Глава XV

Прот. Горского

Тогда как христианство все более и более распространялось между язычниками в Антиохии, а отсюда в Сирии и Киликии, — угрожало возникнуть между новыми Церквами несогласие, или раскол, который мог вести за собой и постоянную вражду двух главных составных частей христианской Церкви. Пришли в Антиохию из Иерусалима державшиеся строгого фарисейства христиане, которые говорили язычникам, что они без обрезания не могут иметь части в царстве Божием, и спорили с Павлом и Варнавой относительно проповедуемого ими учения. Церковь Иерусалимская, по всей вероятности, состояла из одних обращенных иудеев. Обращаясь ко Христу, они, как иудеи, еще продолжали соблюдать уважение к своему иудейскому закону не только в делах гражданских, но и в церковных; так как те и другие тесно были соединены между собой. Таким образом верующие иудеи соблюдали, как и прежде, праздники и другие обряды иудейской религии, подобно тому, как Сам Спаситель во время земной жизни подчинялся закону (). В этом они оказывали более ревности, нежели обратившиеся иудеи из рассеяния, или эллино-евреи.

Жившие вне Иерусалима иудеи и прежде не так тесно были привязаны и к храму, и к жертвам. Они только от времени до времени посещали Иерусалим на праздники или довольствовались и тем, что посылали деньги на содержание храма и на жертвы; между тем собирались в синагогах для чтения священных книг и наблюдали иудейские законы о пище и очищениях. Теперь, когда обращались они в христианство, то или совсем оставляли закон, или, по крайней мере, еще слабее были привержены к нему; им не стоило большого труда войти в общение с обращающимися язычниками, от которых не требовалось соблюдение закона иудейского. Сначала они, может быть, не оставляли своих синагог, но с течением времени, не находя в них такого назидания для себя, как в собраниях христианских, и не видя надежды подействовать благоприятно в пользу христианства на своих единоплеменников, оставляли мертвые училища; сближаясь с обращенными язычниками в церковной и домашней жизни, с ними вместе принимали пищу; от того и правила иудейские о пище и очищениях мало-помалу приходили в забвение. Через несколько лет (лет через 10) некоторые иудеи, обращенные в христианство вне Палестины, перестали совершать обрезание и над своими детьми: — последний решительный признак того, что они совсем отказывались от иудейства.

Так было между обращенными иудеями вне Палестины. Но не так в Иерусалиме. Хотя и иерусалимские христиане имели свои собрания для совершения таинств своей веры и взаимного назидания но не оставляли посещать и храм, и исполнять другие обязанности верного иудея. Само собою разумеется, что апостолы и другие богопросвещенные мужи не поставляли в этом никакой особенной святости, и потому согласились признать своим братом о Христе и Корнилия, обращенного язычника, хотя он не был из числа обрезанных; потому не требовали, чтобы и впредь язычники, обращающиеся в христианство, обязываемы были к соблюдению иудейского закона. Но не все так рассуждали. Многие ревнители закона () думали, что и для язычников закон необходим к оправданию и наследию царствия Божия (); поэтому не хотели допускать их в Церковь прежде, нежели совершено будет над ними обрезание, как над прозелитами. Таким образом неудивительно, что им не нравились распоряжения Павла и его сотрудников.

Христиане антиохийские для разрешения сего спора положили отправить нарочитых мужей в Иерусалим; естественно, выбор пал на Павла и Варнаву, так как они всех деятельнее занимались проповедью между язычниками. Павел имел и свои на то причины, которые и без общественного поручения побуждали его предпринять такое путешествие. Теперь представлялось ему самым необходимым делом объясниться с апостолами об отличительном образе своего проповедания между язычниками, чтобы при разности способов, необходимой по разности места действования, соблюсти единство духа и отвратить все несогласия, которые бы могли возмутить сознание этого существенного единства. Божественным откровением он был уверен, что точно такое объяснение теперь для, блага Церкви необходимо ( 2, 2). И таким образом в 14 г. по своем обращении, как сам говорит в послании к Галатам, он отправился в Иерусалим с намерением предложить там наиболее уважаемым апостолам образ своего проповедания Евангелия между язычниками, чтобы они не подумали, что все его действия напрасны, но узнали, что он проповедовал то же самое Евангелие, какое и они, и что это Евангелие с такой же божественной силой действовало между язычниками, как между иудеями. Чтобы представить живой пример действия Евангелия между язычниками, Павел взял с собой одного обращенного им юношу языческого происхождения, Тита, который потом был особенным его сотрудником в проповедании. В Иерусалиме прежде, нежели приступлено было к общественному исследованию, были произведены частные сношения. Павел представил апостолам Петру, Иоанну и Иакову () подробный отчет об образе своего проповедания Евангелия язычникам и плодах своей деятельности. Они признали божественность его призвания и были слишком далеки от того, чтобы учить его; согласились с ним, чтобы он продолжал действовать независимо между язычниками и только бы не забывал внушать новообращающимся церквам, чтобы они помогали в телесных нуждах Церкви иерусалимской ().

