Глава 9
Величайшее в мире шоу мускулов

Как Мистер Олимпия, я был трехкратным победителем мирового первенства, о котором девяносто девять процентов американцев даже не слышали. Мало того, что представление о культуризме как виде спорта оставалось туманным; если среднего американца спрашивали, что ему известно о культуристах, в ответ можно было услышать только одни отрицательные суждения:

— Этим ребятам мышцы только мешают. У них начисто отсутствует координация движений, и они даже не могут завязать шнурки.

— Все это превратится в жир, и они умрут молодыми.

— Они все до одного страдают комплексом неполноценности.

— У них не все дома.

— Они влюблены в самих себя.

— Они поголовно гомосексуалисты.

Все аспекты этого образа были плохи. Один журналист сказал, что этот вид спорта продвигать так же трудно, как борьбу карликов.

Действительно, культуристы во время тренировок наблюдают за собой в зеркало. Для нас зеркало — это важный инструмент, такой же, как и для балерин. Нужно быть своим собственным тренером. Например, выполняя повороты с гирями, необходимо следить за тем, чтобы одна рука точно следовала за другой.

Культуризм как вид спорта был задвинут так далеко, что, можно сказать, вообще не существовал. Для меня культуризм был чем-то настолько американским, что я не переставал удивляться, когда у меня спрашивали, чем я занимаюсь. «Вы борец? — спрашивали меня. — Какое у вас тело! Нет, нет, знаю, вы футболист, правильно?» Люди называли все, кроме культуризма.

На самом деле больше всего зрителей наши выступления собирали в странах третьего мира. Посмотреть показательные выступления в Индии пришли двадцать пять тысяч зрителей, а в Южной Африке они собрали десять тысяч. Культуризм был одним из самых зрелищных видов спорта на Ближнем Востоке. Поворотный момент в карьере Джо Уайдера наступил в 1970 году, когда международное сообщество наконец официально признало культуризм как вид спорта. Отныне программы подготовки культуристов получили право на государственную поддержку в тех странах, где спортсмены спонсируются государством.

Но я провел в Соединенных Штатах уже четыре года, и по сути своей за все это время ничего не изменилось. Во всех крупных городах по-прежнему был один или два тренажерных зала, где занимались культуристы. Крупнейшие состязания не собирали больше четырех-пяти тысяч зрителей.

Мне это не давало покоя, поскольку я мечтал о процветании культуризма, хотел, чтобы не только импресарио, но и спортсмены зарабатывали хорошие деньги. Мне также казалось очень важным, чтобы те миллионы, которые когда-нибудь увидят фильмы с моим участием, знали, откуда у меня такие мышцы и что это значит — быть Мистером Вселенная, Мистером Олимпия и Мистером Земля. Так что предстояла большая просветительская работа. Чем более популярным становился этот вид спорта, тем больше у меня было шансов стать видной фигурой. Скажем, полузащитнику футбольной команды «Нью-Йорк джетс» Джо Намату не составляло труда попасть в кино и рекламу. В ведущих видах спорта, таких как американский футбол, бейсбол, баскетбол, теннис, звезды просто позируют перед фотокорреспондентом, получая за это большие деньги. Я понимал, что со мной такого никогда не будет. Мне нужно было добиться большего. Я хотел развивать культуризм, чтобы как можно больше людей занимались этим видом спорта, но также и чтобы это благоприятно сказалось на моей карьере.

Однако Джо Уайдер во многих отношениях был упрямым. Он даже не собирался пробовать расширить свою аудиторию за рамки поклонников культуризма и пятнадцатилетних юнцов — какие бы доводы я ни приводил.

— Это же комиксы! — насмешливо говорил я про его журналы. — «Как Арнольд затерроризировал свои бедренные мышцы», «Вот говорят бицепсы Джо»… Откуда все эти глупые заголовки?

— Это увеличивает тираж, — отвечал Джо.

Его подход заключался в том, чтобы обеспечивать постоянный набор продукции и при любой возможности расширять рынок сбыта по всему миру. Возможно, это было правильно, потому что его бизнес разрастался. Но я понимал, что если начну продвигать культуризм новой аудитории, то найду свой собственный путь.

Осенью 1972 года, остановившись по дороге в Европу в Нью-Йорке, я встретил двух человек, которые помогли мне найти то, что я искал: Джорджа Батлера и Чарльза Гейнса. Батлер был фотограф, а Гейнс — журналист, и они работали на журнал «Лайф». Они должны были осветить состязания за титул Мистер Вселенная, которые Джо Уайдер устраивал в Ираке, и им посоветовали побеседовать со мной, чтобы узнать изнанку культуризма.

Я не мог поверить своему счастью. Впервые мне предстояло встретиться с журналистами, не связанными с миром культуризма. Они имели доступ к миллионной аудитории тех, кто никогда не слышал об этом виде спорта. И Батлер, и Гейнс были примерно одних лет со мною, и мы сразу же наладили отношения. Гейнс уже кое-что понимал в культуризме; как выяснилось, он только что написал роман под названием «Оставайся голодным», сюжет которого был завязан на тренажерном зале в Алабаме. Книга стала бестселлером. Летом этого года вдвоем с Батлером Гейнс подготовил материал для журнала «Спортс иллюстрейтед» о состязаниях за титул Мистер Восточное побережье, проводившихся в городке Маунт-Холиоук, штат Массачусетс. И они уже поговаривали о том, чтобы после статьи для «Лайфа» продолжить эту тему и написать книгу. Гейнс и Батлер понимали, что эта увлекательная тема остается неизвестной большинству американцев.

Я не собирался отправляться в Багдад, но предложил Гейнсу и Батлеру, что если у них возникнет желание поближе познакомиться с культуризмом в Калифорнии, я с удовольствием им помогу. Два месяца спустя они сидели в гостиной у меня дома в Санта-Монике и разговаривали с Джо Уайдером. Я представил их друг другу, и сперва встреча проходила в обстановке конфронтации. Гости произвели впечатление двух самоуверенных молодых парней, возомнивших, что они все знают, хотя Чарльз был связан с культуризмом всего года три-четыре, а Джордж — и того меньше. Они с ходу пристали к Джо с вопросами, почему он не продвигает спорт в том или ином направлении, почему не приглашает в качестве спонсоров крупные компании, и так далее. Почему Джо не договорился с телекомпанией Эй-би-си о том, чтобы та освещала состязания культуристов в своей передаче «Разноликий мир спорта»? Почему у него нет профессиональных специалистов по рекламе? Я видел, что Джо отнесся к ним как к полным невеждам. Они были в культуризме посторонними, не понимали особенностей этого спорта, не догадывались, как мучительно трудно заручиться поддержкой крупных компаний. Нельзя было просто щелкнуть пальцами и сказать: «А вот вам культуризм!», и сразу же уравнять этот вид спорта с теннисом, бейсболом или гольфом.

