Глава 6
Утром Даша, вежливо постучав, вошла в кабинет к Екатерине Тимофеевне, представилась по-деловому:
– Я Даша Кравцова. Здравствуйте.
– Ну, здравствуй, здравствуй, Даша Кравцова! – энергично поднялась ей навстречу директриса. – Вот, значит, какая ты, Аленкина дочка… А ну, дай я тебя рассмотрю хорошенько! Пощупаю-потрогаю…
Сердечно улыбаясь, она пошла к ней, раскинув руки, но Даша от ее объятий сумела очень ловко уклониться, быстренько усевшись на один из гостевых стульев, стоящих рядком вдоль стены, и Екатерине Тимофеевне ничего не оставалось более, как сесть с ней рядышком и лишь слегка приобнять за плечи.
– Ты не трусь, Дашенька, я ни о чем таком тебя спрашивать не буду. Как получилось, так получилось. В школу я тебя приняла, учись спокойно. А там видно будет. И не бойся ничего. И сама пока не рассказывай никому о своем интересном положении, не давай повода для пересудов. Успеют еще, наговорятся.
– Да я и не собиралась никому рассказывать, – глядя прямо перед собой, ровно проговорила Даша.
– Мама сказала, ты очень хорошо в своей гимназии питерской училась…
– Да, я хорошо училась. И гимназия у нас отличная.
– Вот и хорошо. Значит, проблем здесь у тебя не будет.
– Хм… Еще бы… – удивленно повернулась к директрисе Даша. – Это после нашей-то питерской гимназии?
– А ты не очень-то задавайся, маленькая гордячка! – потрепала ее по плечу Екатерина Тимофеевна. – У нас тут, знаешь, преподают науки школьные не хуже! И учителя просто замечательные есть. Вот осмотришься и заниматься начнешь усиленно. И репетиторские занятия организуем.
– А мама говорила, что вы сертификат по ЕГЭ…
– А вот с этим делом пока ничего не известно, Дашенька. Не будем загадывать. Мама твоя погорячилась, конечно, решив, что это все для меня просто. Сразу говорю – не просто. А теоретически невозможно даже.
– Ну нет, так и не надо, – снисходительно улыбнулась ей Даша. – Чего вы волнуетесь так? Подумаешь! Я ж понимаю – ерунда все эти сертификаты… Просто мама моя мне вас так представила, будто вы все на свете можете. Даже самое невозможное. Вот я и подумала… А раз нет, так и не надо!
– Да, я вижу, ты с характером девочка! – засмеялась вполне дружелюбно Екатерина Тимофеевна. – Разрешаешь, значит, мне не волноваться? Ну, спасибо тебе… Молодец, нигде не стушуешься. Вот и мама твоя такой же была в юности. Ты ей слово, а она тебе два… Ну, иди в класс, сейчас звонок будет. У вас первым уроком математика, Анна Васильевна тебя представит. Класс хороший, спокойный…
– Спасибо, Екатерина Тимофеевна.
– Да не за что, девочка. Ну, с Богом. Иди…
Проводив Дашу глазами, она вздохнула коротко и на миг отпустила с лица приветливо-добродушное выражение, подумав при этом, что девчонку Алена вырастила какую-то слишком уж балованную, нагловатую да спесивую – даже не улыбнулась ни разу. Хотя бы из вежливости ответную приветливость могла изобразить. Сама с собой делов натворила, а ведет себя как принцесса английская, приехавшая с благотворительной миссией к голодающим африканским детям… Хотя тут же и подумалось вдруг: а как она еще себя вести должна, интересно? Плакать-извиняться, что ли? Нет-нет, молодец девочка. Наоборот, правильную установку взяла. Спесивая сдержанность – очень хорошая для нее защита в создавшейся ситуации, как бронежилет в бою…
В класс Даша вошла вместе с маленькой, похожей на серую мышку в больших очках учительницей Анной Васильевной. Окинув Дашу быстрым оценивающим учительским взором, Анна Васильевна проговорила громко куда-то в район огромной таблицы Менделеева, расположившейся на противоположной от учительского стола стене:
– Ребята, это вот Даша Кравцова. Она будет учиться в вашем классе. Знакомьтесь.
– Ух ты! Откуда чувиха? – весело проговорил звонкий юношеский голосок с последней парты. – Пусть расскажет! Мы тут новеньких чувих любим, да еще таких классных… Откуда ты, прекрасное созданье?
– Ну, пресс-конференцию с Дашей вы проведете потом, если Даша не возражает, конечно. И про чувиху, и про созданье потом поговорите. А сейчас займемся математикой. Ты не возражаешь, Даша?
– Нет. Не возражаю, – очень серьезно ответила Даша – Куда мне сесть, Анна Васильевна?