Даже в отдельных обществах, где Павел и Варнава рассказывали о том, что Бог сделал через посредство их проповеди между язычниками, — их известия были принимаемы с радостным участием. Но некоторые из обращенных фарисеев начали настаивать, чтобы язычники вместе с Евангелием принимали и обрезание; и только под этим условием соглашались признать их своими братьями (а потому даже требовали, чтобы Тит был обрезан). Павел защищал равенство прав язычников в царстве Божием с обрезанными на основании одной веры в Искупителя (и потому не уступал даже и относительно Тита, потому что его уступка была бы сочтена за знак согласия на утверждаемое ими учение). Эта неуступчивость повела к дальнейшим спорам. Стало необходимо рассмотреть это дело целой Церковью. Собраны были избранные члены ее. В этом собрании много было прений с той и другой стороны. Наконец, выступил апостол Петр со своим предложением, которое основывал на собственном опыте. «Вы знаете, — говорил он к собравшимся, что задолго пред сим меня самого избрал Бог на то, чтобы возвестить в первый раз язычникам Евангелие. И когда Бог, Который взирает на сердце, сообщил им Духа Своего Святого так же, как верующим из иудеев, то этим засвидетельствовал, что язычники более не имеют никакой нечистоты в глазах Его; что, очистив сердца верою в Искупителя, они стали столько же чисты, как и верующие иудеи. Как же можно быть столь дерзким, чтобы сомневаться во всемогуществе и благости Божией и утверждать, что Бог не может допустить язычников к участию в благах царства небесного без закона? Зачем вы хотите положить на верующих то, чего ни сами, ни отцы ваши не могли снести?» Под этим игом Петр разумел, конечно, не внешнее соблюдение обрядов само по себе, так как и сам их соблюдал и не хотел, чтобы не соблюдали их иудеи, но понимал такое их соблюдение, которое происходило от внутреннего господства закона над совестью, с которым соединялась мысль, что от него зависит оправдание и блаженство: отчего страшились за малейшее уклонение от закона лишиться спасения, отчего рождалось мучительное беспокойство, измыслявшее различные предосторожности против всякого нарушения закона. Понимая таким образом свое положение, Петр мог присовокупить: но и мы, верою в Искупителя нашего, освобождаемся от ига закона; он не составляет для нас более средства оправдания, и мы вместе с язычниками веруем, что спасемся благодатью Господа нашего Иисуса Христа.

Слова Петра произвели глубокое впечатление на многих. За Петром восстал Варнава, пользовавшийся еще прежде великим уважением в этой церкви, потом Павел. Оба прибавили к событиям, указанным Петром, новые из своего собственного опыта, которыми подтверждалась мысль Петра, и рассказывали о чудесах, коими Бог подкреплял их в их действиях. Когда таким образом сердца всех были приготовлены, начал говорить апостол Иаков, брат Господень, который за строгое соблюдение закона находился в великом уважении даже между иудеями и которого голос тем более мог найти доверенности в этом случае. Он заключил совещание предложением, которое имело целью войти в посредство между спорящими сторонами. Опираясь на речь Петра, он говорил: «Уже показано было, как Бог в первый раз принял язычников, чтобы образовать Себе из них священное царство. С этим согласовались и предсказания пророков, которые возвещали, что в то время, когда падший престол Давидов восстановится, тогда почитание Бога истинного распространится и между язычниками. Поэтому ничего нет странного в том, что теперь совершается у язычников. Бог, Который все это творит, исполняет только Свой вечный совет, и так как вследствие этого вечного совета и язычники имеют войти в царство Мессии, то никто да не дерзает останавливать или затруднять течение этого Дела. Поэтому не должно налагать на язычников никакой излишней тяжести. Нет нужды ни к чему их обязывать, кроме только того, чтобы они воздерживались от ядения мяса идоложертвенных, мяса животных удавленных, крови убитых животных и от блуда. Этого достаточно для обращающихся язычников потому что везде, где живут иудеи, закон Моисеев через еженедельное чтение в синагогах укоренился глубоко в сердцах их, и неуступчивость даже в этом может рождать только волнения. (Но что касается до верующих из иудеев, то они не требуют особых правил. Они знают, что они, как иудеи, должны соблюдать; в каждом городе, где есть иудеи, там читается в каждую субботу в синагогах закон).