Однако постепенно разговор стал позитивным. Уайдер пригласил журналистов на следующий день посетить его штаб-квартиру в долине Сан-Фернандо, чтобы посмотреть на то, как он работает. Это явилось началом выхода культуризма из тени. Наверное, сперва Джо приходилось очень нелегко. Он старался привыкнуть к тому вниманию, которое теперь уделялось культуризму, избавиться от ощущения, будто у него пытаются отобрать дело всей его жизни и украсть его спортсменов. Думаю, тут у него были определенные страхи. Но постепенно Джо оценил взгляд на культуризм со стороны. Вскоре фотографии Батлера и статьи Гейнса уже печатались в его журналах.

Я же находился точно посередине. Я видел все с обеих сторон и радовался такому развитию событий, поскольку понимал, что культуризму необходима свежая кровь. Я гадал, смогу ли, сотрудничая с Батлером и Гейнсом, приобрести необходимый поступательный момент, чтобы создать новый образ культуризма в глазах широкой публики.

В последующие месяцы книга, задуманная Гейнсом и Батлером, начала постепенно принимать очертания. Проводя исследования для работы над своей «Качая железо: культуризм как искусство и спорт», Джордж и Чарльз стали своими людьми в клубе Голда. Веселые и общительные, они привнесли совершенно новое измерение в застоявшуюся среду завсегдатаев тренажерных залов. Чарльз Гейнс, привлекательный, уверенный в себе парень, был выходцем из богатой семьи из Бирмингема, штат Алабама, где его отец, влиятельный бизнесмен, со своими друзьями был душой местного клуба. Чарльз провел бурную молодость, бросил колледж и какое-то время путешествовал автостопом по стране. Он не переставал повторять, что именно знакомство с культуризмом помогло ему угомониться. Чарльз завершил прерванную учебу и стал учителем. К моменту нашего знакомства он жил в Новой Англии вместе со своей женой-художницей.

Чарльз уже давно пришел к выводу, что существует множество увлекательных видов спорта, не получающих должного освещения: не только культуризм, но и скалолазание и катание на лыжах по ледникам. Он обладал неплохой физической подготовкой, поэтому все испробовал сам, а затем описывал свои ощущения. Так, Чарльз рассказал о том, что испытал, занимаясь тяжелой атлетикой, когда всего через месяц смог выжать лежа штангу на тридцать фунтов тяжелее, чем до начала тренировок.

Джордж Бенсон производил еще более экзотическое впечатление. Родившись в Великобритании, он рос на Ямайке, в Кении, Сомали и Уэльсе. Его отец, приверженец старых английских традиций, придерживался самых строгих правил. Джордж рассказывал нам жуткие истории про свое детство, прошедшее в обстановке железной дисциплины. Правда, однажды, когда он еще был совсем маленьким, они с матерью какое-то время жили на Карибском море, а отец был где-то в отъезде. Когда Джордж стал постарше, его отдали в частный пансион. Затем он переехал в Гротон, где учился в Университете штата Северная Каролина и колледже Холлинса. Джордж окончил учебу, имея миллион связей в нью-йоркском свете.

Возможно, благодаря своему воспитанию Бенсон производил впечатление человека холодного и даже высокомерного. Он почти никогда ни на что не жаловался. За плечом у него всегда висела сумка с фотоаппаратом и дневником, в который он делал записи двадцать четыре часа в сутки. Мне это казалось напускным, словно Джордж подражал Эрнсту Хемингуэю или какому-то знаменитому исследователю.

Однако на самом деле Бенсон был именно тем, что требовалось культуризму, чтобы выковать свой новый образ. Он умел фотографировать так, что люди, увидев его снимки, восклицали: «Ого, это же просто потрясно, смотрите!» Джордж не фотографировал профессиональные позы, которые мало интересовали рядового читателя; вместо этого он делал снимок, на котором культурист выглядел маленьким человечком на фоне огромного американского флага. Или же он запечатлевал восторженные лица девушек из Маунт-Холиоука, наблюдающих за соревнованиями культуристов. Братья Уайдеры ни до чего подобного не додумались.

Джордж умел делать из ничего конфетку. Или, возможно, это казалось ничем мне, потому что я видел все это каждый день и был его частью, в то время как для Джорджа это действительно было что-то. Однажды, проработав с фотоаппаратом целый день в клубе Голда, Джордж спросил у меня:

— Как тебе удается так быстро проходить по залу и никого не задевать?

Для меня ответ был очевиден: если кто-то оказывается на пути, его нужно обойти! Зачем толкаться? Однако Джордж увидел тут нечто большее. Несколько недель спустя я услышал, как он за ужином рассказывал об этом своим друзьям-интеллектуалам: «Когда мы с Чарльзом пришли в тренажерный зал, то принялись очень внимательно наблюдать за тем, как движутся эти люди. И, поверите ли вы, за четыре часа, проведенных там, мы ни разу не увидели, чтобы один из этих огромных культуристов столкнулся с другим! Даже несмотря на то, что там было многолюдно, снаряжения много, свободного места не хватает, никто не сталкивался между собой. Они просто обходили друг друга, грациозно, словно львы в клетке».

Друзья заворожено слушали его.

— Ого, они не натыкались друг на друга?

— Ни разу. А вот вам еще один потрясающий момент. У Арнольда во время тренировок на лице абсолютно никогда не бывает злого выражения. Он постоянно улыбается. Я хочу сказать, задумайтесь над этим. Какие мысли должны быть у него в голове? Что такое ему известно о будущем, если он постоянно улыбается?

И я подумал: «Это же просто блестяще! Сам я ни за что не смог бы это так сформулировать. Я только сказал бы, что мне доставляет удовольствие заниматься в тренажерном зале, поскольку каждое упражнение приближает меня к моей цели». Но Джордж выразил все так, он создал такой образ, подвел такую психологию, что я в очередной раз отметил, как же мастерски он умеет показывать товар лицом.