– А вон, рядом с Егоровой место свободное…
– Так она ж с Егоровой не поместится, Ан Васильна! – снова прозвенел шустрый голосок с последней парты. – И вообще, это место у нас для пассажиров с детьми, как в автобусе…
Под прокатившийся по классу легкий смешок Даша прошла до свободного места, уселась за стол, и, мельком взглянув на свою соседку, замерла в священном ужасе, и долго не могла еще оторвать взгляда от ее огромного круглого живота, совершенно вызывающе и вольно расположившегося под столешницей. «Вот это да! Вот это я уселась! Интереснее не придумаешь!» – промелькнула в голове быстрая мысль и тут же выскочила. Вернее, Даша вытолкнула ее из головы торопливо-испуганно, поняв, что весь класс очень уж исподтишка, но в то же время достаточно пристально наблюдает за ее реакцией. Быстро отвернув голову, она сосредоточенно закопошилась в сумке, всем своим видом показывая, что уж простите, конечно, люди, хоть это все и интересно очень, и завлекательно, но мне, мол, никакого дела нет до этого вашего живота. Подумаешь, живот. И не такое, мол, видели…
– Сегодня повторим пройденный материал, ребятки, – усевшись на свое учительское место, проговорила Анна Васильевна. – А для начала посоревнуемся немного. Я вам дам логарифмическое уравнение, решайте. Кто первый решит – получит пятерку в журнал. И будет освобожден от контрольной. Итак, приготовьтесь. Как только я напишу уравнение на доске, время пойдет…
«Ого! Как у них тут круто! – насмешливо подумала Даша, наблюдая, как по классу прошел торопливый ропот. – Соревнование, значит. Ну ладно, сейчас посоревнуемся. Уж что-что, а логарифмические уравнения для нас, неизвестных здесь «чувих», никогда никакой трудности не представляли…»
– Так а чего соревноваться-то, Ан Васильна? – протянул с задней парты знакомый уже вредный голосок. – Все равно Егорова быстрее всех решит. У нас-то одна голова думает, а у нее сразу две! Пусть она тогда нам фору дает, что ли…
– Марков, ты меня достал. И пяти минут не прошло, а уже достал. Хочешь, чтоб я тебя опять из класса выгнала? К директору на беседу хочешь? – спокойно произнесла Анна Васильевна, подходя к доске. – И вообще, Марков… По-моему, не стоит так уж открыто демонстрировать свою зависть в отношении чужих способностей. Тем более такими вот дурными нападками. Тем более Наташа Егорова на них и не реагирует вовсе…
Поняв, что ее беременная соседка и есть та самая Наташа Егорова, Даша мельком взглянула в ее сторону, будто проверить решила, в самом ли деле она «не реагирует» или притворяется. И наткнулась на спокойный взгляд карих глаз на бледном личике с прозрачной, слегка даже голубоватой кожей. Глаза и впрямь были «нереагирующими», очень умными и очень спокойными. И спокойствие это происходило вовсе не из равнодушно-нарочитого «нереагирования», а из странного и, как показалось Даше, очень уж по-женски мудрого, светлого, иконописного даже смирения. Такого пронзительного, что у нее мороз по коже прошел. Хотя личико у этой беременной девочки-женщины было, в общем, совсем простецким, круглым и плоским, как луна, с приплюснутым широким носиком, с размыто-припухшим бантиком детских губ, с маленькими русыми кудряшками на висках, не сумевшими вписаться в строго-гладкую, собранную в толстый хвостик русую блестящую гриву. Девочка как девочка, в общем. Типичная заучка-отличница. А вот поди ж ты – беременная…
– Так, внимание! – объявила от доски Анна Васильевна. – Все сосредоточились, решаем! Время пошло!
Даша, усмехаясь и сама себя подхваливая, в два счета справилась с заданием и хотела было уже снисходительно-небрежно протянуть вверх руку, сигнализируя о своей так просто заслуженной в этом коллективе первичности, и голову уже подняла, но вдруг обнаружила с удивлением, что Наташина рука уже поднята. Скромно очень, будто виновато даже тонкая ручка-палочка уперлась локотком в столешницу, и тонкие пальцы торчат пряменько, прижатые тесно один к одному, будто сведенные судорогой…
– Молодец, Наташа. Как всегда, молодец, – тихо похвалила ее Анна Васильевна.
Даша обалдело откинулась на спинку стула, с возмущением уставившись на свою соседку. Ничего себе тихоня! Взяла и обошла на повороте! Это ее, Дашу Кравцову, у которой отродясь по математике меньше пятерки не было! Беременная «тихоня», словно прочувствовав каким-то образом Дашино возмущение, быстро заглянула ей в тетрадь и вдруг снова потянула руку вверх и даже затрясла ею в немом требовании.
– Что случилось, Наташа? – удивленно переспросила ее Анна Васильевна. – Я тебе пятерку в журнал уже выставила, можешь завтра на контрольную не приходить…
– Да нет, я не о том… Вы извините меня, но мы с новенькой, оказывается, одновременно уравнение решили! Я-то подняла руку, а она не стала…
Голосок у Егоровой оказался чистым и звонким, немного писклявым даже. Совсем девчачьим, в общем. Даша с удивлением на нее взглянула и поморщилась – вовсе она не нуждается ни в каком таком заступничестве!
– Правда? Сейчас посмотрим… – встала и пошла торопливо в их сторону Анна Васильевна. – Ну-ка, ну-ка…
Склонившись над Дашиной тетрадью и пробежав глазами по аккуратным строчкам решения, она слегка тронула Дашу за плечо и проговорила, улыбнувшись:
– Ну что ж, девочки, хорошо! Пусть будет все по справедливости. Новенькой я тоже ставлю пятерку. Напомни мне свою фамилию, я забыла…
– Мне не надо пятерку. Спасибо, – холодно произнесла Даша.
– Почему? – вытаращив глаза от удивления, на ходу обернулась к ней Анна Васильевна. – Почему не надо?
– Потому что это неправильно. Не должно быть так, – спокойно пояснила Даша.
– Почему? – снова повторила Анна Васильевна заинтересованно.
– А это логике вещей противоречит. Той логике, что лучший уже по определению должен быть только один. Если лучший – значит, единственный.
– Но ты же решила, я видела… – повернув к ней голову, тихо проговорила умная и беременная Наташа Егорова. – И кто лучше, кто хуже, тут вовсе ни при чем. Тут дело только в быстроте реакции…
– О! Егорова сейчас нам про быстроту реакции будет рассказывать, слушайте все! – весело-бодренько прозвучал из задних рядов тот же смешливый голосок. – Давай, Егорова, научи, а то наши чувихи от тебя по быстроте этой на порядок отстали!
