сохраняя достоинство, отказалась и стала собираться. Слегка укололо ее, что он не поспешил провожать – сослался на то, что у него еще запланирована встреча, но телефончик попросил. Помог одеться и проводил до дверей.
Домой Анна Аркадьевна летела, как голубица, забыв про болезненные натоптыши на пятках и не замечая никого вокруг. Вспоминая своего нового знакомого, она с досадой пеняла себе на то, что толком даже не расспросила его, кто да что, чем занимается в жизни. И впервые за много лет ее кольнуло под ложечкой: это судьба! От него не просто пахло дорогим парфюмом. От него пахло большими перспективами. Он мог оказаться и продюсером, и тем, кто музыку заказывает. И тогда вполне объяснимы его расписные руки. И вообще, у кого нет в шкафу полузабытого скелета?!
Главное, что ощутила Анна Аркадьевна, – это то, что от него исходила удивительная притягательная сила уверенного в себе мужчины. И совершенно было наплевать сейчас на перспективы, которые ей могло принести это знакомство. В ней ворохнулось подзабытое женское начало. Так ворохнулось, что ей захотелось прыгать и петь. Любить захотелось и быть любимой.
– Герман-Герман-Герман!!! – напевала она весело его имя, радуясь по-детски, что имя у него такое красивое, книжное. Не какой-нибудь Вася, а Герман! Анна Аркадьевна поминутно нюхала непахнущую розу и танцевала с ней перед огромным – от пола до потолка – зеркалом.
А ночью ей не спалось. Она искрутилась вся под жарким одеялом и задремала только под утро. Удивительно, но бессонная ночь не оставила следов на ее лице. Ни тебе синяков под глазами, ни каких-то новых морщинок. Наоборот, Анна Аркадьевна нравилась себе самой безумно и впервые за много лет поблагодарила зеркало за подаренную ей радость.
...Герман позвонил после обеда. Она пыталась сдерживать себя. Но радость рвалась наружу, выплескивалась через край, так что, разговаривая с ним, Шуйская пару раз очень неприлично хрюкнула. Ей даже показалось, что Герман понял ее состояние и ухмыльнулся. А может, это она сама себя накручивала. Разговор закончился тем, что Анна Аркадьевна согласилась на встречу с кавалером, и не в кафе или у памятника в сквере, а у себя дома! Это был риск и безрассудство, но она ничего не смогла с собой поделать. Совладать с рвущимся изнутри ее женским началом Шуйская была не в силах. Она боялась и хотела, и второе побеждало. Она даже не помнила, как он уболтал ее. Кажется, и не убалтывал: он предложил, она согласилась. Причем так стремительно, что ей было страшно стыдно, но стыд этот был таким сладким, что переживала Анна Аркадьевна недолго.
Оставшееся до свидания время Анна Аркадьевна Шуйская крутилась перед зеркалом и на кухне. Конечно, кавалер своим предложением встретиться на ее домашней территории сотворил приличную брешь в ее хилом бюджете. Пришлось перетрясти НЗ – продуктовые запасы, припасенные на всякий пожарный случай, и достать к столу крошечную баночку красной икры и баночки побольше – с кальмарами и мидиями. На десерт – кофе и шоколадка.
К назначенному часу Анна Аркадьевна была облачена в тунику-размахайку, скрывающую легкую обвислость в районе талии. Болезненно втиснувшись в узенькие туфельки на каблуках, Шуйская прикусила губу. К счастью, туфли скоро «вспомнили» родные ноги и перестали сдавливать их. «До танцев дело вряд ли дойдет, – думала Анна Аркадьевна, – а вот открыть дверь в таком виде куда интереснее, чем в стоптанных тапочках».
Но двери ей открывать не пришлось. Пробил час X, а кавалер не появился. И прошел еще час и другой. И Анна Аркадьевна уже прослезилась горько и скинула ненавистные с некоторых пор каблуки.
Прав был поэт! «Уж полночь близится, а Германа...» Она не успела закончить фразу, как в балконную дверь ее постучали. С улицы. Это было невероятно. Это было невозможно! Да, этаж второй! Но высоченный же! И ничего вблизи, кроме водосточной трубы!
Испугаться Анна Аркадьевна не успела: она увидела за оконным стеклом знакомый кожаный силуэт, развевающийся на ветру черный хвост и улыбку широкую, открывшую ей не очень-то приятную картину – старомодные железные зубы, какие сегодня можно ну разве только в кино и увидеть. И тут же мысль эта неприятная ускочила куда-то, а на месте ее появилась другая: а может?.. а может, он того?.. для кино?.. для роли?..
Ответить себе Анна Аркадьевна не успела. Едва она опустила на балконной двери старинный узорный шпингалет, как в комнату ее ворвался вихрем тот, о ком она страстно мечтала целые сутки. И снова с белыми розами, с влажными, тугими, словно резиновыми бутонами.
Сказать, что у Анны Аркадьевны сорвало крышу, значит, ничего не сказать. Какие там кальмары с икрой и кофе с шоколадом?! Ураган страсти, про которую рассказать – стыдно, а вспомнить – приятно, завертел их так, что в себя они пришли только утром. Вот тут в ход пошли и кальмары, и икра, которую Герман, как оказалось, очень уважал. Он вкусно ел ее маленькой серебряной ложечкой. От бутербродов он отказался, так как тоненько нарезанная булка за ночь зачерствела – кусочки слегка выгнулись, схваченные неприкрытым домашним теплом, а более свежей в хозяйстве актрисы не нашлось.
– Я, душа моя, икорку люблю на булочку теплую, мягкую, как пух, с маслом. А уж ежели слегка подсохла она, то тут уже не тот вкус, и нет ничего лучше, как не портить продукт, а употреблять его в живом виде.
И он употреблял. А она смотрела, как делает он это красиво и изящно, и все больше убеждалась, что зубы его железные – это совсем не от недостатка средств на модный ослепительной белизны фарфор, а для дела. Она попытала его на эту тему, и он загадочно улыбнулся ей и только кивнул согласно в ответ на ее лестное кинопредположение:
– Догадливая ты моя!..
«Надо бы об искусстве да о перспективах...» – думала она, утопая в очередной раз в пучине страсти, в которую тянул ее за собой новоиспеченный кавалер. Анна Аркадьевна всякий раз настраивалась на серьезный разговор с Германом. Ей хотелось подвести его ближе к творчеству, но он умело рулил отношениями, и влюбленная дама, словно большая рыба на крючке, только разевала рот, а ходила туда-сюда не как сама того хотела, а как водил ее умелый рыбак.
Зато Герман за три дня узнал о своей «голубушке» все, что ему было надо. А к концу первой недели их бурного романа он получил ключи от квартиры актрисы Шуйской. Ему страшно хотелось побыть в этой квартире одному, самому пооткрывать ящички комода, пошарить в шкафах и тумбочках. Он нюхом чуял, что квартирка не простая, а... золотая. Правда, милая его даже в порыве страсти благоразумно молчала на эту тему, что еще больше подстегивало Германа. И вообще был у него дар: он чувствовал на расстоянии роскошь, прикрытую рубищем, и бриллианты у скромной библиотекарши. И никогда не ошибался. Если б не этот дар, он, может быть, давно бы и завязал, но... Попробуй завязать, если добро само плывет в руки!
На исходе второй недели, когда Герман изрядно поистратился на белые розы, а у Анны Аркадьевны к ужину была не икра, а бутерброды из вчерашней булки, вымоченные в молоке и поджаренные на постном масле, Герман придумал, как ему выкурить из норки хозяюшку. И бутерброды эти тошнотворные только подстегнули его.
– Милая! – Голос в трубке слегка дрожал. – Милая моя! Ты заметила, что наши отношения стали немного пресными?
Анна Аркадьевна вздрогнула. Но испугаться не успела.
– Я предлагаю тебе маленький праздник – поход в ресторан!
Герман долго объяснял, в каком заведении он заказал столик. Ресторан «Северный полюс» оказался так далеко от центра и от метро, как настоящий Северный полюс от Питера. Анна Аркадьевна хотела возразить Герману, и даже червячок сомнений где-то внутри у нее шевельнулся, но знак этот она пропустила. И хоть не очень хотелось ей менять привычную домашнюю обстановку и бежать куда-то на окраину города, она внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале, что висело в прихожей, разгладила пальчиками уже заметные «гусиные лапки» в уголках глаз и пошлепала в ванную.
...Герман больше часа просидел в кафешке на улице Марата. Из окна ему хорошо было видно подъезд и всех входящих и выходящих из него. Наконец, показалась и Анна Аркадьевна. «А актриса Шуйская еще оч-ч-чень ничего себе!» – машинально подумал Герман, которому всегда нравились женщины намного старше его. Он проводил даму восторженным взглядом, подождал еще минут десять. Немного пожалел, что не проводил ее до метро. Хорошо бы было убедиться на все сто, что Анна Аркадьевна отбыла к месту встречи. Ну, да что уж теперь.
Впрочем, у него не было сомнений в том, что дама сердца отправилась в ресторан. «Огорчится, конечно...» – мелькнула у него мысль. Понятно, что он не собирался встречаться с Шуйской.
