Еп. Михаила

Свидетельствуясь в истине и здравомыслии своих слов предполагаемым знанием царем Агриппой того, что не в углу происходило, апостол вдруг решительным и неожиданным оборотом речи обращается к совести Агриппы и, как ловец человеков (), — так искусно, что едва не уловляет его, так что только легкомысленной остротой избегает царь этого уловления, но почти тотчас же закрывает собрание. — Апостол выше сказал, что все, происходившее с Господом Иисусом и проповедуемое Павлом, происходило соответственно пророчествам и во исполнение их, а потому, сославшись на знание царем сих событий, он ссылается и на веру царя в пророчества, но в сильной аффектации речи выражает это неожиданным, прямо обращенным к царю, вопросом — верит ли он пророкам? И тотчас с уверенностью отвечает сам: знаю, что веришь. Дело переносится таким образом в область веры и совести царя, что, как видно из дальнейшего, его сильно смутило. Иудей — везде иудей, и, воспитанный при дворе римского императора, Агриппа наверное остался в душе иудеем и в глубине совести верил пророкам своим, хотя, может быть, без ясного сознания и легко-мысленничания пред образованным римским чиновником и его подчиненными. Окончание постройки при нем иерусалимского храма, начатой его прадедом, не свидетельствует ли, что в душе его было, хотя, может быть, далеко зарыто, чувство иудейской религиозности? Проницательный взор апостола усмотрел его и так сильно возбудил, что царь смутился, особенно при той обстановке, в которой он находился. В другой обстановке может был бы другой исход этого воззвания к совести царя; но теперь он был пред лицом римского правителя области, который смотрел на него не как на иудея относительно убеждений, а как на доброго язычника, чуждого «суеверий иудейских» (см. прим. к 25, 19), и перед лицом других римлян, также образованных: как же было ему сознаться, что он верит пророчествам? И возбужденное чувство иудея насильно подавляется ложным страхом и стыдом показаться таковым пред образованными римлянами, переходит в лицемерие и раздражается светской легкомысленной остротой: ты не много (чуть-чуть) не убеждаешь меня сделаться христианином. На эту остроту Павел с достоинством и особенной задушевностью и трогательностью отвечает, что он молил бы Бога, чтобы много ли, мало ли, но все — не только царь, а и присутствующие тут, стали христианами, как апостол, кроме этих уз, прибавляет премудрый и невинно страждущий исповедник Христов, указывая на цепь, бывшую на нем (Толков. апостол, стр. 808—810).