Даша не выдержала и резко обернулась, чтоб посмотреть наконец на обладателя этого противного зловредного голоска. Впрочем, как и ожидалось, ничего интересного она там не увидела. Ничего такого особенного. Типичный маленький востроносый доходяжка с покушением на крутой ультрамодный прикид, купленный мамкой на последние зарплатные деньги на местном рынке. Такие, наверное, в каждом классе есть. С комплексом Наполеона. И правильно эта гордо-беременная Наташа делает, что не реагирует на его глупые выпады. А впрочем, ей-то до всего этого какое дело? Пусть не реагирует, ее проблемы…
Пятерку Анна Васильевна в журнале ей все-таки поставила. А следующим уроком была литература. Проходили на уроке «Мастера и Маргариту», и Дашина душа, сидя в теле, немножко ныла и маялась от желания прекратить это безобразие. Потому что, как Даша искренне полагала, нельзя «Мастера и Маргариту» так вот наскоком «проходить». Ну что это за свинство, в самом деле, взять протоптаться так коллективно по любимому произведению! Его читать надо, а не маяться в занудном повторении за учителем «образов» и «смыслов». Да, плохо у них тут с преподаванием литературы, очень плохо…
Соседка ее тоже весь урок литературы проскучала. Сидела, напряженно выпрямив спину и обхватив под столом тонкими ручками свой живот. А один раз Даше послышалось, как она пискнула тихонько и чуть качнулась корпусом вперед и даже губу нижнюю прикусила. И Даша дернулась вслед за ней слегка, будто и через нее прошло неведомое ощущение боли-опасности. А что делать, задергаешься тут. И сама вот так же скоро будет пищать, да качаться, да губу себе прикусывать…
С последнего, шестого урока Наташа ушла. Смылась удивительно незаметно, пока Даша занималась процессом ведения вынужденного вежливого диалога с желающими поближе с ней познакомиться. Таких желающих, впрочем, немного и отыскалось – пара скромных местных ботаников да несколько девчонок-простушек, весело и жадно ее разглядывающих. Остальной коллектив, который слегка покруче будет, к ней пока присматривался осторожно. Что ж, тоже понятное дело. Так присматриваются поначалу ко всем новеньким во всех школах, независимо от их социального и территориального положения. От Москвы, как поется в старой песне, до самых до окраин. С южных гор и до северных морей…
В общем, первый школьный день прошел для Даши относительно успешно. И школа оказалась терпимая, чистенькая такая. Ничего, жить можно. Вернее, пережить. А потом, мама права, она этот никчемный отрезочек жизни выкинет из себя и забудет все, что с ней здесь было. Да и вообще, не одна она такая, как оказалось! Значит, не такой уж и новостью сногсшибательной будет ее школьная беременность, спасибо за это Наташе Егоровой. Протоптала дорожку…
Домой Даша пошла неизведанной пока дорогой, чтоб подольше получилось. Что ей там делать-то, в убогих четырех стенах? Лучше уж пройтись, раз погода милостиво позволяет. Хотя и холодно, конечно, но зато свежо и звонко, и запахи всякие сырые-вкусные от земли идут. А вон в том дальнем скверике, наверное, и совсем хорошо…
– Даша! – вдруг услышала она за спиной слабый голосок и обернулась растерянно. Хм, никого… Кажется ей, что ли? Глюки начались? – Даша! Я здесь, на скамеечке! Помоги мне, пожалуйста!
Вглядевшись повнимательнее в пространство за мокрыми ветками кустов, растущих плотной стеной по краям маленького то ли скверика, то ли заброшенного прогулочного бульварчика, Даша обнаружила на дальней скамейке маленькую фигурку, и не фигурку даже, а что-то невразумительно-человеческое и пополам сложившееся. И в следующую уже секунду поняла, что это и есть та самая Наташа Егорова, о которой она только-только подумала. И еще поняла, что ей, Наташе Егоровой, очень плохо. Что происходит с ней сейчас именно то, чего сама Даша боялась до ужаса и о чем пока и помышлять не хотела. Ну почему, почему она пошла домой именно по этому то ли скверику, то ли бульварчику! Откуда ж она знает, что ей со всем этим теперь делать?!
Вздохнув, она проломилась через мокрые и будто недовольные ветки кустов, торопливо подошла к скамейке, присела перед Наташей на корточки.
– Эй, я здесь… Чего у тебя?
– Чего, чего… Рожаю я, непонятно, что ли? – проговорила сквозь слезы Наташа.
– А почему здесь? – тупо переспросила Даша, удивленно моргнув. – Надо же в роддоме…
– Да не дошла я до роддома! Схватки у меня, прямо ножом режет… У тебя мобильник есть?
– Есть, конечно… А что? – ничего не понимая от испуга и будто не слыша своего голоса, пролепетала Даша.
– Ну чего ты, как тупая, ей-богу… – сквозь слезы провыла-проговорила Наташа, подняв к ней голову. – Вызови «скорую» скорей! Сижу-сижу тут, хоть бы кто мимо прошел…
Она снова согнулась-скрючилась в очередном приступе и снова застонала-закряхтела страдальчески, отчего Даша совсем уж затряслась нервной испуганной дрожью, пытаясь лихорадочно выудить из сумки спасительный мобильник.
– А как, как у вас тут «скорую»-то вызывают? – почему-то во весь голос закричала она, оглядываясь на плотную стену кустов, закрывающую их от бульварчика. – Черт, и нет никого… Хоть бы один человек прошел…
– Да как везде вызывают – ноль три! Вызывай быстрей, Даша! Не могу больше! – так же прокричала ей в ответ Наташа.
Прицелившись и крепко зажав в руке мобильник, Даша успешно попала острым ноготком в нужные кнопочки и заговорила-завизжала испуганно в быстро откликнувшуюся трубку:
– Ой, ой, вы приезжайте, пожалуйста, побыстрее! Пожалуйста! Тут на скамейке девушка рожает!
– Успокойтесь, не кричите! – осадила ее трубка бодрым женским голосом. – Во-первых, те, которые девушки, рожать не умеют. А во-вторых, что это за скамейка такая и где она находится?
– Я… Я не знаю… Я сейчас спрошу! – растерялась от этой спокойной бодрости Даша, но одновременно и в себя пришла немного. Наклонившись к Наташе, спросила быстро: – Мы где сейчас? Как им сказать?
– Угол улиц Чапаева и Луначарского… В скверике, с правой стороны… – громко простонала Наташа.
Даша собралась было произнести поскорее в трубку заветный ориентир, но женщина на том конце провода быстро проговорила:
– Я слышала. Поняла, где это. Скоро придет машина, ждите.