А зря. Уже позже ему пришла в голову мысль, что надо было спланировать все так, чтобы непременно появиться у «Северного полюса», пусть позже, но появиться. Но тогда надо было реально заказывать столик в ресторане, а это дорого. Да и в дом к Анне Аркадьевне Герман собирался войти цивилизованно – через дверь, открыв ее «своим» ключом. В общем, как ни крути, и пошарить в квартире актрисы, и сохранить с ней отношения – вряд ли удалось бы.
Посему, переждав десять минут после ухода хозяйки, Герман тяжко вздохнул, пожелал себе удачи и отправился в дом напротив.
...Ох, сколько же ненужного барахла хранит чужая квартира! Пыльные антресоли, пузатые шкафы и комоды, уйма коробок и шкатулок. И на все про все час времени. Именно столько – не больше – отпустил себе Герман.
Ему повезло, а Анне Аркадьевне не очень. Старый «дипломат» из черного кожзама на книжном стеллаже Герман сразу приметил, но как-то не обратил на него внимания, решив, что набит он какими-нибудь бабьими воспоминаниями – открытками с ангелочками и письмами на пожелтевших тетрадных листочках. И лишь когда «дипломат» третий раз попался ему на глаза, он вытащил его из-под кипы книг и журналов и почувствовал приятную тяжесть.
– Ого! – только и сказал изумленный кавалер актрисы Шуйской, легко сковырнув несерьезный замочек с «дипломата»...
* * *
...Анна Аркадьевна шумно сморкалась в кружевной платочек. Про Германа она ни словом не обмолвилась Таранову. Рассказывала подробно про каждую безделицу своей необычной коллекции.
Собирать ее начал еще дед Анны Шуйской, а после его смерти коллекция перешла к ее отцу. Художник Аркадий Шуйский – он говорил про себя Шуйской – хорошо знал цену каждой безделушке, и, как ни выпрашивала у папика дочка симпатичную заколку или брошку, владелец «золотого зоопарка» ей твердо говорил «нет!».
– Почему «зоопарка»? – перебил Шуйскую Таранов.
– Ну, тут все просто: и дед, и отец собирали исключительно фигурки животных. Знаете, какие там были симпатичные украшения?! Лягушата с бриллиантовыми глазками, ящерица – с изумрудными, попугай на жердочке, пудель в ошейнике из камней. В общем, только звери. И только золотые.
– Вы кого-нибудь подозреваете? – устало спросил Таранов. – У кого-то из ваших знакомых были ключи от вашей квартиры?
От Таранова не укрылось то, что актриса Шуйская враз смутилась.
– И я должен вас предупредить об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, – почему-то добавил он, чем вогнал Шуйскую в краску.
– Ключи... Нет, ключи были только у меня...
«Врет!» – глядя на нее с прищуром, думал Таранов.
– Ключей ни у кого не было, но, товарищ начальник уголовного розыска... Я подозреваю совершенно конкретного человека. Я сейчас вам все объясню...
Дальше Шуйская начала плести Таранову какую-то ахинею про оброненные накануне на детской площадке у дома ключи, которые подобрал очень подозрительный человек. «Он гулял неподалеку, и только он мог подобрать...»
Потом ключи она самым чудесным образом нашла – «подбросили...», а спустя две недели она обнаружила пропажу коллекции.
На самом деле Анна Аркадьевна о краже золотых зверюшек догадалась сразу же, как только, уставшая и голодная, вернулась домой. Она не сомневалась в том, что Герман жестоко и цинично обманул ее. Она ждала его сорок минут на ветру, под дождем, прячась под маленьким козырьком на крыльце ресторана. На нее подозрительно смотрел швейцар за стеклом. Можно было войти, раздеться, сесть за столик в теплом уютном зале с мягким светом, но она всей душой чувствовала обман и потому бестолково толклась на крыльце в ожидании того, кто и не собирался к ней на встречу. Тогда зачем ему нужно было вытаскивать ее из дому? А только затем, чтобы похозяйничать в ее доме.
«Нет, ну этого просто не может быть! Зачем?!! Он знает, что я стеснена в средствах! Я скромно одеваюсь, скромно питаюсь, я не баловала его подарками. Нет! Не мог он...» – рассуждала Шуйская, трясясь в вагоне метро. Слезы обиды она старалась спрятать, но не получалось. А самое главное, ее не отпускало дурное предчувствие: неспроста это. Ой, неспроста!
Она оказалась права. Двери открыла и поняла: прошерстил милый норку, все углы проверил.
Анна Аркадьевна сразу кинулась к заветному чемоданчику. Она специально держала его на виду. Старенький потрепанный атташе-кейс вряд ли мог заинтересовать кого-то, да и не принимала Анна Аркадьевна никого в своем доме. И цацками дедовыми никогда не хвасталась. Как раз наоборот: всегда и везде старалась подчеркнуть свою благородную нищету. И «дипломат» этот ободранный специально был небрежно приткнут на полке в книжном стеллаже среди старых журналов и потрепанных книг.
И вот в таком месте этот прощелыга сумел-таки найти ее дорогой чемоданчик.
«Я – нищая. Я совсем нищая...» Анна Аркадьевна даже плакать не могла. И куда теперь со всем этим?..
Сначала Анна Аркадьевна категорически не хотела ничего предпринимать. Ни-че-го! Во-первых, она не собиралась никому рассказывать о своем кавалере, никакой огласки не хотела. Во-вторых, что могла она рассказать? Она ведь, кроме имени его, ничего о нем не знала: Герман – и все! Он ведь так толком и не сказал ей, где и кем работает, где живет. Да даже фамилию его она не знала. Ну и с чем было идти жаловаться?!
В таком раздрае Шуйская прожила два дня, а потом сказала себе: а вот хрен вам всем!
Коллекцию деда и отца продать будет не так просто – слишком заметная, а это шанс найти ее. И еще. Обидно ей стало: с какой радости дарить засранцу дедово добро? С этой самой мыслью и собралась в милицию. Только для отвода глаз она присочинила, что не знает вора, описав его при этом со всеми подробностями.
Таранов, услышав про хвост конский и зубы вставные железные, едва не крякнул и резко сказал, пристально глядя на посетительницу:
– А вот теперь, Анна Аркадьевна, все честно и конкретно, и с самого начала. Гражданина этого ведь Германом звали, не так ли? И был он не случайным прохожим во дворе, а вашим хорошим и очень близким другом, и скорее всего – любовником.
Шуйская вздрогнула и покраснела.
– Вы меня простите за резкость и простоту, но у меня есть все основания так говорить. Товарищ уж очень знакомый...
После этой его пламенной речи Анну Аркадьевну сразу отпустило. А что, собственно, она такого сделала, что должна стесняться?
И Шуйскую прорвало. Она начала с самого начала, и от нее не укрылось, как Таранова буквально перекосило от упомянутых ею белых роз на длинных стеблях.
Таранов потер виски – башка опять разламывалась, хоть Тамару Георгиевну с ее чудо-ручками вызывай вместо скорой помощи.
– Олег Васильевич, а вы его найдете? – Робкий голос Шуйской вернул его к действительности.
– Будем стараться, Анна Аркадьевна, но вы должны понимать, что дело очень тухлое. Примет много, даже фото есть, но...
Таранов встал, давая понять актрисе, что аудиенция закончена. Шуйская тоже поднялась, уронив при этом сначала шарф, а потом перчатки.
– Я вам позвоню, можно?
– Позвоните. Через недельку.
Шуйская напоследок хлюпнула носом и тихонько просочилась за дверь.
«Ну бабы! Ну дуры!» Таранов помотал головой, прогоняя боль, которая закипала внутри черепной коробки, как бульон в кастрюльке на большом огне.
Он немного подумал, потом покопался на столе, перебирая бумажки, нашел нужную, с телефоном Тамары Селениной, и решительно набрал номер:
– Тамара Георгиевна? День добрый! Это...
– Здравствуйте, Олег Васильевич! Вы хотите мне что-то сообщить? – узнала его Селенина.
– Сообщить? Да, сообщить тоже. Но не по телефону.
– Я приеду. Сейчас можно?
– Можно. Я жду вас...
Через час Селенина тихонько поскреблась в дверь тарановского кабинета.
– Входите, Тамара Георгиевна.
– У вас появились новости? – Селенина расстегнула пальто и внимательно посмотрела на Олега Таранова. – Впрочем, подождите-подождите: у вас опять болит голова!
– Болит, собака!
– Не ругайтесь! Голове тем самым не поможете, а вот негатив на себя навлечете! Расслабьтесь, сядьте поудобнее...
Селенина стряхнула с плеч пальто, потерла руки, согревая ладошки и пальцы, и уже от этого Таранов почувствовал легкое головокружение. И все повторилось, как в прошлый раз: холодок от рук целительницы проник внутрь могучего тарановского организма, где мгновенно начал свою пожаротушительную работу. И ему стало так хорошо, что захотелось уронить голову на руки и уснуть, как в детстве.
Усилием воли он заставил себя проснуться, не зевать и сосредоточиться на работе.
Он пошевелил плечами и покосился на Селенину:
– Спасибо, Тамара Георгиевна, мне уже совсем хорошо.
