Глава 24
Досрочные выборы

Как известно каждому женатому мужчине, для того, чтобы начать разговор на важную тему, нужно выбрать подходящий момент. В начале июля, когда отзыв Грея Дэвиса еще оставался под вопросом, я улетел в турне раскручивать третьего «Терминатора». В течение тех трех недель, что меня не было дома, мы с Марией ни словом не обмолвились о перспективе досрочных выборов и о том, что это может означать для меня. Дома, после того как дети ложились спать, мы часто отправлялись расслабляться в джакузи, и именно этот момент я и выбрал.

— У нас состоятся досрочные выборы, — начал я.

— Да. Говорят, что ты собираешься в них участвовать, но я всем отвечаю, что они сошли с ума, — усмехнулась Мария. — Ты ни за что на это не пойдешь.

— Ну, на самом деле я как раз хотел обсудить это с тобой. Что ты думаешь о том, чтобы мне принять участие в выборах? — Мария изумленно посмотрела на меня, но прежде чем она успела что-либо вымолвить, я сказал: — Ты только посмотри, что происходит со штатом! Мы превратились во всеобщее посмешище. Когда я приехал в Калифорнию, она была маяком для всей страны. Я уверен, что смогу исправить такое положение дел.

— Ты это серьезно?

— Да, абсолютно серьезно.

— Нет, нет, ну же, пожалуйста, скажи, что ты шутишь! — сказала Мария. Помолчав, она добавила: — Не поступай так со мной.

— Послушай, я просто… — начал я. — Я еще ничего не решил. Я просто думаю. Разумеется, если ты так скажешь, я не стану участвовать в выборах. Но я просто подумал, что это идеальная возможность. Выборы досрочные, и избирательная кампания будет продолжаться всего два месяца, это совсем недолго. Надеюсь, мы сможем как-нибудь преодолеть эти два месяца. А затем я стану губернатором! И, Мария, я это вижу, я это чувствую! Это вполне осуществимо!

Я ощутил прилив энтузиазма, только говоря об этом.

— Я устал сниматься в кино, — продолжал я. — Мне нужна новая большая цель. Я чувствую позыв на какое-то время заняться чем-то другим. Это возможность послужить обществу, о чем все время говорит твой отец. И я уверен, что смогу выполнять эту работу во много-много раз лучше Грея Дэвиса.

Продолжая распространяться в том же духе, я вдруг заметил, что моя жена задрожала и заплакала. Я просто не мог в это поверить. Наверное, я ожидал, что увижу вторую Юнис, которая скажет: «Отлично, раз ты хочешь именно этого, давай прямо сейчас сядем и решим основные вопросы. Обратимся к экспертам и начнем изучать проблему». Я ожидал услышать ответ в духе Кеннеди, хотел услышать, как Мария скажет: «Невероятно! Мы тебя вдохновили, и теперь ты присоединяешься к тому, чем занималась вся наша семья. Ты так вырос с тех пор, как я с тобой познакомилась. Вот ты уже готов потратить миллионы личных денег, чтобы служить людям. Я так тобой горжусь!»

Но это были мечты.

— Почему ты плачешь? — спросил я.

Мария заговорила о том, как это больно — вырасти в семье политиков. Я знал, что она ненавидела, когда ее таскали на различные мероприятия, всегда заставляли участвовать в фотосессиях, а по воскресеньям в дом вторгались советники и помощники, и нужно было ради этого одеваться. Она ненавидела избирательные кампании своего отца, когда ее заставляли в пять часов утра стоять перед проходной завода и говорить идущим на работу: «Голосуйте за моего папочку! Голосуйте за моего папочку!»

Однако у меня в сознании как-то совершенно не отложилась та травма, которую Мария получила в детстве. Мы жили вместе уже двадцать шесть лет, из них семнадцать были женаты, и все же я не мог понять всей глубины того потрясения, которое пережила Мария ребенком в семье Кеннеди: постоянное вторжение в личную жизнь, унижения, два убийства… Ну да, ее отец проиграл борьбу за посты вице-президента и президента, однако я относил это в разряд опыта, который только делает человека сильнее. Я не понимал, какой стыд испытывала Мария, постоянно находясь под бдительным оком журналистов. В политике все знают всё, и укрыться негде. Все школьные подруги обсуждают твои семейные дела. Марии пришлось страшно страдать: не только из-за того, что ее отец дважды проигрывал избирательные кампании, но и из-за гибели своих дядьев Джека и Бобби. А затем была та злосчастная авария в Чаппакуиддике с участием дяди Тедди, с ужасными статьями в газетах. И язвительные вопросы в школе, на спортивной площадке и везде, где только ни появлялась Мария. Дети донимали ее жестокими словами: «Твой отец проиграл. Каково быть неудачником?» Каждая такая фраза острым лезвием вонзалась в живую плоть.

Учитывая все это, мое заявление о намерении стать губернатором явилось для Марии катастрофой, в которой обрушится вся ее жизнь. Все прежние страхи и огорчения нахлынули с новой силой; вот почему она задрожала и залилась слезами.

Я прижал Марию к себе, стараясь успокоить. У меня в голове носились самые разные мысли. В первую очередь, разумеется, шок от вида того, как Марии больно. Я знал, что в прошлом ей довелось перенести много драматичных событий, однако полагал, что все это осталось позади. Когда я познакомился с Марией, она была полна жизни, возбужденной жажды познать мир. Ей не нужно было теплое местечко на Капитолийском холме, она была бунтарем. Вот почему Мария решила стать ведущим телевизионных новостей, работать в прямом эфире перед телекамерой, и делать это хорошо. Ей не хотелось, чтобы ее считали просто одной из Кеннеди, она хотела быть Марией Шрайвер — женщиной, которая брала интервью у Кастро, Горбачева, Теда Тернера, Ричарда Брэнсона. Тогда я думал: «Я абсолютно такой же, это у нас общее! Мы оба хотим достичь совершенства, стать неповторимыми, выделяться из толпы». Впоследствии, когда мы стали более серьезными, я чувствовал, что какую бы ни поставлю перед собой цель, кем бы ни захочу стать, Мария будет той женщиной, которая поможет мне этого добиться. И я также чувствовал, что и сам помогу ей добиться всего, чего она только пожелает.

Но, если честно, о политике речи никогда не было. Как раз наоборот. Когда мы с Марией познакомились, ей был двадцать один год, и она была крепко убеждена в том, что ей нужен мужчина, не имеющий никакого отношения к политике. И вот ей встретился я, парень из глухой австрийской деревушки, с накачанными мышцами, чемпион по культуризму, мечтающий попасть в Голливуд и стать кинозвездой, а также разбогатеть на торговле недвижимостью. Она подумала: «Замечательно! Это уведет нас бесконечно далеко от Вашингтона и политики». Но сейчас, почти тридцать лет спустя, жизнь описала полный круг, и вот я уже говорил: «Что ты думаешь о том, чтобы мне принять участие в выборах?» Неудивительно, что Мария расстроилась. Только сейчас до меня дошло, что ее и раньше мучили подобные мысли, но я ничего не замечал.

В эту ночь я лежал в постели и думал: «Господи, так ничего не получится. Если Мария не увлечется этой мыслью, нечего и говорить о том, чтобы принимать участие в избирательной кампании». Ни за что на свете я не собирался причинять своей жене такую боль.

