По пустынной не узкой, и не широкой улице шёл пожилой, но крепкий человек аристократической наружности. Ползущие вдоль его следования дома были и знакомы, и незнакомы одновременно. Вернее, он не помнил, знает он их, или нет. Несмотря на это, шёл он уверенно и целенаправленно. Обыденный дневной свет казался необыкновенно тусклым, как бывает в ненастную погоду. Необычным был ещё и тот факт, что ни дома, ни деревья, ни сам человек, казалось, не отбрасывали тени.

Перейдя через столь же пустынную дорогу, человек подошёл к серому зданию со ступеньками перед входом. У здания толпились люди, много людей. Видимо, это были посетители серого дома.

– Кто крайний? – полюбопытствовал человек.

Люди молча переглянулись, и неопределённо пожали плечами.

– Так не пойдёт, – не унимался человек. – Разберитесь. Станьте в очередь.

Люди повиновались. Через некоторое время бесформенная масса превратилась в стоящую вдоль дома длинную вереницу народа.

Человек пошел в край очереди, но внезапно путь ему преградила молчаливая женщина в платке. Бросив на него мимолётный взгляд, женщина пошла к входу, как бы приглашая человека идти за ней. Подойдя к ступеням, она так же молча развернулась, направилась назад и заняла своё место в очереди.

Препровождённый к двери таким нелепым способом человек вошёл внутрь и оказался в вестибюле медицинского учреждения. Слева от него вдоль стен на длинных топчанах сидели посетители, ожидая приглашения в кабинет.

Человек перевёл взгляд направо и увидел дверь лифта. Он точно не помнил, но отчётливо знал, что ему туда. Подойдя к лифту, он услышал характерный «сигнал прибытия» – и двери лифта распахнулись.

Человек зашёл в кабину и нажал на кнопку…

– А-а-а! Глеб Иванович! Какими судьбами? Мы же с вами только недавно встречались, голубчик. Что стряслось в этот раз?

Врач сидел спиной к окну за массивным столом, своими габаритами мало походившим на врачебный стол. Неоновый дневной свет, фонтаном врывавшийся из окна в кабинет, засвечивал белый халат доктора, отчего силуэт последнего имел размытые очертания.

– Здравствуйте, доктор. Мы встречались? Простите! Что-то с памятью случилось. Начало события помню, а чем закончилось – хоть убей… не помню! Начинаю напрягать память – голова раскалывается от боли… и всё.

– Не мудрено, голубчик! Вы же совсем недавно пережили инсульт. У вас высокое давление. Так бывает. Со временем восстановитесь…

– Не хочу я «со временем»! Я уже не молод…

Врач улыбнулся.

– Какие ваши годы! Так, говорите, не помните?

Он вынырнул из света, и очутился рядом с Глебом. Приподнял тому веко и заглянул в зрачок.

– Ну, да! Я так и думал, – задумчиво проговорил врач. – Я так и думал…

Он подошел к стеллажу, расположенному вдоль стены кабинета от двери до окна, и от пола до потолка. Кабинет оказался чрезмерно длинным, а потолок – не в меру высоким.

Доктор выдвинул один из ящиков. Перебрал стоящие в боевом порядке личные дела и, не найдя нужного, задвинул ящик обратно. Выдвинул следующий. За ним – еще, и еще. Нужной папки не было. Постояв мгновение в задумчивости, взял, стоящую у противоположной стены стремянку. Приставил её к стеллажу и полез наверх. Где-то под потолком, из дальнего ящика была извлечена нужная папка, и доктор, с легкостью соскочив вниз, занял своё место под фонтаном света.

Раскрыв папку, доктор пролистнул содержимое, и сочувственно обратился к Глебу:

– В прошлый раз мы ограничились одной встречей. Я уж думал, следующая будет не скоро. Вы уверены, что не хотите ждать, а хотите всё вспомнить?

– Конечно, доктор, уверен!

– Ну, хорошо, голубчик. Воля ваша. Я выпишу вам направление в наш психосоматический Центр. Там вы немного успокоитесь, ещё раз всё обдумаете, и если подтвердите своё желание, я полагаю, они вам помогут.

– Зачем мне в психушку? – удивился Глеб внезапному предложению врача. – У меня, доктор, давление, а не шизофрения.

Доктор рассмеялся.

– Вы, Глеб Иванович, слишком впечатлительны. Это не психушка, как вы изволили выразиться, а психосоматический Центр. В нём лечат боль тела, вызванную болью души. Я дам направление. Вы прибудете в Центр, и ляжете. Немедленно. Учтите, там много желающих. А вам, раз уж вы настаиваете, необходимо лечь именно сейчас…

– Хорошо. Выписывайте, – согласился Глеб.

Доктор выписал направление. Достал из стола печать. По-драконовски хакнул на нее два раза. Но так и не добившись пламени изо рта, ожесточённо стукнул ею по ни в чем не повинному листку бумаги.

– Вот направление. Удачи. После лечения, если понадобится, придёте ко мне.

– Спасибо, доктор. До свидания, – взял Глеб протянутый доктором исписанный и пропечатанный листок.

Выйдя из серого здания, Глеб направился домой за вещами.

Перейдя дорогу в обратном направлении, он услышал оклик знакомым голосом. Глеб повернулся в сторону голоса. Эта была соседка Лера. Она спешила к нему через перекресток, неся, повисшую через плечо большую спортивную сумку.

– Вот, Настя передала. Тут твои вещи и еда.

– А как она узнала, что…

– Ей позвонил твой врач и сказал, что направил тебя в больницу. Вот она и собрала тебя. Потом её куда-то вызвали, она передала мне сумку и убежала.

– Понятно… – сказал ничего не понявший Глеб, взял у соседки сумку, развернулся и пошагал в противоположную сторону. Уже через мгновение он переступал порог больничного отделения. Когда за ним захлопнулась бронированная дверь с электронным замком, по коже пробежал мороз. Перед ним за приёмной стойкой сидели две мужеподобные медсестры с каменным выражением, то есть вообще безо всякого выражения лицами. Следующим неприятным обстоятельством было подписание документа на трёх листах, с бесчисленными пунктами, требующими самостоятельной подписи. Этим документом Глеб подтверждал своё согласие с лечением, препаратами, а так же концлагерным режимом отделения.

После окончания юридических формальностей, Глеба провели в ординаторскую.

– Так-с, с чем пожаловали? – разглядывая амбулаторную карту Глеба, спросил врач, как брат-близнец, похожий на врача в поликлинике.

– Да вот, доктор, давление высокое, памяти нет, и голова раскалывается.

– Чем лечились?

– Я не помню.

Доктор показался человеком добродушным и знающим своё дело. Сразу вошёл в доверие, заговорщицким тоном обсуждая перспективы лечения и безвредность назначаемых препаратов. В общем, рубаха-парень.

Глеба проводили в четырёхкоечную палату. Рядом с его койкой соседствовала койка здоровенного весельчака, забавлявшего больных разнообразными байками и анекдотами. Поодаль располагался молодой сухощавый человек, назвавший себя Мишкой. Мишка не помнил, кто он и как сюда попал. На четвёртой койке, болтая ногами, сидел грустный маленький мальчишка. Он ничего не говорил, а только смотрел на весельчака большими синими и не по возрасту грустными глазами.

