Тренч, архиеп. Дублинский.

«Чудеса Господа нашего Иисуса Христа»

Иисус Христос находился в одном из Галилейских городов, и вот, «подошел прокаженный и кланялся Ему» (). О поклонении едва ли нужно говорить, что оно означает глубокое уважение, но не предполагает еще признания Божественного характера в Том, Кому оно воздается. Просьба этого несчастного человека к Господу выражается замечательными словами — это язык простой и смиренной веры, которая готова ожидать исхода, каков бы он ни был, и, изъявив свое желание, предоставит исполнение или отказ высшей мудрости и любви: «Господи! если хочешь, можешь меня очистить» (ст. ). Здесь нет вопроса о могуществе; нет признаков неверия того просителя, который говорил: «если что можешь, сжалься над нами и помоги нам» (). «И Иисус, простерши руку, коснулся его», укрепляя и ободряя его веру, снисходя на просьбу и отвечая теми же словами, какими была выражена просьба: «хочу, очистись». И тотчас очистился от проказы» (ст. ). Это прикосновение Христа к нечистому примечательно, ибо в силу закона оно влекло за собою обрядовое осквернение. Гностики в этом несоблюдении закона Господом видели подтверждение своего учения, что закон исходил не от всеблагого Бога, а от злого начала. Им справедливо отвечает Тертуллиан, утверждаясь главным образом на глубокой мысли, заключающейся в запрещении прикасаться к лицам, по закону признанным нечистыми, то есть что мы не должны оскверняться участием в грехах других людей; а апостол Павел, переменяя обрядовое запрещение в нравственное, восклицает: «выйдите из среды их и не прикасайтесь к нечистому» (). Эти плотские запрещения были полезны для всех, пока не пришел Он, Пречистый, для Кого все было чисто, Кто был чужд скверны и заразы, Кто первый между человеками положил преграду и отразил напор зла, господствующего в мире.

И говорит ему Иисус: «смотри, никому не сказывай» (ср. ; ). Более вероятная причина запрещения — та, чтобы Его скромное служение не затруднялось неблаговременным стечением толпы, привлекаемой к Нему надеждою мирских благ (что действительно бывало, как это явствует из Евангелия: ), или в ожидании чудесных знамений, или, может быть, чтобы преждевременно не вооружить против Себя врагов молвою об Его великих делах (). Но приказание одному провозглашать, другому молчать о великом Божием благодеянии условливалось и другими, более глубокими причинами и основывалось на различном нравственном состоянии самих исцеленных. Гроций и Бенгель не без основания полагают, что это — «смотри, никому не сказывай» — должно принимать с таким ограничением, то есть пока не исполнишь Моего приказания: «пойди, покажи себя священникам и принеси дар, какой повелел Моисей, во свидетельство им». До тех пор ему надлежало молчать, дабы молва об этом не предупредила его и дабы иерусалимские священники из зависти или из желания унизить дело Господа не стали вовсе отрицать, что исцеленный страдал проказою или что действительно теперь от нее очистился. Таким образом, замечание святого Марка: «Он тотчас отослал его» объясняется тем, что Он не дозволил ему медлить и потребовал скорейшего исполнения приказания, чтобы молва о его исцелении не предупредила его. «Во свидетельство им» (ст. ), то есть по мнению некоторых, в доказательство самим пререкателям, что «Я пришел не нарушить закон, но исполнить» (). По нашему мнению, слова «во свидетельство» (ср. ; ) значат то же, что в доказательство против них, в обличение их неверия, когда Я оправдываю права Мои столь великими знамениями, такими делами, действительность которых они должны скрепить своею печатью (), принимая твой дар, а тебя самого как очищенного вновь допуская в общество. Явление исцеленного к священникам, по уставу левитов (), было нужно для того, чтобы они засвидетельствовали о действительном очищении больного, приняли от него дар и принесли очистительную жертву за него, а по исполнении всех этих обрядов, объявив его чистым, восстановили его во всех правах и преимуществах церковных и гражданских.

Касательно нарушенного прокаженным приказания хранить молчание и о том, он, «вышедши, начал провозглашать и рассказывать о происшедшем (), мнения толкователей не одинаковы. Характеристическую черту и глубокое различие между римско-католическими и протестантскими толкователями составляет то, что первые, сколько известно, все без исключения скорее похваляют, чем осуждают этих людей за неисполнение строгого и сопряженного с угрозою повеления Христа никому не разглашать о полученном ими даре, и что учители той Церкви видят в этом непослушании неудержимое излияние благодарных сердец, что, в сущности, должно считаться не грехом, а заслугой. Некоторые из древних, например Феофилакт, не обинуясь утверждают, что эти люди вовсе не были ослушниками, разглашая о чуде, что Христос вовсе не имел намерения обязать их заповедию молчания, но предписал ее по Своему смирению и не оскорбился их непослушанием. Что касается до толкователей протестантских, для которых слово Божие есть безусловное правило и закон и которые не допускают поклонения Богу посредством самопроизвольных дел, а следуют образцу, им указанному, то все они считают, что повиновение лучше жертвы, хотя бы жертва предназначалась для особенного чествования Божия (). Потому разглашение чуда вопреки повелению Христа они считают недостатком в вере ослушников, виною, которую нельзя оправдать, хотя и признают, что она истекает из благодарного сердца.