Но я так и не сказал Марии о том, что уже договорился появиться в передаче Джея Лино. В тот день, когда было официально объявлено о досрочных выборах, я случайно столкнулся с продюсером «Вечерних новостей» в парикмахерской. «Будете вы участвовать в выборах или нет, мне бы хотелось, чтобы впервые вы заговорили об этом в моей передаче», — сказал он. Я тогда подумал: «Если я действительно приму участие в выборах, вот лучший способ объявить об этом». И я согласился, после чего мы договорились о дате: 6 августа, среда, за три дня до последнего срока регистрации кандидатов.

Та ночь выдалась тяжелой. Слезы, вопросы, немного сна лишь под утро. «Если Мария не хочет, чтобы я это сделал, значит, мы просто это не сделаем», — решил я. Это означало, что мне придется отказаться от сложившегося у меня в голове образа, что будет крайне трудно, поскольку он уже успел закрепиться в сознании. Я должен буду отключить автопилот и вручную возвращать самолет обратно на аэродром.

На следующее утро я сказал Марии:

— Борьба за президентское кресло для меня — не самое важное в жизни. Самое важное — это семья. Самое важное — это ты, и если для тебя мое решение непосильная ноша, значит, мы от него отказываемся. Я просто хочу сказать, что сейчас представилась замечательная возможность, и я считаю, что Калифорния заслуживает лучшей участи…

— Не надо, — остановила меня Мария. — Это будет ужасно. Я не хочу, чтобы ты с этим связывался.

— Ну, хорошо, тогда все кончено. Я не буду участвовать в выборах.

Вечером за ужином Мария объявила детям:

— Все должны поблагодарить папу, потому что он сегодня принял решение, благоприятное для всей нашей семьи: он не будет бороться за губернаторское кресло. Потому что папа хотел участвовать в выборах.

Разумеется, все дети заговорили разом, высказывая свое отношение. «Спасибо, папа», — сказал один. А другой заявил: «А это было бы просто классно — стать губернатором. Ого!»

В течение следующих нескольких дней произошли разные события. Во-первых, Джей Лино позвонил, напоминая о моем обещании, и я счел своим долгом ответить, что, скорее всего, не буду участвовать в выборах. «Ничего страшного, — сказал он. О моем предполагаемом участии в губернаторской гонке ходило столько слухов, что Джей понимал, что в любом случае ему гарантирована большая аудитория. — Вы будете у меня в программе первым гостем».

Тем временем Мария переговорила со своей матерью, и та очень расстроилась. Юнис и Сардж верили в меня и постоянно призывали заниматься общественной деятельностью. Больше того, после того как в июне я заявил журналистам, что подумываю об участии в выборах, Сардж прислал мне письмо следующего содержания: «Я бесконечно счастлив. В настоящий момент я не вижу никакого другого человека, который лучше подходил бы для этой должности. Знай, что если бы я жил в Калифорнии, то впервые в жизни проголосовал бы за республиканца!» Что касается Юнис, то у нее всегда было стремление заниматься общественной деятельностью, и при этом она обладала силой воли двигаться дальше после поражений и трагедий. Мария всегда шутила: «Я вышла замуж за собственную мать». Поэтому теперь, когда Мария сказала матери, что не хочет, чтобы я участвовал в выборах, та посоветовала ей не лезть не в свое дело. «Что с тобой случилось? — спросила она у дочери. — В нашей семье мы, женщины, всегда поддерживаем мужчин, когда те собираются что-то сделать!» Разумеется, я не присутствовал при этом разговоре, но позднее Мария мне его пересказала. «И, кстати, — добавила ее мать, — когда у мужчины есть честолюбие, чтобы принять участие в выборах, это нельзя сбрасывать со счетов. Если ты сейчас остановишь Арнольда, он не простит тебе этого до конца дней своих. Так что не жалуйся. Соберись с силами и помоги ему».

Все это время я практически ежедневно подолгу беседовал со своим другом Диком Риорданом, бывшим мэром Лос-Анджелеса. Он со своей женой Нэнси жил меньше чем в миле от нас. Как и я, Дик был умеренным республиканцем. В прошлом году на губернаторских выборах он выдвигал свою кандидатуру от Республиканской партии, но проиграл первичные выборы. Многие ожидали, что сейчас он примет участие в досрочных выборах, и у него были очень неплохие шансы одержать победу. Его прошлые избирательные кампании проводил Майк Мерфи, великолепный мастер своего дела, и сейчас Дик снова пригласил его. Однако затем пошли слухи о том, что Дик перестал ходить на политические собрания и вместо этого играет в гольф.

Я позвонил ему и спросил, в чем дело. Потом сказал: «Скорее всего, я в выборах участвовать не буду, но если я не выставлю свою кандидатуру, то готов поддержать твою».

Поблагодарив меня, Дик пригласил нас с Марией поужинать к себе домой в Малибу. За ужином все разговоры были о том, участвовать ли Риордану в выборах. Именно тогда я впервые заметил, что позиция Марии несколько смягчилась.

— Арнольд уже практически решился было принять участие в губернаторской гонке, — сказала она, — но затем отказался от этого, потому что мы были против.

— Порой приходится принимать трудные решения, — добавил я. — Но я рад, что решил не участвовать в выборах.

Мария повернулась ко мне:

— Понимаю, что тебе это далось нелегко. Но, в конечном счете, надо принимать те решения, которые хочешь принять, и делать то, что хочешь делать.

Ее слова окончательно сбили меня с толку. Неужели Мария давала мне понять: «Когда ты сообщил мне о своем решении, я опешила от неожиданности, но теперь мне уже лучше»?

За ужином Дик пригласил меня выйти вместе с ним на террасу. Ткнув меня легонько в живот, он сказал:

— Ты должен выставить свою кандидатуру.

— Что ты имеешь в виду?

— Будь откровенен с самим с собой. У меня в груди нет того пламени, что есть у тебя. — Дику было уже семьдесят три года. — Ты должен участвовать в выборах. Это я буду тебя поддерживать.

По дороге домой я сказал Марии:

— Ты не поверишь, что сейчас произошло.

И я пересказал наш разговор с Диком.

— Я так и думала, что он что-то затевает! — сказала Мария. — Ну, и что ты ему ответил?

— Я объяснил ему, что ты категорически против…

— Послушай, — перебила меня Мария, — я не хочу, чтобы всё валили на меня. Мне не нужна ответственность. Может быть, тебе все-таки следует принять участие в выборах?

И тогда я сказал:

— Мария, нам нужно определиться до следующей недели.

Так продолжалось с переменным успехом в течение следующих дней. Я видел, что Мария на распутье. Одна ее часть была храброй и сильной и хотела быть мне верным товарищем, но другая говорила: «Это все та же самая безумная карусель, которая уже захватывала тебя. Высока вероятность того, что Арнольд проиграет, и тогда ты тоже проиграешь. В случае неудачи горечь поражения вам придется разделить на двоих поровну». Мария предлагала мне принять решение самому, однако всякий раз, когда я заводил разговор об участии в выборах, она снова расстраивалась.

Я также никак не мог определиться с выбором. До сих пор все решения относительно карьеры давались мне легко. Так, например, было, когда я ушел в кино, заявив, что больше не буду участвовать в состязаниях по культуризму. У меня перед глазами появился четкий образ, я совершил прыжок, и на том все закончилось. Однако принимать такое важное решение сейчас, когда у меня уже были семья и дети, пришлось очень непросто.