Обратив внимание на то, что я человек веселый и люблю встречаться с новыми людьми, Джордж стал таскать меня с собой по всему Нью-Йорку. Я знакомился с модельерами, наследницами огромных состояний и теми, кто снимает фильмы про искусство. Он просто обожал сталкивать разные миры. Как-то раз он познакомился с человеком, издававшим журнал для пожарных. «Вот где будущее журналистики, — рассказывал он после этого всем, — в специальных изданиях, предназначенных для пожарных, сотрудников правоохранительных органов, водопроводчиков или военных». Джордж правильно предвосхитил пути развития журналистики.

Помимо увлечения фотографией, Бенсон также лелеял мечту проявить себя в кино и с готовностью ухватился за мысль показать меня на экране. Он отснял несколько короткометражных лент о том, как я тренируюсь, занимаюсь в колледже и просто общаюсь с другими людьми, а затем показывал их своим знакомым и говорил: «По-моему, было бы весьма интересно снять этого парня в кино». Джордж даже попытался найти деньги на документальный фильм о культуризме, который должен был бы развить успех книги.

Тем временем Чарльз Гейнс обзаводился друзьями в Голливуде. Он познакомил меня с Бобом Рейфелсоном, режиссером, снявшим «Пять легких пьес», который купил права на экранизацию его книги «Оставайся голодным». Работая с Джорджем над их совместным проектом «Качая железо», Чарльз параллельно начал вместе с Рейфелсоном писать сценарий. Я познакомился с последним, когда Чарльз привел его на Винес-Бич, посмотреть, как я занимаюсь. Боб захватил с собой свою жену Тоби, и та пришла в восторг и сделала кучу фотографий, как мы с Франко упражняемся.

Знакомство с Бобом Рейфелсоном резко подняло меня на совершенно новую орбиту. За Бобом последовали другие представители «нового Голливуда»: актер Джек Николсон, режиссер Роман Полански, который работал в то время над «Китайским кварталом», а также актеры Деннис Хоппер и Питер Фонда, только что снявшиеся в фильме «Беспечный ездок», продюсером которого был Берт Шнайдер, работавший вместе с Бобом Рейфелсоном.

Гейнс и Батлер давили на Рейфелсона, чтобы он пригласил в «Оставайся голодным» меня на главную роль культуриста по имени Джо Санто. Рейфелсон еще не определился с выбором, но я прекрасно помню, как однажды вечером в начале 1974 года я сидел у него дома, завороженно слушая его слова о том, что будет значить для меня этот фильм. «Я хочу, чтобы ты понял, что если мы снимем этот фильм, твоя жизнь кардинально переменится. Вспомни, что произошло с Джеком, после того как он снялся в „Пяти легких пьесах“. Вспомни, что произошло с Деннисом Хоппером и Питером Фондой, после того как они снялись в „Беспечном ездоке“. Они в одночасье стали суперзвездами! У меня чутье подбирать людей, так что когда мы снимем этот фильм, твоя жизнь изменится. Отныне всюду, куда бы ты ни пошел, тебя будут узнавать на улицах».

Разумеется, я был оглушен его словами. Один из самых блистательных голливудских режиссеров собирался сделать из меня кинозвезду! А тем временем Барбара сидела рядом со мной, уставившись в пустоту. Я буквально чувствовал ход ее мыслей. Как будущий успех отразится на мне и на наших отношениях? Карьера увлекала меня прочь от Барбары, которая хотела, чтобы я отошел от бурной жизни, женился на ней и открыл магазин товаров для здорового образа жизни. Она видела надвигающуюся бурю.

Конечно, предчувствие ее не подвело. Все мои мысли были только о том, как тренироваться и сниматься в кино и как добиться того, чтобы Рейфелсон пригласил меня на роль, а вовсе не о том, как жениться и завести семью. Однако после ухода Боба я постарался, как мог, успокоить Барбару и попросил ее не обращать внимания на его слова: это подавала свой голос марихуана.

Я был в восторге от того, что оказался окружен облаком знаменитостей. Дом Николсона на Малхолланд-драйв был расположен по соседству с особняками Полански, Уоррена Битти и Марлона Брандо. Они приглашали к себе на вечеринки меня и других культуристов, а иногда сами заглядывали ко мне, когда я готовил барбекю в маленьком внутреннем дворике. Мы шумно веселились, а соседи, проходя мимо по улице, не могли поверить своим глазам, встречая всех этих звезд. Но в то же время я постоянно напоминал себе, что ни в коем случае нельзя терять голову. Я лишь прикоснулся к самому краешку этого мира. Пока что я оставался не более чем поклонником этих людей.

Я столкнулся с совершенно незнакомым миром. Мне было интересно общаться со знаменитостями, наблюдать за ними, смотреть, как они ведут дела и принимают решения, слушать их рассказы про съемки новых фильмов или строительство новых особняков, про девочек. Я много спрашивал про актерское мастерство, про то, какой нужно знать секрет, чтобы добиться успеха на сцене. Разумеется, Николсон и Битти выступали ярыми сторонниками методического подхода к актерскому ремеслу. Они рассказывали о том, как готовились к съемкам, как долго репетировали свою роль и как им удавалось вживаться в образ и импровизировать. Джек как раз снимался в «Пролетая над гнездом кукушки» и описывал, какая это сложная задача — играть роль пациента психиатрической больницы. В то же время Полански, снявший «Китайский квартал» с Николсоном в главной роли, объяснял различия между съемками фильма в Голливуде и съемками в Европе: Америка предоставляла неизмеримо больше возможностей, но здесь кино было более формальным и менее артистичным. Все эти люди были страстно влюблены в свою профессию.

Я мечтал, что когда-нибудь мне представится шанс сняться вместе с ними, в эпизодической роли. Но в первую очередь я думал: «Как это здорово для продвижения культуризма, что теперь все эти люди признаю́т этот спорт».