«Скорая» и впрямь приехала очень быстро. Бывает же, и пяти минут не прошло, как замелькали над стеной ровно подстриженных кустов синие лучики мигалки и то ли скверик, то ли бульварчик огласился противно-спасительным воем сирены. Надо же – Даша и не знала, каким сладостным для уха может быть этот звук! Две дюжие тетки в куртках поверх светло-зеленых медицинских одежд прорвались, чертыхаясь, через кусты и бегом рванули к скамейке – Наташа уже истошно кричала. А может, крик этот был самую малость и радостным. А что? Теперь, слава богу, можно и покричать вволю. Теперь уже не страшно. Теперь спасение вот оно, рядом, по мокрой и грязной лужайке бежит…
– Девушка, помогай! – быстро приспособили Дашу к своему медицинскому делу тетки. – Чего стоишь, рот раззявила? Сумку вон ее возьми, шапку… Ты с ней поедешь или как?
– Я?! – распахнула на них глаза Даша. – А что, можно? Если можно, я поеду, конечно…
В машине, лежа на носилках и тяжело дыша, Наташа потянула ее за руку, проговорила торопливо:
– Даш, ты к моей бабушке сходи, пожалуйста… Прямо сейчас сходи… Она потеряла меня, волнуется… И сумку с учебниками отнеси, ладно?
– Ладно. Схожу. А адрес? Адрес-то скажи! Куда идти-то?
– Пролетарская, пятнадцать…
– А квартира какая?
– Да это домик, Даш. Маленький такой. Найдешь.
– Ладно, найду, ты не волнуйся.
А в следующую уже секунду девочка Наташа Егорова снова напряглась в очередном приступе нестерпимой взрослой боли.
– Ничего-ничего! – похлопала ее по плечу одна из врачих. – Нормально успеваем, не бойся. Где-то через час только родишь… Как тебя угораздило на скамейке-то оказаться?
– Да я из школы шла… После уроков… Думала, посижу немного, и пройдет…
– Слышь, Валентина Петровна, из школы она шла! После уроков! – насмешливо обратилась веселая врачиха к своей товарке, расположившейся на переднем сиденье. – Шла-шла, между уроками родить решила… Ну и времена пошли, ага?
– Да ладно тебе, Лида, не пугай девочку, – обернулась к ним сердобольная Валентина Петровна. – И что с того, что из школы шла? Наше с тобой дело – до роддома вовремя довезти…
Ни жива ни мертва от пережитого, Даша выбралась из машины, с трудом распрямилась на ватных ногах перед крыльцом желтого приземистого одноэтажного строения. Роддома, судя по всему. Стояла, испуганно прижав к груди сумку с Наташиными учебниками, смотрела, как тетки, подхватив под мышки, затаскивают Наташу на невысокое крыльцо. Голова ее все время запрокидывалась в немом страдании, и ноги подгибались, будто ломались жалко и некрасиво в худых коленках. «Боже, я так не хочу, не хочу…» – истерически произнесла про себя Даша и, быстро отвернувшись, пошла по незнакомой улице, по-прежнему с силой прижимая к груди простенькую сумку с Наташиными книгами. Ее собственная сумка, шикарная и очень кожаная, болталась на длинном ремне, поколачивая по боку, и ноги в тонких колготках, открытые холодному ветру в довольно-таки приятном для глаза пространстве между юбкой и сапогами, совсем замерзли и покраснели, но она ничего такого не замечала, брела и брела себе незнамо куда, притягивая любопытные взгляды редких прохожих. Потом резко остановилась, вспомнив, что надо же сходить на улицу Пролетарскую, в дом пятнадцать, она же обещала…
Пролетарская улица, как сообщила первая встречная разговорчивая женщина, оказалась совсем недалеко и полностью, как подумала Даша, оправдывала свое историческое название. То есть лепились на ней один к одному небольшие приземистые домики с облупленными от дождей и ветров наличниками, где-то более или менее пряменькие, а где-то и порядочно вросшие в землю. Пролетарская рабочая окраина. Можно фильм про горьковскую Ниловну снимать – с декорациями не ошибешься. И грязь непролазная из того же сюжета. Наверное, бабушкин местный глава улицу эту стороной обходит в своих обязательных строгих дозорах. Наверное, он по каким-то другим улицам ходит…
Слава богу, домик под номером пятнадцать оказался как раз из ряда тех, которые еще ничего себе. Крепенький такой. Даша долго добросовестно стучала в закрытые воротца, потом догадалась дернуть за неказистую веревочку, и дверца, как в сказке, сама собой открылась. Внутри, во дворе, оказалось довольно уютно и чистенько: под навесом притулилась аккуратная поленница дров, вокруг забора земля была вскопана и огорожена стоящими уголком кирпичами – так обычно огораживают клумбы в старых парках, стремясь, наверное, к приятному для глаз отдыхающих дизайнерскому совершенству. И от калитки к крыльцу с домотканым чистеньким ковриком тянулась такая же дорожка, мощенная красными кирпичами. Даша прошла по ней осторожно, вежливо вытерла о коврик ноги, постучала в окрашенную голубой краской дверь.
– Натка, ты, что ль? Заходи, чего стучишь-то? Открыто же! – послышался из домика приветливый и одновременно сердитый слегка голос. – Я уж потеряла тебя…
– Нет, это не Наташа, это я… Извините… – робко проговорила Даша, просовывая голову в дверь. – Меня Наташа попросила, чтоб я к вам зашла. Учебники вот…
– А Натка где? – выкатилась ей навстречу полная пожилая женщина, похожая на совершенно уж сказочную бабушку – и в белом чистом платочке на голове, и в фартучке, и с ямочками на чуть одрябших щечках, и с руками, осыпанными до локтя белой мукой. Руки она старалась держать на весу, и оттого поза ее оказалась совсем уж неуклюже-растерянной, словно Даша была привидением, случайно забредшим во двор ее домика среди бела дня.
– А Наташа уже в роддоме… Сейчас только увезли… – пролепетала Даша, скромно стоя у порожка и переминаясь с ноги на ногу. – Вот, она учебники просила отнести…
– Как в роддоме?! – ахнула испуганно старушка. – Да ей же еще и срок не вышел! Еще ж две недели надо ходить!