В обычной ситуации я позвонил бы своим друзьям и обсудил все с ними. Однако проблема участия в губернаторских выборах была настолько ответственной, что я не мог обратиться с ней ни к кому. Я объяснил Марии: «Все это между нами. Решение должны принять мы».

Посреди всего этого меня пригласил к себе в гости Дэнни Де Вито. У него были идеи в отношении трех фильмов, в том числе «Близнецов-2» и еще одного фильма, к которому он написал сценарий и который сам собирался ставить. Я сказал:

— Замечательная мысль, Дэнни. Я был бы рад возможности снова поработать с тобой. — Затем я добавил: — Но, Дэнни, знаешь, ситуация в Калифорнии ужасная.

— Ну да, наверное. Но какое это отношение имеет к моим фильмам?

— Понимаешь, если моя жена согласится, наверное, я выдвину свою кандидатуру на должность губернатора.

— Ты что, спятил? Давай лучше снимем вместе фильм!

— Дэнни, это гораздо важнее. Калифорния важнее твоей карьеры, моей карьеры и вообще чьей бы то ни было карьеры. Я должен принять участие в выборах, если только согласится моя жена.

Дэнни только пожал плечами, несомненно, уверенный в том, что этого все равно никогда не случится.

И вот наступило 6 августа, среда, тот день, когда я должен был появиться на телевидении. Я до сих пор еще не решил, какое заявление сделаю. Утром я был в ванной и услышал, как Мария окликает меня за дверью: «Я уже ухожу. Мне нужно быть в телестудии Эн-би-си. Я оставила тебе записку, которая поможет выступить в „Сегодня вечером“». И она просунула под дверь два листка бумаги. На одном были тезисы моего выступления, и один из них гласил: «Да, Джей, вы абсолютно правы, ситуация в Калифорнии катастрофическая, и нам нужен новый лидер. И тут есть два пути. Именно поэтому я здесь: я хочу объявить о том, что буду поддерживать Дика Риордана в борьбе за губернаторский пост, и я буду работать вместе с ним, но сам я участия в борьбе не приму». Дик до сих пор еще не объявил о своем участии в выборах, но Мария предполагала, что он это обязательно сделает.

На втором листке также были тезисы моего выступления, и в конечном счете все сводилось к: «Да, Джей, вы абсолютно правы, ситуация в Калифорнии катастрофическая, и нам нужен новый лидер. Вот почему сегодня я заявляю о том, что выдвигаю свою кандидатуру на должность губернатора штата Калифорния. Я позабочусь о том, чтобы с этими проблемами было покончено». И дальше в том же духе.

К тому времени как я закончил читать, за Марией уже закрылась входная дверь. «Отлично, — сказал я себе, — она оставляет все мне. Разговоры продолжались целую неделю. Больше я не буду думать об этом до тех пор, пока не окажусь перед телекамерами. Что сорвется у меня с языка, то и будет». Разумеется, я склонялся к тому, чтобы объявить о своем участии в выборах.

Ни один политический советник никогда не предложит впервые объявить о каком-либо серьезном решении в «Сегодня вечером», однако я уже не один десяток раз бывал гостем этой передачи и чувствовал себя там уютно. Мы с Джеем были друзьями. Я знал, что он всегда меня прикроет, будет задавать интересные вопросы, вовлечет в дискуссию аудиторию. А на пресс-конференции одобрительного рева толпы не бывает.

Лино уже бесчисленное количество раз говорил о том, что я приму участие в его передаче, чтобы сделать одно очень важное заявление. Все, от моих близких друзей до водителя, который вез меня в телестудию, задавали один и тот же вопрос: «Что вы скажете?» В зеленом зале телестудии Лино подошел ко мне и спросил то же самое. Однако в мире политики утекает любая информация: здесь у каждого есть свой собственный журналист, которому нужна сенсация. У меня был только один способ обеспечить то, чтобы мое заявление прозвучало как неожиданность: отвечать всем «нет». Я никому не сказал ни слова до тех пор, пока не очутился перед телекамерами.

К заходу солнца дело было сделано. Я был в гонке. «Сегодня вечером» выходит в эфир в одиннадцать вечера, однако записывается на пленку в половине шестого вечера по Западному поясному времени. Сделав заявление, я ответил на вопросы сотни журналистов и телекорреспондентов, собравшихся за дверями.

Сумасшедшие калифорнийские досрочные выборы внезапно приобрели лицо! Через несколько дней я появился на обложке журнала «Тайм», с широкой улыбкой на лице и заголовком из одного слова: «Аххнольд?!».

На следующий день мой офис в Санта-Монике превратился в предвыборный штаб Арнольда Шварценеггера. Начиная избирательную кампанию, кандидат должен уже обладать тысячью необходимых ингредиентов: лозунгами, программой, финансовым фондом, штабом, страничкой в Интернете. Но поскольку я до самого последнего момента держал всех в неведении, у меня не было ничего. Даже избирательный фонд нужно было собирать с нуля. Так что у меня была только та команда, вместе с которой я пробивал Предложение номер 49. Мы организовывались на лету.

Это неизбежно должно было создавать всевозможные проблемы. В пятницу я встал в три часа ночи, чтобы подготовиться к интервью в программах «Сегодня», «Доброе утро, Америка» и «Утро на канале Си-би-эс». Я начал с Мэтта Лоэра из «Сегодня». Слушая его вопросы о том, как я намереваюсь вытаскивать экономику Калифорнии из глубокой ямы, какие реформы собираюсь провести, я вдруг поймал себя на том, что совершенно не готов к интервью. Не зная, что отвечать, я в конце концов прибегнул к старому приему Гручо Маркса и притворился, будто связь плохая. «Повторите еще раз! — Я выразительно хлопал по наушнику. — Я вас не слышу».

Лоэр закончил интервью язвительным замечанием: «Судя по всему, мы теряем связь с Лос-Анджелесом и Арнольдом Шварценеггером». Это было мое самое неуклюжее выступление на телевидении.

До сих пор Мария держалась в стороне, привыкая к новой драме в нашей жизни. Но при виде моего беспомощного лепета по телевидению в ней пробудилась спящая львица Кеннеди. В тот же день она присоединилась к встрече консультантов, бьющихся над тем, чтобы хоть как-то сдвинуть кампанию с мертвой точки.

— Какой у тебя план? — тихо спросила Мария. — Где твой штаб? Какой твой девиз? Какой был смысл в таких неподготовленных появлениях на телевидении?

Она не повышала голоса, но в ее словах звучали властность и опыт нескольких поколений Кеннеди.

Вскоре Мария приняла решение.

— Нам нужно больше людей, и в самом ближайшем времени. И нам нужен человек, который возглавит все и наведет порядок.

Она позвонила в Сакраменто Бобу Уайту, который в свое время помог запустить движение за принятие программы внеклассных занятий и порекомендовал большинство из тех, с кем я работал. «Вы должны приехать сюда, — сказала ему Мария. — Нам нужна ваша помощь». И вот Боб раскрыл свою записную книжку и вывел нас на руководителя кампании, на главного стратега, на специалиста по выработке политической линии и на главу по взаимодействию. При этом он сам остался в команде, осуществляя неформальное общее руководство. К нам присоединился также бывший губернатор Пит Уилсон. Он не только поддержал меня, но также вызвался устроить благотворительный вечер по сбору средств в клубе «Ридженси» и от моего лица обзванивал крупнейших доноров.