Первый же день пребывания в больнице принёс первые неприятные ощущения. Медицинская сестра не выпустила Глеба на прогулку на заднем дворике больницы. Сестры в отделении объёмами и отношением к больным скорее напоминали тюремных надзирателей, нежели сестёр милосердия. Впрочем, в некотором смысле так оно и было. Глеб возмутился нежданному отказу. Но сестра подавила мятеж, заявив, что лечащий врач дал команду сегодня больных не выпускать.

– Вот приедет доктор, с ним и решайте.

– А когда приедет?

– Завтра.

Так что же мне, до завтра не выходить? – возмущённо удивился Глеб.

– Я лишь выполняю распоряжение, – отрезала сестра. – А будете дебоширить – вызову охрану.

Вечером медсестра пришла со шприцом.

– Готовьтесь на укол.

– А что за укол? – поинтересовался Глеб. – Мне ничего не назначали.

– С сегодняшнего дня вам назначили уколы. Разбирайтесь с доктором. А моя работа – выполнять назначения.

– Хорошо, – согласился Глеб и, оголив неприкасаемое место, лёг на кровать.

– Нет, – остановила его медсестра, – укол в вену. Давайте руку.

Глеб перевернулся на спину и подставил руку. Медсестра ввела в вену прозрачную жидкость и вышла из палаты.

Глеб попытался встать, но не смог. Проговорил что-то неразборчивое и прикрыл веки. Сквозь надвигающийся сон услышал он, будто кто-то нежно называет его котёнком. Глеб улыбнулся и погрузился в темноту.

Темнота растворилась мягким утренним светом, и он обнаружил себя лежащим под одеялом на своей кровати в своей однокомнатной квартире. Через мгновение в комнату вошла Настя. На её плечах халатиком развевалась его рубаха, застегнутая на одну пуговку.

– Котик, ты уже проснулся?

Глеб потянулся – и впрямь напомнив кота.

– Да, родная. Ох, ну и сон же мне приснился!

– Опять кошмар?

Глеб наигранно улыбнулся.

– Глупость какая-то. Но уж очень реальна.

Настя пантерой запрыгнула на кровать, накрыв своим телом мужа и обвив руками его голову.

– Никому не дам обижать моего котика!

Она прижалась щекой к его щеке, и нежно прошептала:

– Не волнуйся, милый! Это всё нервы и усталость. Ты совсем не отдыхаешь! Может, бросишь всё к чертям? Будем жить как люди. Что нам нужно для счастья? Ты есть у меня, я – у тебя…

– Да, родная… – мечтательно глядя в потолок, тоже шёпотом ответил Глеб.

Он обнял жену и, выказав необыкновенную ловкость для пожилого человека, мощным рывком перевернул Настю на спину, оказавшись при этом над ней. Теперь уже он обнимал жену за плечи.

– Ты есть у меня! Я – у тебя! И больше ничего не говори! – с гордостью победителя четко произнёс Глеб, и крепко запечатал её рот поцелуем…

За двадцать лет, прожитых вместе, они не утратили ни искорки огня этого странного чувства – любовь, вспыхнувшего внезапно в сердцах обоих при первой встрече, когда Настя – молоденькая выпускница театрального училища столкнулась за кулисами театра с ведущим актёром Глебом Стрельцовым.

В тот момент ни он, ни она не проронили ни слова. Только один случайно брошенный взгляд. Но и его хватило для незримого слияния двух блуждающих в Космосе половинок в единое и неделимое целое.

На следующий день на премьере нового спектакля он подарил ей охапку чудных полевых цветов. А уже через месяц они подали заявление в ЗАГС. Свадьбу договорились сыграть скромно, без афиширования в театре. Двадцатилетняя разница в возрасте и юный возраст невесты, Насте только исполнилось восемнадцать, ставили перед Глебом тяжёлую этическую задачу. Решили пригласить, по секрету, трёх самых верных друзей. Бракосочетание прошло без проблем, как по сценарию. Но в ресторане, где договорились отметить это событие, молодожёнов ждал шокирующий сюрприз. Когда двери ресторана распахнулись, и жених с невестой и их секретные верные друзья ступили в затемнённый банкетный зал, внезапно включенный свет проявил предательскую сущность этих верных друзей. Все столики ресторана были сдвинуты в один бесконечный стол со стоящей перед ним свадебной аркой, усеянной красивейшими белыми цветами. Помещение под завязку было заполнено коллегами по цеху. Поздравить молодожёнов собралась вся труппа театра.

В разгар веселья Настёна, уже на правах жены, обратилась к директору театра с вопросом о предоставлении мужу заслуженной квартиры. Тогда же впервые Глеб обнял жену и запечатал её рот страстным и долгим поцелуем.

За двадцать последующих революционных лет квартиру они так и не получили. Но зато в их семье появилась красивая традиция: каждый раз, когда Настёна говорила то, что не нравилось мужу, он никогда с ней не спорил и не ругал её. Он попросту запечатывал её рот поцелуем…

– Ты есть у меня! Я – у тебя! И больше ничего не говори! – произнёс Глеб.

Но Настя, мотнув головой, оборвала мужа.

– Хватит закрывать мне рот! Сколько можно молчать? Разве ты не видишь? Они же ездят на тебе! Взнуздали, как тягловую лошадь, и ездят! Спектакли, спектакли, спектакли! И всё живём, как нищие, в этой однокомнатной квартире. Я пожертвовала всем ради тебя: карьерой, молодостью, материнством! А ты, за двадцать лет, не можешь пойти и стукнуть кулаком по столу!

Упрек жены был уместен, но неприятен. Глеб откатился на спину и задумчиво произнёс:

– Ты права, Настёна! Права на все сто! Но ты же видишь, в какое время мы живем! Родина и раньше-то была мачехой, а теперь вообще стала чужой злобной тёткой с кривым лицом. Не повезло нам всем жить в это время. Но что делать? Сейчас всё решают не заслуги, а деньги и связи! Ни того, ни другого у меня нет. А задницу лизать разным подонкам ради квартиры меня не научили.

– Вот за это я и люблю тебя, котик! – повернувшись, и обняв Глеба, прижалась к нему жена. – Я не права. Я помню, как ты обивал пороги. Бежать бы отсюда!

– Некуда бежать! – выдохнул муж. Обнял жену и добавил: – Кому нужна семья пожилого бедного русского артиста? Никому…

– Нам бы домик на берегу пруда. С садом, – мечтательно прошептала Настя. – Ты бы рыбу ловил, я – разводила цветы. Как я мечтаю о своём доме…

– Да… свой дом… – подтвердил Глеб, прижал к себе жену и закрыл глаза. – Давай ещё немного поспим. Я верю – мечты должны сбываться…

Он глубоко вздохнул и больше ничего не говорил. Настёна нежно обняла супруга.

– Должны сбываться. Спи, любимый!

