Рассказ Деяний ап. о путешествии ап. Павла из Кесарии в Рим обставлен такими подробностями, что нам остается только повторить его, дополняя его по местам географическими и техническими замечаниями.

Путешествие до Мир Ликийских (1—5). Лука, пришедший с Павлом в Иудею, совершенно исчезает из виду до времени отъезда в Рим. Его имя встречается только в приветствиях в двух посланиях, и нельзя определенно сказать, был ли он постоянно с апостолом; но образ выражения, каким снова изображается появление его на сцену, достаточно показывает, что он не оставлял Павла или, по крайней мере, не упускал его из виду. «Решено было, говорит он, плыть нам в Италию» (). Это нам, как увидим далее, касается и Аристарха, которого в послании к Колоссянам Павел называет заключенным вместе с собою (4, 10). Те, которые признают, что послание к Колоссянам написано из Рима, заключают отсюда, что Аристарх действительно, по крайней мерс, некоторое время был в темнице вместе с Павлом. Предание добавляет, что он даже и пострадал вместе с апостолом. Но если мы признаем, что послание написано из Кесарии, то такое объяснение теряет значение. По рассказу Деяний, Аристарх свободен и отправляется с Павлом добровольно. Если же послание написано из Рима, чего мы не допускаем, то выражение: «заключенный вместе со мною» не может указывать на заключение в собственном смысле слова. Так как Павел разделяет честь своего апостольства со всеми, трудившимися или содействовавшими успеху Евангелия, называя их своими «сотрудниками», то по смирению и из благодарности разделяет и честь страданий со всеми, кто был предан ему во время его страданий. Если же Аристарх назван им «заключенным вместе со мною», а Лука только «возлюбленным врачом», то это объясняется какими-нибудь неизвестными нам обстоятельствами и не уничтожает верности заключения, выведенного из целого ряда фактов.

«Когда наступило время... то отдали Павла и некоторых других узников сотнику Августова полка, именем Юлию» (.). Что такое Августов полк, мнения об этом расходятся. Обыкновенно думают, что так назывался в каждом легионе один из десяти полков, составлявших легион. Взяв узников и несколько воинов, сотник сел на купеческий корабль, который намеревался плыть около берегов Азии (Асийских). Последнее слово вводило в заблуждение многих переводчиков и толкователей, которые думали, что здесь разумеется Малая Азия. Приспособляя к такому толкованию рассказ о дальнейших обстоятельствах путешествия, они предполагали, что корабль должен был направиться на север, плывя сначала вдоль берегов Сирии, а потом всей Малой Азия, но противные ветры заставили корабль плыть южнее острова Кипр, тогда как предполагалось плыть севернее его. Но в Деяниях ап. часть Азии, лежащая на запад от Малой Азии, всегда называется проконсульской. Потому весьма маловероятно, чтобы для отправления узников в Рим выбрали такой корабль, который не шел прямо на запад. Итак, вернее, что корабль плыл к Азии проконсульской и поднялся только до Сидона, чтобы взять там или пополнить груз. Здесь «Юлий, поступая с Павлом человеколюбиво, позволил ему сходить к друзьям и воспользоваться их усердием» (27, 3). Отсюда предполагалось плыть по Средиземному морю и, оставив на севере остров Кипр, идти под парусами прямо к Ликии. Но неблагоприятные ветры, направив корабль на северо-восток, заставили его обогнуть с севера остров Кипр и вдоль берегов Малой Азии, «переплыв море Киликии и Памфилии», пристать в гавань Миры Ликийские

От Мир Ликийских до Крита и близ Крита (6—13). Корабль, на котором плыли, был из города Адрамита, в Мизии, и должен был возвратиться туда. Посему в Мирах сели на другой корабль, плывший из Египта в Италию. По тому времени, это был очень большой корабль, потому что на нем, судя по дальнейшему рассказу, поместилось не менее 276 душ.

Противные ветры продолжались, и только через несколько дней корабль пристал к Книду, где даже не было гавани. Отсюда, вместо того, чтобы идти прямо между Пелопонессом и остр. Критом, должны были спуститься на юг и плыть по южному берегу острова. . Посему Павел советовал не пускаться далее. Но гавань была неудобна для зимовки, и потому хотели достигнуть Финикийской гавани, расположенной на южном берегу острова. Но проплыть 30—40 миль, отделявших последнюю пристань, было невозможно, потому что дул северный ветер, который гнал корабль к берегам Африки. Впрочем, скоро подул южный ветер, и корабельщики, доверившись ему, отправились на запад, держась берегов.С трудом удалось, наконец, прибыть к месту, называемому Хорошие Пристани, близ которого был город Ласея. На все это потребовалось много времени. Приближалось опасное для плавания время, потому что уже прошел пост — праздник очищения (Kippur), который бывает в месяце Тишри (т.е. в конце сентября)

От Крита до Мальты (14—44). «Но немного спустя, -продолжает историк, — поднялся против него ветер бурный, называемый эвроклидон. Корабль схватило так, что он не мог противиться ветру: и мы носились, отдавшись волнам. И, набежав на некоторый островок, называемой Клавдой, мы едва могли удержать лодку, (которая плыла за кораблем). Стали серьезно опасаться кораблекрушения и изыскивали средства к спасению. Чтобы укрепить корабль, его «обвязали», вероятно, веревками и, чтобы усилившийся ветер не выбросил его на мель, спустили паруса и вообще все, представлявшее сопротивление ветру. Особенно боялись попасть на Великую Мель, находившуюся на запад от Египта и представлявшую большую опасность для кораблей. На следующий день буря усилилась, и потому сбросили с корабля груз, а на третий день и все тяжелые вещи, бывшие на корабле.