Одним из моих самых первых шагов в качестве кандидата была встреча с Тедди Кеннеди. Не было и речи о том, чтобы рассчитывать на поддержку с его стороны; наоборот, Тедди распространил письменное заявление, в котором говорил: «Я отношусь к Арнольду с любовью и уважением… но я демократ. И я не поддерживаю идею досрочных выборов». Тем не менее по совету Юнис я отправился на встречу с ним. Узнав, что сразу же после заявления о своем участии в выборах я должен лететь в Нью-Йорк на спортивные игры в Гарлеме в рамках программы внеклассных занятий — это мероприятие было запланировано еще несколько месяцев назад, — Юнис уговорила меня заглянуть в Хайянис-Порт и встретиться с ее братом. «В политике вы с Тедди по разные стороны баррикад, — сказала она. — Но он в своей жизни проводил много избирательных кампаний и одержал победы во всех, кроме президентской, поэтому я бы прислушалась к его советам».

Мы с Тедди говорили несколько часов, и он дал мне один совет, сыгравший важную роль. «Арнольд, никогда не вдавайся в подробности». Далее Тедди в подтверждение своих слов рассказал мне один случай. «Никто лучше меня не разбирается в проблемах здравоохранения, верно? Так вот, как-то раз я принимал участие в четырехчасовых публичных слушаниях, в ходе которых проблемы здравоохранения обсуждались в мельчайших деталях. Затем я вышел из зала и направился к себе в кабинет, где меня перехватили те же самые журналисты, которые присутствовали на слушаниях. „Сенатор Кеннеди, сенатор Кеннеди, вы не могли бы поговорить с нами о проблемах здравоохранения?“ — „Что вас интересует?“ „Когда мы наконец услышим конкретные детали?“ — Тедди рассмеялся. — Это просто показывает, что сколько бы подробностей ни сообщить журналистам, они все равно будут требовать еще. Все это потому, что они постоянно ждут от тебя какого-нибудь ляпа, который можно будет дать в выпуски новостей. Освещать четырехчасовые слушания в Конгрессе — это скучно. Журналисты пытаются преподнести сенсацию. Вот благодаря чему сияет их слава».

Тедди продолжал: «Сейчас ты говоришь только одно: „Я здесь, чтобы устранить проблемы“. Пусть это станет твоим девизом. Находясь в Калифорнии, ты должен неустанно повторять: „Я знаю, что у нас серьезные проблемы — перебои с электричеством, безработица, бизнес бежит из штата, людям нужна помощь, — и я все это исправлю“».

Его слова произвели на меня большое впечатление. Без совета Тедди я все время робел бы, услышав вопрос журналиста: «Когда мы услышим о конкретных мерах?» Именно требование Мэтта Лоэра рассказать о конкретных деталях смутило меня во время интервью для программы «Сегодня». Но Тедди показал, что вместо ответа на этот вопрос я мог бы уверенно говорить: «Я нарисую вам четкую картину того, что ждет Калифорнию».

Финансовый советник Пауль Вахтер указал мне на то, что первым делом в своей избирательной кампании я должен буду доказать то, что мне можно верить. Пауль, Мария и Бонни Рейсс стали моими ближайшими советниками; Пауль прервал свой отпуск с семьей и вернулся в Лос-Анджелес, едва услышав о моем решении участвовать в выборах. Шла уже вторая неделя избирательной кампании, и Пауль доложил о растущем количестве звонков от его друзей и деловых партнеров. Все они говорили одно: «Ну же, признайся, это несерьезно». Действительно, все знали, кто я такой, и многим было известно о том, что я уже давно участвую в различных общественных программах, однако в этом «цирке с перевыборами», как окрестили происходящее журналисты, мне еще предстояло доказать, что мое участие в губернаторских выборах — не просто тщеславная прихоть голливудской знаменитости. Как убедить всех, что я не просто еще один клоун из многих?

Мой предвыборный штаб посоветовал мне обратиться к Джорджу Шульцу. Он был вроде как крестным отцом в Республиканской партии. Государственный секретарь при Рейгане и министр финансов при Никсоне, Шульц в настоящее время работал в Гуверовском институте при Стэнфордском университете и, вероятно, был самым влиятельным из политиков-республиканцев старшего поколения. Шульц ждал, что я свяжусь с ним, однако, несмотря на это, когда я до него дозвонился, он проворчал: «У вас есть две минуты, чтобы объяснить, почему я должен вас поддержать».

Я сказал:

— Штат не должен тратить денег больше, чем получает, и ему нужен лидер, который будет твердо отстаивать эту позицию. Я хочу стать этим самым лидером, и я буду очень признателен вам за вашу поддержку.

Это был правильный ответ.

— Я с вами, — кратко ответил Шульц.

Я объяснил, что хотел бы провести пресс-конференцию с его участием.

— Я вам перезвоню, — сказал он.

Во время нашего следующего разговора Шульц сказал:

— Мне пришла в голову одна мысль. Уоррен Баффет положительно отзывался о вас, а он демократ. Полагаю, было бы очень хорошо, если бы вы позвонили ему и предложили также принять участие в пресс-конференции. Это покажет всем, что вы не ярый сторонник партии, а человек, который действительно хочет решить проблемы штата. Мы поговорим о целях, которые ставят вас выше межпартийной борьбы.

Я уже встречался с Баффетом, легендарным инвестором, на одной конференции, и у нас с ним состоялся долгий разговор. К моей радости, несмотря на то, что Баффет был демократом, он вызвался поддержать меня, если я приму решение участвовать в выборах. Но, разумеется, когда я сделал заявление об участии в избирательной гонке, Баффет мог пойти на попятную. Поэтому я попросил Пауля, бывшего с Баффетом в хороших отношениях, связаться с ним и узнать, не передумал ли тот. Уоррен тотчас же согласился меня поддержать.

Поскольку до выборов оставалось всего каких-то два месяца, мой штаб убеждал меня появиться на людях. Но хотя у меня были деньги и желание, и я представлял себе в общих чертах, что необходимо сделать, я понимал, что мне нужно гораздо глубже разобраться в сложных проблемах, стоящих перед штатом, прежде чем громко заявлять о себе. Шульц прислал коллегу из Гуверовского института, и тот прочитал мне четырехчасовую сжатую лекцию о долгах и бюджетном дефиците Калифорнии. Эта лекция, насыщенная цифрами и диаграммами, оказалась такой полезной, что я тотчас же попросил устроить такие же лекции по остальным ключевым вопросам. «Я хочу встретиться с лучшими аналитиками в мире, — заявил я. — И их партийная принадлежность меня не интересует». В течение следующих недель я в основном работал в режиме губки. Мой штаб в шутку окрестил происходящее «Шварценеггеровским институтом», и дом напоминал железнодорожный вокзал, где постоянно приходили и уходили люди. В их числе были Эд Лернер, либеральный экономист, глава Андеросоновской школы управления при Калифорнийском университете, и Пит Уилсон. Политики-республиканцы, которые сами едва не включились в гонку, теперь великодушно уделяли мне свое время, просвещая меня. В их числе были Дик Риордан, Даррел Исса и Дейв Дрейер. Я постигал все, от проблем с электроэнергией до платы за обучение в колледжах и компенсационных выплат наемным работникам. Мой штаб тщетно пытался сокращать эти занятия, чтобы я смог приступить наконец к предвыборной кампании, но я стойко выдерживал давление. Знания были нужны мне не только для проведения кампании, но и для того, чтобы управлять штатом, — потому что в глубине сознания я уже одержал победу.