Проснулся он от ощущения, что кто-то нежно гладил его волосы. Он открыл глаза, но никого не увидел… кроме сидящего на своей койке соседа-весельчака.

– Проснулся? – заметив шевеление Глеба, спросил обрадованный сосед. – А я уже хотел идти за медсестрой. Время – два часа. Вон, – указал он на стоящие на тумбочке Глеба тарелки. – Я взял тебе обед. Врач на обходе велел не будить. Сказал, что после придет. Вот я и караулю, когда проснёшься.

Глеб испуганно блуждающим взглядом обвел палату.

– Где я?

– Ну, тебя и вставило! – расхохотался сосед. – Это у тебя после укола амнезия разыгралась?

– Я в больнице?

– Ну, наконец! Вернулся! – обрадовался заботливый сосед. – Поешь. Остыло всё, поди.

– Я думал – это сон.

Глеб явно расстроился оттого, что больница оказалась явью.

– Есть не хочу. Спасибо.

Он сел на койку. Вытянул ноги. Потянулся.

– Мне приснилась жена. Телефон не звонил?

– Нет. Не звонил. Здесь вообще плохая связь. Мне, к примеру, ни разу не удалось дозвониться. Врач сказал, что скоро связь восстановят. Что-то на линии случилось.

Глеб взял с тумбочки телефон. Набрал номер жены.

– Ошибка соединения, – сообщил приятный женский голос.

Удручённо вздохнув, он положил телефон на место, надел «спортивки» и тяжёлым шагом вышел в туалетную комнату.

Через некоторое время из туалетной комнаты послышался звук льющейся воды, и баритональное пение: «Ой, мороз, мороз! Не морозь меня!..». С каждой последующей строкой, голос становился все крепче.

Наконец в дверях показался Глеб. Вид его был не таким напряженным, как ранее. Ближе к радостному.

Сосед-весельчак, изумлённый переменами в товарище, улыбаясь, спросил:

– Ты в туалете чем занимался? Таблеток наглотался или гашиша курнул?

– Просто принял всё, как есть. Раз я не сплю – нечего и заморачиваться.

Он довытирался после душа, и со словами: «Пойду, пройдусь» вышел из палаты.

В коридоре было столпотворение. Так как на прогулку не выпускали, больные ангажировали коридор, бродя по нему от начала в конец и обратно.

Глеб влился в общий поток бесцельно блуждающих особей мужского и женского пола. По окончании моциона вернулся в палату и завалился, не раздеваясь на кровать в ожидании врача.

С раздачей лекарств, в палату вошла медсестра.

– Вам таблетки и укол.

Глеб проглотил таблетки и подставил руку. После укола он почувствовал необыкновенную лёгкость.

Медсестра что-то говорила, но он её не слышал. Приятная истома разлилась по телу. Он увидел радугу, которая трансформировалась в разноцветные круги, а круги, в свою очередь – в громадных размеров паровоз. Паровоз летел прямо на него, а он не мог пошевелиться. Налетев на Глеба, паровоз пролетел сквозь него и, прогудев где-то сзади, исчез. Глеб остался стоять, но уже в пустыне. Вокруг ползали огромные пауки и змеи. Все дышало враждебностью. Вот появился львиный прайт. Рычащие львы набросились на него, и Глеб провалился в темноту.

– Милый! Что с тобой? Проснись!

Глеб открыл глаза и увидел испуганное лицо жены. Она трясла его за плечо.

– Настя? – вырвался у него удивлённый возглас.

– Да, котёнок, это я. Фух! Ты так стонал, что я испугалась за тебя. Ты не пугай так больше!

– Меня, что, пока я спал, привезли из больницы?

– Из какой больницы, дурачок? Это снова твои сны?

Глеб обескураженно смотрел на жену. Его лоб и нос покрылись испариной.

– Так, значит, я не лежу в больнице?

– Нет, любимый. Ты лежишь со мной в своём доме, – немного успокоившись сама, успокоила его жена.

Глеб улыбнулся.

– Настя, не поверишь, какие я вижу сны! И настолько правдоподобные!

Уголком пододеяльника он промокнул пот на лице.

– Который час?

– Десять утра. Пора вставать. У тебя сегодня дневной спектакль. Просыпайся пока. А я пойду приготовлю завтрак, – наконец улыбнулась и Настя.

Она поцеловала мужа и вышла из комнаты.

Оставшись один, Глеб прикрыл глаза – и попытался вспомнить свой сон. Но хитрый лучик утреннего солнца, коварно проникший через маленькую щёлочку неплотно задёрнутых занавесок, ярким волшебным ластиком скользнул по глазам, не оставив места даже обрывкам воспоминаний.

Глеб встал с кровати, умылся, оделся, с удовольствием съел приготовленный Настёной круассан, выпил чашечку утреннего кофе, поцеловал жену и направился на «прогон» дневного спектакля.

Зайдя в гримерку, на своем столике он обнаружил записку, предлагающую ему не уходить до встречи с помощником адвоката.

Не успел он до конца удивиться, как в дверь постучали.

– Да-да, – крикнул Глеб, кладя записку на столик. В дверном проёме показалась рыжая кучерявая голова молодого человека в очках.

– Можно? – скрипучим голосом спросила голова.

– Проходите.

Дверь распахнулась, и оказалось, что голова была не сама по себе, а прикреплена тощей шеей к длинному худому туловищу, одетому в дорогой шерстяной костюм. Галстук очкарика был пристегнут к накрахмаленной рубахе золотой заколкой. Молодой человек профессионально улыбнулся.

– Простите. Вы Стрельцов?

– Да, я.

Бросив мимолётный взгляд на столик, молодой человек быстрым шагом подлетел к Глебу.

– Простите, господин Стрельцов! Я вас долго ждал. Моя фамилия Григорьев. Помощник адвоката Семёнова.

С этими словами он протянул Глебу руку.

– Это я оставил записку, чтобы вы не ушли…

– А чем, собственно, могу…

– У меня для вас пакет, – перебил его помощник адвоката, вытаскивая из новенького кожаного портфеля бумажный увесистый пакет с надписью на английском языке: «Вниманию господина Стрельцова». Глеб повертел пакет в руках, посмотрел на почтовый штемпель. На штемпеле прочитал: «Соединённые Штаты Америки». Осторожно, словно опасаясь взрыва бомбы, оторвал один край, и вытащил содержимое. Внутри пакета оказалась внушительная кипа бумаг на английском языке.

– Это завещание вашего дяди и прилагаемые к нему документы, письма адвокатов, брокеров и нотариальные справки, – поспешил прокомментировать бумаги худосочный очкастик.

– Ничего не понимаю. Какой дядя? Какое завещание? – выпалил недоумевающий Глеб.

– Вот, поэтому я и оставил вам записку, чтобы иметь возможность всё пояснить. Обычно для вручения такого рода грамот мы приглашаем клиентов в офис. Но в вашем случае… вы у нас, так сказать, вип-клиент… вот здесь, здесь и здесь надо поставить подпись, – продолжал молодой человек, кладя перед ошарашенным Глебом не менее увесистую стопку из всевозможных приёмо-передаточных актов. Когда Глеб по русскому обычаю, не читая, поставил подписи на всех листах, из кожаного портфеля появилась ещё одна бумага.