– Ну, я не знаю… – будто оправдываясь, пожала плечами Даша. – Она с последнего урока ушла, а потом ее по дороге прихватило…
– А ты кто такая будешь, девушка? Учишься вместе с Наткой, да? Чего-то не припомню я тебя… Да ты заходи, заходи в дом, чего на пороге мнешься? Ой, надо же, не доходила Натка две недели-то… А я и не готова еще, и одеяльце у меня не дошито…
Развернувшись, она поковыляла уточкой в дом, махнув Даше приглашающе белой мучной ручкой. Торопливо скинув сапоги, Даша последовала за ней и очутилась на небольшой чистенькой кухне. Все здесь было уютно и к месту приспособлено, и вкусно-кисло пахло хорошо подошедшим дрожжевым тестом. Готовый уже пирог, гордо блестящий верхней корочкой от щедрой промазки подсолнечным маслом, красовался на противне около плиты, и хозяйка, по всей видимости, как раз намеревалась отправить его в печь, да была отвлечена от этого хорошего занятия Дашиным приходом. Даша сглотнула судорожно – так вдруг захотелось ей этого самого пирога, с чем бы он там ни был внутри, пусть хоть с котятами! Просто до смерти захотелось!
– Заходи, заходи, девушка! Сейчас мне все в подробностях про Натку обскажешь – что да как! – быстро и деловито суетилась по кухне старушка. – Сейчас, я только пирог приставлю, а то перекиснет…
Ловко справившись с поставленной задачей и вымыв под звенящим рукомойником пухлые ладошки, она уселась напротив Даши за маленький квадратный стол, покрытый веселенькой клеенкой с голубенькими глазками да лапками.
– Ну, рассказывай… Как тебя звать-то, все никак не спрошу?
– Я Даша. Даша Кравцова…
– А я, стало быть, Зинаида Тимофеевна, Наткина бабушка. Баба Зина то есть. Где ее прихватило-то? Прямо в школе, что ли?
– Нет, не в школе. Она с последнего урока еще сбежала, а я домой по незнакомой дороге пошла, ну и услышала – зовет из-за кустов кто-то! Смотрю – а она на скамейке сидит, согнувшись… А «скорая» быстро приехала! Сказали, через час родит уже.
– Ой, господи, как все быстро-то! И опомниться не успели…
– Зинаида Тимофеевна, а Наташины родители где? На работе? Им, наверное, позвонить надо? Сказать, что она в роддоме уже?
– Да некому звонить, Данечка… – вдруг тяжело вздохнула старушка. – Матерь-то Натки-на и слышать ни про какого внука не хочет. Опозорила, говорит, ее дочка на весь свет божий. Натка уж давно ушла от нее, у меня теперь живет. А ей хоть бы что! И не интересуется даже дочерью. Как будто и нет ее для нее больше. Вот зараза какая…
– А отец? Отец у Наташи есть?
– Да есть, только, как говорится, не про ее честь! Сын это мой. Бросил он жену-то, Наткину мать, стало быть, к другой бабе да в другой город уехал. Ох и семьища у него там! У бабы его было двое, да еще и третьего народили. Бедно живут. Он и рад бы Натке помочь, да нечем. Самому бы помог кто…
– Ничего себе… – возмущенно прошептала Даша. – А ребенка что, она сюда принесет? К вам?
– Ну а куда ж еще? Мать ее к себе и на порог не пустит. Конечно, у нее бы Натке с ребенком получше было, все-таки квартира теплая, благоустроенная, и печку топить не надо, и вода всякая тебе под боком бежит.
– Ничего себе… – снова тихо пробормотала себе под нос Даша, оглядываясь. Значит, тут ни воды у них нет, ни отопления… Как же можно с ребенком? Нельзя же…
Вдруг подумалось ей почему-то о маме. Странно так – с чего бы? В какой такой связи? Никакой вовсе и связи нет с ее очень благополучной, очень разумно устроенной мамой и этой жестокой женщиной, Наташиной матерью, вероломно выгнавшей из дома с водой и отоплением беременную дочь. Ее-то, Дашу, ведь никто не выгонял! Ее здесь спасают просто! Разумно, так сказать, оберегают от надвигающейся проблемы, ищут такие же разумные пути выхода… Хотя, если с другой стороны посмотреть – результат-то все равно один. Ребенка от девчонки-школьницы никому не надо. Хоть так посмотри, хоть этак. Разницы-то никакой. Наташа оказалась у бабушки, и Даша оказалась у бабушки. Они, конечно, очень разные по комфорту, бабушки эти, но результат-то все равно один и тот же…
– И что? И как вы теперь жить будете? Здесь, с ребенком? – невесть откуда взявшимся менторским тоном спросила Даша, глядя по сторонам. Отчего-то обидно Даше стало, вроде непонятно и почему. Обидно, и все! Неправильное что-то было в услышанной ею от бабы Зины грустной Наташиной истории. Не сочеталась как-то эта история с окружающим пространством. Вот как, как здесь можно вырастить ребенка, скажите? Да еще и одновременно школу закончить? А на какие такие деньги? На бабушкину пенсию, что ли? Фу, глупости какие…
– А где ж нам еще с Наткой жить, Дашенька? Здесь и будем. Правда, Натка-то у матери прописанной числится. Я узнавала, ей тоже с ребенком жилплощадь полагается! Мне женщина одна умная обсказывала, которая защитой детей занимается. По закону, говорит, полагается… Ничего-ничего, мы потом с ней, с Наткиной матерью-то, еще повоюем!
– Да как же – повоюем! У вашей внучки судьба, можно сказать, разрушилась, а вы неизвестно за что воевать собрались! У нее же теперь ничего уже не будет, у Наташи вашей! Ни образования, ни работы хорошей! Вы хоть понимаете это? Да и вообще… Как она сможет ребенка-то вырастить в таких условиях? Вы бы лучше подумали о том, как внучке помочь! – размахивая руками, сердито заговорила Даша, сама удивляясь своей неожиданной горячности.
– А я и помогу, как смогу! Я не совсем старая еще. Вывожусь еще с дитем, успею…
– Да я не в том смысле! – досадливо махнула рукой Даша. – При чем тут вывожусь не вывожусь…
– А в каком таком смысле? Чего-то я никак в толк не возьму, о чем ты речь ведешь, девонька. Какие такие смыслы все ищешь? Ну, родила девка… Рановато, конечно, да и без мужика еще… Да чего уж теперь поделаешь-то?