Селенина опустила руки, помахала ими, словно стряхивая невидимую пыль, обошла стол и села на место. Таранов бы и рад был еще покайфовать под этим наркозом, да боялся попасть в неудобное положение. И попал бы непременно. Не успел он взять лист бумаги и ручку, как в дверь кабинета постучали, она скрипнула парой давно не смазываемых петель и отворилась. В щели между дверью и косяком Таранов углядел знакомую красную куртку с белым мехом на капюшоне. Ларка! Вот приди она пятью минутами раньше, и объясняйся, как хочешь.
– Входите, Лариса Михайловна! Знакомьтесь, Тамара Георгиевна! Это, можно сказать, половина моя вторая. Лар, ты по делу?
– Нет, просто мимо пробегала. Таблетки тебе принесла от головной боли.
– Голова прошла, спасибо Тамаре Георгиевне. Очень интересный метод.
– А вы правда экстрасенс? – Лариса с восторгом смотрела на Селенину.
– Правда. Хотя я бы лучше по-другому сказала – целительница.
– И вы учились этому или проснулись в один прекрасный день, и...
– Сначала проснулась, а потом уже училась. А вы... интересуетесь?
– Ну, скажем так, чисто из любопытства.
– А можно не только из любопытства. Можно освоить кое-какие приемы, чтобы мужу голову лечить хотя бы.
– Вы это серьезно? – Лариса недоверчиво посмотрела на Селенину.
– Вполне. Мы сейчас закончим с Олегом Васильевичем, и можно поболтать на эту тему.
– Ну, тогда я подожду в коридоре. – Лариса попятилась к двери.
Таранов подмигнул ей и переключил свое внимание на Селенину:
– Ну что, Тамара Георгиевна, вызвал я вас не только и не столько голову мою лечить...
Таранов в двух словах поведал Селениной эпизод с актрисой Шуйской и попросил ее еще раз, но уже коротенько, без роз и хризантем, рассказать о Германе то, что она, может быть, упустила в первый раз, просил припомнить Тамару Георгиевну все, о чем они говорили, где познакомились. Словом, ему нужны были мелочи, которые порой являются ключами к разгадке.
– Да я вам, Олег Васильевич, вроде все уже рассказала... – Селенина на секунду задумалась. – Давайте так сделаем: если я что-то припомню – сразу позвоню! Годится?
Они распрощались.
Лариса ждала Селенину в коридоре. Она листала какой-то скучный милицейский журнал, который лежал на столике у окна. Увидев выходящую из тарановского кабинета Тамару Георгиевну, невольно залюбовалась ею. Элегантность, помноженная на красоту, – это страшная сила.
Лариса издалека помахала Таранову, поймала его улыбку, адресованную только ей, и с удовольствием отметила, что Олег бодр и весел.
– Тамара Георгиевна, вы творите чудеса! Я имею в виду то, что вы делаете с головой моего мужа!
– Ничего особенного, Лара, просто большое желание помочь человеку позволяет мне посылать его голове команду не болеть, а руки убирают весь негатив. И я считаю, что это может делать любой. Главное, чтобы сам он был светлым человеком.
Они завернули за угол и, не сговариваясь, направились в пышечную.
– Если честно, – Лариса слегка покраснела, – я стараюсь исключать все эти булки-пышки, но, черт возьми, так хочется, что иногда я изменяю своим правилам.
– И правильно делаете! Нельзя насиловать организм разными голодовками. И потом... – Селенина окинула Ларису взглядом с ног до головы. – Вы прекрасно выглядите. И даже если у вас есть парочка-тройка лишних килограммчиков, ваш муж любит вас и даже не замечает излишеств. Лариса, ведь этот жуткий селедочный тип «90-60-90» нам всем просто навязали, не правда ли?
– Да, я сама всегда так говорю! А Олег, стоит мне сесть на диету, грозится бросить меня, если я похудею. Шутит, конечно, но что-то в этом есть, и нешуточное.
– Он просто любит вас. И хочу вам сказать, вам очень повезло. Ваш Таранов настоящий мужик. И я вам немножко завидую белой завистью. А я вот влипла из-за своего желания любить и быть любимой!
– Увы, Тамара Георгиевна, не вы одна. – Лариса покрутила в руках салфетку. – Хотите, я расскажу вам, как я познакомилась с Тарановым? История покруче вашей с Германом...
* * *
– Ему срок дали? – спросила Тамара Георгиевна, когда Лариса закончила свой рассказ.
– Кому? А-а, Шурику... Да, дали. Большой. Пятый год сидит.
Тамара Георгиевна помолчала, поболтала кофейную гущу в маленькой чашке и перевернула посудинку на блюдце донышком вверх.
– Вы и гадать умеете? – удивленно спросила Лариса, наблюдая за манипуляциями экстрасенса Селениной.
– Ну, «гадать» – это громко сказано! Просто привычка уже выработалась: если кофе пью, то обязательно загадываю что-то, а потом смотрю чашку.
– И мне... можете посмотреть? – напряглась Лариса. – Правда, я не загадывала ничего...
– Ну, не обязательно и загадывать. Посмотрю, – просто пообещала Тамара Георгиевна. – У меня-то, знаете ли, сейчас только одна загадка на уме...
Странный рисунок показала ей кофейная чашка. На дне нарисовался повешенный. Лариса заглянула через плечо Селениной и тоже разглядела на коричневом фоне светлый силуэт человечка на веревке.
– И что сие значит? – удивленно спросила сама у себя Тамара Георгиевна. – Сколько смотрю чашки, такого никогда не видела. И разгадывать не знаю как...
На Ларису гадание на кофейной гуще не произвело впечатления. Ей выпали какие-то бабочки, цветочки, пальмы и полная дребедень. Селенина все это мудреным способом объяснила, но Лариса видела по ее лицу, что мыслями та где-то далеко и от кафе, и от Ларисы. Наверное, из головы не выходило то, что показала ей ее кофейная чашка.
– Тамара Георгиевна, вы сильно-то не парьтесь по этому поводу! – попыталась отвлечь ее Лариса. – И вообще, не время для гаданий, а стало быть, врет все ваша чашечка!
– Будем думать так, – задумчиво ответила ей Селенина, резко поднявшись. – Идемте! Я так и не рассказала вам, как лечить голову при помощи рук, но в этом нет никакой премудрости, уж поверьте. Разогревайте ладошки, потирая их, как после мороза. Потом подносите к голове мужа, немного держите, представляя, как на руки ваши собирается весь негатив, а затем резко стряхиваете с них этот негатив. После всего обязательно помойте руки или протрите платком. Вот и весь секрет!
– Ну, я думаю, это все-таки могут делать люди, обладающие какими-то особыми способностями, а я...
– А мы все, дорогая моя Лариса, с особыми способностями, просто мы про них не знаем. Поверьте в то, что я говорю вам, и верьте в это, когда беретесь снимать головную боль у вашего Таранова, и все у вас получится!
– Я попробую, – неуверенно сказала Лариса.
– Ну, давайте прощаться! – Селенина подала ей узкую красивую ладошку. – Приятно было познакомиться и любопытно было узнать вашу историю. А вообще-то я очень надеюсь на вашего супруга. Самой мне тут не справиться. Вот если бы я о Германе знала столько, сколько знали вы о вашем Шурике...
* * *
Игорь Белоярский – лучший оперативник тарановского подразделения, тот самый, что когда-то занимался делом Шурика Корытникова, – в Тамаре Георгиевне Селениной души не чаял. Он восхищался ее энергией и постоянной готовностью сотрудничать. Он уже наизусть знал ее печальную историю, а она все вспоминала и вспоминала разные мелочи, которые могли, по ее мнению, привести следствие к Герману.
Но увы... Герман был той самой иголкой в стогу сена.
– Ну, разве что попробовать один момент... – Игорь задумался. – Знаете, Тамара Георгиевна...
– Можно просто – Тамара, – аккуратно поправила оперативника Селенина.
– Хорошо, Тамара Георгиевна, – снова по отчеству с легким нажимом назвал ее Белоярский, который был намного моложе потерпевшей гражданки Селениной. – Знаете, я тут с позволения нашего руководства завел страничку на сайте школьных друзей. Назвал просто: «Их разыскивает милиция». Кое-чего мы уже добились. Мы рекламируем эту страничку, и у нас уже есть последователи. В общем, Тамара Георгиевна, я вам не могу ничего обещать, но давайте попробуем разместить там вашу историю и фото нашего «героя»...
– Давайте! Я историю сама напишу! Можно?!
– Можно и нужно. Пишите. Вот вам компьютер.
– С эмоциями можно?
– Можно и с эмоциями! – Белоярский улыбнулся в усы. Он уже был наслышан от начальника об этой удивительной женщине. И черт возьми, она ему нравилась!
Через часик на сайте появилась информация про Германа, а к вечеру на форуме народ начал активно общаться по этому поводу. Кто-то просто возмущался тем, что «такая скотина хороших баб обманывает», кто-то откровенно ржал над рассказом Тамары Селениной – она и правда с юмором написала о своей беде, а кто-то признался, что давно и безуспешно разыскивает этого паразита по тем же причинам, по которым его ищет милиция. Компания подбиралась приличная.
– Олег Васильевич! Я ничего не понимаю! – Игорь Белоярский почесал за ухом. – Слушайте, вот у меня есть образование, не страшный вроде бы, при работе, при квартире, а за всю мою жизнь у меня было... Ну, в общем, мало у меня было женщин. И даже жена меня бросила. А тут такая образина с криминальным прошлым, которое у него на морде написано большими буквами, сумела охмурить таких теток! Ну, Селенину вы сами знаете и Шуйскую тоже. Но у него еще был как минимум десяток милых и хорошеньких женщин, у которых он обманным путем выманивал деньги! Я ничего не понимаю! Чем?! Чем он их брал?!