– Вот, осталось подписать акт выполненных работ с нашим вознаграждением, и с официальной стороной будем считать – покончено.

Услышав слово «вознаграждение», Глеб принялся внимательно изучать документ. Дойдя до цифры: две тысячи шестьсот долларов США, Глеб вопросительно посмотрел на очкарика. Тот, ничуть не смутившись, пояснил:

– Это оплата наших услуг и услуг наших американских коллег по обеспечению юридического сопровождения документов на предоставление вам права вступления в наследование второй очереди.

Вконец запутав собеседника, помощник адвоката ткнул пальцем в нижний правый угол.

– Вот здесь распишитесь.

Глеб убрал его руку с листа.

– Вы мне ничего не объяснили, а хотите получить от меня подпись на оплату каких-то услуг. Да и денег таких у меня сейчас нет.

– Это не важно. Оплата должна произвестись в десятидневный срок. Дорогой Глеб Иванович! Я официально сообщаю, что ваш дядя, граф Ланской, скончавшийся одиннадцатого мая прошлого года в Лос-Анджелесе штат Калифорния, США, оставил завещание, в которое, наряду с другими претендентами, включил родственников по линии сестры в России, если таковые объявятся. Если – нет, вышеуказанное наследство будет перераспределено между другими наследниками в Соединённых Штатах. Наши американские коллеги обратились к нам. Мы подняли церковные записи, затем записи ЗАГСов, и выяснили, что из всех ныне живущих в России родственников, вы – единственный наследник второй очереди, то есть – прямой потомок.

Глеб знал от матери о своём дворянском происхождении и о существовании родственников за границей. Но после октябрьского переворота следы их были утеряны, а мама, живя в опасное время, никогда не пыталась их разыскивать и напоминать кому-либо о своем дворянском происхождении, предусмотрительно выправив его на крестьянское и сменив фамилию с Ланской на фамилию мужа. Однако для Глеба было приятным откровением, что его американский дядя не забыл о корнях, оставшихся на родине.

– Спасибо, дядя! – поблагодарил он кого-то на небесах. – И что в завещании?

Адвокат вынул из портфеля пластиковую папку, из неё – бежевый листок, и зачитал:

– Российскому претенденту завещан двухэтажный дом в Лагуна-Бич в штате Калифорния, США… – В права собственности вы вступите, прибыв на место, и передав документы в Регистрационную организацию Графства. Вот на него документы. Вот фото, – указывая на кипу бумаг на столе, закончил своё выступление стройный джентльмен в дорогом костюме.

Глеб, взял фотографии.

С разных ракурсов, демонстрируя все свои достоинства, ему улыбалась их с Настёной несбыточная мечта – большой особняк под красной черепичной крышей. Фасадную стену мечты увил роскошный виноград. Чуть поодаль виднелась гладь белокаменного бассейна, а за ним – бесконечная синева безбрежного океана. Лужайка перед домом, а позади – целый лес из платанов и пальм…

Вдоволь налюбовавшись роскошью свалившегося с неба богатства, Глеб вернулся на землю и перевёл взгляд на ожидающего его подписи адвоката.

– Давайте акт. Я подпишу.

Сегодня Глеб не шёл домой. Он летел. Однако, при подлёте, сменил курс и направился в ресторанчик «Храм луны», что на Воздвиженке. Жене такую новость нехорошо было озвучивать без звона бокалов.

Заказав столик на двоих, он зашагал по Кисловскому, и через Брюсов переулок вышел прямо к своему дому.

Насти дома не было. Отперев дверь, он прошел в комнату, достал из папки пакет документов, вытащил из них фотографии дома, копию завещания, и регистрационные документы. Ещё раз полюбовавшись удивительным пейзажем, положил фотографии с завещанием в новый большой конверт, конверт засунул в папку, папку положил на секретер, облегченно вздохнул, разделся и залез под душ. Из-за шума льющейся воды он не услышал, как пришла Настя.

А Настя вернулась из магазина. Днём приходил брат Сергей, и разговорами о своей несчастной жизни забрал два часа драгоценного времени. В конце визита традиционно попросил денег «до лучших времён» и, получив содержание, удалился. Однажды дав брату деньги, Настя попала в кабалу семейных уз. Брат, здоровенный детина сорока двух лет – хам и бездельник нигде не работал. По его словам работать «на дядю» было ниже его достоинства. Он считал себя диссидентом и свободным художником. И последние полтора года жил исключительно за счет пожертвований, с успехом выбиваемых из добродушной сестры. А сестра, втайне от мужа, экономя на своих женских потребностях, выдавала несчастному брату пенсию.

Визит брата выбил её из повседневного ритма. Она вышла из дома лишь перед приходом Глеба.

Зайдя домой и услышав звук льющейся воды, Настя стукнула в дверь ванны, дескать, «я вернулась», и прошла на кухню.

Через несколько минут из ванной показался освеженный Глеб.

– Глебушка, прости, я задержалась, – извинилась Настя, наполняя сковороду ингредиентами ужина.

– Никаких «извините», да «простите»… сегодня ужинаем в ресторане!

Настя чуть не уронила нарезанные баклажаны на пол.

– Как так – не надо? С чего это – ресторан?

– Не возражай, любимая! Собирайся. Я уже собрался. Жду! – безапелляционно заявил муж.

Ничего не оставалось, как привести себя в порядок и приготовиться к походу в ресторан.

В ресторане Глеб предложил жене заказать самые лучшие угощения из меню, чем ввел Настю в еще большее замешательство.

Когда стол оказался уставленным всевозможными яствами, Глеб, церемониально, развернул заранее приготовленный пакет и зачитал завещание дяди. В качестве «контрольного выстрела» Насте были предоставлены фотографии американского дома.

Интрига удалась. Настя сидела, обескураженно уставившись в фотографии, забыв о заказанных деликатесах. Наконец, когда её вновь посетило сознание, она перевела взгляд на Глеба и прошептала:

– Это всё наше?

– Да! Наше! – победоносно произнёс Глеб, разрезая тушку запеченной утки.

После он рассказал ей о приходе адвоката. Жена пищала, как ребенок. Они чокались бокалами, смеялись, спорили, и радовались, как радуются дети неизвестно откуда взявшейся конфете.

Вечером, вернувшись домой, они всё говорили и говорили о наследстве…

Наутро его разбудил какой-то шум.

Он открыл глаза и… не удивился увиденному. Он лежал на своей койке в больнице.

В палате суетились врачи.

– Что случилось? – шёпотом спросил он больного с соседней койки.

– Не знаю. С Мишкой плохо.

Тем временем в палате появились носилки на колёсах. Мишку переложили на них, и вывезли в неизвестном направлении. За носилками, о чем-то тихо переговариваясь, вышли и врачи.

Глеб встал с кровати. На тяжёлых ногах сходил в душ, поправил постель и стал дожидаться врача. Но того все не было. Хотя Глеб особенно не волновался. Он привык к этому сну. Он лег на пастель и прикрыл глаза.

