Глава 20. Система неверия

В Круглом мире есть свои, доморощенные омниане. Мы не имеем в виду бо́льшую часть верующих, которые, безусловно, совершенно нормальные люди. Просто так вышло, что они воспитывались в определённой культуре, где существует свой отличительный набор верований в то, для чего недостаточно объективных доказательств. Не имеем мы в виду и наш эквивалент господствующего течения омнианской церкви, представители которого после свержения радикалиста Ворбиса и его Эксквизиции (см. «Мелкие боги») вели себя вполне вменяемо и в чужие дела нос не совали.

Да, причина всех неприятностей Круглого мира и есть Ворбисы всех мастей. Так сказать, Верующие с большой буквы. Те, которые не просто знают, что их мировоззрение – Истина, единственная и неповторимая, воспринятая ими из уст самого Бога, но и стремятся заставить всех и каждого, независимо от их желания, принять это как истину.

Более здравомыслящие человеческие существа очень быстро сообразили, что подобную уверенность можно испытывать и тогда, когда ты ошибаешься: сила веры отнюдь не является мерилом достоверности. Если у вас есть хоть какая научная подготовка, вы даже можете понять ценность сомнения. Тогда, имея религиозные верования, можно всё равно быть неплохим учёным, вообще отличным парнем, понимающим, что люди, не согласные с вашим мнением, необязательно заблудшие овцы, погрязшие в пороках. В конце концов, подавляющее большинство людей, даже верующих, и так считают вашу религию бредом. У них ведь отличная от вашей система верований, которую бредом считаете вы сами.

Однако религиозные фанатики, похоже, ничего не знают о человеческой склонности к самообману и не желают предпринимать даже элементарных шагов, чтобы ей противодействовать. Когда Британская гуманистическая ассоциация (БГА) разместила на английских автобусах рекламный слоган «Вероятно, бога нет. Хватит волноваться, наслаждайтесь жизнью», некоторые религиозные чины отреагировали на это следующим образом: «Как видно, не слишком-то они и уверены». На самом деле словом «вероятно» организаторы акции не собирались играть на руку оппонентам и давать тем повод к обвинению в догматизме, читай – в излишней уверенности. Другая причина крылась в сугубо приземлённых вещах вроде потенциального нарушения закона о рекламе. А кое-кто из приверженцев религиозных воззрений изобразил показное возмущение, требуя наказать нарушителей спокойствия.

Однако у БГА столько же прав рекламировать свои убеждения на стенках автобуса, сколько у тысяч церквей по всему миру – писать на своих стенах «Возмездие за грех – смерть». Вот почему БГА предприняла этот шаг: один-единственный голос против сонма голосов, далеко не все из которых отличаются терпимостью.

Вера – странное слово, используемое в самых разных смыслах. Выражение «Верю, что…» неравнозначно «Верю в…», которое, в свою очередь, отличается от «Доверяю тому-то или чему-то». Наше доверие науке, к примеру, – лучшая защита от веры в то, во что нам хотелось бы поверить. При этом в каком-то смысле можно даже верить в саму науку. Но в отличие от религиозной веры, это означает всего лишь следующее: мы верим, что именно наука, а не политика, философия или религия, может избавить человечество от насущных проблем.

У слова «вера» есть и иное значение, которое, как мы подозреваем, не всегда понимают в полной мере. Предположим, учёный говорит: «Я верю, что люди эволюционировали», религиозный человек ему отвечает: «А я верю, что нас создал бог». На первый взгляд может показаться, что эти утверждения равноценны и наука – всего лишь ещё одна разновидность религии. Между тем, поверив в какую-либо религиозную «истину», вы делаете это раз и навсегда. Что же касается науки, то слово «верить» означает не более чем «Я не до конца в этом уверен». Всё равно что сказать: «Вероятно, я забыл кредитку в пабе», когда на самом деле просто не имеешь понятия, где её посеял.

Думминг Тупс верит, что Круглый мир – это творение, созданное в Плоском мире. Мы же с вами, наоборот, считаем Плоский мир творением Терри Пратчетта из Круглого мира. В заданных критериях истинности оба утверждения могут оказаться верными. Действительно, все мы имеем те или иные верования и предвзятые убеждения. Давайте рассмотрим, как они нами приобретаются и что мы о них думаем.