Небо было так темно, что в течение нескольких дней и ночей не видно было ни солнца, ни луны, ни звезд; нельзя было даже определить, в каком направлении несло корабль, и уже после некоторого времени узнали, что корабль несло прямо на запад — к Великой Мели. Не оставалось никакой надежды на спасение: под влиянием страха забыли и о пище. Матросы, привыкшие к опасностям на море, и воины, привыкшие к бедствиям войны, доверились судьбе, за невозможностью сделать что-либо для спасения. Но был один ни матрос, ни воин, советы которого, данные за несколько дней назад, приняты были за выражение трусости, был на корабле один, который все время сохранял спокойствие и мужество. «Мужи! — говорил он, — надлежало послушаться меня и не отходить от Крита, чем избежали бы сих затрудений и вреда. Теперь же убеждаю вас ободриться, потому что ни одна душа из вас не погибнет, а только корабль». Так говорил Павел, и его спокойствие, независимо от его речи, имело благотворное влияние на других. «Ангел Бога, Которому принадлежу я и Которому служу, явился мне в сию ночь и сказал: не бойся, Павел, тебе должно предстать пред Кесаря: и вот Бог даровал тебе всех, плывущих с тобою». (27, 23—24) — Значит, не для спасения только узника, Бог спасает и стерегущих его: Он дает их ему, дарит ему их жизнь «Посему ободритесь, мужи: ибо я верю Богу, что будет так, как мне сказано» (20—26).

Наступила 14-я ночь, и корабль продолжал носиться ветром по Адриатическому морю. Около полуночи среди мрака корабельщики догадались, что корабль приближается к какой-нибудь земле: все ждали смерти. Вымерили глубину и нашли 20 саженей, а несколько далее только 15. Во что бы то ни стало, нужно было остановиться. Бросили с кормы четыре якоря. Корабль остановился, но мог сорваться каждую минуту, и тогда гибель неизбежна. Посему все с нетерпением и со слезами ожидали дня. Желая спастись от близкой опасности, корабельщики задумали убежать и, показывая вид, будто хотят сбросить с носа еще несколько якорей, чтобы укрепиться на месте, начали спускать лодку на море. Павел угадал их хитрое намерение. Если они оставят корабль, сказал он сотнику, тогда все погибнут. Погибнут! но ведь он же объявил прежде, что никто не погибнет? Да: но хотя Бог и не нуждается в человеческой помощи для спасения людей, тем не менее Он требует и желает, чтобы и люди со своей стороны не оставались праздными зрителями Его всемогущества. Бог, напр., исцеляет больного, но исцеляет при помощи лекарства. Бог спасет экипаж корабля, но под условием, чтобы все меры ко спасению употреблены были им в дело. Посему сотник, следуя совету Павла, решился задержать корабельщиков. По его приказанию, воины перерубили веревки, которыми лодка была привязана, и она упала в воду. Бежать было нельзя; но лодка погибла, а с нею и последняя надежда на спасение (27—32).

Павел снова уверяет, что на корабле никто не погибнет. Ни у кого из вас не пропадет и волос с головы, говорит он. В то же время он убеждает всех подкрепить пищей свои силы, чтобы не ослабеть в минуту опасности. «Сегодня четырнадцатый день, — говорит он, — как вы остаетесь без пищи, не вкушая ничего». Это не значит, впрочем, чтобы они в продолжение 14 суток ничего не ели, но воздерживались и принимали пищу в недостаточном количестве. Подкрепляя свое слово примером, Павел «взял хлеб, возблагодарил Бога пред всеми и разломив, начал есть». Обычай благодарить Бога перед принятием пищи был в большом употреблении, и потому ошибочно думают, будто язычники, окружившие Павла, удивились такому действию. Их могло поразить не действие это, но тон, глубина веры и спокойствие, призвание неизвестного им Бога, существование и присутствие Которого было, впрочем, некоторым образом очевидно для них в мужественном служителе Его. Ничто не мешало язычникам верить в Бога и, по случаю настоящего бедствия, молиться и доверяться Ему. «Тогда все, — продолжает историк, — ободрились и также приняли пищу». Затем, чтобы сколько-нибудь облегчить корабль в виду страшного бедствия, бросили пшеницу в море. Отсюда некоторые заключают, что корабль был нагружен хлебом. Но мы уже видели, что груз корабля был сброшен еще ранее, следовательно, здесь нужно видеть не груз, а обыкновенное продовольствие, взятое на дорогу.

При наступлении дня увидели вдали какую-то неизвестную землю. Снова появилась некоторая надежда, когда увидели «залив, имеющий отлогий берег», куда корабль мог пристать без особенной опасности. Итак, подняв якорь и распустив парус, поплыли к берегу; но еще далеко не доплыв до берега, корабль попал на косу и сел на мель. Нос корабля увяз и остался недвижим, а корма разбилась силою волн. Настала решительная минута, всякий должен был заботиться только о себе самом. Но солдаты должны смотреть за узниками и не могли спасаться вплавь, без нарушения обязанностей службы и строгой римской дисциплины. Посему, колеблясь между служебными обязанностями и страхом смерти, они задумали убить узников, чтобы потом спастись самим. Но сотник, желавший спасти Павла, остановил их, взяв на себя ответственность за узников, если они убегут, и приказал всем, умеющим плавать, броситься в море, а не умеющим — держаться за обломки корабля, выбрасываемые волною на берег. Предсказание Павла исполнилось: все спаслись на землю.