Как выяснилось, губернатор Калифорнии обладает бо́льшими полномочиями назначать чиновников, чем какое-либо другое выборное лицо в Соединенных Штатах за исключением президента и мэра Чикаго. Губернатор также имеет право приостанавливать действие любого закона штата, объявив чрезвычайное положение, а если он хочет обратиться с каким-либо предложением напрямую к избирателям, то может объявлять специальные выборы. Эти рычаги власти могли оказаться весьма полезными.

По мере того как «Шварценеггеровский институт» набирал обороты, мой штаб накапливал в белой папке выжимки с самыми важными моментами лекций. В ходе избирательной кампании я носил эту папку с собой повсюду. В ней были перечислены те действия, которые я намеревался осуществить на посту губернатора. А на последней странице я вел список со всеми данными мною обещаниями.

Баффет и Шульц, дав согласие оказать мне поддержку, не собирались сидеть сложа руки. Накануне пресс-конференции им в голову пришла идея собрать межпартийное совещание экономической и деловой элиты с целью изучения путей выхода из тупика. Мы назвали его Советом по экономическому возрождению Калифорнии.

Баффет и Шульц согласились возглавить эту встречу, которая должна была продолжаться два часа за закрытыми дверями перед пресс-конференцией. Они предложили список из двух с лишним десятков фамилий. Мы с Паулем сами пригласили всех этих людей на встречу, обзвонив их одного за другим с телефона на кухне моего дома. Тут были такие «тяжеловесы», как Майкл Боскин, бывший экономический советник первого президента Буша, Артур Рок, один из основателей корпорации «Интел» и пионер освоения «Силиконовой долины», Билл Джонс, бывший государственный секретарь штата Калифорния, и профессор Калифорнийского университета Эд Лимер. Конечно, эти имена мало что говорили обычному поклоннику третьего «Терминатора» или «Близнецов», однако их участие должно было стать сигналом политическим средствам массовой информации и политическому истеблишменту о том, что я действительно собираюсь бороться за губернаторский пост.

На встрече, состоявшейся 20 августа, было высказано много полезных идей, а последовавшая за ней пресс-конференция стала триумфом. Мы арендовали танцевальный зал гостиницы «Уэстин» рядом с международным аэропортом Лос-Анджелеса, и он оказался битком набит журналистами и съемочными группами со всего мира. Зал буквально гудел от возбуждения. Не далее как в мае этого года я устраивал пресс-конференцию в Каннах, представляя «Терминатора-3», но эта собрала еще больше народу. «Замечательно!» — подумал я.

По обе стороны от меня сидели демократ Баффет и республиканец Шульц, символизируя тот факт, что я являюсь кандидатом от всей Калифорнии. После того как они сделали несколько предварительных замечаний, я на протяжении сорока пяти минут отвечал на вопросы, обрисовывая в общих чертах, что сделаю, если избиратели предпочтут меня Грею Дэвису. Я объяснил, что главным приоритетом станет восстановление экономического здоровья Калифорнии, и ключевым моментом в достижении этого будут срочные меры по составлению сбалансированного бюджета. «Означает ли это, что мы сократим расходы штата? Да. Означает ли это, что под нож попадет образование? Нет. Означает ли это, что я собираюсь повышать налоги? Нет. Дополнительные налоги — это то, что мы меньше всего хотим взвалить на спины жителей и бизнеса Калифорнии».

Я очень волновался перед пресс-конференцией, поскольку здесь собрались серьезные журналисты, а не те, кто освещает шоу-бизнес. Поэтому я гадал: «Не сменить ли тон? Не следует ли мне говорить так, как подобает губернатору?» Но Майк Мерфи, только что согласившийся возглавить мою избирательную кампанию, сказал: «Покажи всем, что ты получаешь удовольствие от происходящего. Что тебе доставляет наслаждение то, чем ты занимаешься. Будь обаятельным, остроумным, веселым, будь самим собой. Не думай о том, как бы не оговориться, — просто будь готов сразу же пошутить по этому поводу. Люди не запоминают, о чем ты им говоришь; они запоминают только то, понравился ты им или нет». И я успокоился. Я вышел к журналистам и получил удовольствие. Один из первых вопросов касался Уоррена Баффета и Предложения номер 13. Неделю назад Уоррен сказал в интервью «Уолл-стрит джорнал», что для Калифорнии настоятельно необходимо получать больше доходов, для чего нужно пересмотреть этот закон, который удерживает налоги на недвижимость на неправдоподобно низком уровне. «Это бессмысленно», — сказал Баффет. И вот теперь один из журналистов спросил: «Уоррен Баффет говорит, что вам нужно отменить Предложение номер 13 и повысить налоги на недвижимость. Что вы на это скажете?»

— Ну, во-первых, я сказал Уоррену, что если он еще хоть раз заикнется о Предложении номер 13, ему придется сделать пятьсот приседаний.

Это вызвало громкий смех, и Уоррен, обладающий чувством юмора, улыбнулся. Затем я недвусмысленно заявил, что не собираюсь повышать налог на недвижимость.

Вопросы были обо всем, начиная от нелегальной иммиграции до того, как я собираюсь ладить с демократами, контролирующими ассамблею штата.

— Мне не привыкать договариваться с демократами, — сказал я, напомнив о том, что у меня жена — ярый приверженец Демократической партии.

Как и следовало ожидать, в какой-то момент один из журналистов спросил, когда я представлю конкретные детали относительно моего плана экономических реформ и бюджета. Я сказал: «Простым людям не нужны цифры и диаграммы. Вот уже пять лет как им говорят о цифрах. Люди хотят знать, хватит ли у тебя сил навести порядок в доме. Жители Калифорнии могут быть уверены в том, что я буду действовать». Я добавил, что бессмысленно предлагать подробные пути решения сложных проблем до того, как мне станут известны все факты.

Другой журналист спросил, представлю ли я конкретную программу до 7 октября, дня выборов. Мысленно поблагодарив Тедди, я сказал: «Нет».

Мои советники были в восторге, и в последующие дни освещение моего выступления в средствах массовой информации носило преимущественно положительный характер. Однако когда я на следующее утро увидел заголовок на первой полосе «Сан-Франциско кроникл», я не сдержал смеха.

Мария, только что вернувшаяся из Хайянис-Порта, где она отдыхала вместе с детьми, сказала, что я держался великолепно. Она также с удовлетворением отметила, что моя избирательная кампания стала гораздо более стройной и связной — в значительной мере благодаря тем переменам, которые Мария привела в действие в первые несколько дней. И было кое-что еще. Кажется, впервые Мария почувствовала запах победы, поверила в то, что я действительно могу победить.

Начиная с этого дня, кампания стремительно набирала обороты. Каждую неделю мы выбирали новую тему: экономика, образование, рабочие места, окружающая среда. Также мы устраивали пресс-конференцию на железнодорожном вокзале Сакраменто, где легендарный губернатор Хайрем Джонсон произнес свою историческую речь, разоблачая железнодорожных магнатов и продвигая систему «прямой демократии» как средства вернуть штат в руки избирателей. Я выбрал это место, чтобы подчеркнуть, что буду решительно бороться с такими систематическими политическими проблемами, как «избирательная география», позволяющая выборным чиновникам самим определять размеры своего избирательного округа, что дает возможность чиновнику вечно держаться за свою должность.