Есть ли какие-нибудь верования у новорожденных? Как ни странно, есть. Они, конечно, весьма примитивны, противоречивы и существенно видоизменяются уже в первые полгода жизни младенца, однако отдельные особенности поведения грудных детей показывают, что некоторые схемы работы мозга выстраиваются ещё в утробе матери. Ребёнок – далеко не «чистый лист», на котором можно написать всё что угодно. Это вполне убедительно доказывает Пинкер в своей книге, которая так и называется – «Чистый лист». Ребёнок особенно восприимчив к образу своей матери и, не ощущая её, испытывает сильную тревогу. Он реагирует на музыку, которую мать слушала во время последних месяцев беременности и, находя знакомые звукосочетания, способен отличить джаз от Бетховена или фолка. Он рождается уже с готовыми мнениями относительно сосания груди и того, зачем она вообще нужна. И это тоже верования, в том смысле, что в детском мозге уже имеется некая предвзятая идея о матери или о музыке и ребёнок предпочитает то, что полнее соответствует данным идеям.

Через какое-то время после рождения он начинает улыбаться в ответ на улыбки других людей и даже на изображение улыбающегося человека. Можно ли и это назвать верованием? Ответ зависит от многих факторов, однако в нём ярко проявляется то, что именно мы понимаем под словом «вера». Действия ребёнка (улыбка, сосание) определяются устройством мозга и заложенными в нём программами, которые иногда могут и отличаться, как можно видеть на примере некоторых детей. Главным образом, это различные патологии. Но в общем, если не считать музыкальных пристрастий, между мозгами новорожденных особой разницы нет. Однако довольно скоро из-за различий в поведении матерей (пеленает ли она ребёнка, носит ли на спине, отправляясь в поле, оставляет одного на склоне горы или связывает ножки) дети приобретают различия. И вот уже из них начинают собирать людей, пользуясь деталями конструктора «Собери человека сам», придавая специфические черты той или иной человеческой культуры.

Существует несколько принципов наблюдения за тем, как дети взаимодействуют с окружающим миром. Когда младенец выкидывает из коляски игрушки, его действие можно объяснить по крайней мере двумя причинами. Можно заключить, что он ещё не умеет как следует удерживать предметы, поэтому они и падают. Но, судя по лучезарной улыбке, с которой младенец приветствует возвращение игрушки, можно сделать вывод, что он учит свою мать приносить требуемое. Такие, казалось бы, пустяковые взаимодействия оказывают сильное влияние на будущее ребёнка, усложняя его и зачастую укрепляя культуру в целом. Сюда же относятся детские потешки и сказки, способы обучения ходить, говорить и играть. Мы говорим «обучение», хотя эти процессы скорее похожи на то, как учатся летать птицы. Сами по себе многие возможности уже имеются в «прошивке» нашего мозга, однако их требуется подкорректировать в соответствии с окружающей реальностью. «Что будет, если я дёрну за эту пимпочку, а потом её отпущу?» Таким образом, наши способности отнюдь не начинаются с абсолютного нуля, они совершенствуются.

В книге «Расплетая радугу» Ричард Докинз сравнивает юных людей с прожорливыми гусеницами, жадно поглощающими информацию, особенно информацию от родителей: Дед Мороз, рай, феи, именинный торт. Докинз обращает наше внимание на то, насколько мы должны быть доверчивы в этом возрасте, чтобы избежать трудностей в обучении, и в то же время, взрослея, приобретать всё более скептический взгляд на мир. Именно с последним условием у многих взрослых возникают трудности, к вящей радости астрологов, потомственных колдунов, священников и тому подобной публики.