Моей карьере в Голливуде так и не суждено было бы осуществиться, если бы не цепочка событий, которая началась с того, что мы с Франко в то лето устраивали состязания по культуризму в Лос-Анджелесе. Я по-прежнему был сосредоточен на том, чтобы сделать культуризм популярным видом спорта. Меня бесконечно огорчало то, что широкая публика до сих пор почти ничего не знала о культуризме. Такое положение дел казалось мне совершенно неправильным: посудите сами, ну что нам было скрывать? Люди жаловались, что журналисты пишут о культуризме исключительно в негативном тоне, публикуя самые нелепые вещи. Что ж, это действительно было так, но кто из нас общался с прессой? Кто-нибудь хоть раз сел и подробно объяснил, чем мы занимаемся? Поэтому мы с Франко решили, что если культуризму в Лос-Анджелесе и суждено вырваться из своей тесной раковины, мы должны взять это дело в свои руки. Мы взяли в аренду большой зал в центре города и договорились о правах проведения первенства за титул Мистер Интернэшнл 1974 года.

Определенные признаки указывали на то, что момент выбран подходящий. Многие актеры начали заниматься в клубе Голда. Гэри Бьюзи приходил регулярно. Айзек Хейс, получивший премию «Оскар» за музыку к фильму «Шахта», каждый вечер приезжал на тренировки в своем «Роллс-Ройсе». До тех пор на людях занимались только те актеры, которые лишь укрепляли представление о культуризме как о спорте для гомосексуалистов. Такие актеры, как Клинт Иствуд и Чарльз Бронсон, обладали впечатляющей мускулатурой и потрясающе смотрелись на экране. Разумеется, они тоже работали над своим телом, но только приватно. А когда кто-нибудь хвалил их мышцы, они скромно отвечали: «Я таким родился». Однако такое положение дел начинало меняться, и силовые упражнения приобретали все большую популярность.

Другим позитивным сдвигом явилось то, что в клуб Голда стало приходить все больше женщин — и не просто поглазеть на парней, но и спросить о занятиях. Вначале женщины до тренировок не допускались. Для Джо Голда было бы очень непросто осуществить это с практической стороны, поскольку в зале были лишь одна туалетная комната и одна душевая. Однако главная проблема заключалась в том, что ребята еще не были к этому готовы. Культуризм оставался сугубо мужским миром. Меньше всего спортсмену во время тренировок хотелось следить за тем, как бы чего-нибудь не сказать вслух. В тренажерном зале постоянно звучали отборные ругательства и другие крепкие мужские выражения. Я посоветовал Джо разрешить женщинам заниматься в клубе. Преимущества этого я видел еще в Мюнхене: присутствие женщин заставляло ребят заниматься более напряженно, хоть при этом и приходилось следить за своим языком.

Среди женщин, просивших разрешить им заниматься, было много сестер и подруг культуристов. Также в клуб обращались девушки, которые уже занимались силовыми упражнениями на пляже. Если какой-нибудь женщине требовалось сдать нормативы по физической подготовке — скажем, чтобы устроиться на работу в полицию или в пожарную службу, — Джо всегда в виде исключения давал ей разрешение. Он говорил: «Приходите в семь утра, когда народу здесь совсем мало, и тогда вы сможете позаниматься. Будьте моей гостьей, платы я с вас не возьму».

Джо Голд никогда не принимал решения, предварительно не получив одобрения со стороны культуристов. Нужно ли в зале радио? Следует ли застелить пол ковролином? Или же это разрушит эффект подземелья? Его клуб был предназначен для тех, кто приходил заниматься, а не проводить время. Мы вели бесконечные споры по поводу того, можно ли допустить женщин до тренировок. В конце концов, мы решили расширить членство, но только для самых целеустремленных женщин, которым предстояло предварительно подписать примерно следующее обязательство: «Мы понимаем, что здесь звучит грубая речь, мы понимаем, что на ногу может упасть штанга или гантель, мы понимаем, что здесь можно получить травму, мы понимаем, что туалет и душевая одни и нам придется пользоваться туалетом и душевой на пляже». Я хотел, чтобы культуризм полностью открылся для женщин, чтобы проводились женские первенства. По крайней мере, это было началом; чувствовалось, что интерес к культуризму растет.

И все же мы считали, что состязания по культуризму собирают недостаточно много зрителей — все те же пятьсот или тысячу человек. При этом их организация оставляла желать лучшего: то не играет музыка, то нет ведущего, то свет дерьмовый… Никто не встречал участников в аэропорту. Все было плохо. Правда, случались исключения вроде первенства Мистер Мир в Коламбусе или Мистер Вселенная в Лондоне, однако в основном состязания проводились на дилетантском уровне. Мы с Франко составили список всего, что на наш взгляд следовало исправить, и начали искать тех, кто мог бы нам тут посодействовать.

Мы запланировали состязания на 17 августа. Наш выбор остановился на отличном зрительном зале «Эмбасси одиториум» на 2300 мест, расположенном в центре Лос-Анджелеса. Далее мы пригласили специалиста по рекламе. Это была Шелли Селовер, чей офис находился здесь, в Венисе. Сомневаюсь, что до того, как мы с Франко впервые пришли к ней, она вообще слышала о культуризме. Но, задав кучу вопросов и выслушав наши ответы, Шелли согласилась взяться за дело. «Я обязательно что-нибудь придумаю», — сказала она, и в ее голосе прозвучала уверенность.

Первым делом Шелли свела нас с журналистом Диком Джонстоном, ветераном журнала «Спортс иллюстрейтед», который прилетел с Гавайских островов, чтобы познакомиться с нашим видом спорта. Шелли подробно проинструктировала нас перед встречей. «Дик хочет показать своему главному редактору, что культуристы — это спортсмены, серьезные спортсмены, и подготовить большой материал, — сказала она. — Как, по-вашему, вы сможете ему в этом помочь?» Поэтому я отправился на интервью, заготовив всевозможные примеры того, как вот этот спортсмен, если бы не занялся культуризмом, стал бы звездой бейсбола, а из того получился бы отличный боксер. Они все равно остались бы в спорте, но так получилось, что их страстью был культуризм, и именно в нем они, по их мнению, смогли наиболее полно раскрыть свой потенциал. Такой подход Дику Джонстону понравился, и мы договорились, что он еще вернется к этой теме.