– Игорек, – проникновенно начал Таранов, – если б ты его видел... как бы это поласковей тебе сказать... мужика этого без штанов!
– ?!!
– Да-да, именно без штанов! Ты б, мой друг, таких вопросов не задавал!
– А вы-то где его... я извиняюсь, без штанов видели?!
– Расслабься! На фото.
– А-а!
– Вот тебе и «а-а», но впечатление на меня произвело...
– Ну, Олег Васильевич... Уж ежели даже на вас... Хотя я не жалуюсь...
– Так это ты не жалуешься, Игорек. А я, когда этого красавчика без порток увидел, как-то, знаешь ли, расстроился. Все-таки есть кое-что, что нас, мужиков, может убить наповал без пистолета. У меня, знаешь ли, тоже жалоб не было, но тут комплекс неполноценности вдруг появился. И к этому приложение – розы-мимозы и слова разные ласковые. Ты вот их умеешь говорить?
– Не очень.
– Вот и я не очень. – Таранов горько вздохнул. – А этот прыщ – запросто. Школа у него хорошая. Там, знаешь ли, при желании этим искусством можно в совершенстве овладеть – учителя хорошие. И на розы с мимозами у него всегда бабки имелись, в отличие от нас с тобой. А знаешь почему? Он у одних берет, а в других вкладывает.
Таранов замолчал. Его подчиненный тоже только горько вздохнул. А думали об одном. О том, как глупо устроен этот мир. Вот они нормальные мужики, а бьются из кулька в рогожку, чтобы заработать на ремонт, на новую куртку или отпуск в Сочи. И жены от них бегут в поисках лучшей доли.
А тут – прощелыга расписной, клейма негде ставить, а они – в смысле бабы – на него вешаются сами, да еще и отдают ему все. И если зрить в корень, то дело-то именно, пардонте, в корне! Тьфу!
– Ладно! – закончил страдания Таранов. – Хватит о грустном. Что там у нас по этому Герману?
– Да ничего особенного. – Белоярский открыл тонкую папку. – Только лишь то, что было. Ну и еще появились дамы, готовые написать заявление.
– Не густо.
– Не густо...
* * *
А между тем, окрыленная даже и минимальными результатами в деле поиска бывшего возлюбленного, Тамара Георгиевна проявила максимум изобретательности и взялась плести паутину на просторах вездесущего Интернета, в которую надеялась самостоятельно отловить Германа. Для начала она разместила на сайте знакомств анкету от имени бывшего жениха и расписала о нем всю правду. Во-первых, для того, чтобы найти еще пострадавших «невест», а во-вторых, для того, чтобы уберечь от этого паразита новых дур.
За три дня она собрала хороший «урожай» – шесть женщин разного возраста, отведавших любви Германа, и пара десятков сочувствующих и жаждущих справедливости.
Тамара Георгиевна пошла дальше. Она уговорила свою подругу Таню разместить на сайте анкету и постараться понравиться Герману. Судя по всему, проклятый обормот периодически посещал сайт знакомств, на котором Селенина с ним познакомилась. Видимо, это была его главная кормушка.
Таня была хороша собой, и у нее были все шансы завоевать любовь Германа. Подруга согласилась на авантюру с одним условием: она лишь разрешает использовать свои фотографии, а переписку вести доверяет Селениной.
– И не уговаривай, Тамарочка! Лично у меня нет времени на всю эту лабуду! – категорически отказалась от игры Таня, у которой была собственная фирма по пошиву шуб и внучка, которую она помогала воспитывать детям.
– Хорошо-хорошо, Танюш, я все сама! А тебя буду держать в курсе.
Для начала Тамара Георгиевна в образе Тани пару раз заглянула в гости на страничку Германа. Увы, паршивец, как назло, не заходил туда уже несколько дней. За неделю Селенина просто извелась. «А вдруг он больше тут не появится?» – думала Тамара Георгиевна. И чтобы уж совсем наверняка не разминуться с Германом, она, а вернее, Танечка, сделала ему маленький комплимент. Это был умный первый шаг, за которым непременно должен был последовать ответный: она задала Герману вопрос, да еще такой, из которого Герман должен был понять, что на него клюнула очень крупная рыба. Она обратила внимание на фото, на котором Герман был очень красиво сфотографирован в богатом интерьере. «Буду вам признательна, если подскажете, где можно приобрести такое оригинальное бюро красного дерева...» – написала она на страничке мошенника.
Герман объявился на сайте через неделю и клюнул. Еще бы не клюнуть! От Танечки просто за версту пахло богатством. Она же не кокетничала с ним и не рассыпала глупые комплименты типа «А не снимались ли вы в сериале «Любовь втроем»?». Она просто и по-деловому поинтересовалась тем, что ей было интересно.
Он ответил ей тоже по-деловому: мол, купить это практически невозможно, но если интерес к антиквариату у дамы серьезный, то можно обсудить и посодействовать.
Так у них завязалась переписка. Они рассуждали о стилях и качестве старинной мебели. Герман проявил себя большим знатоком этой темы, и Тамара Георгиевна узнала для себя много интересного.
При этом она с трудом удерживалась, чтобы не выложить бывшему жениху все, что о нем думает, но тормозила – еще не вечер! И потом, Интернет – это только Интернет. Ну, вспугнет она орла, он и улетит. И все! Нет, тут надо действовать аккуратно, дать рыбе поглубже заглотнуть крючок и только потом дергать. И потому, сдерживая эмоции, Тамара Георгиевна, она же Танечка, рассуждала на мебельную тему, давая понять Герману, что она в этом вопросе человек очень заинтересованный.
Тамаре Георгиевне до зарезу надо было сделать так, чтобы Герман пригласил ее, вернее, Танечку, на свидание, где его и можно будет сцапать. Но Герман не стремился форсировать свидание с Танечкой, и Тамара Георгиевна принялась изобретать способ выманивания медведя из берлоги. И видимо, слегка передавила в этом деликатном вопросе. Ну, не к лицу даме говорить открытым текстом: дескать, приходите, как стемнеет, на сеновал. Тем более когда кавалер точно знает, что дама непременно придет с кузнецом.
Но он все-таки согласился!
Тамару Георгиевну не насторожило то, что Герман назначил свидание Танечке не где-то в уютном ресторанчике, а в переходе метро на Техноложке, где яблоку некуда упасть, где сливаются людские реки, где так легко затеряться. А зря!
Он не пришел.
Танечка стояла у газетного киоска и, как они договорились с Германом накануне, держала в руках книгу. На ней были красное пальто и белые сапоги – с такими приметами не промахнешься. И если бы он пришел, то не увидеть ее он бы просто не мог.
А он не пришел!
И напрасно Тамара Георгиевна сканировала взглядом каждый сантиметр пространства вокруг яркой подруги, загребая все дальше и дальше. Германа она не видела. Значит, и в самом деле не пришел, паразит! Селенина была уверена в том, что он почувствовал подставу и решил не рисковать.
Танечка простояла у киоска полчаса. Ей отдавили ноги в белых сапогах. Было больно. Она и так устала стоять на каблуках. Она не привыкла к таким испытаниям! Много лет подряд она даже в булочную ездила на машине. Высоченные шпильки Танечка обожала, но в машине они ей не мешали. А тут ей пришлось долго переминаться с ноги на ногу.
Она взмокла как мышь. Под пальто у Танечки был теплый свитер, и очень скоро по спине у нее потекли теплые ручейки. Еще пять минут – и Танечка рухнула бы в обморок.
Но время истекло – на всякий пожарный случай они договорились с Селениной на получасовое ожидание кавалера Германа, – и Тамара Георгиевна вышла из своего укрытия. К счастью, она не видела, как потешался над ней Герман. Он-то быстро разглядел в толпе бывшую возлюбленную, а спустя какое-то время наблюдал, как две уставшие подружки потащились к выходу из метро.
Все-таки интуиция и особый нюх – это здорово! Герман сразу заподозрил под маской Танечки обиженную антикварно-мебельную Тамару Георгиевну. Уж слишком напористо она продавливала мебельную тему. А если еще учесть, что одновременно с этим знакомством Герман обнаружил страничку, сработанную умелыми ручками экстрасенса Томочки, то он легко связал все ниточки.
«Значит, так, – рассуждал Герман, который был не совсем Германом: имечко у него было попроще – Гена. – Эта сучка состряпала страничку, где понаписала про меня всякой фигни. Она не особо и скрывала, что это ее рук дело! И пообещала мстить мне! Дура. И тут же, в этот же день, объявилась эта Танечка. И тут же начала чесать про мебель, бюро красного дерева, трень-брень! И ничего-то больше ее не интересовало, кроме этих дров! Две дуры».
Герман, который оказался Геной, заскочил в первое попавшееся интернет-кафе у метро, быстро зашел на сайт знакомств. Он написал Танечке и Томочке, сказал им все, что о них думает. А думал он очень нехорошо. Все-таки он был на волосок от провала. Тамарка-зараза ловушку ему выстроила! Только поторопилась. Слишком рано решила, что он попался. А он еще мыслить-то не разучился! Не-е-е-ет! Но теперь придется на какое-то время Интернет покинуть. А то, черт их знает, этих новых ментов! У них сейчас столько возможностей. Целое управление «К» на них работает! Того гляди, цапнут прямо у компьютера.
