2 января 1787 года в столице Российской империи городе Санкт-Петербурге царило необычайное оживление. К Зимнему дворцу вереницей подъезжали кареты и крытые возки, один роскошнее другого. Все они были устланы коврами и медвежьими шкурами, возницы щеголяли в нарядных тулупах, подпоясанных золотыми и алыми кушаками.

Уже вся площадь перед дворцом была запружена повозками, а со стороны Адмиралтейства подъезжали все новые. Толпившийся на площади народ, кто знал арифметику, пробовал их сосчитать, но ни одному не удалось: доходили до сотни, а потом сбивались.

– Да их вовсе не счесть! – раздавались восхищенные голоса. – Сотни две, наверно, будет! А какие сани все знатные, кучера какие важные!

Из дворца выносили и укладывали в повозки различную утварь: сундуки с одеждой и обувью, тулупы, корзины с дорогой царской посудой, провизией, винами. Слуги суетились вокруг экипажей, сновали из дворца к поезду и обратно, словно муравьи вокруг своего муравейника.

Собравшийся народ дивился на происходящее и высказывал предположения. Одни говорили, что это государыня отправляет своего верного слугу светлейшего князя Потемкина воевать турецкие земли до самой Индии и далее, до Китая. Другие, более знающие, указывали, что тут не Потемкин, что светлейшего князя в Петербурге и вовсе нет, что тут, верно, сама государыня в дорогу собралась. В качестве доказательства указывали на самую большую карету, стоявшую прямо перед парадными дверями дворца. Карета эта внушала изумление как своими размерами (она вмещала до двенадцати пассажиров и походила на небольшой дом на колесах), так и роскошью убранства – вся она сверкала золотом. Везти этот чудо-экипаж должны были 40 лошадей, запряженных попарно.

– Это беспременно государыни-императрицы карета, – уверенно говорил один купец почтенного вида. – В эфтой самой карете она о прошлый год в Москву ездила, а допрежь того – в Вильну.

Конец досужим разговорам положил отставной солдат, водивший знакомство с кухаркой с дворцовой кухни. Он и возвестил народу верную новость о происходящем. Оказалось, что карета перед дворцом точно должна везти государыню, но не в Москву, а в далекую страну Крым. Тот Крым, как слышно, находится далеко за краем земли, и живут там одни татары и прочие нехристианские народы, и всяких чудес там много.

Сведения, полученные от дворцовой кухарки, были недалеки от истины. Действительно поезд, так поразивший жителей столицы, должен был везти императрицу Екатерину Алексеевну в длительный вояж по вновь присоединенным к России землям. Предполагалось посетить, во-первых, Малороссию с древним Киевом, затем Новороссию, с только что основанными новыми городами Екатеринослав и Херсон, и наконец – Крым. Поездка предполагалась небывалая по своему размаху: в ней должно было принять участие свыше трех тысяч человек. В их числе был император австрийский Иосиф II, три иноземных посла – немецкий граф Кобенцель, английский Фитцгерберт и французский граф Сегюр – и множество вельмож, в числе которых был принц де Линь.

Наконец, уже к середине дня, приготовления были закончены. Екатерина вышла из дворца, приветствуемая подданными, и села в свою карету – ту самую, в которую были запряжены 40 лошадей. Вместе с ее величеством в карету, по ее приглашению, сели фрейлины Анна Протасова и Варвара Пассек, а также некий иноземный гость, решительно никому из приближенных императрицы не известный. Первые возки тронулись по Невскому проспекту, свернули затем на Садовую, а потом на царскосельскую дорогу. Вскоре вслед за первыми экипажами пустилась в путь и величественная карета, в которой ехала императрица. А затем уже тронулись и остальные кареты, возки и брички. Передние уже давно скрылись из виду, а последние все еще не тронулись от дворца. И это было немудрено – ведь всего вместе с императрицей в путешествие отправились три тысячи человек!