Это предложение имело целью содействовать прекращению возникшего спора между христианами из иудеев и христианами из язычников взаимным сближением той и другой стороны. Соблюдение этих заповедей христианами из язычников могло служить к тому, чтобы смягчить и мало-помалу истребить то отвращение, с каким природные иудеи смотрели на христиан из язычников — нечистых, из владычества идолопоклонства вышедших людей. Если верующие иудеи не могли победить своего предрассудка против верующих язычников по причине необрезанности, то тем труднее бы было их сблизить между собою, когда бы язычники не согласились соблюдать и того, что требовалось от обыкновенных прозелитов; если бы не отреклись от того, что по иудейскому понятию тесно было соединено с идолопоклонством и нечистой идолопоклоннической жизнью. Содействуя таким образом сближению христиан из язычников с христианами из иудеев, эти заповеди, с другой стороны, служили к большому отдалению первых от обыкновенного языческого образа жизни, к предостережению их от соблазнов окружающего язычества и языческих пороков. При этом странным могло бы показаться, что наряду с обрядовыми, только для определенной цели положенными, заповедями поставлено запрещение прелюбодеяния, — запрещение, имеющее силу во все времена, основывающееся на чисто нравственном начале. Но связь, в какой это запрещение здесь встречается, дает и разрешение о причине и цели такого особенного напоминания. Πορνεία здесь упоминается только в том отношении, в каком и предыдущие части, т.е. по причине связи с идолослужением, как казалось это иудеям; еще из книг ветхозаветных они научились идолопоклонство и прелюбодеяние представлять между собой неразрывно соединенными; кроме того, пороки этого рода действительно были соединены с некоторыми отраслями идолослужения, и вообще строгое понятие о целомудрии далеко от начал натуральной религии. Здесь идет дело не об особом нравственном правиле христианства: в этом случае запрещение не было бы поставлено так отдельно, как чисто положительное; напротив, было бы выведено из целой системы христианского вероучения и нравоучения, как это делается в посланиях. Здесь идет дело только о старом иудейском отвращении ко всему, что имеет какую-нибудь связь с язычеством, и это отвращение теперь переносится на некоторые части в Церковь христианскую.

Когда это предложение всеми было принято, то от всей Церкви написано было послание (первое апостольское послание) к церквам из язычников в Сирии и Киликии, которое имело целью положить предел произведенным иудаистами возмущениям. В нем ясно было сказано, что эти люди, действуя самовольно, совсем не были уполномочиваемы так поступать ни апостолами, ни пресвитерами иерусалимскими. А Варнава и Павел, которых иудаисты, вероятно, выдавали за вредителей учения Христова, представлены истинными и ревностными проповедниками Евангелия, людьми, предавшими души свои о имени Господа Иисуса Христа. И чтобы придать этому определению более действительности и ясности, из среды самой Церкви иерусалимской избрали двух почтенных мужей, Иуду и Силу, которые могли дать Церкви наставления и утверждение.

Определение апостольского собора в Иерусалиме составляет важную эпоху в истории Церкви апостольской. Первое несогласие, возникшее в христианстве, было немедленно предано общественному рассуждению и приведено в ясность; вместе с тем было признано, что это несогласие должно разрушать единство христианской церкви. Хотя в развитии Церкви между иудеями и язычниками должна была оставаться очень важная и поразительная разность по внешности, но притом должно быть сохраняемо и существенное единство церкви, основывающееся на внутреннем общении веры и жизни. Это единство независимо от внешних разностей. Пусть одни наблюдают такие внешние обряды, другие нет; но те и другие по силе общей веры в Иисуса, как Искупителя, имеют Духа Святого верным споручником их участия в царстве Божием. Впрочем, эта разность простиралась и не на одну только внешность; но, как можно было заключать из особенности иудейского взгляда на христианство, с нею соединились и другие догматические разноречия, которых теперь только не высказали и которые после, если не будут побеждены силой глубже и глубже водворяющегося Духа, восстанут тем с большей силой. Самое посредство, сколько оно ни было благоразумно, не могло уничтожить глубоко основанного раздвоения, если не уничтожится оно действием того же Духа, от которого произошло это посредство. Так как христиане, фарисейски мыслящие, издавна привыкли считать только то христианство подлинным и совершенным, единственно дающим право на обладание всеми преимуществами членов царства Божия, которое тесно соединено, сплавлено с иудейством, то меры апостольского собора были еще не совсем сильны произвести переворот в их образе Мыслей. Они могли или совсем не смотреть на определение собора иерусалимского так, как бы его вовсе не существовало, или толковать его по своему разумению и в свою пользу, то есть, соглашаясь, что наблюдение закона не поставлено в обязанность христианам из язычников; но отсюда еще не должно выводить того, чтобы язычники не делали лучше, если бы добровольно, из любви к Иегове, соблюдали весь закон. И как прежде этого собора они не стыдились ссылаться на авторитет апостолов, хотя они, как сами ясно говорят, отнюдь не давали полномочия так поступать: так могли и впоследствии делать то же и еще более: употреблять к тому местную отдаленность церквей языческих от иерусалимской.

Однако в первый раз важность апостольского посредства заставила умолкнуть крики иудаистов, и разделение было примирено. Уже впоследствии оно опять вспыхнуло (История Евангельская и Церкви Апостольской, стр. 410).