На примере из жизни Джека можно удостовериться, насколько некритично впитывают информацию дети. На протяжении тридцати лет он вёл факультатив по уходу за животными и был впечатлён распространённостью среди учащихся тех или иных различных зоофобий (впрочем, позже он сообразил, что в данном случае у него была особенная выборка студентов). Около четверти учащихся боялись пауков, несколько реже боялись змей (а в совсем уж запущенных случаях ещё и червей). Некоторые боялись крыс и мышей, а кое-кто неадекватно реагировал на птиц, их перья или на летучих мышей. У нас, конечно, нет документальных свидетельств, но выглядит всё так, словно эти фобии – своеобразная культурная инфекция: мать кричала, увидев паука в ванной, или по телевизору показывали фильм о страшных ядовитых змеях. (В действительности ядовиты лишь 3 % из них, но с эволюционной точки зрения лучше считать опасными всех по умолчанию.) Крыс часто изображают как грязных животных, то же самое относится и к мышам. Что именно вызывает боязнь птиц и птичьих перьев, Джек так и не сумел понять, но, безусловно, корни этих фобий кроются в семье, что является куда более вероятным объяснением, нежели генетическое происхождение. Всё это прекрасные примеры того, как верования передаются от мозга к мозгу, словно компьютерный вирус, распространяемый в вербальной форме. Тем не менее мы видим и то, насколько полезны оказывались данные фобии, когда люди были ближе к природе. Они помогали узнать, от каких существ нужно удирать как можно скорее. И неважно, что в результате мы с опаской относимся к совершенно безобидным существам: уж лучше так, чем наоборот.

Верования формируются при взаимодействии между разумом индивида и его окружением, в первую очередь другими людьми, но и с миром природы: взять хоть бы тех же пауков. Теперь давайте в общих чертах рассмотрим эти взаимодействия.

Если А воздействует на Б, мы называем это действием; если Б, в свою очередь, тоже воздействует на А, мы уже говорим о взаимодействии. Так строятся отношения матери и ребёнка. Большинство взаимодействий – это не просто некий обмен, они оказывают сильное влияние друг на друга: в ходе взаимодействия А и Б изменяются в большей или меньшей степени, становясь А′ и Б′. Если взаимодействие продолжается, продолжаются и изменения. После нескольких изменений А и Б превращаются в абсолютно новые системы.

Представьте актёра, выходящего на подмостки, и публику, на него реагирующую. Актёр, в свою очередь, реагирует на их реакцию, вызывая у публики новую реакцию на смену его образа, и так далее. В книге «Упадок хаоса» мы назвали это глубинное взаимодействие соучастием, придав знакомому всем слову смысл, который ненамного отличается от общепринятого, но одновременно подчёркивает значение совместности участия.

Соучастие матери и ребёнка, а затем ребёнка и его учителей, спортивной команды и, наконец, всего взрослого мира – это и есть тот самый конструктор «Собери человека», о котором мы упоминали недавно. Для обозначения данного культурного взаимодействия мы даже придумали слово «экстеллект». Интеллект индивидуален. Каким-то образом наш мозг хранит, выдавая по мере необходимости, полезные идеи и навыки. Однако большая часть коллективных знаний той или иной культуры, образующих отдельный массив информации, находится вне мозга единичного человека, а отсюда и термин «экстеллект». В дописьменные времена экстеллект целиком и полностью хранился в мозгах всего сообщества. После изобретения письменности некоторые наиболее важные составляющие культуры перестали нуждаться в человеческих мозгах как в хранилищах. Мозг остался нужен только для того, чтобы извлекать информацию и истолковывать её. Книгопечатание повысило роль этого типа экстеллекта, а современные технологии сделали его превалирующим.

Так откуда же берутся человеческие верования? Они зарождаются при соучастном взаимодействии нашего индивидуального интеллекта и окружающего нас экстеллекта. Этот процесс продолжается и когда мы становимся взрослыми, но в детях он сказывается много сильнее.

Франциск Ксаверий, миссионер и один из основателей ордена иезуитов, говорил: «Дайте мне ребёнка, пока ему не исполнилось семь лет, и я верну вам человека». Главная составляющая современного экстеллекта – сеть Интернет выловит вам едва ли не бесконечное число интерпретаций данной фразы, но все они будут сходиться на пластичности человеческого интеллекта в детстве и устойчивости его у взрослого человека.