Отбросив в сторону свое недовольство моим решением участвовать в выборах, Мария с головой окунулась в работу. Когда она приходила в избирательный штаб, сразу же чувствовалось, что она попадает в свою стихию. Мария принимала деятельное участие в обсуждении всего, начиная от стратегии кампании и до лозунгов. У нее в голове постоянно рождались новые предложения и идеи, которыми она делилась иногда с членами штаба, иногда непосредственно со мной.

В частности, Мария сделала одно очень важное предложение, которое нам каким-то образом удалось проглядеть: она посоветовала нам открыть общественную приемную на первом этаже, куда могли бы обращаться простые люди. «Нельзя оставаться на третьем этаже, — сказала она. — Избирателям будет приятно зайти и своими глазами увидеть происходящее. Им будет приятно поговорить, выпить кофе, набрать листовок, которые они потом раздадут своим знакомым». Мы нашли неподалеку большое пустующее помещение, и владелец согласился сдать нам его в аренду на время избирательной кампании. Мы разукрасили помещение флагами, плакатами и воздушными шарами, после чего устроили пышную церемонию открытия, собравшую много народу. Мне уже приходилось видеть толпы любителей кино, поклонников культуризма, сторонников программы внеклассных занятий, — однако здесь царило возбуждение иного рода. Это была настоящая политическая кампания.

В сентябре мы с Марией вылетели в Чикаго на открытие нового сезона «Шоу Опры Уинфри». Я с удовольствием принял участие в передаче, потому что республиканцы с косным упрямством продолжают чураться женщин, а их поддержка приобретает все более важное значение. Мне особенно требовалось ублажить женщин, поскольку зрительская аудитория моих фильмов состояла преимущественно из мужчин. Я придерживался прогрессивных взглядов в вопросах, имевших особое значение для избирателей-женщин: реформа образования, реформа здравоохранения, охрана окружающей среды, повышение минимального уровня заработной платы, — и программа Опры как нельзя лучше подходила для пропаганды моей точки зрения.

Тем временем видные демократы выступали в поддержку Грея Дэвиса. Билл Клинтон провел вместе с ним целый день в Уоттсе и Южном Лос-Анджелесе. Побывали у него также сенатор Джим Керри, Джесс Джексон и Эл Шарптон. Единственным ведущим демократом, кто воздержался от поддержки Дэвиса, был Тедди.

И президент Буш, и его отец предложили участвовать в моей кампании, но я вежливо отказался. Я хотел быть «маленьким человеком», вступившим в единоборство с машиной Грея Дэвиса.

Мария как настоящий профессионал следила за результатами опросов общественного мнения. В частности, она очень пристально наблюдала за тем, как ультраконсерватор Том Макклинток, сенатор штата Калифорния, отбирает у меня поддержку республиканцев. Разумеется, члены моего избирательного штаба также постоянно шерстили вдоль и поперек всю информацию. Однако Мария заостряла внимание на фактах, которые не выражались цифрами. Так, однажды она удивила меня, сказав:

— Никто из крупных игроков на тебя не нападает. Это хороший знак.

— Что ты хочешь сказать? — спросил я. Какое значение могло иметь отсутствие нападок?

Мария объяснила, что если бы меня считали сумасшедшим, или пустым местом, или если бы все были уверены в том, что как губернатор я принесу штату только вред, оппозиция была бы значительно шире и выступала бы гораздо более ожесточенно. «А так на тебя нападают только крайне левые и крайне правые, — указала она. — Это означает, что тебя считают жизнеспособным кандидатом».

К середине сентября опросы общественного мнения однозначно показывали, что песенка Грея Дэвиса спета: избиратели в отношении два к одному сходились к тому, что его нужно менять.

Однако главным претендентом занять освободившееся место был не я, а первый заместитель губернатора Крус Бустаманте. Ему отдавали предпочтение 32 процента опрошенных. Я имел 28 процентов, Том Макклинток шел третьим с 18 процентами, а остальные 22 процента опрошенных или еще не определились с выбором, или собирались отдать свой голос за одного из оставшихся 132 соперников в этом балагане.

Для меня Бустаманте был очень неприятным соперником — не только потому, что он обладал большой харизмой, но и потому, что его поддерживали те демократы, которые были недовольны Дэвисом. Бустаманте представлял себя как самого надежного, самого опытного кандидата. Лозунгом его избирательной кампании было не слишком выразительное «Нет — досрочным выборам. Да — Бустаманте». Другими словами, я здесь не для того, чтобы спихнуть своего товарища по партии демократа Грея Дэвиса, но если это все-таки случится, выбирайте меня.

К этому времени наша кампания раскрутилась по полной. Обладая личным самолетом, я мог за один день преодолевать большие расстояния. Мы перелетали из одного аэропорта в другой, и нередко предвыборные митинги устраивались прямо там — в ангаре собиралось до тысячи человек. Я приходил, выступал, отвечал на вопросы, после чего летел в следующий город. Мы также устраивали безумные трюки — например, приезжали куда-нибудь в рекламном автобусе, названном «Бегущий человек», и тяжелой строительной бабой разбивали всмятку машину, демонстрируя, как я в случае своего избрания поступлю с пошлиной на регистрацию транспортных средств, введенной Греем Дэвисом.

Каждый день я узнавал что-то новое о работе администрации штата. Мои пресс-конференции становились все лучше. Я научился сокращать подготовку к большим выступлениям с недели до одного вечера, и шевелился я быстрее. Наша реклама на телевидении работала прекрасно. Любимый мой ролик начинался с показа игрального автомата, подписанного «Казино индейских общин», и на табло появляется цифра 120 000 000–120 миллионов долларов пожертвовали индейские общины на избирательную кампанию Грея Дэвиса. Затем в кадре появлялся я со словами: «Все остальные основные кандидаты берут у них деньги, а затем из кожи вон лезут, угождая им. Я в эту игру не играю. Отдайте мне ваши голоса, и я обещаю, что такое положение дел изменится». Люди были потрясены тем, что я говорю о проблеме индейского игорного бизнеса. Они думали: «Это настоящий терминатор!»

Вместо того, чтобы пытаться отбить сторонников у Бустаманте, мы сосредоточили основные усилия на том, чтобы привлечь миллионы тех, кто не принадлежал ни к какой партии и не определился с выбором. Лучшая возможность для этого представилась во время дебатов 24 сентября, всего за две недели до выборов. В первый и единственный раз все пятеро основных кандидатов сменить Грея Дэвиса собрались вместе: я, Крус Бустаманте, сенатор штата Том Макклинток, Питер Камехо из партии «зеленых» и телевизионный эксперт Арианна Хаффингтон.

Подготовка к этим дебатам получилась очень забавной. Мы выбирали из членов моего штаба людей, чтобы те изображали моих соперников. Всем кандидатам заранее были розданы вопросы, однако сами дебаты должны были быть открытыми, и участники имели право говорить, когда пожелают. Мы отрабатывали все варианты, все возможные нападки и упреки.

— Как вы можете выступать за охрану окружающей среды, если вы летаете на личном самолете?