Мы с Франко крутились как белки в колесе, подготавливая состязания. Мы понимали, что нам не удастся свести концы с концами только за счет продажи билетов. Нам предстояло оплатить авиаперелет участников, прибывающих со всего мира, мы должны были заплатить судьям, мы должны были оплатить аренду зала, а также рекламу. Поэтому мы стали искать спонсоров. Айзек Хейс предложил поговорить со своим другом, великим боксером «Шугаром» Реем Робинсоном, директором благотворительного фонда. «Он согласится, — заверил меня Хейс. — Его фонд в первую очередь предназначен для неудачников, понимаете? Рей дает деньги подросткам и национальным меньшинствам. Так что ты просто должен будешь объяснить ему, что как австриец в Калифорнии, занимающийся культуризмом, ты принадлежишь к национальному меньшинству». Нам с Франко показалось забавным то, что нас причислили к национальным меньшинствам. И я испытал восторженное возбуждение — я не забыл, как в детстве, затаив дыхание, смотрел кинохронику поединков Робинсона. К 1974 году он уже больше десяти лет как ушел из большого спорта.

Когда мы приехали в его фонд, в приемной ждало много людей. Я подумал, как же здорово, что он, бывший чемпион, тратит свое время на работу фонда.

Наконец подошла наша очередь. Шугар провел нас к себе в кабинет и отнесся к нам невероятно тепло. Мы с Франко испытывали такое благоговейное восхищение, что первые минуты даже не слышали, что он говорит. Рей не спеша выслушал нашу просьбу выделить деньги для покупки призов победителям. К тому времени как мы закончили, он громко смеялся. Все было так необычно: два иностранца пытаются провести в Лос-Анджелесе международное первенство по культуризму. Шугар выдал нам 2800 долларов на призы — что по тем временам составляло немалые деньги. Мы закупили очень красивые призы и на табличках выгравировали: «Пожертвовано Молодежным фондом „Шугара“ Рея Робинсона».

Мы обнаружили, что люди в своей массе не имели предвзятого негативного отношения к культуризму. Они были готовы слушать, но никто им ничего не рассказывал. Это была прогрессивная Америка, жаждущая узнать что-нибудь новое. Наш подход заключался в том, чтобы просветить людей. И у меня был для этого подходящий человек. Я знал, что статьи Гейнса получили хороший прием. Знаете, как агенты недвижимости твердят: «местоположение, местоположение, местоположение»? Нашим лозунгом стало «презентация, презентация, презентация».

По мере приближения первенства за титул Мистер Интернэшнл мы развесили плакаты, озаглавленные «Величайшее в мире шоу мускулов», в Университете штата Калифорния и во всех людных местах. На плакатах были снимки меня (пятикратный обладатель титула Мистер Вселенная, четырехкратный обладатель титула Мистер Олимпия), Франко (Мистер Вселенная и Мистер Мир), Фрэнка Зейна (Мистер Америка, Мистер Вселенная), Лу Ферриньо (Мистер Америка, Мистер Вселенная), Сержа Нюбре (европейская звезда культуризма) и Кена Уоллера (Мистер Америка, Мистер Мир).

К моему изумлению, Шелли не только организовала газетные интервью, но и договорилась о том, чтобы меня пригласили в различные общенациональные телепередачи, в том числе в «Шоу Мерва Гриффина», «Вечернее шоу» и «Шоу Майка Дугласа». И вот тогда мы впервые осознали, что это нам не кажется, что действительно существует серьезный интерес к культуризму.

Разумеется, вследствие стереотипов, сложившихся о культуризме, никто не собирался выпускать меня в эфир без предварительного собеседования. Мне приходилось приезжать в студию днем, за несколько часов до начала передачи, чтобы ведущие могли убедиться, правда ли этот здоровяк может раскрывать рот и связно изъясняться. Поэтому я сначала долго болтал с помощником ведущего, пока тот наконец не говорил:

— Замечательно! А теперь сможете ли вы повторить все это под давлением, перед аудиторией?

И я отвечал:

— Ну, знаете, самое любопытное — это то, что на самом деле я зрителей не вижу. Я настолько целиком отдаюсь делу, что не замечаю никого вокруг. Так что не беспокойтесь, я смогу отгородиться от всего лишнего.

— Замечательно, замечательно.

Первой передачей, на которую я попал, было «Шоу Мерва Гриффина». Помощником ведущей в тот вечер был комик Шеки Грин. Я сел, мы обменялись парой фраз, после чего Шеки какое-то мгновение просто молча смотрел на меня. Затем он расхохотался.

— Не могу поверить! Вы умеете разговаривать!

Это вызвало взрыв смеха.

Когда планка установлена так низко, ошибиться уже нельзя. Шеки продолжал рассыпать мне комплименты. Он веселил аудиторию, и, как следствие, получалось, что я тоже веселю аудиторию. Эта передача явилась толчком не только для меня одного, но и для всего американского культуризма: телезрители увидели атлета, который одетым выглядел совершенно нормально, который умел излагать свои мысли, у которого за спиной было интересное прошлое, которому было что рассказать. Внезапно этот вид спорта приобрел лицо, образ, и люди задумались: «А я и не предполагал, что эти ребята такие веселые! Никакие они не извращенцы. Это же просто здорово!» И я тоже был счастлив, потому что передача продвигала состязания за титул Мистер Интернэшнл.

Мы с Франко здорово волновались перед началом соревнований, особенно после разговора с Джорджем Эйферманом, бывшим культуристом, которого мы пригласили занять место за судейским столом. Джордж, ветеран культуризма (Мистер Америка 1948 года и Мистер Олимпия 1962 года) в настоящее время владел несколькими тренажерными залами в Лас-Вегасе. За неделю до первенства он приехал в Лос-Анджелес, чтобы поделиться своими советами. Я, Франко, Арти Зеллер и Джордж встретились в кафе Зуки.

— А теперь давайте проверим, что у вас есть все необходимое, — начал Джордж.

— Что вы имеете в виду?

— В прошлом я сам проводил подобные состязания. Порой забываешь самые простые вещи.

— Например? — Я начал ломать голову, что же это может быть. Меня прошиб пот. Полностью сосредоточившись на том, чтобы заполнить зрительный зал, я, возможно, упустил что-то важное.

— Например, вы приготовили стулья, на которых будут сидеть судьи? Стол для судей должен стоять впереди. Кто принесет им стулья?

Я повернулся к Франко:

— Ты позаботился о стульях?

— Ты полный кретин! — ответил Франко. — Откуда мне знать о стульях для судей?

— Хорошо, записываем, — сказал я.