Тамара Георгиевна, конечно, и без письма от бывшего жениха все поняла. Поняла, что поторопилась, что прокололась на этой мебели. Ну нельзя было проявлять такую прыть в этом вопросе! Герман – отличный психолог. Кто-кто, а она-то это очень хорошо знала. Да и чуйка у Германа не простая, она у него воспитана с детства, а с юности закалена там, где он свои университеты проходил. Может, он и не догадался о том, что с ним играют, но почувствовал. Вот и сломал он то, что Тамара Селенина так тщательно спланировала.
Мысли у нее были мрачные, а обижаться надо было только на себя – нечего было пороть горячку.
С такими невеселыми мыслями Тамара Георгиевна и отправилась на свидание с Игорем Белоярским. Да, кстати, это действительно можно было назвать свиданием, так как следователь пригласил Селенину, с одной стороны, на деловой разговор «по делу», а с другой – не в отделение милиции, а в кафе! И вообще голос у него был совсем не официальный, хоть и обращался он к ней, как всегда, по имени и отчеству.
Тамара Георгиевна по такому поводу даже позволила себе немного опоздать – совсем чуть-чуть, чтобы соблюсти приличия. Как и следовало ожидать, Белоярский был уже на месте. Он сидел за дальним столиком полупустого кафе и курил.
– Курить вредно, Игорь Александрович, – проникновенно сообщила ему Селенина. – Я не хочу говорить вам прописные истины и рассказывать сказку про то, как капля никотина убивает лошадь. Все гораздо страшнее. Лошадь переживет, а вот вы – вряд ли. Краски сгущать не буду, но вы уж поверьте на слово – лучше рюмку водки, чем сигарету.
– Убедили!
Белоярский вскочил со своего места, помог Селениной раздеться, оценил ее элегантную кофточку и тонкий флер чего-то французского. От него не укрылось, как заполыхали у Тамары Георгиевны щеки. Не по-бабски – болезненно, с пятнами в шею, а как у невесты. У Белоярского даже дыхание перехватило. «Надо же! – подумал он. – Как школьница! Бантиков не хватает и фартучка белого!»
И тут же мысли свои крамольные отогнал прочь.
– Чай? Кофе? – спросил он Селенину.
– Чай. Зеленый. – Тамара Георгиевна была сражена наповал. Таких обходительных ментов ей давно не приходилось видеть. Она оценивающе осмотрела Белоярского издалека. И даже залюбовалась им, так галантно нес он ей чай в большой белой чашке.
– Тамара Георгиевна! – Следователь слегка споткнулся на ее отчестве, как будто хотел обойтись без него, но не решился. А от Селениной это не укрылось. – Наш сайт, к сожалению, пока не дал результатов по вашему делу.
– А наш – дал. – Селенина посмотрела прямо в глаза Игорю Белоярскому, да так, что у него от ее взгляда все мысли спутались. – Только я сама все испортила...
Она обстоятельно поведала оперативнику печальную историю.
– ...и судя по тому, что он тут же написал нам с подругой, можно делать выводы, что на свидание он приходил, но просто посмотрел на нас издалека. Наверное, еще и посмеялся, скотина... Обидно, Игорь... э-э-э...
– ...Александрович. Игорь Александрович, – закончил за нее Белоярский.
– Вот так, Игорь Александрович, был он у нас почти в руках. Был и нету!
Она поймала взгляд Белоярского. Многое в нем оказалось намешано! И сочувствие, и недоумение, и восхищение, и «ну, ты и дура!». Хотя последнее Тамара Георгиевна явно придумала в отчаянии.
– Я знаю все, что вы можете мне сейчас сказать, и будете правы! Ну, захотелось мне в сыщиков поиграть. Может, пример Лары, Ларисы, ну, той, что супруга вашего Таранова, подействовал. Она рассказывала, как ловила своего обидчика.
– Лара тоже в свое время нагородила, – задумчиво произнес Белоярский. – Жаль, Тамара Георгиевна, что не состоялся у нас с вами этот разговор раньше. Откуда мне было знать, что вы на сайте знакомств общаетесь!
– А вы не общаетесь?!
– Бывает! Но как бы поточнее, несерьезно. Нет там ничего стоющего. Несколько категорий женщин – одна другой хуже.
– Ну-ка, с примерами, пожалуйста!
– Ну-у-у, не хочу я про это. Да вы и сами знаете! Проститутки, халявщицы, вымогательницы, искательницы приключений, дамы, которые убивают время в Сети. И так далее.
– А вы?
– А что я?
– Ну, вы же положительный герой. Хотя ваш брат на этом сайте тоже представлен не лучшими экземплярами и делится на категории, которые меня не устраивают. И я тоже на этом сайте. Вот и делай вывод: раз мы, такие хорошие, такие положительные, там есть, то, значит, там еще есть такие же хорошие и положительные. Ну, не в одном же экземпляре мы там представлены?! Вот лично у меня там два десятка очень хороших девчонок, с которыми мы общаемся. Повторяю – два десятка очень хороших девчонок, которые не попадают ни в одну из твоих категорий!
И это была чистой воды правда. Девчонки все как на подбор. Ну, может, «девчонки» – это очень лихо, все-таки не по шестнадцать лет всем, но между собой они друг для друга были именно «девочками», потому что каждая чувствовала себя лет на двадцать! Ну или на двадцать пять. Максимум – на двадцать восемь!
И хорохорились не на пустом месте. Вкус – отменный, какой только с возрастом приходит. Ума палата, к восторгу и зависти мужчин. Фигура... Ну, тут у некоторых проблемы были. Каждодневные взвешивания ни одной из дам радости не приносили, так как килограммы прирастали с завидным постоянством. Кто-то огорчался, клял себя последними словами, а кто-то успокоил себя тем, что мужики – не собаки, на кости не бросаются. Очень удобно было этим оправдывать свое желание сожрать глубокой ночью три жареные сосиски под сладкий чай. Одно плохо было: где они, эти мужики, которые не собаки? Думали, что их там, на сайте этом, вообще нет. А оказывается, есть. Вот Белоярский, например. Тоже, видать, ходок по сайтам знакомств.
– Да не ходок я, Тамара Георгиевна! Был бы ходок... – сурово возразил Белоярский. – Хотя в иные времена – да, конечно, случалось! Но все не то!
А до того, как стало «все не то», у него было все то, что должно быть у каждого нормального человека. Семья была, дочка была. И любовь была. А потом от любви ничего не осталось. Вот уж и правда – «химия».
– «Химия», «хижина», «хитрость», – сказал вслух Игорь.
– Это вы о чем? – удивленно подняла одну бровь Селенина.
– А, так... Немецкий язык, пятый класс. Местоимение «я» – по-немецки «ихь», звук произносить рекомендуется, как в словах «химия», «хижина», «хитрый». Что надо – не помню, а что на фиг не нужно – автогеном из памяти не вырезать!
Они помолчали. «Милиционер родился!» – грустно сказал Белоярский. И добавил:
– Ну, давайте, что ли, вернемся к нашим баранам?
– К барану.
– Что?
– К барану. Он у нас один.
– А-а, ну да. Зато какой! – хохотнул опер, вспомнив красавца на фото в антикварном интерьере и без штанов.
– Думаю, больше мой способ не сработает. Я сама все испортила.
– Знаете, а я даже рад, что так все случилось. – Белоярский внимательно посмотрел на Селенину.
Она все поняла. И снова покраснела, как школьница. И хоть не надо было ничего спрашивать, спросила:
– Чему это вы так рады? Тому, что меня обокрал этот паразит?
– Не совсем. Тому, что из-за него вы пришли к нам... Жаль, что не встретились раньше, на сайте знакомств. Но может быть, встреться там, разминулись бы. А сейчас... А сейчас я, Тамара Георгиевна...
– Просто – Тамара, – поправила его Селенина.
– Просто – Тамара, – споткнулся немного Белоярский. – Сейчас... Вот, я забыл, что сказать хотел!
– Давайте я скажу, – взяла бразды правления в свои руки Тамара Георгиевна. – Предлагаю как-то этот день отметить и приглашаю вас на выставку кукол!
– Кукол?!!
– Кукол! Там работы Ларисы. Потаповой. Супруги вашего начальника Таранова.
– Ну, кукол – значит, кукол! Едем!
* * *
В галерее кукол было людно. Выставка еще не открылась, но уже с утра можно было бродить по залам, фотографировать.
Правда, детей было многовато, и они шныряли от стенда к стенду, толкались и орали как сумасшедшие, нарушая нормальный ритм этого первого выставочного дня, называемого красивым, неземным каким-то словом «вернисаж».
«Ах, вернисаж, ах, вернисаж!»
А может быть, как раз и было правильно, что нарушался этот привычный ритм, что происходящее не вписывалось в рамки обычного дня. Как в детстве, когда каждый день как праздник.
Ларису они увидели издалека. Она весело рассказывала что-то двум девушкам. Увидела Селенину с Игорем и приветливо помахала им.