— Вы зарабатываете тридцать миллионов долларов за один фильм. Разве вы можете понимать заботы бедняков?

— В ваших фильмах много насилия. Как вы можете утверждать, что будете поддерживать правоохранительные органы?

Я также должен был быть готов атаковать. Я понимал, что не смогу одержать верх над Макклинтоном в политике — тут он был дока — и не смогу переговорить Арианну. Единственным способом устранить их для меня было остроумие. Поэтому мы заранее попросили Джона Макса, который пишет для Джея Лино, заготовить шутки и остроты, и отрепетировали их так, чтобы мне не приходилось лезть за словом в карман. У меня был приготовлен ответ на тот случай, если Арианна станет донимать меня налогами. Если бы она стала чересчур назойливой, я мог сказать: «Я знаю, что вы у нас шибко умная» или «Попробуйте пить кофе без кофеина».

Мы сняли студию и отрабатывали дебаты, сидя полукругом лицом к тому месту, где должны будут находиться зрители. Мы повторяли всё снова, снова и снова на протяжении трех дней. Я постоянно напоминал себе: не надо вдаваться в подробности. Будь обаятельным, будь остроумным. Пусть остальные выходят из себя. Пусть остальные говорят разные глупости.

Дебаты привлекли внимание средств массовой информации. Когда я приехал, вся стоянка уже была заполнена машинами. Казалось, здесь проводит свою домашнюю встречу баскетбольный клуб «Лос-Анджелес лейкерс». Перед студией собралось целое море микроавтобусов съемочных групп, спутниковые станции японских, французских и английских телеканалов, а также всех ведущих сетей американского телевидения. При виде того, какое внимание привлечено к этому событию, мне стало не по себе.

Мы расселись на сцене. Нам не разрешили пользоваться подготовленными записями. За шестьдесят секунд до начала я мысленно перебрал все ключевые моменты. «Здравоохранение — что вы собираетесь менять?» — спросил я у себя. Но внезапно оказалось, что я абсолютно ничего не помню о здравоохранении! «Ладно, — подумал я, — перейдем к вопросу пенсионной реформы». Однако у меня в голове было пусто. Мой мозг застыл. Подобный ступор я раза два ощущал в кино, но такое случалось крайне редко. И в кино всегда можно попросить подсказать твою реплику. К счастью, у меня оставалось чувство юмора. «Это будет любопытно», — подумал я.

Дебаты начались с того, что все кандидаты по очереди ответили на вопрос, нужны ли вообще досрочные выборы. Все согласились, что нужны, за исключением Бустаманте, который назвал саму идею их проведения «ужасной». В этом смысле его позиция была уязвимой: он выступал против досрочных выборов, однако в то же время проводил свою избирательную кампанию, «на всякий случай».

Очень быстро кандидаты стали «возбужденными» и «раздражительными», как это впоследствии было описано в прессе. Бустаманте не теряя времени обрушился на отсутствие у меня опыта, предваряя буквально каждую фразу, обращенную ко мне, словами: «Понимаю, вы, наверное, этого не знаете, но…» Однако подобная высокомерная снисходительность сыграла с ним злую шутку, поскольку настроила всех против него, а также дала мне возможность показать, что на самом деле я разбираюсь во всех проблемах. Это произвело впечатление, как и мое остроумие. Когда становилось совсем горячо и все принимались орать друг на друга, я отмачивал какую-нибудь хохму, и зрители взрывались хохотом.

Пару раз мы с Арианной хорошенько сцепились друг с другом. В какой-то момент она объяснила бюджетный кризис прорехами в налоговом законодательстве и неприкосновенностью крупных корпораций. Я сказал: «Арианна, о чем вы говорите? Это вы используете такие огромные прорехи в налоговом законодательстве, что я могу проехать в них на своем „Хаммере“».

Опросы, проведенные на следующий день, показали, что я стал лидером. Мой рейтинг подскочил с 28 до 38 процентов, в то время как у Бустаманте он опустился с 32 процентов до 26.

Однако даже несмотря на то, что основными соперниками были мы с Бустаманте, средства массовой информации сосредоточились на противостоянии меня и Арианны. В какой-то момент, когда кандидаты обсуждали бюджет штата, она пожаловалась на то, что я ее постоянно перебиваю, и объявила меня женоненавистником. «Вот как он обращается с женщинами, — заявила Арианна. — Всем это известно. Однако сейчас мы это не потерпим!»

Я насмешливо ответил: «Я только что понял, что у меня есть для вас идеальная роль в четвертом „Терминаторе“», подразумевая то, что она смогла бы сыграть роль свирепого Терминатора-женщины. Однако Арианна восприняла это как оскорбление и на следующий день заявила журналистам, что женщины возмущены этим высказыванием. «Полагаю, своими необдуманными словами он окончательно подорвал доверие со стороны избирателей-женщин, что и так уже было его слабым местом», — сказала она.

Арианна старалась привлечь внимание к обвинениям в плохом поведении, звучавшим в мой адрес в различные периоды моей жизни. На следующей неделе, всего за пять дней до выборов, эти обвинения стали центральной темой расследования, опубликованного в «Лос-Анджелес таймс»: «Женщины обвиняют Шварценеггера в том, что он их тискал и унижал». Мои советники были вне себя от ярости: по-видимому, в политике существует какое-то неписаное правило не публиковать подобные материалы за неделю до окончания избирательной кампании. Однако я включился в губернаторскую гонку, будучи готовым принимать на себя огонь. Как я сказал Джею Лино в тот вечер, когда объявил о своем участии в выборах: «Будут говорить о том, что у меня нет опыта, что я бабник, что я жуткий человек, и вообще мне припомнят все грехи… но я хочу очистить Сакраменто». Я не преподносил себя как затворника, который превыше всего ставит моральные устои. Как только я объявил о своем решении, «Лос-Анджелес таймс» отрядила команду журналистов собирать на меня компромат. Кое-какие материалы уже были опубликованы, в том числе статьи о нацистском прошлом моего отца и о том, что я во времена занятия культуризмом принимал стероиды. Мое «правило большого пальца» относительно порочащих обвинений гласит, что если обвинение ложное, нужно яростно сражаться, добиваясь опровержения, а если оно соответствует правде, следует признать все и, если так будет лучше, извиниться. Так что когда появились предыдущие материалы, я, как это уже бывало прежде, признал то, что в молодости применял стероиды, и что, взаимодействуя с центром Симона Визенталя, разыскал новые документы относительно прошлого своего отца.

Обвинения в домогательствах не соответствовали действительности. Однако даже так я порой действительно вел себя неподобающим образом и имел все основания извиниться за свое поведение. В первом своем выступлении на следующий день я сказал, обращаясь к толпе в Сан-Диего: «Многое из того, что обо мне говорят, не соответствует действительности. Но в то же время я всегда повторял, что нет дыма без огня. Да, в прошлом случалось, что я вел себя плохо. Да, действительно на съемках царят те еще нравы, и я совершал поступки, которые тогда мне казались забавными шутками, однако сейчас я понимаю, что оскорблял людей. И я хочу сказать всем тем, кого оскорбил, что я глубоко сожалею о случившемся и прошу у них прощения».