– Да как это – чего? Можно ведь и не забирать ребенка из роддома… Можно ведь и на усыновление хорошим людям отдать…
– Ой, свят, свят, свят… Прости меня, Господи, грешную! – замахала вдруг испуганно на нее руками старушка. – Чего ты такое говоришь-то, девушка? Да кто тебя научил этим плохим словам? – И, резво перекрестившись пухлой ручкой и будто заглянув в ей одной ведомое пространство, торопливо и тихо добавила: – Прости ей, Господи… Сама не знает, чего говорит… Неразумная она еще, молодая…
Даша вздохнула коротко и замолчала. Чего это она, в самом деле, тут развоевалась? Ей-то какое дело до того, в каких таких условиях будет погибать умная девочка Наташа Егорова? Какое ей дело до того, что эта самая Наташа Егорова никогда уже и никем не станет? Да пусть пропадает, если ей так хочется! И впрямь никакого, ну абсолютно никакого дела ей до всего этого нету…
Однако дело до «всего этого», как это ни обидно, внутри у Даши все ж таки присутствовало. Причем очень даже неприятно присутствовало, неуютно переворачивалось с боку на бок, настырно скреблось и раздражало своей неустроенностью, будто виноваты в чем были перед ней Наташа Егорова и ее сказочная бабушка. Или, может, наоборот, она в чем виновата перед ними была…
– Баба Зина, а парень… Парень кто у Наташи был? Ну, который отец ребенка?
– Да ну, и вспоминать про них не хочется… – махнула рукой женщина.
– Почему – про них? Их что, отцов, несколько было, что ли?
– Да бог с тобой, девушка! Это я так, вообще говорю. Про все их семейство, про Тимофеевых этих… Я ведь их давно знаю! Люди как люди были, а тут ровно озверели, когда Натка от их Сашки понесла. Прямо жгутом их скрутило от злости… Да ты и сама, поди, все знаешь!
– Нет, я не знаю ничего, бабушка. Вы мне расскажите. Только с самого начала, ладно? А то я ничего не понимаю!
– Да как не знаешь-то? Все ведь у вас в школе только об этом и говорили! Правда, что ль, не знаешь?
– Правда…
Встрепенувшись, баба Зина принялась чуть ли не взахлеб рассказывать обо всем сразу, перескакивая с события на событие, словно боялась упустить особо важные какие в этой скандальной истории детали. Те самые детали, из которых совсем уж понятно должно быть, что внучка ее Натка в этой истории самая и есть распоследняя пострадавшая и что зря она, конечно, так сильно «влюбимшись», доверилась некоему Сашке Тимофееву, сынку «богатея здешнего» Валерки Тимофеева.
– …Я ж этого Валерку еще мальцом совсем знала! – подперев щечку пухлым кулачком, горестно рассказывала она Даше. – Ох уж и хулиганистый был парнишонка! А нынче забогател да заважничал, шибко большого хозяина из себя строить начал. И жена его Нинка тоже… Сашка-то было сунулся к ним, чтоб с Наткой все честь по чести оформить, да где уж там! Так хвост Сашке прижали, что он и пикнуть больше не посмел. И в школу другую перевели, и нас с Наткой пугать приходили…
– А чем они вас пугали, бабушка?
– Да так, страстями всякими… Они поначалу-то Наткину мать все обрабатывали, чтоб та заставила девчонку на грех пойти да от ребенка избавиться. Даже вроде как и денег ей заплатили… Она эти деньги взять-то взяла, а Натка возьми да ее и не послушай! Врачи ее напугали, Натку-то.
Вроде как предупредили, что не родит уж больше, если на грех пойдет. А эти, мать с отцом Сашкины, даже и слушать ничего такого не захотели. Не вздумайте, говорят, нашему сыну нервы мотать, и все тут! Иначе, мол, из города вас вообще выгоним. А Натка что, она и не мотала вовсе никакие такие нервы, она вообще у меня девка гордая да скромная! Она ж не виноватая, что влюбилась в их Сашку… И Костика вон до смерти обидела…
– А кто такой Костик? – заинтересованно спросила Даша. – У нее еще и Костик был?
– Да был, был… – вздохнула протяжно старушка. – Был у нее и Костик… С самого малого возраста они с ним дружили. И в школу вместе, и из школы вместе… Я уж думала, грешным делом, вот повезло Натке… Хороший был парнишка-то, пылинки с нее сдувал. И греха никакого меж ними не было, все честь по чести. Дружили, и все. Да, жалко его мне, хороший был парнишка…
– А почему – был? Куда он делся?
– Да услала его мать отсюда от греха подальше. К отцу услала, в область, он там с другой женой живет… Сначала вовсе и видеться ему с отцом не разрешала, а потом, когда вся эта история случилась, жить к нему отправила, чтоб не видел он каждый день Натку с пузом-то. Испугалась за сыночка, это и понятно… Чтоб не вздумал на себя чужого греха взять…
– А мама Наташина что? Так ей и не простила?
– Да ну ее! Она, как это сказать-то… Вообще про нее будто забыла, что ли… Как будто и нету ее, Натки-то, на свете. А раз дочки нету, то и позору ее материнского, стало быть, тоже нету…
– Ничего себе! – тихо и злобно проговорила Даша. – Вот же сволочь какая…
– Так и я говорю – сволочь! Пока Натку нахваливали в школе, она гордая такая ходила, что дочку такую умную вырастила. А как разговоры пошли про Наткин позор, так вроде она и не мать ей уже. Все против девчонки пошли, будто она какое преступление сотворила. И мать, и Тимофеевы, будь они неладны…
– Да уж, нравы тут у вас…
– И не говори, Данечка! Вот в чем, скажи, моя Наташка виноватая? Ну, полюбила она их сыночка. Так и радовались бы!
– А он? Он-то ее любил?
– Сашка? А как же! Приходила она ко мне с ним как-то. Сели вот тут рядком на кухне, оба светятся, как ангелы…
– Да уж, ангелы… – грустно усмехнулась Даша. – Особенно Сашка ваш ангел. Он что, не мог родителей своих убедить, раз так любил?