Особую часть императорского каравана составляли возки с иностранными гостями. Выше уже упоминались послы Англии, Франции, Священной Римской империи. Но были иностранцы и помимо них. Один возок занимали гости совсем уж экзотические. Это были путешественники, прибывшие из далекой Америки, из только что возникшего нового государства под названием Северо-Американские Штаты. Гостей было трое: крупный землевладелец и сенатор Колин Корнер, инженер и банкир Джордж Френдли и художник Джон Польюш. Иностранцы эти появились в Петербурге недавно, в конце прошлого года. Представили грамоты от американского конгресса, а на словах сообщили, что прибыли для изучения жизни в далекой России. Это изучение иностранным гостям должно было облегчить то обстоятельство, что все трое недурно изъяснялись по-русски. Как объяснили сами американцы, так произошло потому, что их предки были русские старообрядцы, выехавшие за пределы отечества еще при императоре Петре Алексеевиче. Императрица, которая любила все экзотическое, немедля пригласила заокеанских гостей принять участие в намечаемом вояже в загадочную Тавриду. Была еще одна причина, по которой она, пожалуй, даже обрадовалась появлению посланников из дикой Северной Америки. Этой причиной была болезненная реакция английского посланника сэра Алена Фитцгерберта, та гримаса, с которой он встретил сообщение о появлении гостей из Америки. Гримаса англичанина была вполне понятна: Великобритания только что с позором проиграла войну плохо обученным и кое-как вооруженным фермерам и рыболовам, составлявшим основное население американских колоний, и вынуждена была примириться с потерей заокеанских владений, так что всякое напоминание о том позоре было англичанам крайне неприятно. А Екатерина, внешне того не показывая, в душе потешалась над послом его величества короля Георга III. Она давно тяготилась своей зависимостью от английского двора. Эта зависимость была связана с тем, что Екатерина непрерывно, еще до прихода к власти, получала от английских послов большие суммы. Только от посла Уильямса 94 тысячи рублей золотом получила и вынуждена была выдать о том долговые расписки. И потом еще брала деньги. Властолюбивой Екатерине эта зависимость была крайне тягостна, и она была рада, что англичане получат афронт. Поэтому не просто включила заокеанских гостей в состав своего поезда, но и пригласила одного из американцев, а именно инженера Джорджа Френдли, в свою карету. Английского посла не пригласила, а американца пригласила. Именно он сейчас сидел на мягких подушках рядом с императрицей.

Инженер ей очень понравился: высокий, симпатичный, взгляд имеет прямой, открытый. Настоящий мужчина! Екатерина всегда ценила таких. Редко бывает, чтобы в мужчине сочетались такие качества, как красота, ум и характер. Что-то одно обязательно выпадает из набора. Она много об этом думала и кое-что из этих раздумий доверила бумаге – написала об этом в своих «Записках», вставила в сочиняемые пьесы.

Ей к этому времени исполнилось уже 57 лет. Возраст немалый, что и говорить! И он, к сожалению, оставил свои следы на ее теле: императрица в последние годы заметно располнела, на лице, несмотря на усилия гримеров, все заметней проступали морщины. У большинства женщин в таком возрасте все женское обычно угасает. Да что там у большинства – у всех угасает. Но урожденная принцесса София Августа Ангальт-Цербстская, ставшая в 1762 году русской императрицей Екатериной, была устроена иначе, не так, как все. Гормоны в ней продолжали бурлить, и она по-прежнему испытывала неодолимую тягу к мужчинам. Особенно к мужчинам статным и красивым. Причем надо заметить, что тяга эта была не чисто телесной, отнюдь. Напрасно недоброжелатели приписывали Екатерине чисто животную страсть и распространяли о ней отвратительные слухи. Она не могла разделить ложе с любовником, будь он хоть раскрасавцем, если не испытывала к нему сердечной склонности, хотя бы небольшой.

В данное время любовником императрицы являлся юный Александр Дмитриев-Мамонов, адъютант Потемкина и его дальний родственник. Однако в их отношениях уже наметились признаки охлаждения. Поэтому Екатерина глядела на заморского гостя с особенным интересом. Это было бы так необычно – сделать своим фаворитом, хотя бы на время, человека из далекой, дикой страны!

– Вы, господин Френдли, обязательно должны мне рассказать о ваших краях, – сказала императрица, как только они сели в карету. – Я слышала ужасные истории! Там полно дикарей, которые сдирают с людей кожу. Как же вы там живете? Но прежде чем вы начнете рассказывать, давайте условимся, как мне вас называть. «Господин Френдли» – это неудобно, а ваше имя я никак не могу выговорить.

– Согласен, ваше величество, такое обращение слишком официально, – ответил американец. – Мое имя Джордж звучит по-русски как Георгий или же Игорь. Можете называть меня так.