Сейчас, как и в прошлом, многие встали на мою защиту, и самым главным моим союзником стала Мария. Выступая в тот же день перед женским отделением Республиканской партии, она сказала, что осуждает политиков и журналистов, которые любят копаться в грязи. «Можно слушать весь этот негатив, можно слушать тех, кто в глаза не видел Арнольда или кто общался с ним в течение пяти секунд тридцать лет назад. А можно выслушать меня», — сказала Мария и поблагодарила меня за то, что у меня хватило мужества извиниться.

Как с самого начала показывали проводимые нами опросы общественного мнения, калифорнийских избирателей гораздо больше беспокоили другие темы, такие как экономика. Моя речь в Сан-Диего явилась завершением автобусного тура по штату. В то утро на митинг собрались три тысячи человек, на следующем мероприятии в районе Инлэнд-Эмпайр к востоку от Лос-Анджелеса нас ждали шесть тысяч, а в субботу утром во Фресно было больше восьми тысяч человек. Когда в воскресенье мы наконец въехали в Сакраменто, перед Капитолием штата столпились больше двадцати тысяч человек, встретивших нас восторженными криками и приветствиями. Остановившись на ступенях, я произнес пятиминутную речь. Затем оркестр заиграл туш, я взял в руки метлу, и защелкали фотоаппараты: Шварценеггер здесь, чтобы очистить дом. Все было пропитано энергетикой. Вот оно! Мы были готовы взяться за работу.

Вечером в день голосования я одевался, чтобы отправиться на прием. Я еще не знал результатов, поскольку было слишком рано, но я понимал, что мои шансы на победу очень высоки. Войдя в спальню, чтобы обуться, я услышал, как диктор Си-эн-эн говорит: «Теперь уже можно объявить, что выборы состоялись. И следующим губернатором будет Арнольд Шварценеггер». Я почувствовал, как у меня по щекам катятся слезы. Я не мог в это поверить. Я рассчитывал на успех, но когда я услышал официальное подтверждение, переданное по международной кабельной сети, — меня переполнили чувства. Я никогда даже представить себе не мог, что буду проходить мимо телевизора и услышу: «Шварценеггер — новый губернатор Калифорнии».

Мне пришлось присесть. Вошла Кэтрин и сказала: «Папа, что ты думаешь об этом платье?» Я вытер слезы. Я не хотел, чтобы она их увидела. Мария, одевавшаяся в отдельной ванной, присоединилась ко мне, как только услышала новости, и ее также переполняла радость: она не только была счастлива тем, что стала первой леди Калифорнии; эта политическая победа должна была помочь ей забыть прошлые поражения членов ее семейства.

Избиратели проголосовали за отзыв Грея Дэвиса большинством в 55 процентов против 45, и они предпочли меня Крусу Бустаманте и другим кандидатам. Окончательные итоги голосования были следующими: 49 процентов за меня, 31 за Круса, 13 процентов за Макклинтока, 3 процента за Камехо, и оставшиеся 4 процента распределились по остальной колоде.

Самый сладостный момент победы наступил неделю спустя, когда президент Джордж Буш-младший, направляясь с дипломатическим визитом в Азию, остановился в Калифорнии, чтобы поздравить меня. Мы встретились в гостинице «Мишн-Инн», историческом здании в Риверсайде, штат Калифорния, где до того останавливались десять президентов. Когда меня провели в номер к президенту, там вместе с ним находился Карл Роув, и мы обменялись рукопожатиями. Роув сказал: «Я оставляю вас одних».

Президент Буш, знавший о том, что его политический советник отговаривал меня от участия в выборах, попытался загладить обиду. «Не злитесь на Роува за то, что он говорил вам в Вашингтоне. Такой уж он есть. Он хороший парень. Мы должны работать вместе».

Я сказал, что личные обиды не встанут на пути того, что мы должны сделать для Америки и Калифорнии. «Я буду рад в будущем работать с Роувом, — добавил я. — Он отлично знает свое дело».

После этого Буш пригласил Роува обратно и сказал: «Вы ему нравитесь». Пожав мне руку, Карл улыбнулся. «Я готов работать с вами», — сказал я.

Вероятно, они догадались, какими будут мои следующие слова. После дебатов я пожаловался в средствах массовой информации на то, какие большие налоги платят жители Калифорнии федеральному правительству и как мало Калифорния получает назад по сравнению с другими штатами, такими как Техас. Я сказал корреспонденту Си-эн-эн: «Я не только Терминатор, но и Коллекцинатор», и торжественно пообещал в случае избрания губернатором добиться от Вашингтона справедливой доли.

И вот я сказал: «Наши отношения могут быть хорошими, но мне нужна ваша помощь. Как вам известно, из каждого доллара налогов, который мы платим, обратно к нам возвращается только семьдесят девять центов. Я хочу, чтобы в штат Калифорния возвращалось больше денег, потому что у нас серьезные проблемы».

«Ну, у меня денег тоже нет», — сказал президент. Однако в ходе дальнейшей беседы он пообещал найти способ помочь, особенно в отношении программы реформирования инфраструктуры.

Три недели спустя я снова был в Сакраменто, на тех же самых ступенях Капитолия, где поднимал метлу, и приносил присягу в качестве тридцать восьмого губернатора штата. Ванесса Уильямс, снявшаяся вместе со мной в главной роли в «Стирателе», спела «Звездно-полосатый флаг». Мария держала старинную Библию в кожаном переплете, на которую я положил правую руку и произнес слова клятвы.

В своей речи я упомянул о тех уроках, которые усвоил, готовясь стать гражданином Америки: что суверенитет находится в руках народа, а не правительства, и что Соединенные Штаты родились во времена смуты, за счет объединения соперничающих группировок. Я сказал, что это событие было названо «чудом в Филадельфии», и вот теперь мы вместе с законодательной властью штата должны сотворить «чудо Сакраменто». Чудо, основанное на сотрудничестве, доброй воле, новых идеях и заботе о благе Калифорнии. Остановившись на том, что в политике я новичок, я сказал, что мне будет нужна помощь. Но я продемонстрировал всем, как жажду взяться за работу. Я хотел, чтобы наш штат стал путеводным маяком для всего мира, каким он в свое время был для такого иммигранта, как я. Толпа взорвалась овациями, и хор исполнил песню из «Звуков музыки». Начались поздравления. Грей Дэвис, благородно оставивший свой пост, и трое его предшественников — Джордж Дейкмеджан, Джерри Браун и Пит Уилсон — присутствовали на церемонии присяги. Когда мы направились на торжественный прием, они отвели меня в сторону. Все четверо были в приподнятом настроении.

— Наслаждайтесь этим днем, — сказал Дейкмеджан, самый старший из них. — Будет всего один другой день, когда вы будете так же счастливы.

— И какой же?

— Тот, когда вы оставите свой пост.

Остальные заулыбались и закивали. Увидев, что я настроен скептически, они наперебой начали объяснять:

— Скоро вам придется присутствовать на похоронах погибших пожарных и сотрудников правоохранительных органов, и у вас в глазах будут слезы. Вы будете в отчаянии, потому что вы будете пожимать руку трехлетнему мальчику, потерявшему своего отца. А затем вы каждое лето будете по три месяца торчать здесь, в Сакраменто, не имея возможности отправиться на каникулы со своими детьми, потому что эти козлы-законодатели не примут бюджет. Вы будете сидеть здесь, кипя в бессильной ярости.

Похлопав меня по плечу, они сказали:

— Так что желаем приятно провести время! А сейчас давайте что-нибудь выпьем.