И я сделал для себя пометку, что когда мы в следующий раз придем в зал, нужно будет придумать, где взять стол, который нужно будет поставить перед сценой, и где достать девять стульев.

— Стол нужно будет застелить красивой скатертью — предпочтительно, зеленой, так будет выглядеть более официально, — продолжал Джордж. — А еще вы подумали о том, кто купит блокноты для судей?

— Нет.

— Проследите за тем, чтобы на карандашах с обратной стороны были ластики.

— О, черт!

Джордж прошелся вместе с нами от начала до самого конца. Нам предстояло подумать, как будет выглядеть сцена, как нужно подготовить место за кулисами, как разложить гири и гантели для разминки, где эти гири и гантели достать и как их пронести за сцену.

— Вы это проработали? — спросил Джордж. — Не сомневаюсь, залом заправляет профсоюз; поэтому что вам разрешат поднимать и носить и чем будут заниматься ребята из профсоюза?

Естественно, нам с Франко пришлась не по душе мысль подчиняться правилам, установленным профсоюзами. Но мы успокоили себя тем, что здесь все — несмотря ни на что — было гораздо проще, чем в Европе. Получать разрешения и платить налоги было легче, и налоги были ниже. К тому же, сотрудники зала отнеслись к предстоящему первенству с большим воодушевлением.

Наконец все было готово. Мы с Франко сами встречали участников в аэропорту, уделяя им столько внимания, сколько на их месте хотели бы мы сами. Приехали все ведущие культуристы. Судьи собрались хорошие, опытные. Накануне мы устроили для участников, спонсоров и судей прием, оплаченный нами. Наши рекламные усилия собрали полный зал зрителей, и еще человек двести остались без билетов. Что самое главное, в зале собралась самая разномастная публика, а не одни только культуристы.

Отголоски моего успеха на «Шоу Мерва Гриффина» чувствовались до самой осени. Шелли устроила мне приглашение в другие передачи. И везде повторялось одно и то же. Поскольку никакого волнения у меня не было, я высказывал то, что приходило на ум, и ведущий восклицал: «Поразительно!» И еще я обнаружил, что в подобных передачах можно сочинять все что угодно! Так, я говорил что-нибудь вроде: «В 1968 году журнал „Плейбой“ провел исследования, показавшие, что восемьдесят процентов женщин терпеть не могут культуристов. К настоящему времени соотношение изменилось на обратное: восемьдесят семь процентов женщин обожают парней с накачанной мускулатурой». Публике это нравилось.

Участие в «Шоу Мерва Гриффина» принесло мне неожиданные дивиденды. На следующий день после выхода передачи в эфир мне, когда я занимался в тренажерном зале, позвонил Гэри Мортон, муж и деловой партнер Люсиль Болл. «Мы видели вас вчера по телевизору, — сказал он. — Вы нам очень понравились. Люсиль хочет предложить вам одну работу». В те дни Люсиль Болл была самой могущественной женщиной на телевидении. Она приобрела всемирную известность благодаря своим передачам «Я люблю Люси», «Шоу Люси» и «Вот она, Люси», после чего первой на телевидении порвала со студиями и основала собственную компанию, сделавшую ее богатой. Мортон объяснил, что в настоящий момент Люсиль работала над новым комедийным телеспектаклем вместе с Артом Карни, больше известному по роли Эда Нортона из сериала «Молодожены», выходившего в эфир в пятидесятых. Она предлагала мне роль массажиста. Не загляну ли я сегодня вечером на студию, чтобы прочитать сценарий? И вдруг трубку взяла сама Люси. «Вы были просто чудесны! Вы были замечательны! Мы с вами увидимся сегодня вечером, правда? Непременно приходите, мы в вас влюбились!»

Я приехал к ним на студию, и мне вручили сценарий. Спектакль назывался «Счастливая годовщина и расставание». Я жадно прочитал сценарий. Люсиль Болл и Арт Карни играли супружескую пару средних лет по имени Норма и Малькольм. Приближается двадцать пятая годовщина их семейной жизни, однако Малькольм внезапно заявляет, что Норма ему надоела, и предлагает разойтись. Норме Малькольм также надоел. Поэтому они договариваются о мирном разводе, и Малькольм уходит из дома. Вскоре он возвращается в квартиру за какими-то своими вещами и застает Норму, лежащую полуобнаженной на столе, в обществе массажиста. Норма разыгрывает все так, чтобы разбудить в Малькольме ревность, что заканчивается бурной свалкой, в которую оказывается замешан и массажист по имени Рико.

Массажиста предстояло сыграть мне. Это была семиминутная роль в часовом фильме, и я подумал: «Вот она, блестящая возможность проявить себя! Я буду в кадре вместе с Люсиль Болл и Артом Карни!» Поскольку «Геркулес в Нью-Йорке» так и не вышел в прокат, это станет моим дебютом на экране. Меня увидят миллионы зрителей.

Я сидел, погруженный в сладостные грезы, и тут меня пригласили читать роль. Люси, Гэри Мортон и режиссер отнеслись ко мне очень дружелюбно.

— Вчера вечером вы вправду были очень смешным, — сказала Люси. — Вот, давайте читать.

Все это было для меня темным лесом. Я понятия не имел, что во время читки сценария каждый актер должен сыграть свою роль. Я же просто взял сценарий и прочитал свои реплики, слово за слово, будто демонстрировал учителю, что умею читать.

— Привет, меня зовут Рико, я из Италии, там я работал водителем грузовика, но здесь я стал массажистом.

Люси протянула:

— Аааа-тлично.

Я поймал на себе взгляд режиссера. В обычной ситуации он бы просто сказал: «Большое спасибо, мы свяжемся с вашим агентом». Вот только сказать так мне было нельзя, потому что у меня не было агента. Впрочем, это нельзя было назвать обычной пробой, поскольку Люси хотела отдать роль именно мне, и других претендентов не было. Она пригласила меня, только чтобы заручиться поддержкой Гэри и режиссера.

Люси поспешила мне на выручку.

— Замечательно! — сказала она. — А теперь скажите, вы понимаете, что это за сцена?

Я ответил, что понимаю.

— Тогда расскажите мне вкратце.

И я сказал:

— Ну, я так понимаю, что я прихожу к вам домой, так как вы пригласили меня сделать вам массаж, а вы разводитесь или расходитесь с мужем, что там у вас, а у меня такая мускулатура, потому что я работал водителем грузовика, а теперь я приехал в Америку, но уже не вожу грузовик, а зарабатываю деньги массажем.