– Отлично, я буду звать вас Жорж. Ну, Жорж, давайте, расскажите мне об этих ваших индейцах!

– Вы ведь видели индейцев, господин Френдли? – добавила и свой вопрос фрейлина Екатерины, красавица Варвара Пассек.

– Да, я видел их неоднократно, сударыня, – учтиво поклонился молодой девушке инженер. – Нельзя жить в Америке и не увидеть ее коренных обитателей. Извольте, я расскажу вам, ваше величество, и вашим спутницам о том, чему сам был свидетелем.

И красавец Жорж Френдли стал рассказывать об индейцах, о том, какие они замечательные охотники, об их умении подкрадываться к логову зверя – а равно и к поселкам белых поселенцев, – а также о схватках с дикарями, в которых он участвовал. То и дело в его рассказе мелькали такие экзотические слова, как «томагавки», «мокасины», «скальпы», «апачи» и «сиу». Упомянул он и своего друга, некоего Фенимора Купера – по словам Жоржа Френдли, это был крупный специалист по индейцам. Поведав об обычаях краснокожих, инженер перешел к истории их нападений на колонистов. Он рассказывал о том, как отряды поселенцев постепенно продвигались в глубь континента и как индейцы нападали на караваны и беспощадно истребляли всех, кто там находился. Описал стада бизонов, пасшихся на необозримых просторах прерий, и многое другое.

Инженер оказался превосходным рассказчиком. Его царственная слушательница, равно как и ее спутницы, за рассказом не заметили, как и где они проезжали, как проходило время. Никакие неровности дороги им не мешали, карета шла плавно. Впрочем, никаких неровностей и не могло быть – еще осенью, когда стало известно и готовящейся экспедиции на юг и был намечен маршрут, губернаторы бросили все силы на приведение в порядок дорог по пути следования царского каравана.

За рассказом Екатерина и ее фрейлины и не заметили, как стемнело. Опомнились они лишь тогда, когда по сторонам замелькали огни и показались какие-то постройки.

– Ах, да ведь это уже Луга! – воскликнула императрица, выглянув в окно. – Выходит, мы проехали свыше 150 верст и даже не заметили этого! Это все вы, Жорж, с вашими рассказами! – сказала она, повернувшись к американцу, и притворно нахмурилась. Но, заметив растерянность на красивом лице заокеанского инженера, тут же рассмеялась и заявила: – Впрочем, я на вас нисколько не сержусь. Наоборот, я вам весьма признательна, поскольку вы избавили меня от дорожной скуки.

– Я тоже весьма признателен вашему величеству, – сказал инженер. – Вы – прекрасная слушательница. Но я намерен в ходе этой поездки не только рассказывать, но и слушать. Даже слушать более, чем говорить. И я надеюсь, что ваше величество расскажет о том, что меня интересует.

– Что же интересует гостя из страны индейцев?

– Говорят, что Россия при вашем правлении достигла поразительных успехов. И мы, американцы, хотели бы узнать, как вам это удалось. Получить своего рода уроки управления.

– Что ж, желание похвальное, – сказала Екатерина. Видно было, что слова заокеанского гостя пришлись ей по сердцу. – Я дам вам такие уроки.

«А может… может, и ты мне дашь кое-какие уроки, милый юноша, – подумала она про себя. – Не сейчас, конечно. Позже. Может, в Крыму, а может, на обратном пути».

– А еще хотелось бы знать, – продолжал Жорж Френдли, – как вам, ваше величество, удается справляться с врагами, которые неизбежно случаются у всякой власти. Вот вы затеяли столь долгое путешествие, во время которого ваша жизнь может подвергаться опасности. И как вижу, ничего не боитесь?

– Мне нечего бояться, – величественно ответила Екатерина. – Моя лучшая защита – любовь моих подданных.

Тут карета остановилась, и в дверь почтительно просунулся адъютант императрицы граф Салтыков.

– Ваше величество, мы прибыли в Лугу, – сообщил он. – Его превосходительство Яков Александрович Брюс, главнокомандующий в Санкт-Петербурге и Петербургской губернии, прибыл, чтобы вас лично приветствовать. Прикажете допустить?

– Что ж, – сказала она, повернувшись к адъютанту. – Скажи генералу, пусть подойдет.