– Знакомьтесь. – Лариса представила девушек. – Наши лучшие кукольницы – Марина и Лидочка. А это мои друзья: Тамара Георгиевна – известный экстрасенс и чертовски обаятельная женщина, а это сотрудник моего Таранова – очень хороший оперативник, Игорь.
Белоярский приложился сначала к ручке Ларисы Потаповой, а потом удостоил вниманием Марину и Лидочку. От Ларисы не укрылось, что Тамара Георгиевна ревностно провожает взглядом каждый жест своего спутника.
«О-о, да тут все не просто так!» – подумала Лариса, но осмыслить не успела – как по волшебству, перед ней возник огромный букет цветов – ее любимые розовые лилии с герберами, ирисами и какими-то белыми бубенчиками на тонких травинках.
– Таранов! Я тебя обожаю! – Лариса улыбнулась счастливо, несколько раз глубоко вдохнула сладковатые цветочные запахи и потянулась к подполковнику, который тихо и незаметно для всех, как кот на мягких лапах, подобрался к компании.
– Поздравляю! Ну, показывай своих кукол! – Таранов подхватил Ларису под локоток, увлекая ее к стендам.
Куклы были хороши, что и говорить, – Лариса делала их мастерски. Узнаваемые образы, аккуратно вылепленные головы, руки. А глаза! Живые глаза, которые делали кукол живыми персонажами. И даже этот крендель, хорошо знакомый всем Герман, был на удивление хорош.
Тамара Селенина, единственная из всех, кто знал Германа лично, увидев куклу, расхохоталась.
– Л ар! Роза в зубах – это супер! Это он. Господа сыщики, можете брать этого паразита голыми руками!
Потом она присмотрелась внимательно к кукле, подошла поближе, заглянула за стенд, на котором крепились экспонаты, и кивнула Ларисе:
– Лар! Ты чашечку мою кофейную помнишь?
– Чашечку? Какую? – удивленно спросила Лара.
– Ту самую, с повешенным! Вот же он!
Она аккуратно приподняла куклу, и все увидели: Герман висел на шнурке, обмотанном вокруг шеи и закрепленном с обратной стороны решетки стенда кокетливым бантиком...
– Повешенный... – удивленно протянула Лариса.
– Повешенный, – подтвердила Тамара Георгиевна. – А вы не верите в гадания на кофейной гуще!
Белоярский и Таранов переглянулись, и ничего не поняли, и в один голос спросили:
– Кто повешенный?!
– Герман. Нагадала я себе на кофейной гуще какого-то повешенного не так давно. Оказывается, его... Правда, игрушечного. Вся наша жизнь – игра...
* * *
«Отношения между мужчиной и женщиной – это увлекательная взрослая игра, в которой интересен сам процесс, а не результат», – вычитала Лариса в какой-то статье, написанной, надо полагать, для малолетних дурочек в одном из глянцевых журналов. Жалко, что девочек, читающих их, не учат тому, что из двоих играет один, а второй становится игрушкой в руках первого. Вот когда два игрока – это да, это весело. Но чаще игрок только один. И это совсем не весело, а всегда грустно.
А правильно – это когда никто не играет. Или играет по своему сценарию, как Таранов, честно и принципиально. Сказал как отрезал. Один раз, но повторять не надо. И ведь что интересно: Лару это совсем не раздражает, не заставляет лезть на трибуну и доказывать с нее свою самость.
– Ларис, я иногда боюсь того, что тебе в один прекрасный день мой диктат надоест, – сказал ей как-то Таранов. – Ты терпишь мой дурацкий характер. Я дома как на работе, а на работе я – начальник уголовного розыска. И дело я имею в основном с людьми, место которым за решеткой, отсюда и резкость. Ты прости меня, а? Лар, я, может, слишком редко говорю тебе о любви. Я не очень умею. Я привык воевать и в семью переношу эту привычку. И внимания я тебе мало уделяю – знаю. Прости меня, ладно?
– Таранов! Ну, ты меня сейчас плакать заставишь, ей-богу! Нормально все. Я давно привыкла к тебе, к твоему характеру. Это я тогда, когда мы познакомились, думала как-то корректировать тебя, но быстро поняла, что сие не-воз-мож-но!
– Правда? Правда, что все нормально? – Таранов поймал Ларису за длинный, до самых колен, свитер и потянул к себе так, что свитер угрожающе затрещал. – Ой, Ларис, не порвал?
– Не порвал, так порвешь! Олежек, ну дай с делами разобраться! – Лариса вырвалась из крепких рук подполковника Таранова и тут же пожалела об этом. – А ну их к черту, эти дела! Я соскучилась по тебе, дорогой мой начальник уголовного розыска! Так соскучилась с этой выставкой, что готова быть подозреваемой во всех смертных грехах, и сидеть у тебя в кабинете на допросе, и отвечать под протокол на каждый твой вопрос, только бы быть с тобой.
Лариса повисла на шее у Таранова, и иголка с ниткой, спрятавшаяся в воротнике ее домашнего свитера, тут же впилась в его щеку. Как всегда. И он заученным движением воткнул ее в дверной косяк и крепко прижал к себе Лару.
– Знаешь, Потапова, а как долго ты будешь Потаповой, а? – спросил он, заглядывая Ларисе в глаза. – Доколе, так сказать?
– А у меня есть выбор? – Лариса слегка отстранилась.
– Ты можешь стать Тарановой. Если, конечно, захочешь...
– Олежек, – задумчиво сказала Лариса. – Я хочу. Но я... боюсь. Знаешь, мне уже делали не так давно предложение...
– Помню. Не бойся, я не сбегу в пампасы, не заберу твою Богоматерь с Младенцем. Вот только пообещать тебе блага какие-то я, наверное, не смогу. Ну, разве что почетную должность в доме – стать женой очень беспокойного подполковника с зарубцевавшейся язвой желудка. При этом не обещаю ни белого лимузина, ни фаты с каблуками. Согласна?
– Без каблуков и фаты? Согласна, конечно!
– Тогда заметано! Но в ресторане погуляем!
– И при свидетелях: Лешка с Катькой ждут не дождутся, когда мы вздрогнем.
– Ага! И Селенину с Белоярским надо позвать. У них, я заметил, шур-шур – мур-мур какой-то. Я не ошибаюсь?
– И мне показалось так же.
– Тогда, Мехлис, чаю! И – зрелищ! У меня футбол!
– Хорошо! А я полистаю гостевую книгу с выставки – мне ее сегодня передали. Хочу посмотреть, что там про мои произведения народ понаписал.
– Подожди, Лар! Я не понял: ты замуж за меня пойдешь?
Лара погладила его по колючему ежику на голове:
– Пойду. Правда, я уже почти пять лет считаю себя замужней женщиной. А есть штамп в моем паспорте или нет – мне все едино. Но если ты хочешь...
– Я не просто хочу! Я очень хочу...
И Таранов поцеловал Ларису каким-то особенным поцелуем. Они, поцелуи, как известно, разными бывают. Так вот этот был не похож ни на один из тех, какими награждали ее раньше. Все-таки, когда мужчина осознанно делает свой выбор и решается на серьезный шаг, который изменит его семейное положение, он становится другим. И поцелуи у него – другие. Вкуснее, что ли, и ярче, чем до того...
Они почаевничали и разбрелись по своим углам: Таранов устроился в глубоком кресле перед телевизором, а Лариса завалилась на диван с «гроссбухом», в котором посетители выставки целых десять дней писали свои восторженные отзывы от встречи с детством. Во время выставки было не до просмотра записей, вот Лариса и прихватила книгу домой – интересно же знать, как и кому приглянулись ее «лица».
Она читала с первой страницы, отмечая особенно те записи, где упоминались ее куклы. Приятно-то как! Столько всего хорошего она узнала о себе.
Потом глаза у нее начали слипаться. Лариса поудобнее устроилась на подушке, еще немного поборолась со сном, но, когда «гроссбух» в пятый раз упал ей на лицо и больно стукнул по носу, она отложила хвалебную книжку на тумбочку, подложила под щеку обе ладошки, промычала что-то типа «Подремлю минуточку!» и провалилась в сон.
В реальность ее вернул Таранов.
– Ой, кто это у меня тут спит прямо в одежке? Кто это поверх одеялка-то? Давай-ка, киска Лариска, держись-ка крепко за шею, поехали в душ, вот так!
Он поставил ее полусонную и теплую на коврик в ванной, включил воду.
– Справишься?
– Ага! – кивнула, просыпаясь, Лариса Потапова.
– А то, может, вам спинку потереть?!
– Валите, пожалуйста, подполковник! Вот замуж возьмете – тогда и потрете! – окончательно проснулась Лара.
Она с удовольствием поплескалась под теплым душем, замотала влажные волосы махровым полотенцем, почистила зубы и уже собиралась вылезать из ванны, как дверь открылась и на пороге появился Таранов с «гроссбухом» в руках. Лицо его выражало крайнюю степень удивления.
– Лар, а ты что молчишь-то?
– О чем?!
– О Германе!
– А что у нас с Германом?
– Как что? Вот тут, почти в конце, запись.
– А до конца я не дошла! Олежек, я уснула! Так что там с Германом-то?
– Ларка! Ну, у меня просто слов нет! Смотри! «Спасибо за билетик в детство! Куклы просто классные! Нам больше всего понравился Герман! Он – копия нашего соседа Генки Волобуева!»