— Совершенно верно. А теперь вы сможете повторить все то же самое, но только в нужный момент, когда я вас спрошу?

На этот раз мы проиграли сцену начиная с того момента, как я звоню в дверь, затем захожу в квартиру с массажным столиком и устанавливаю его. При виде моих мышц Люси раскрывает рот от изумления и спрашивает:

— Откуда у вас все это?

— О, на самом деле я приехал из Италии, я там работал водителем грузовика, но затем стал массажистом, и я очень рад, что сегодня пришел сюда и сделаю вам массаж, — пока я это говорю, Люси перестает меня слушать, — а потом у меня еще один заказ, в другом месте. Я неплохо зарабатываю массажем, и для мускулов это тоже хорошо.

— А теперь попробуйте сымпровизировать, — предложила Люси.

И я тотчас же выдал фразу:

— Ложитесь, чтобы я вами занялся.

— Отлично, отлично! — воскликнула Люси. — Ребята, а вы что думаете?

— Это было смешно, то, как он все объяснял, и его итальянский акцент, — заметил режиссер.

— Нет, это немецкий акцент, — поправил я, — но для вас все звучит одинаково.

Все рассмеялись.

— Хорошо, роль ваша.

Мы с Люси и Артом Карни репетировали эту сцену ежедневно в течение недели. Карни только что получил премию Американской киноакадемии за главную роль в фильме «Гарри и Тонто». Это был очень смешной актер, и, как оказалось, с заучиванием своих реплик у него было еще больше проблем, чем у меня. Наконец в пятницу мне объявили: «Когда придете в понедельник, будем снимать вживую».

Я чувствовал себя полностью готовым к съемкам.

В понедельник я долго ждал за сценой вместе с другими актерами. Наконец объявили: «Сейчас ваша сцена». Меня провели за сценой к двери, в которую мне предстояло войти. «Стойте здесь, и как только загорится зеленая лампочка, звоните в дверь, а дальше все как на репетициях».

Я остался стоять с массажным столиком в руках. На мне были шорты и кроссовки, а также куртка, которую я должен был снять в ходе сцены, открывая майку и накачанные мышцы, намазанные маслом.

Загорелась зеленая лампочка, я позвонил, Люси открыла дверь, я прошел на сцену и произнес свою первую реплику:

— Меня зовут Рико.

И тотчас же раздались смех и аплодисменты.

Чего на репетициях не было. Я даже не догадывался, что «будем снимать вживую» означает, что мы станем играть в студии перед зрителями, а нас будут снимать на видеокамеру. До того я ни разу не слышал это выражение — какой смысл оно могло иметь для меня, культуриста, никак не связанного с телевидением? Тем временем Люси в роли Нормы изобразила то, как ее поразили мои накаченные ноги, и со смехом сказала: «А, да-а… заходите… ой, вы уже зашли» — и торопливо закрыла дверь у меня за спиной.

Следующей моей репликой должно было быть: «Где мы займемся этим, прямо здесь или в спальне?» Но я стоял в оцепенении, вцепившись в массажный столик, глядя на прожектора и слушая аплодисменты и смех тысячи зрителей, заполнивших зал до самой галерки.

Люси, настоящий профессионал, сразу же догадалась, в чем дело, и пришла мне на помощь: «Ну что же вы стоите, рассматривая картины? Вы ведь пришли делать мне массаж — так?» Очнувшись, я произнес свою реплику, и дальше все прошло замечательно, под несмолкаемые рукоплескания.

Люси играла так хорошо, что я действительно верил, будто она задает мне вопросы, на которые я должен отвечать. У меня не было ощущения, что я играю роль. Это был для меня хороший урок, и вместо того, чтобы получить деньги за участие в спектакле, я сам должен был бы заплатить Люси. После этого она заботливой мамашей следила за моей карьерой на протяжении многих лет. Несмотря на то, что у нее была репутация человека твердого и даже жесткого, ко мне она относилась нежно и обязательно присылала письма с поздравлениями после выхода очередного фильма. Мы с ней частенько встречались на светских приемах, и Люси неизменно крепко обнимала меня и говорила: «Этот человек — всецело моя заслуга. Я с самого начала сказала, что он станет звездой».

Люси дала мне один ценный совет насчет Голливуда. «Просто запомни, что когда эти люди говорят „нет“, нужно слышать „да“, и поступать соответствующим образом. Если кто-нибудь скажет тебе: „Этот фильм мы снять не сможем“, обнимай его и говори: „Спасибо за то, что поверили в меня!“»

Мне приходилось тщательно следить за тем, чтобы мои приключения на телевидении не отвлекали меня от тренировок. С июля мы с Франко приступили к максимально напряженным занятиям, тренируясь по два раза в день, чтобы подготовиться к намеченным на осень состязаниям. Мне предстояло в четвертый раз подряд отстаивать титул Мистер Олимпия, однако во многих отношениях это была далеко не рутина. Впервые первенство должно было пройти в «Мэдисон-сквер гарден», на главной нью-йоркской сцене, где устраивались важнейшие спортивные соревнования и концерты рок-звезд. Да, нам предоставили зал «Фелт-форум» на 4500 мест, а не главный зал на 21 000 мест. Но все же именно в «Мэдисон-сквер гарден» зрители приходили посмотреть на первый поединок Мохаммеда Али и Джо Фрезера, на выступления Уилта Чемберлена и Уиллиса Рида. Именно там выступали Фрэнк Синатра и «Роллинг стоунс». Там проводились основные чемпионаты и первенства студенческого спорта.

Следовательно, это можно было считать важным шагом для культуризма. Меня увидела по телевизору многомиллионная аудитория. Вот-вот должна была выйти книга «Качая железо». И, благодаря непрестанным усилиям Джорджа Батлера, состязания за титул Мистер Олимпия 1974 года должны были привлечь к себе небывалое внимание. Знакомая Чарльза Гейнса Дельфина Ратацци, наследница империи «Фиат» и в будущем соратница Жаклин Кеннеди-Онассис в издательстве «Викинг-пресс», после первенства устраивала у себя дома прием. Она пригласила тех, кто задавал тон в культурной жизни страны, и все эти люди с готовностью изъявили желание прийти, хотя еще совсем недавно они воротили нос от культуризма.