– Не мог, значит… – вздохнула баба Зина, разведя пухлые ладошки в стороны. – Валерка, отец-то, шибко у него крут… Вот и скрутил, видать, парня. Да и то, сама посуди, они ведь тоже родители и о ребенке своем пекутся. Он, Сашка-то, шибко хорошо учится, говорят. Они его хотят в институт хороший определить. Вот и получается – уедет он учиться, а им с Наткой что прикажешь делать? И не нужна она им вовсе…
– Ну да. Правильно все, конечно. Их, родителей, действительно можно понять. А только вы-то как теперь жить будете?
– Да как все живут, так и мы с Наткой будем!
– Да нет… Я не то хотела спросить… Я в том смысле – на что вы жить теперь будете? На какие такие средства?
– Так на пенсию пока мою. А Натка школу закончит – работать пойдет…
– И какая же у вас пенсия? – с садистским почти натиском продолжала пытать бедную старушку Даша.
– Да обыкновенная пенсия, как и у всех. Три тысячи рублей.
– Сколько?! Сколько, не поняла? – ахнула Даша, недоверчиво-удивленно на нее уставившись. – Вы что, шутите?!
– Да ничего я не шучу! – рассердилась вдруг на Дашу баба Зина. – Чего ты на меня глаза так вылупила? И чем тебе не пенсия – три-то тысячи? Другим вон и меньше еще дают…
– Да-а-а-а?! Еще меньше? – снова округлила глаза Даша. – И что, люди на эти деньги целый месяц живут?! Как это?
– Хорошо живут, хлеб да сало жуют! – вконец осерчала на странноватую девушку баба Зина. – А ты и впрямь будто первый раз слышишь про такое! У самой-то у тебя родители кто? Чай, не графья с графинями?
– Нет, не графья… – виновато улыбнулась старушке Даша.
– А ты вообще чья будешь, девушка? Фамилия твоя как? Я тут всех почти знаю…
– Баба Зина, а где эти самые Тимофеевы живут, вы не подскажете? – быстро спросила Даша, чтоб уйти от любопытных, совсем ей сейчас ненужных вопросов.
– А ты что, идти к ним задумала, что ли? И не вздумай даже! И в голову такое не бери! Еще чего… Подумают еще, что тебя Натка попросила… И вообще, не лезь в это дело. Они и так Наткиным пузом до смерти напуганы… Иди уж с богом отсюда, девушка. Сейчас вот пирогом тебя угощу, и иди. А мне еще до роддома добежать надо, Натку попроведать…
Баба Зина подскочила и резво стала управляться по кухне: мигом достала из печки пышущий вкусным румяным жаром пирог, отрезала от него порядочный кус и выложила его торжественно перед Дашей на простенькой фаянсовой тарелочке. Пока Даша любовалась на него, старушка исчезла из поля зрения ровно на минуту и вернулась уже с банкой молока, мигом в кухонном тепле запотевшей холодными стеклянными боками. Молока ей баба Зина, не скупясь, налила в огромную пол-литровую кружку с синими разводами под гжель. Даша тут же отпила большой глоток и зажмурилась – никогда она такого вкусного молока не пробовала… А пирог оказался с брусникой, и опять она зажмурилась от удовольствия, впиваясь зубами в пухлую его податливую хлебную нежность, и пробормотала торопливо и непонятно с набитым ртом:
– Баб Зин… А можно я с вами пойду?
– Куда?
– Ну, к Наташе, в роддом… А нас что, прямо туда пустят, да?
– Ага, чего захотела! Кто ж нас пустит-то? Так уж, в окошечко если только поглядим… А ты кусай тогда пошустрее, не разговаривай! Уж пойдем нето…
На улице снова моросил мелкий холодный дождь, и баба Зина раскрыла над собой маленький черный зонтик с вытершейся деревянной ручкой. Даша с удивлением на него покосилась – сроду она таких странных зонтов не видела. Разве что в кино, когда режиссер изо всех сил старается не ошибиться в деталях и тщательно подбирает их к тому как раз времени, в котором происходят события, и так иногда процессом увлекается, что за деталями этими уже и героев картины не видит, не слышит… Вот и этот зонтик был такой. Деталь бабы-Зининой юности. Смешной очень. Из плотной, брезентовой будто ткани, да еще и с расфуфырами какими-то непонятными по краю… Даша уж совсем было собралась выразить старушке свое вежливо-любознательное ее зонтом удивление, да услышала вдруг, как в сумке надрывается ее мобильник. На ходу, едва поспевая за шустро идущей по грязной дорожке вдоль домов бабкой, она достала телефон, мельком глянула в окошечко. Так и есть, мама звонит… Все остальные номера в своем телефоне Даша, когда еще в самолете сюда летела, старательно заблокировала, чтоб не отвлекаться пока на прежнюю беззаботную жизнь. И не объяснять подружкам, куда да зачем уехала. Только на номер Дэна рука почему-то не поднялась. Испугалась будто. Палец застыл, как парализованный…
– Да, мам. Слушаю…
– Дашенька! Ну чего ты так долго не отвечаешь, господи? Я уже как на иголках вся…
– Я не слышала, мам. В школе телефон отключала, а потом просто не слышала…
– Да? Ну ладно… Как настроение, дочка? Как тебя в школе приняли?
– Да все нормально, мам…
– А тетя Катя как?
– Ничего, хорошая тетка…
– Даша, ты с ней поласковее будь! Сама ж понимаешь…
– Да все я понимаю, мам! Ну чего ты, в самом деле?
– А почему голос такой, Даш?
– Да какой?!
– Нервный какой-то…
– Нормальный голос. Ладно, пока, мам. Некогда мне.
– Доченька, только ты помни, что я тебя очень, очень люблю! Все будет хорошо, доченька! Ничего, ты скоро привыкнешь. Это же все ненадолго!
– Ладно. Пока…
– И одевайся потеплее, Дашенька! Тебе нельзя сейчас простывать!
– Да все я поняла, мам! Пока, говорю! Все, некогда мне!