Однако дрёма оказалась непродолжительной. Его громко окликнула вошедшая медсестра.

– Давайте руку, больной!

Глеб повиновался. И опять – чудные видения. И снова – провал в темноту.

Он проснулся ровно в семь. Настёна, как всегда в это время, мирно посапывала у него на плече. Он открыл глаза и принялся разглядывать потолок. Над ним, как всегда, расплывчато темнел подтек, возникший вследствие затопления соседкой с верхнего этажа в прошлом месяце. Ничего сверхординарного за время его отсутствия во сне не произошло.

Он напряг бицепс и сильнее прижал Настену к своей груди.

Так они пролежали еще полчаса, пока будильник не проиграл свой будильный марш.

Настёна потянулась.

– Уже проснулся, котик? – чуть приоткрыв глаза, прошептала супруга. Обняла и ещё сильнее прижалась к мужу.

– Пора вставать, милая!

– Угу…

– Никаких «угу»! Просыпайся, соня! – Глеб нежно обнял жену и поцеловал в щёку.

– Угу! – повторила Настёна, напрягая все резервы организма для поднятия отяжелевших век.

Наконец жена проснулась, и супруги, приняв утренний душ, приступили к завтраку.

За завтраком много шутили, предвкушая свой приезд в Америку и вступление в права на дом.

Их мечта приблизилась на расстояние вытянутой ладони.

Днём Настя поехала к своей подруге-юристу, а Глеб, ещё час провалявшись на диване и повторив текст своей роли в новом спектакле, ушёл в театр.

За полчаса до спектакля телефон зазвонил. Это была Светлана – троюродная сестра по папиной линии. Полтора года назад они с мужем приехали в столицу. Месяц прожили у Глеба, превратив кухню в банно-прачечный комбинат совместно со складом готовой продукции: муж Светланы приторговывал украденными со складов запчастями для отечественных автомобилей. Глеб, узнав о криминальных доходах зятя, возмутился. И родственники съехали, подселившись к новым друзьям. После сняли квартиру, а свою – сдали в аренду. Так и существовала одна из ячеек нового московского общества.

– Алло, Глеб?

– Да, Светик. Как дела?

– Ничего. Спасибо. Ты что делаешь после шести?

– У меня спектакль до восьми. А что?

– До восьми? Хорошо. Давай встретимся в девять?

– Что-то срочное? Заезжай к нам…

– Нет, братик… – она впервые назвала его «братик», – дело важное. Давай в кафе на Тверской.

– Ну, раз такая тайна, – не понял подоплеки Глеб, – давай в кафе.

Отыграв спектакль, он направился на встречу с сестрой.

Удивление вызвал тот факт, что Света поджидала его вместе с мужем. Глеб присел за их столик и заказал чашку кофе.

– Ну, что стряслось? Зачем такая срочность?

Света начала без обиняков:

– Братик, а зачем ты скрыл, что получил такое наследство?

– А-а! Вон в чём дело, – начал понимать причину «важной» встречи Глеб. – Два вопроса: во-первых, откуда ты знаешь? И во-вторых, ты-то здесь при чём?

– Ко мне звонил адвокат. Он рассказал о наследстве и спросил, в каком мы с тобой родстве. А насчёт есть нам до этого дело или нет, скажу тебе прямо: самое непосредственное! Мы – семья! А в семье – всё поровну! Надо поделиться!

Тут в разговор вмешался муж сестры.

– Глеб, я думал, ты порядочный! А ты решил кинуть сеструху! Но адвокат нам сказал, что она имеет право на долю и, если потребуется, он нам поможет в суде.

– Ах! Вот даже как!

Негодованию Глеба не было предела.

– Для начала, родственнички, в завещании МОЕГО дяди указан прямой потомок. А ты, дорогая сестричка, дальняя родственница по моему отцу. И никакого отношения к МОЕЙ семье ты не имеешь. Это, во-первых. А во-вторых, можешь судиться сколько хочешь. Хрен ты чего отсудишь! Этот дом – наша с Настеной мечта!

– Ну ты, братик, не пыли! Чего горячишься? – пошла на попятную сестра. – Просто этот дом имеет цену. Надо его продать. Вы возьмёте большую сумму, а нам – меньшую.

– Вы не понимаете! Это не дом! Это – наша мечта! А мечты не продаются!

– Ну, тогда отдайте нам свою квартиру. Зачем вам два дома? Ты же видишь, как мы ютимся на съёмной.

– И, где мы с женой, по-твоему, должны жить? Вместо вас переехать на съемную?

– Вы переедите в Америку.

– Я служу в театре не в Америке, а в России. И на пенсию пока не собираюсь. Что-то не нравиться мне этот разговор. У вас есть своя квартира? Продайте её, и купите в столице.

– Всё! – резко привстал со своего места муж сестры, – Говорил я тебе, что разговора не получится! Москвичи – все на понтах! Зажрались в своей Москве! А как другие живут, их не волнует!

– Успокойся, Сережа! Это же мой брат. А ты, братик, подумай. Зачем создавать конфликт, когда его ещё нет?

– Я всё сказал! – отрезал Глеб. – Хотите воевать? Воюйте. Но знайте: после этого разговора, вы не получите ни копейки! Родственнички.

Заведённый и разбитый Глеб зашагал домой. Но неприятности на этом еще не закончились.

Войдя в прихожую, он услышал доносящиеся из комнаты тихие всхлипывания жены.

– Что случилось? Кто расстроил моего котёнка?

Услышав голос мужа, Настя выскочила в коридор и бросилась к нему на грудь.

– Чего они от нас хотят? Что им всем от нас нужно?

– Кто чего хочет, милая?

Настёна неудержимо разрыдалась.

– Брат приходил. Требовал доли наследства!

– И этот – туда же! – обречённо констатировал Глеб. – Давай, детка, успокойся и расскажи все обстоятельно.

Глеб по-отечески обнял и поцеловал жену в лобик, затем – в щёчку.

– Рассказывай.

Настя вытерла слёзы и заговорила.

– Утром я пошла к Нине, расспросить о выезде из страны. Ну, и как быть с оформлением наследства в Америке. Как раз в тот момент, когда мы с ней разговаривали, ко мне позвонил брат. Сказал, что зайдёт по очень важному делу. Я думала, ему снова деньги нужны. А ему, оказывается, нужен наш дом.

Жена вновь залилась слезами.

– Не плачь, детка! Мы ещё ничего не получили, а вороны уже слетелись! Он-то откуда о наследстве узнал?

– Ему адвокат сказал.

– Вот, мразь! – не удержался Глеб.

– Он сказал брату, что он имеет право на долю в наследстве.

– Щас я с этим разберусь! – гневно сказал Глеб и вытащил из портмоне оставленную адвокатом визитку.

– Поздно уже, – еще всхлипывая, заметила Настя.

– Ничего! Потерпит, – бросил Глеб, набирая номер телефона.

– Алло! Это Глеб.

– А! Здравствуйте, Глеб Иванович. Как ваши дела? Фотографии показали жене? Ей понравился дом?