– Все?! – сдавленно спросила Лара.
– Нет, не все. Тут еще дата и подпись: «Аня и Сережа Чистяковы».
– А телефона, случайно, нет?
– Лар! А может, еще и адрес посетители должны писать?!! Нет, конечно! Но и это уже что-то! Есть Генка Волобуев. Есть Аня и Сережа Чистяковы. Уже много! Лар! Если мы его хапнем с твоей помощью, с меня тебе подарок! Что захочешь!
Лариса с трудом приходила в себя от неожиданного сообщения. Ну, это ж надо, а?! Вот это и есть Его Величество Случай.
– Ларусь, только у меня большая просьба: никакой самодеятельности мне не надо, а значит – никаких звонков Селениной! Она и так уже испортила все, что могла. Я сам!
Таранов смотрел на Ларису строго и жестко. Она даже съежилась под его взглядом. А может, просто замерзла стоять на дне ванны замотанная во влажное полотенце.
– Таранов, имей совесть, а? Я замерзла! Меня пора нести в кроватку! И не пугай меня, слышишь?! Я даже на ноготок не сунусь в это твое дело. И вообще, ты не Таранов! Ты – Тиранов! Ты б хоть спасибо мне сказал! Это благодаря мне у тебя ход появился!
– Киска Лариска! Расфыркалась, как кошка! – Таранов легко подхватил ее на руки, аккуратно пронес сквозь узкий дверной проем, потом взял поудобнее, одной рукой под спину, другой – под согнутые коленки, и, баюкая, закружил по темной комнате, фальшиво напевая какой-то старенький мотив: – Спасибо-спасибо-спасибо!
Говорят, что, когда люди долго живут вместе, чувства у них притупляются, отношения становятся пресноватыми, а секс – обыденным. И когда люди привыкают видеть друг друга ежедневно, скуки в семье избежать не просто. Нет-нет да и накатит! Тут главное не позволить ей превратить семью в стоячее болото. Всякие стрессы в этом случае – только во благо.
– Олежек, это что было? – с удивлением спросила Лариса у Таранова после вспышки бешеной какой-то, необузданной страсти.
– Это я не даю тебе скучать и киснуть, – промычал ей в ответ Таранов, укладывая ее ладошку под свою щеку. – И вообще, не все же Германам Масленица! Прошел и по нашей улице грузовик с мармеладом... И опрокинулся.
Он довольно засопел на последнем слове и никак не отреагировал на то, что Лариса ему заметила:
– Ох, не дает тебе покоя Герман с его победами на любовных фронтах! Дурачок ты у меня, Таранов-Тиранов! Как будто мы, женщины, вас за мармелад любим...
Геннадий Волобуев в Петербурге был зарегистрирован официально только один, да и то по возрасту он на героя-любовника не тянул: деду было восемьдесят четыре года. «Хотя дедушки разные бывают!» – заметил Игорь Белоярский.
Он занимался информацией, которую принес ему наутро его начальник.
– Да, я тоже думаю, что Волобуев не местный, – задумчиво сказал Таранов. – Давай-ка Чистяковыми занимайся.
– Уже. – Белоярский тяжело вздохнул. – Тут, Олег Васильевич, просто катастрофа! Чистяковых Ань в Питере семьдесят семь, а Сереж – сто пятьдесят четыре...
– А кто говорил, что легко будет? Ты давай заряди людей из адресного, пусть они тебе сделают выборку: кто из Ань и Сереж Чистяковых зарегистрирован по одному адресу. Думаю, что это брат и сестра...
На обработку ушло несколько часов. Кроме совместного проживания в квартире, Аня и Сергей Чистяковы, по-видимому, были примерно одного возраста – на это и ориентировались. Плюс еще один показатель, сузивший поиск Генки Волобуева: квартира, судя по всему, должна быть коммунальной.
– Не факт, Олег Васильевич. Может, эти Чистяковы имели в виду соседа по парадной или по лестничной клетке. Или, не дай бог, по дому.
– Нет, я думаю, что это коммуналка. Что-то подсказывает мне. Давай начнем с малого. И если здесь пусто, то будем просматривать отдельные квартиры.
В результате на стол Таранова попал список, в котором было пять адресов.
Он внимательно прочитал его.
– Игорь, тут есть один адрес на Фонтанке. Помнишь, наш Герман говорил Селениной, что живет на Фонтанке... А вдруг в точку, а?
– С него начать?
– Начни с него. Уж очень не хочется перекапывать лишнее.
Увы, в доме на Фонтанке жили слишком маленькие Аня и Сережа Чистяковы. На выставке кукол они теоретически быть могли, но вот написать сами отзыв – вряд ли. Деткам было всего по четыре года.
Остальные адреса Белоярский принялся проверять по списку. Еще три не дали результата: Ани и Сережи в них жили, но на выставке кукол не были.
Остался последний адрес – в Кировском районе.
– Поехали? – Таранов тяжело поднялся из-за стола. – Хватит болтать, Игореша, да и чувствую – там он. Время хорошее, дома, наверное, если не утрепал к какой новой дурынде. Пардон, ничего личного, хотя и Тамара Георгиевна наша в данном случае – настоящая дурында!
Белоярский кивнул: дурында, конечно, хоть и нравилась она ему очень-очень. Даже больше, чем нравилась.
Дом был старый, серого кирпича, рядом с Кировским заводом. Пятый этаж без лифта.
– Олег Васильевич, вы, случайно, не знаете, почему такая фигня: как наш адрес, так на последнем этаже без лифта?! Это что?
– Это, друг мой, закон подлости. Поползли?
– Поползли!
И они поползли, с остановками.
– Знаешь, Игорек, а мне кажется, что не в этаже дело, – сказал на третьем Таранов.
– А в чем?
– А в тушке! Худеть надо, спортом заниматься надо. Наконец, жрать меньше надо!
– Ну, это уже не про меня! – заржал Игорь. – Это вас жена кормит, а у меня порой только сухари и чай!
– А знаешь, Игореша, я тебе тайну великую открою: я своей Ларке сделал предложение. Официальное. Как раз вчера.
– Поздравляю. Погуляем, стало быть...
– Погуляем...
Тут они добрались до последнего этажа, отдышались и позвонили в двери. Им открыла миловидная девушка.
– Нам бы Аню. Чистякову.
– Пожалуйста. Я – Аня.
– Вот как! А мы думали, что Аня – это девочка! А Сережа Чистяков...
– А Сережка – мой муж! А что, собственно, произошло? Вы кто?
– Мы можем где-то поговорить?
– Проходите!
Комната, в которой жили Аня и Сережа Чистяковы, еще вчера была этакой девичьей светелкой: розовые шторки с бантиками, светлая мебель, словно из детского сада, и игрушки – мишки, обезьянки, овечки, куклы.
– ...мы любим все необычное, да к тому же еще в куклы не наигрались! – Аня расхохоталась. – Вот потому и поехали на эту выставку. И не пожалели! Ой, мы там такую куклу видели – копия нашего соседа! – Аня понизила голос: – Генка Волобуев – наш сосед. Мы как куклу увидели, так разом расхохотались! Такое сходство! Мы даже написали отзыв! А вы, собственно, почему про выставку спрашиваете? Вы вообще-то кто?
– Мы вообще-то из милиции и очень интересуемся вашим соседом. Он сейчас дома?
– Нет, ушел часа два назад.
– А вернется?
– Ну, бывает, что и не возвращается! А что он натворил? – Аня трещала без умолку и хихикала над каждым словом. Смешливая девушка.
– Давайте мы подождем его у вас?
– Ждите, конечно! Я вас чаем напою. Только... Только вы мне документы покажите, пожалуйста!
– Не вопрос!
Аня внимательно изучила содержание красных книжечек Таранова и Белоярцева, осталась удовлетворена увиденным. Она сновала как челнок по комнате: вжик – салфетка легла на стол, вжик – чашки с блюдцами, вжик – коробка с конфетами, вжик – ложечки и сахарница.
– Аня, вы дверь в комнату плотно не закрывайте и, если придет ваш сосед, пожалуйста, не докладывайте, что мы ждем его, хорошо? – любезно попросил хлебосольную хозяйку Таранов.
Но первым пришел Анин муж Сережа. Аня вполголоса рассказала ему про гостей. Они снова принялись пить чай. Ожидание становилось тягостным, сосед не появлялся.
– Уж полночь близится, а Германа все нет... – с усмешкой сказал Игорь, и в этот момент все услышали, как открывается входная дверь.
Таранов сделал знак Ане, она, как договаривались, вышла в прихожую и поздоровалась. Потом заглянула в комнату, кивнула гостям из милиции и одними губами сказала:
– Генка.
* * *
Волобуев за тонкой перегородкой весело насвистывал какой-то знакомый мотив.
– Мирей Матье, – узнал Таранов.
– Чего? – удивленно переспросил Игорь Белоярский.
– Не «чего», а «что»! Вернее, «кто»! Золотой голос Франции! Слушай, молодой ты мой, мне стыдно за тебя! А вот он... – Таранов прислушался к свисту. – Короче, классику знает наш Герман. Похвально. Но это его не спасет!
Костяшкой согнутого пальца Таранов постучал в фанерную дверь.