– Пока, пока… Я люблю тебя, доченька…
Даша торопливо отключилась, сунула телефон в сумку и припустила вдогонку за бабой Зиной, свернувшей уже за угол. Отчего-то вдруг неприятно царапнуло ее это мамино «люблю». Отчего бы? Странно… А раньше так нравилось, когда мама к месту и не к месту повторяла ей: «люблю»… Может, отсюда, из этого богом забытого городка, вообще все вещи кажутся странными? Такие нормальные в той жизни, здесь они намеренно звучат незнакомой, фальшивой будто нотой? Ведь как ни посмотри, а мама-то ее действительно любит! Ни разу за свою юную жизнь Даша в этом не усомнилась. Вот и сейчас ее мама вывернулась, можно сказать, наизнанку, а нашла для нее спасительное решение! Не отреклась, не задрожала от позора, как Наташина мать… И все равно это ее «люблю» скребнуло коротко и неприятно, как нервный рывок в приболевшем слегка зубе…
В роддом к Наташе их не пропустили конечно же. Говорливая и слегка навеселе нянька, старая знакомая бабы Зины, вышла к ним на крыльцо и очень долго, пугая Дашу незнакомыми словами «потуги» и «послед», пыталась рассказать все до мельчайших подробностей, пока старуха сердито ее не остановила:
– Слышь, Петровна! Ты главное скажи – родила, нет?
– Да родила, родила! – замахала на нее руками Петровна. – Хорошего мальчишечку родила, здоровенького! Прям красавец писаный! Ее наша заведующая похвалила очень даже. Вот, говорит, как! Великое дело, когда организм молодой да ничем не попорченный! Молодец, говорит, Егорова…
– Ну слава Тебе, Господи, услышал меня, спасибо… – воздев глаза к небу, торопливо пробормотала и быстренько осенила себя крестным знамением баба Зина. – Хоть в этом девке повезло…
– На кашу-то позовешь, Зин? – расплылась в довольной улыбке Петровна и даже станом распрямилась горделиво, словно и не внучку бабы Зины, а именно ее недавно похвалила заведующая отделением за хорошо сделанную и ничем не попорченную женскую работу.
– Да у тебя и без моей каши, гляжу, тут каждый день праздник! – махнула пухлой ручкой в ее сторону баба Зина и начала осторожно спускаться с крыльца, увлекая за собой Дашу. Потом улыбнулась ей ласково, открыла свой кинематографический зонтик и стала прощаться: – Ну, беги домой, Данечка. Спасибо тебе. Беги-беги, время-то уж не раннее. Мамка-то тебя потеряла уж, поди…
– Баб Зина, а можно я еще к вам приду?
– Да отчего ж нет? Приходи. Нам с Наткой няньки теперь не лишние…
Она еще раз махнула Даше рукой и, озабоченно глядя себе под ноги, торопливо поковыляла по узенькому тротуарчику. В этом городе, Даша заметила, вообще были очень странные узкие тротуары, словно дачные тропиночки какие – вдвоем и не разойтись. Она долго еще смотрела ей вслед, потом вздохнула и пошла в сторону бабушкиного дома. Вспомнилось ей, что ехали они на машине «Скорой помощи» совсем недолго, значит, и идти придется не так уж и далеко. И сделалось отчего-то очень уж грустно, будто увидела себя она вдруг со стороны: вот, смотрите, идет несчастно-беременная девушка Даша Кравцова по незнакомому городу с узкими тротуарами, сырому и неприютно-промозглому, словно на краю света белого притулившемуся, и нет никому дела до этой несчастно-беременной Даши Кравцовой… И не знает даже никто, что она, Даша Кравцова, никакая вовсе и не несчастная на самом-то деле, а умница да раскрасавица, и дочь депутата еще, и будущая известная журналистка, и живет она не где-нибудь, а в самом прекрасном городе на земле, который Санкт-Петербургом называется и который является к тому же одним из красивейших городов всей нашей, вместе взятой, планеты… Впрочем, грустное ее одиночество вскоре и отлетело, вспугнутое призывно заверещавшим в сумке мобильником и тревожным в ухо прозвучавшим маминым голосом:
– Даш, а ты где сейчас? Я звоню бабушке, а она тебя потеряла… Говорит, ты из школы не приходила…
– Я уже иду, мам.
– А где ты была-то?
– Так, гуляла…
– Где гуляла?
– Ну, мам! Ну ты чего? Что я, гулять теперь не могу, что ли?
– Не нервничай, Даш…
– Я и не нервничаю!
– Нет, ты нервничаешь. Я же слышу! Перестань, доченька. У тебя абсолютно ничего страшного в жизни не происходит, поняла? Успокойся. И вообще, будь благоразумна – подумай о тех людях, которые станут растить твоего ребенка. Если ты будешь нервничать – и он нервным родится. Не надо, дочка. Давай будем вести себя так, чтоб всем было хорошо. Мы же с тобой договаривались…
– Мама! Ну не надо, а? Я прошу тебя, не надо!! – отчего-то дернувшись, истерически закричала в трубку Даша. Она и сама не поняла, отчего так дернулась. Будто пронзила ее прежняя мгновенная, электрически-нервная боль, прошлась по сердцу, по горлу, по голове и улетела сразу, оставив похожий на ожог след. Нехороший такой, незаживаемый практически. Шрам скорее, а не след…
– Ну вот… Я же говорю – ты нервничаешь… – растерянно произнесла в трубку мать. – Успокойся, Дашенька. Я попрошу бабушку, она тебе пустырника заварит…
– Да не надо мне пустырника, мам, – словно сглотнув быстренько внутрь себя короткую свою истерику, ровным голосом произнесла Даша, – все нормально со мной. Может, замерзла просто. Здесь такой холодный дождь моросит. А я зонтик утром забыла взять…
– Боже… Иди быстрее домой, Дашенька. Пожалуйста. А то неудобно, знаешь! Они там все собрались, тебя ждут…
– Кто – они?
– Бабушка Надя, тетя Катя, ее муж Семен Ильич…
– А зачем они меня ждут?
– Ну как это – зачем? Я же их всех твоей проблемой озадачила! Вот они и стараются! Ты уж не обижай их там!
– Ладно, не буду обижать. Я девочка хорошая. Пока, мам. Я сейчас, уже приду через пять минут.
– Пока, Дашенька.