Авторы журналов Джо Уайдера превзошли самих себя, раздувая ажиотаж по поводу предстоящего события. Они именовали первенство не иначе как «Суперкубок по культуризму», арена состязаний была у них «современным Колизеем», участники назывались «гладиаторами, которым предстояло сойтись в смертельной схватке мышц и кровеносных сосудов», а само событие было ничем иным как «великой войной мускулов 1974 года» и «битвой титанов».

Главной сенсацией года был Лу Ферриньо, новый чудо-мальчик из Бруклина ростом шесть футов пять дюймов и весом 265 фунтов. Ему было всего двадцать два года, и он с каждым годом становился все лучше и лучше. В прошлом году Лу завоевал титулы Мистер Америка и Мистер Вселенная, и вот сейчас он намеревался свергнуть меня с трона Мистера Олимпия. Пресса превозносила его как «нового Арнольда». Лу обладал потрясающим телосложением, широкими плечами, невероятными мышцами живота и потенциалом не от мира сего, и все его мысли были нацелены только на тренировки и на победу. Если точнее, Лу занимался по шесть часов шесть дней в неделю — больше, чем могло вынести даже мое тело. Мне нравилось быть чемпионом. Но что еще можно было доказать, четыре раза подряд завоевав титул Мистер Олимпия? К тому же мой бизнес расширялся, и, возможно, у меня начиналась карьера в кино. Готовясь к Нью-Йорку, я твердо решил, что эти состязания Мистер Олимпия станут для меня последними.

Лу Ферриньо стал победителем первенства за титул Мистер Интернэшнл, которое мы с Франко провели в Лос-Анджелесе. Его тело было массивным и пропорциональным, и на месте судей я бы поставил ему очень высокий балл, даже несмотря на то, что его мышцы были еще не очень четко проработаны — как у меня, когда я только приехал в Америку, — и ему еще нужно было поработать над позами. Если бы у меня было его тело, я смог бы за месяц отточить его до совершенства и одержать победу над кем угодно — в том числе над самим собой. Мне нравился Лу, приятный тихий паренек из радушной трудолюбивой семьи. Еще в раннем детстве он частично потерял слух, и ему пришлось преодолевать множество трудностей. Сейчас он зарабатывал на жизнь, работая в сталепрокатном цеху, а тренером был его отец, лейтенант полиции Нью-Йорка, гонявший сына до седьмого пота. Я видел, что Лу гордится своими успехами в культуризме. Этот спорт помог ему создать свое тело. Мне был по душе парень, преодолевающий любые жизненные преграды. Я понимал, что Лу должен чувствовать в отношении меня. Он рос, считая меня своим кумиром, и вот теперь он смотрел на меня так, как в свое время я смотрел на Серхио Оливу: как на чемпиона, которого он рано или поздно победит.

Но я считал, что Лу еще не готов. Его время еще не пришло. Поэтому я усиленно занимался, а когда мне говорили что-нибудь вроде: «Арнольд, ты должен быть осторожен; если судьи захотят увидеть новое лицо…» или «Возможно, Уайдер считает тебя чересчур независимым; возможно, ему нужна новая звезда», — я переводил все в шутку.

Лу вернулся в Нью-Йорк за несколько дней до состязаний, только что отстояв свой титул Мистер Вселенная в итальянской Вероне. Журналистам его отец хвастливо заявил, что если Лу сейчас победит, он сохранит за собой титул на протяжении десяти лет. «В настоящее время на горизонте нет никого, кто мог бы бросить ему вызов». Но сам Лу не явился на пресс-конференцию утром в день состязаний, на которую был приглашен вместе со мной и Франко. «Он робеет, он просто дрожит от страха», — предположил я. На пресс-конференции я пошутил: «Вероятно, он сейчас сидит дома, смотрит на мое тело, ходит вокруг телевизора и принимает позы, пытаясь решить для себя, сто́ит ли ему состязаться со мной».

Вечером в «Мэдисон-сквер гарден» равной борьбы не получилось. К финальному состязанию поз Лу уже был полностью подавлен, словно новичок, допустивший непростительную ошибку. И это действительно было так. Лу так усиленно старался придать больше четкости мышцам, что потерял слишком много массы, поэтому его большое тело стало выглядеть худым и не таким мускулистым, как мое. Стоя на сцене перед многотысячной толпой зрителей, я повторял все его позы, причем выполняя каждую лучше, чем он сам. Затем наступил момент, когда мы оказались лицом к лицу в одинаковых позах, демонстрирующих бицепсы. Я подмигнул Лу, словно показывая: «Ты проиграл». Он понял это, поняли это и судьи, и зрители.

Мы с Франко не стали задерживаться в «Мэдисон-сквер гарден» после завершения состязаний, а незаметно ускользнули вместе с братьями Уайдерами и моим давним другом Альбертом Бусеком, прилетевшим из Мюнхена, чтобы осветить это событие, и отправились к Дельфине Ратацци на прием по случаю выхода «Качая железо». Переступив порог ее дома, уже я почувствовал себя новичком. У Дельфины была огромная квартира, занимающая три этажа, очень роскошная. Картины висели на потолке, а не на стенах, чтобы можно было лежать на полу, обкурившись, и разглядывать произведения искусства.

Через просторные комнаты струился нескончаемый поток людей. Должно быть, прием был организован на славу, хотя я еще никогда не видел ничего подобного, и мне приходилось догадываться. Все было невероятно хорошо. Мне еще никогда не доводилось видеть такое количество народу, элегантные наряды, туфли на высоких каблуках, драгоценности, потрясающих женщин, актеров, режиссеров, людей из мира искусства, мира моды, и еще множество тех, кого я просто не знал. Я видел, что здесь все по-европейски, люди искушенные, в изысканных нарядах или отсутствии таковых, гомосексуалисты, люди со странностями, — здесь было все.

Я смог только покачать головой и сказать: «Жизнь будет очень интересная». Ничего подобного я не ожидал. Мне впервые пришлось вкусить то, что давала слава в Нью-Йорке. Сколько бы я ни приезжал сюда — по делам или как турист, — я оставался посторонним для этого мира избранных. Но теперь я чувствовал, что меня приняли в свой круг — или, по крайней мере, я наблюдал за происходящим с первого ряда.