– Да-да! – очень театрально откликнулся свистун – знаток французской песни и распахнул двери.
Он не только говорил и пел, он и стоял очень театрально: волосы черные, блестящие, собраны в хвост, грудь колесом, длинный полосатый халат на телесах небрежно подпоясан в талии, из-под халата торчали мосластые ноги, волосатые, в белых носках и замшевых шлепанцах.
– Красиво поете! Вечер добрый! – вежливо поприветствовал Волобуева Таранов.
– Я бы сказал – ночь! Доброй ночи и вам, гости дорогие! С кем имею честь?..
– Не могу сказать, что ночь добрая. И для вас, и для нас. Я бы сказал – наоборот...
Волобуев изменился в лице, как-то мгновенно сник и стал очень похож на свою кукольную копию.
– А в чем дело? Впрочем, я, кажется, догадываюсь...
– Это хорошо, что догадываетесь, Герман!
При упоминании этого имени Волобуев вздрогнул:
– Мне... одеваться?
– Может, для начала мы тут поговорим и вы нам кое-что покажете?
– Дык... Мужики! Показывать-то мне вам и нечего!
– «Мужики» – это там, где тебе привычно было, за забором. Более всего меня интересует коллекция актрисы Шуйской. – Таранов устало опустился на стул у двери. – И хорошо бы не доводить наше общение на эту тему до крайних мер, Герм... Гена!
У Таранова получилось «Гермоген». Белоярский хохотнул в кулак.
Волобуев красиво закурил, выпустил в потолок три колечка дыма, высвистал новую строчку из репертуара прекрасной француженки, приосанился.
– Ну что ж, видно, не судьба! Не судьба, братцы мои, окунуться мне в беззаботную жизнь, прикупить домик на берегу теплого моря, спокойно отдыхать там, кушать шашлык и запивать его красным винчиком! Весь кайф обломали!
Он тяжело поднялся, прошаркал в дальний угол комнаты, где стоял, раскорячившись, старомодный и тяжеленный письменный стол. Выдвинул один из ящиков и достал коробку из-под шахмат. Погремел ею и откинул крышку. Внутри коробка была выклеена зеленым сукном, на котором россыпью лежали золотые фигурки.
– Здесь почти все. Не хватает дельфинчика, одной лягушки, мышки и змейки. Знаете ли, кризис, финансовый крах.
* * *
– ...Тамару мне жалко, Георгиевну. – Белоярский поставил точку в протоколе допроса. – Кренделя мы поймали, да что толку: денежки-то тю-тю.
– Да что деньги, Игореша. Есть поважнее вещи. Вот, если б было удобно, я бы спросил эту актрису, Шуйскую, что бы она выбрала, если б можно было: коллекцию своего золотого зверья или такого парня, как ты? И не удивился бы, если б она выбрала второе.
– А лучше бы и первое, и второе! И можно без хлеба! Вы б меня спросили для начала! Я ведь не вещь! Хотя... Ни в какое сравнение с коллекцией Шуйской не иду, к сожалению.
– А вот Тамара Георгиевна про тебя совсем иначе говорит!
– Правда?! А мне показалось – смеется она надо мной. Я ж помоложе ее кренделя буду...
– Ну и что? Что это меняет? Считай, что я, как начальник, разрешил и благословил!
Скрипнула дверь в кабинет, и в образовавшуюся щель Таранов увидел знакомую красную куртку с белым мехом на капюшоне.
– Л арка! Потеряла меня, да?
– Потеряла. И соскучилась. – Лариса Потапова кивнула Игорю Белоярскому и просочилась в кабинет. – Ну, не томите! Как Герман?
– Как-как? Как положено! Отдыхает наш кавалер кукольный на нарах, оперу пишет... Дальше помнишь? Опер сказал: «Чем больше напишешь, тем лучше!» Вот он и старается, всех обманутых тетенек вспоминает, да все свои встречи с интимными подробностями.
Таранов рассказал, как легко попал в капкан «Гермоген», как быстро вернул коллекцию золотых фигурок актрисы Шуйской.
– Ну а с деньгами облом. Нетути денежек у него. Сам на мели сидел. Говорит, кризис подкосил, финансовый крах. Так что из всего этого Тамара наша Георгиевна получит лишь глубокое моральное удовлетворение. – Таранов улыбнулся Ларисе своей красивой улыбкой. – Ну-ка, скажи нам, что тебе наша бывшая Германова невеста говорила про Игоря Александровича?
– Не скажу! Из женской солидарности! Ну, разве что подскажу Игорю Александровичу, что есть у него шанс охмурить экстрасенса Тамару Селенину, хоть она сейчас и осторожна до крайности. И давайте-ка, мальчики, по домам! Вам разреши, так вы тут ночевать будете.
На улице они еще немножко потоптались, прощаясь до завтра. Пошел липкий снег поздней осени, которому не суждено было лежать на мокрой земле. Долетая до нее, снег тут же исчезал, таял без следа. И только на листьях, которые в этом году снова не слетели с деревьев к зиме, снежинки задерживались, слипались друг с другом, росли крошечными сугробами. Тоже ненадолго, в лучшем случае до утра.
– Зима опять поздняя... – задумчиво сказал Игорь Белоярский.
– Ага! Европейская... – подтвердил Таранов. И добавил, чуть-чуть помолчав: – Но все равно – холодрыга! В отпуск бы сейчас. В Египет, например. Как этот крендель-то сказал? Сидеть бы у моря, кушать шашлык... Красиво излагает Гермоген. А нам об этом только мечтать остается.
– Размечтались, однако, товарищ начальник. Давайте-ка пока по коням и по домам.
Белоярский открыл машину, достал щетку-сметку, очистил лобовое стекло.
То же самое проделал и Таранов. Потом скатал из снега шарик и со вкусом залепил им в ствол дерева.
– По коням!
Они помигали друг другу, посигналили на прощание и разъехались.
– Как ты думаешь, Таранов, почему я не жду тебя дома, а прусь на ночь глядя к тебе на работу на общественном транспорте? – Лариса хитро-хитро посмотрела на Олега.
– Хороший вопрос! И почему же вы, Лариса Михайловна, как вы сами выразились, «приперлись» ко мне?
– Я скучала, Таранов! Я устала быть одна! Я устала одна ездить куда-то! Я хочу быть с тобой! Я хочу к тебе! И кажется, я знаю, какое желание попрошу тебя исполнить! Надеюсь, ты не забыл, что пообещал мне в случае успешной поимки Германа?
– Ну и какое желание-то?
– А вот какое! Ты берешь отпуск! Прямо завтра же! И мы летим с тобой отдыхать к теплому морю. В Египет!
– Да, Лариса Михайловна, это вы лихо задумали! И должен сказать вам, что не смею возражать, сам обещал. А деньги?..
– А деньги возьмем из тех, что отложили на новую машину. Машина подождет! И не возражай! Я давно ждала такого отпуска.
– Хитрая ты, Л ара! А главное – ни к чему не подкопаешься, потому что я сам дал тебе право выбирать все, что ты захочешь. Не буду сопротивляться, дай только недельку на передачу дел.
– Бери! А что касается того, что хитрая... Таранов, я ведь не столько свое, сколько твое желание сейчас выполняю. Кто только что сказал, что хочет к морю?! Вот тебе и исполнение желания.
Таранов заграбастал ее, прижал к себе, поцеловал в висок.
– Держитесь за руль, товарищ подполковник, тогда, глядишь, полковником станете!
– Откуда ты у меня такая? Чудо такое, исполняющее желания?
– Оттуда! Ты воспитал. Помнишь, чуть что: «Я все решаю сам!» Что мне оставалось делать? Хочешь быть капитаном нашего корабля? Будь им! Но весь корабль будет стоять на моей ладони!
Таранов нашарил в темноте ее руку, подышал в холодные пальцы, поцеловал их. Ладошка узкая, худая, на ощупь все косточки можно пересчитать. Таранов представил на такой ладошке их корабль, с парусами, с пушками по борту, с перевернутыми шлюпками на верхней палубе, с якорями в «ноздрях» на носу, и улыбнулся.
И тут за окном по правому борту проплыл настоящий корабль с парусами. То ли и в самом деле он стоял на глади реки за гранитным парапетом, то ли на вечной стоянке, подтянутый тросами к берегу, то ли все это ему привиделось в мутной снежной пелене. Да и так ли важно, был настоящий корабль или не был, если есть вот эта ладошка, отогревшаяся в его руке, с косточками, которые можно пересчитать, пахнущая...
– Ларка! А чем это у тебя ручка пахнет? – Таранов принюхался, смешно пощекотав при этом ладошку изнутри.
– Чем-чем... Морем! Это крем такой, с водорослями и...
– Тихо! Никаких подробностей больше! Просто морем, и все!
Он представил, как приедут они домой, полночь-заполночь поужинают, наплевав на диеты, посмотрят хвостик телесериала, помечтают о скором отпуске. А потом он по привычке возьмет Ларкину ладошку, пахнущую морем, подсунет ее себе под щеку и уснет. И море ему приснится. Хоть он и не был на нем никогда. Вернее, был, но в какой-то другой жизни, в которой не было этой умной женщины, что смогла удержать их корабль на своей ладони. Вопреки проносящимся бурям и штормам, от которых остается только запах моря.
Назад: История Ларисы
На главную: Предисловие