До недавнего времени верующими были почти все. И хотя даже сегодня речь идёт также о подавляющем большинстве, пропорциональное соотношение верующих и неверующих кардинальным образом зависит от культуры. В сегодняшней Великобритании около 40 % людей определяют себя как абсолютно нерелигиозных, 30 % причисляют себя к той или иной религиозной культуре, но считают себя нерелигиозными, и лишь 30 % определяют себя как верующие. Ещё меньшая доля опрошенных регулярно посещает места отправления культа. В США свыше 80 % идентифицируют себя с какой-либо религиозной конфессией, 40 % утверждают, что еженедельно посещают богослужения, а 58 % молятся почти каждую неделю. Любопытное различие между культурами, имеющими столько общего.

В основном религиозная деятельность последних тысячелетий основана на вере в бога (или богов), создавшего мир, людей, зверей, растения – короче, всё-всё-всё. О некоторых из этих богов мы вспоминали в главе 4. Когда-то они представали в обличьях людей или животных, сейчас же чаще всего абстрактны и невыразимы, хотя и в том, и в другом случае обладают сверхъестественными способностями. Люди верят, что боги находятся в постоянном контакте с миром, насылая грозы, наказывая или поощряя людей, и являются источником мудрости и власти, которые передают нам посредством шаманов, жрецов или священников. А в последние пару тысячелетий – с помощью святых писаний. Особняком от теистических воззрений стоят воззрения деистические. Деисты полагают, что никакого банального антропоморфного бога нет, а за всей нашей шайкой-лейкой приглядывает некая глубоко законспирированная сущность или процесс.

Подобные верования чрезвычайно устойчивы, они составляют основу мировоззрения большинства людей. В XVII-XVIII веках среди интеллектуалов распространилось мощное движение, ратовавшее за общественные реформы, которые должны были основываться на разуме, а не на вере и традициях. Это движение, получившее название Просвещение, или Век разума, оказало огромное влияние на развитие Европы и Америки, сыграв важную роль в конституционном закреплении прав людей, в частности в американской Декларации независимости и французской Декларации прав человека.

С тех пор доля атеистов в западном мире постоянно увеличивалась, особенно среди хорошо образованных и обеспеченных финансово, что четко показал опрос, проведённый в США. Эти люди, к которым мы причисляем и себя, согласны с Дикинзом, хотя и не могут сделать это так публично, как мы с Джеком. Согласны они с тем, что нет ни сонма мелких богов, ни Бога с большой буквы: всё в мире происходит по законам природы, а иногда преодолевая их и изменяя тем самым эти законы. Наши удачи или неудачи являются лишь следствием наших собственных поступков и порядка вещей в природе. Нет никакой сверхъестественной сущности, осознанно влияющей на наши жизни.

Почему же столько людей упорно продолжают верить в богов? В книге «Разрушая чары» Деннет попытался исследовать эту проблему на примере христианских фундаменталистов, исламских учителей, буддийских монахов и всех таких прочих. Он начинает с того, что обращает наше внимание на сходство донаучных ответов у разных групп людей: «Почему гремит гром?» – «Должно быть, кто-то наверху бьёт гигантским молотом» (впрочем, это наш пример, а не Деннета). Затем, вероятно, после непродолжительной дискуссии, все соглашаются, что имя Тор подходит как нельзя лучше. Успешно разобравшись с грозами (в том смысле, что теперь у вас имеется общепризнанное объяснение феномена), люди приступают к другим явлениям природы, идентифицируя их схожим образом и раздавая имена. И вот у нас уже целый пантеон богов, ответственных за всё происходящее в мире. Приятно, когда все вокруг с тобой согласны, – так что вскоре пантеон становится общепризнанным, и лишь немногие решаются в чём-то усомниться, ведь сомнение наказуемо.

Дж. Андерсон Томсон-мл. в книге «Почему мы верим в бога(-ов)?» в каждой главе рассматривает одну из причин существования верований. Это хорошо вписывается в систему Деннета, причём автор настолько убедителен, что, существуй какие-нибудь инопланетяне с неким подобием нашей социальной жизни, они наверняка тоже должны верить в богов, по крайней мере на ранних этапах развития своей культуры. Инопланетян ведь будут воспитывать родители (родитель) или племя, во главе которого стоит крупный инопланетный босс, и так далее. Это вполне логичное предположение, если у вас имеется экстеллект.