– Да. Спасибо. Всё хорошо. Скажите, а что это за звонки к моей сестре и к брату моей жены?

– Они уже связались с вами? Видите ли, мы обязаны были предупредить наследников четвертой и пятой очереди о возможном вступлении в права наследования.

– А при чем здесь троюродные братья и сестры? В завещании об этом ни слова!

– Глеб Иванович, я лишь выполняю указание своего начальника, и с юридической стороны вопроса…

– Спасибо, что разъяснили мне юридическую сторону. Так кто же, наконец, наследник?

– Вы, разумеется.

– Спасибо. До свидания.

– До свидания, Глеб Иванович!

– Ну, вот всё и устроилось. А ты, детка, переживала. Никто у нас наш дом не отберет!

Глеб обнял супругу и, качая её, как маленького ребенка, мурлыкал на ушко колыбельную из своего далёкого детства.

Наконец Настёна полностью пришла в себя. Нежно поцеловала мужа, прошла на кухню, и через несколько минут пригласила его к ужину.

Когда с ужином было покончено, большая и малая стрелки кухонных часов, подравнявшись, встали на цифре двенадцать.

– Ох, поздно уже, – взглянув на часы, резюмировала Настя. – Пора спать. Иди в ванную, я пока расстелю постель.

Глеб сделал еще глоток кефира, поблагодарил жену и безропотно направился в ванную.

Мягкость подушки и теплота одеяла сделали процесс засыпания приятным и безмятежным.

Проснулся Глеб от толчка в плечо.

– Настя, ты что? – вскрикнул он, не раскрывая глаз.

– Я не Настя, а Антонина Михайловна! – громом прозвучал грубый женский голос. – Вам, больной, завтракать пора, а не эротические сны смотреть! Вставайте уже! Я вам кашу и чай на тумбочку поставила. Смотрите, не опрокиньте.

Глеб приоткрыл глаза. Ничего не изменилось в его сне. Всё та же палата, тот же улыбающийся сосед, та же санитарка.

– Проснулся? – приветливо обратился к нему сосед, когда санитарка вышла из палаты. – Вставай. Она уже второй раз приходит. Ну, ты и спать! А у нас новенький. Странный какой-то. Всё твердит, что его машина сбила. А на самом – ни синяка, ни царапины. Когда его привели, врач сказал, чтоб его не трогали. Сказал, что у него психологическая травма.

На освободившейся Мишкиной кровати, раскачиваясь, сидел мужчина средних лет и все повторял:

– Мне больно! Спасите меня! Меня сбила машина! Я не успел дойти…

– Действительно странный какой-то, – согласился Глеб. – А где наш молодой?

– А выписали его. Ты все проспал, – рассмеялся сосед.

Глеб напрягся, но тут же облегчённо выдохнул.

– Во сне можно. Во сне так бывает.

Сосед изумленно посмотрел на него.

– Ты что, еще не проснулся? Снова думаешь – ты во сне?

Глеб улыбнулся в ответ.

– Конечно, во сне. Вы все мне снитесь. А я, возможно – вам.

Сосед встал с койки, подошел к Глебу и так больно ущипнул за плечо, что тот ойкнул.

– Ну, что? Ты и сейчас думаешь, что спишь? – спросил сосед, готовясь к новому нападению.

Глеб не на шутку озадачился.

– Погоди-ка. Если это не сон, тогда сон – моя жена и моя жизнь дома? Ну, это – чушь какая-то.

Он схватил лежащий в тумбочке телефон и судорожно набрал номер жены.

– Алло! Это ты, котик? – зазвучал в трубке родной голос. – Почему не звонишь? Скучаешь по мне?

– Как я рад тебя слышать, родная! Ты не представляешь! Я и не полагал, что во сне буду говорить с тобой по телефону.

– В каком сне, дорогой? Я тебе сегодня приснилась? Расскажи.

– Нет. Ты сейчас мне снишься! Вернее, мне сниться, что я с тобой разговариваю…

– Если ты хотел меня обидеть, у тебя это получилось, милый! Как навеселишься – звони, – обиженно сказала жена, и родной голос сменили короткие гудки.

Озадаченный Глеб еще некоторое время сидел неподвижно с трубкой у уха, пытаясь собрать разбросанные звенья сознания воедино. Не добившись, хоть каких бы то ни было вразумительных доводов доказательства или опровержения реальности, или нереальности происходящего, положил на место телефон и принялся уплетать оставленный санитаркой завтрак.

Не успел он проглотить последнюю ложку остывшей каши, как в палату с обходом вошел врач с медсестрой.

– Ну, любезный Глеб Иванович, как вы себя чувствуете?

– Ужасно, доктор! У меня странные сны. И я уже запутался. Где сон, где не сон! Сон – когда я засыпаю, или сон здесь – когда просыпаюсь. Все настолько реально, что я…

– Голубчик, вы сами ответили на свой вопрос. Засыпая, вы видите сны, просыпаясь, не видите.

– Но и там, во сне, я также просыпаюсь. И тогда там – явь! И засыпаю также. А когда просыпаюсь – я в больнице. Сны отчетливые, явные! И имеют совершенно последовательную направленность.

– Это, голубчик, у вас депрессивный синдром. Мы даем вам препараты, направленные на восстановление памяти. Вы же сами этого хотели? Вот ваша память и разыгрывает всякие сценарии развития событий. Ну-ка, покажите мне свои зрачки!

Доктор подошел к Глебу и оттянул веко одного, затем второго глаза.

– Да. Как я и предполагал, диагноз подтверждается. Вдобавок отмечаются еще и менингеальные знаки. Все хорошо.

Затем доктор обратился к медсестре:

– Измените в листе назначения препарат за номером девятьсот девяносто девять на три шестёрки.

В разговор вмешался Глеб.

– Это что у вас за препараты такие?

– Вас номера напугали? – усмехнулся доктор. – Это коды препаратов. Здесь мы не говорим их названий. Такая практика. Не волнуйтесь, голубчик.

Затем доктор обошел других больных. Когда обход коснулся новенького, тот съежился и, отпрянув от доктора, забился в угол кровати.

– Чего вы боитесь, любезный? Я хочу вам помочь.

Тот поднял испуганные глаза на доктора.

– Вы вправду хотите мне помочь?

– Конечно.

– Тогда помогите! Меня сбила машина! Я не успел дойти…

– Не волнуйтесь вы так! Все хорошо. Вы дойдете. Обязательно дойдете. Обещаю.

– Правда?

– Правда.

Затем доктор вновь обратился к медсестре.

– Тот же номер, что и Стрельцову.

После сделанных назначений, доктор улыбнулся всем пациентам одновременно.

– До свидания! Выздоравливайте!

Выходя из палаты, обернулся в сторону соседа Глеба.

– А вас завтра – на выписку.

– Как – на выписку? – возмутился сосед. – Я не хочу! Я еще не долечился!

Но, доктор уже вышел из палаты. И слова соседа, отрекошетив от двери и звонким эхом постукавшись о стены палаты, вернулись к нему назад.