Во всех культурах люди по мере взросления приобретают комплекс верований. Одна из теорий предлагает называть верования, передающиеся по наследству, «мемами». Так же как посредством генов мы наследуем черты внешности, с помощью мемов мы наследуем определённые идеи, но не всю систему верований целиком. Мелодия песенки «Пусть бегут неуклюже…», образ Деда Мороза, лесные феи, схема атома и даже велосипеда – всё это мемы. Коловращение мемов составляет взаимосвязанное целое и называется мемокомлексом. Религии – прекрасный пример мемокомплексов различных времён и культур, оперировавших (или оперирующих до сих пор) такими коррелирующими между собой мемами, как: «Есть рай и ад» и «Если не будешь молиться этому богу, попадёшь в ад», «Ты должен научить этому своих детей» и «Нужно убивать тех, кто не верит в твоего бога», и так далее, и тому подобное. Мы ещё познакомимся с разными религиями, и, надеемся, вы оцените то, что при этом никто слова плохого не скажет про вашу религию. Только про все остальные, совершенно ошибочные…

Бросим взгляд на некоторые системы верований, чтобы понять, как они работают и откуда берётся их власть над людьми. Мы постарались отобрать не слишком примелькавшиеся, чтобы снизить шанс случайно задеть ваши религиозные чувства. Если вы – иудейский катар-сайентолог, пропустите следующие страницы.

Катары – эксцентричная группа христиан, просуществовавшая примерно с XI по XIII век. В период с 1220 по 1250 год они были практически полностью истреблены: сначала северофранцузскими баронами при поддержке папы римского, а затем инквизицией. Катары верили, что материальный мир – это совершенная дьявольщина, а добро – лишь в мире духовного. Секс они порицали, как и поедание мяса, которое и провоцирует плотские желания, поэтому «друзья божии» («совершенные») не должны были его есть. С рыбой, к счастью, всё обошлось. Скорее всего, они ничего не знали о подводном сексе или, скажем, о сексуальной жизни растений. Катары придерживались абсолютного целибата, считая предосудительным даже брачный секс. Для вступления в разряд «совершенных» существовал единый главный обряд – консоламентум («утешение»), представлявший собой краткую духовную церемонию по очищению верующего от грехов и продвижению его на следующий духовный уровень. Часто церемонию проводили перед смертью, чтобы человек не успел нагрешить по новой. Впрочем, в эффективность обряда верили далеко не все.

Исходя из взглядов катаров на секс, можно предположить, что все они оставались бездетными, а следовательно, такая система верований должна была сама собой сойти на нет. Однако этого не случилось. Катары имели оглушительный успех в Лангедоке, обращая в свою веру всё новых и новых последователей. Они, если можно так выразиться, стали «культурной розой» религии, размножавшейся не семенами, а черенками. С учётом образа жизни тогдашних католических священников, резко отличавшегося от образа жизни катаров, нет ничего удивительного, что новообращённых было так много. Вероятно, именно поэтому их и пришлось истребить.

Во времена позднего Средневековья польские евреи жили в основном в гетто и были ограничены в выборе профессий (в число возможных входило ростовщичество). Их верования отличались сложностью. Мальчики с юных лет изучали Тору (Ветхий завет, Пятикнижие), затем переходили к Талмуду – своду комментариев к Торе, написанных по большей части вавилонскими раввинами. После обряда Бар Мицва, во время которого нужно было продекламировать или пропеть строки из Торы, а также прокомментировать их, подростки, которым к тому времени исполнялось 13 лет, продолжали изучение иудейских текстов с упором на Талмуд и Гемару (дополнительные комментарии раввинов).

Мальчики, продолжавшие учение, часто содержались на общинные деньги, независимо от своего происхождения (даже в современном Израиле юноши из семей ортодоксов освобождены от военной службы). Девочки должны были учиться ведению хозяйства согласно кашруту, который подразумевает множество различных правил. Это не только способы приготовления кошерного мяса, но и строгое разделение мяса и молока, включая отдельную столовую утварь для мясных и молочных блюд, запрет на смешение шерсти и льна в тканях, правильная уборка дома, особенно перед праздником Песах (иудейской Пасхи), который требует, кроме всего прочего, отдельного меню. Система воздаяния не сводилась к раю или аду, на самом деле человек жил праведной жизнью, следуя определённым правилам, соответствующим заветам бога (имя его произносить нельзя, но вообще-то его зовут Иегова). Эти правила касались в основном мужчин и в меньшей степени – женщин.