– Нет! Ну, ты видел? – обратился он к Глебу. – Врачи, называется! Еще не вылечили, а уже на выписку!

– А что с тобой?

– У меня мания.

– Преследования?

– Хуже! У меня немотивированное чувство вины.

– Перед кем?

– В том-то и дело, что я не помню! Кололи меня, кололи, а толку – чуть! Коновалы! – вдруг заорал сосед, пнув взглядом дверь палаты.

– Я смотрю, мы здесь все с потерянными воспоминаниями, – предположил Глеб.

– Конечно! Это же специализированная клиника! А мне память так и не вернули! – вновь завопил сосед.

Дверь распахнулась – и в проеме показалась медсестра.

– Вы что раскричались, больной?

– А чего бы мне и не покричать? – продолжил кипятиться сосед. – Болезнь не вылечили, а выписывают!

– Доктор посчитал, что в вашем случае для вас же будет лучше, если прервать лечение. А решение доктора здесь не оспаривается, но принимается. Так что, не кричите понапрасну, а прилягте и готовьтесь к выписке. У вас впереди – тяжелый путь.

С этими словами медсестра вышла из палаты и прикрыла за собой дверь. Сосед присмирел и больше не издал ни звука, хотя после обеда Глебу удалось разговорить его, но это был уже не такой, как прежде весельчак. Фактически весь день сосед пролежал на кровати, отвернувшись к стене.

Первый раз за все время, проведенное в больнице, Глеб почувствовал разочарование и необъяснимую тоску.

Вечером грусть разогнал неожиданный звонок Настены.

– Ну, что, котик, все еще думаешь, что меня не существует? Что ты спишь?

– Прости меня, детка! Я совсем запутался. Доктор сегодня на обходе сказал, что это депрессивный синдром с какими-то там знаками.

– Раз говорит, значит, так оно и есть. Ты, главное, не нервничай. Лежи. Отдыхай. Набирайся сил. А я, как смогу, приеду.

Глеб, уставший от сомнений, решил нанести по ним решающий удар.

– Скажи, детка, как твой… брат? Я надеюсь, больше не звонит?

– Какой брат? – удивилась Настя. – Ты снова за свое?

– Как это, какой брат? Твой брат. Сергей. Он же к тебе звонил. Требовал доли в наследстве.

– Глебушка, я начинаю за тебя волноваться. Нет у меня никакого брата! И ни о каком наследстве я не знаю. Что с тобой происходит? И возможности нет к тебе прийти. Но я обязательно приду! Как освобожусь, так сразу приду! Ты меня жди! И не унывай! И не придумывай ничего в своей умной голове. Я люблю тебя! Слышишь? Я люблю тебя! Береги себя, любимый!

После Настёниного звонка Глеб несколько успокоился, даже повеселел.

Как всегда после ужина в палату с назначениями вошла медсестра.

– Сегодня, Глеб Иванович, у вас новые уколы. Чем это вы заслужили такое расположение главного?..

– А… да. Доктор что-то говорил… – вспомнил Глеб недавний обход.

– Это совершенно новый препарат, – продолжала медсестра, набирая в шприц из сверкающего хромированного цилиндрического контейнера ярко-желтую жидкость, – Говорят, он ускоряет процессы релаксации, восстанавливает потерянные цепочки нейронов и угнетает повышенную возбудимость гипоталамуса. До пятидесяти не успеешь посчитать, как начнется его работа. Мне бы таким уколоться! Сил не хватает за вами тут ухаживать! Но, он слишком дорого стоит. Не всем его назначают… можно сказать, вы – первый, – закончила рекламу нового препарата медсестра, сунула опустошенный контейнер в карман халата, и выставив вперед светящийся желтым, как меч джедая шприц, неожиданно рявкнула:

– Руку!

Завороженный невиданным зрелищем, и неожиданным приказом джедая, Глеб, резко выбросил руку в сторону иглы.

– Колите!

В ожидании действия магического препарата, проводив взглядом удаляющуюся медсестру, он лег на кровать, вытянул вдоль тела руки, прикрыл газа и, глубоко дыша, начал отсчет.

На цифре двенадцать сознание Глеба растворилось в ярко-желтом свете. С приятным ощущением легкости полетело куда-то ввысь, но неожиданно рухнуло в черноту забытья. Через какое-то время чернота вновь сменилась желтым светом. Этот свет становился ярче и ярче, пока не стал невыносимым.

Глеб открыл глаза, и тут же зажмурил их вновь. Через щель в занавеске в лицо ему бил яркий солнечный свет. Собравшись с мыслями, он осознал, что находится по другую сторону сна. И, надо сказать, эта сторона его галлюцинаций нравилась ему больше.

– Котенок! – позвал просыпающийся Глеб.

– Да, милый! – где-то совсем рядом зазвенел нежный голос жены.

Глеб повернул голову влево и вправо, но ее не было.

– Ты где, кошечка?

– Да здесь я! – рассмеялся голос – и из яркого луча солнечного света проявился образ Настены.

Глеб смахнул с глаз остатки сна и протянул руку к Насте.

Но не почувствовал прикосновения. Рука проскользнула сквозь улыбающийся образ. Глеб зажмурился и вновь открыл глаза.

Вместо Насти он увидел женщину-врача в белом халате, которая одной рукой держала распахнутыми его веки, а другой больно светила фонариком в глаз.

– Кто вы? – только смог спросить Глеб.

– Плохо! Он жив, но… состояние тяжелое! – констатировала кому-то перед собой врач, отпустила веко и выключила невыносимый желтый свет фонаря. – Расступитесь люди! Откройте окна! Здесь совершенно нечем дышать!

Глеб повернул голову и увидел множество людей, окружавших его, лежащего на полу в каком-то зале.

– Что произошло? Где я? – прошептал Глеб, глядя на врача.

– Молчите! Вам нельзя говорить! К тому же я ничего не понимаю. Если вы меня слышите, у вас нарушен речевой аппарат, – ответила врач. Потом обратившись к тому, кто перед ней, заявила:

– У него инсульт. Срочно носилки и аппарат искусственного дыхания! Сообщите в больницу! Мы будем через семь минут, пусть готовят реанимацию!

Глеб хотел еще что-то сказать, но не смог.

– …Ваша честь, дело так и зависнет? Может, вынесете решение, наконец? – услышал он, справа от себя голос сестры.

– Истец, я не могу выносить решения в отсутствии одной из сторон, – ответил жесткий женский голос.

– Так вот же – ответчик! – пробасил голос Настиного брата. – Давайте закончим с этим, пока он здесь! Разделите имущество – и мы в расчете!

– В каком расчете? – вскрикнул женский голос.

– А что, полученные вами деньги уже и в расчет не идут?

– Истцы! Я привлеку вас к уголовной ответственности за оскорбление суда!

– Да ладно, не напрягайся! – смягчился бас. – Это у меня нервное.

Больше Глеб ничего не слышал. Его переложили на носилки, надели на лицо кислородную маску – и он снова впал в небытие.

Открыв глаза, он увидел себя лежащим на больничной койке в своей палате в той же позе, в которой уснул.

Очень хотелось спать. Все же он нашел в себе силы встать. И на непослушных ногах поплёлся в ординаторскую.

Доктор сидел за столом, заполняя какие-то бумаги. Больше в ординаторской никого не было.

– Разрешите? – спросил вошедший Глеб.

– Заходите, – сказал доктор, не поднимая глаз. Вдруг, сообразив, кто пришёл, бросил на Глеба удивлённый взгляд. – Вы? Как вы…

– Я, доктор, хотел спросить: что здесь, черт возьми, происходит? Почему меня колют какой-то дрянью, от которой я схожу с ума? И вообще, это что за учреждение, и что я здесь делаю?

– Успокойтесь. Ничего, что могло бы вам навредить, вам не колют, – взял себя в руки доктор. – Вам дают лучшие препараты. Ваша нервная система истощена, и мы погружаем вас в медикаментозный сон. Так что страшного ничего…

– Это вам так хочется, чтобы ничего? А я постоянно сплю в страхе! Меня преследуют кошмары!

– Повторяю. Ничего страшного не происходит. Ложитесь на место. Я сейчас подойду.

– Не лягу, пока не получу ответы.

– Вот видите, как вы эмоционально неустойчивы. Я говорю вам, что стараюсь помочь, а вы скандалите, – продолжал доктор спокойным убаюкивающим голосом.

– Да мне плевать, кому вы хотите помочь! Я хочу домой! Я хочу к жене! Немедленно отпустите меня!

Непонятно откуда взявшиеся санитары навалились на Глеба, заломили руки и поволокли в палату.

– Сволочи! Отпустите! – орал возмущённый Глеб. – Хочу домой! Хочу к жене!

Его бросили на койку, и санитар придавил его шею своей рукой. Так он пролежал несколько минут, пока не почувствовал укус тонким жалом иглы в районе локтевого сгиба, и – приятную истому, разливавшуюся по телу. Он вновь проваливался в мир фантастических иллюзий.

– Больше не хочу! – бормотал Глеб. – Больше не хочу!

Казалось, этому наркотическому кошмару не будет конца. Но все имеет как начало, так и конец.

Когда сознание снова вернулось к нему, Глеб оглядел палату. Соседей не было, а их койки были аккуратно застелены новым бельём. Он напряг расслабленное тело и поднялся с кровати. По стенке, стараясь не попадаться никому на глаза, просочился туда, где, по его мнению, должен был быть запасный выход. Странно, но никого в мрачном коридоре он не встретил, а дверь действительно была там, где он предполагал. И она была не заперта.

Глеб надавил на ручку замка и оказался в сети больничного коммуникационного лабиринта из неопределённого количества коридоров. Он бесконечно блуждал по этому освещённому тусклыми фонарями пространству, пока, случайно, не толкнул одну из дверей, за которой оказалась залитая солнцем свобода.

Глеб пробрался через безлюдный задний дворик больницы к ограде и тяжело перелез через невысокий забор. Улица была также безлюдна и пуста, что, впрочем, не удивило Глеба. Судя по всему, утро само только проснулось, не успев разбудить горожан.

Он пошёл мимо домов, все более ускоряя шаг, пока не перешёл на бег. Дома замелькали мимо своими кирпичными стенами. Казалось, это уже было в одном из его снов. Он бежал, и не мог остановиться. Лишь солнце сквозь листву городских деревьев нежными лучами хлестало его по глазам.

Вот дома кончились – и перед ним возник высокий забор, оплетённый диким виноградом. Глеб полез через препятствие, но застрял, удерживаемый чем-то за ногу. Он взглянул вниз и увидел дёргающую его за штанину жену.

– Спускайся, котёнок. Я тебя давно жду, – улыбнулась Настена.

Глеб спрыгнул вниз.

– Как ты узнала? И откуда ты…

– Не знаю. Мне сердечко подсказало. Не надо лезть. Все равно не перелезешь. Здесь дверь.

И она толкнула не замеченную Глебом мощную деревянную створку ограды, обитую тяжелым кованым железом. Дверь скрипнула. Глеб сжал в объятиях ту, которую любил больше жизни.

– Как мне было плохо без тебя! А ты не приходила!

– Ты ошибаешься милый! Я все время дежурила у твоей постели.

Так, обнявшись, они прошли через проем в заборе на его противоположную сторону, и оказались на залитом солнцем бесконечном лугу.

– Он умер? – бросив мимолётный взгляд на успокоено двигающуюся точку кардиомонитора, спросил реаниматора вошедший врач.

– Да. Только что, – подтвердил реаниматор, отключая искусственную вентиляцию лёгких. – Что ты хочешь? Такое обширное кровоизлияние! Он и так долго боролся. Почти год в коме провёл.

– Да, крепкий мужик был! Ты слышал уже, что жена его покончила с собой неделю назад? Кто-то позвонил ей и сказал, что он умер… – сочувственно поинтересовался врач.

– Конечно! Я полагаю, это дело рук ее братца. Вот, устрица, скажу я тебе! Он же и сюда недавно рвался. Горланил, что нужно Глебу Иванычу сообщить о смерти жены. Так мы его не пропустили.

– Не сообщил?

– Черт его знает! У нас работает Мария Федоровна… мы не раз ее ловили на том, что за деньги пропускала в реанимацию народ к больным…

– Так выгнали бы ее.

– Она родственница главного!

– А-а-а! – протянул врач.

– Так что, возможно, что и сюда братик наведался, – предположил реаниматор. – Уж больно крепким мужиком был покойный. Не мог вот так вот резко перестать бороться за жизнь! Говорят, у них с женой любовь была неземная. Срослись корнями, сплелись ветвями.

– Ну, земля ему пухом! – выходя из палаты, скорбно пожелал врач. У самого выхода обернулся и неожиданно спросил:

– Получается, в дом-то наследственный они так и не вошли?

– Так в этом все и дело! Его же к нам привезли из зала суда. Их родственнички подали в суд на раздел имущества. Поговаривают, что брат жены даже проплатил судью. Не знаю. Так говорят. Будто он прилюдно заявил об этом судье. Но, по слухам, не смогли отсудить. А теперь… – все шансы по закону вступить в наследство.

– Если есть справедливость на этом свете – Бог им не позволит!

– Несчастные! Всю жизнь прожили в одной комнате, а собственного дома так и не дождались. Где смысл? – посочувствовал реаниматор и набросил край простыни на умиротворённо-счастливое лицо Глеба.

– Вот мы и дома! – улыбнулась ему жена и, прижавшись всем телом, поцеловала нежно в губы.

Глеб огляделся, но не увидел ничего, кроме бесконечного горизонта и залитой солнцем травы.

– Где мы?

– Это Этера. Здесь наш дом.

– И где же дом? – удивился он.

– Вот же! – рассмеялась Настёна, проведя рукой вдоль горизонта.

Он проследил за движением ее руки и увидел проявившийся из ниоткуда красивый и уютный дом, окруженный яркими цветами и зеленеющим садом вокруг необыкновенной чистоты пруда.

Она взяла его руку в свою – и они пошли навстречу своей мечте, освещенные двумя ласковыми солнцами.