В середине XVI века то ли в Израиле, то ли в Дамаске один сефардский раввин составил колоссальный кодекс – Шулхан арух. Он стал величайшим сводом законов еврейского народа, прежде всего ашкеназской еврейской общины Центральной Европы (сефарды и ашкеназы – две ветви еврейской культуры). Эта система верований жива до сих пор, пусть и претерпела существенные изменения. Раввин нашего Джека говорит, что он – лучший атеист в их общине.

Сайентология как религия эволюционировала из более раннего изобретения Лафайета Рона Хаббарда – дианетики. Л. Рон («Эльрон») Хаббард был довольно популярным писателем-фантастом, но куда больший успех ждал его на религиозной ниве. Мало кто из учёных согласился бы с претензией Хаббарда на то, что дианетика имеет какое-то отношение к науке, зато его книги расхватывались как горячие пирожки. Хаббард собирал многотысячные аудитории, а после того, как издатель Джон Кэмпбелл поведал о дианетике в журнале «Занимательная научная фантастика», к Хаббарду пришла настоящая слава. Наверное, прав был Мартин Гарднер, говоря, что поклонники научной фантастики ужасно доверчивы. Впрочем, проверку временем дианетика не выдержала. Тогда Хаббард предложил новый продукт – сайентологию, усовершенствовав идеи, лежавшие в основе всё той же дианетики.

Основная идея состоит в том, что в течение жизни (включая существование в качестве эмбриона, то есть ещё до образования нервной системы) люди обзаводятся неким набором «инграмм». Инграммы – это отметины, оставленные плохими событиями, от которых необходимо очиститься, чтобы подняться по эволюционной лестнице, возвысившись над ординарными людьми. Человеческие души – это «тэтаны», духовные сущности, переселяющиеся от инопланетянина к инопланетянину вот уже миллиарды лет. Кстати, о вере: обратите внимание, что вся эта система – плод воображения одного-единственного человека, которому в своё время так и не удалось «впарить» народу дианетику. Сейчас у сайентологии по крайней мере десятки тысяч адептов. Сами они, впрочем, говорят о миллионах.

Мы привели лишь три примера. Очевидно, люди без труда поддаются различным верованиям, приведём ещё несколько.

Розенкрейцеры верят, что пара-тройка мистических рецептов позволит им овладеть телепатией, достичь успеха в работе и мгновенно переноситься куда угодно, хоть на другие планеты. За эти рецепты, естественно, придётся дорого заплатить, но как только войдёшь в узкий круг избранных, всё невозможное станет для тебя возможным. Атлантиане верят, что время от времени Земля наклоняется, в результате чего континенты уходят под воду, а на их месте возникают новые (если вам повезёт встретить атлантианина, проследите, где именно он покупает себе дом). Существуют сотни подобных религиозных систем, и люди, которые входят в такие общины, зачастую заплатив большие деньги, получают взамен множество несоменных выгод: в первую очередь, разумеется, речь идёт о приобщении к Истинному Знанию о жизни, Вселенной и вообще обо всём на свете.

Другие системы верований не столь эксцентричны. Например, «общая семантика» графа Альфреда Коржибского, которому принадлежит гениальная фраза «Карта не есть территория». Или «общая теория систем» Людвига фон Берталанфи и великое множество всяческих духовных практик вроде Института Эсален, с которым был связан Грегори Бейтсон. Вбейте «духовные практики» в поисковую строку Гугла – и получите тысячи ссылок, большая часть которых приведёт вас в итоге в Калифорнию. Нетрудно понять, что движет людьми, стремящимися примкнуть к этим системам самоусовершенствования, понять их чувства, надежды, веру. Да мы и сами «не без греха», неровно дышим к идеям «сложности», продвигаемым Институтом сложных систем Санта-Фе и Институтом сложных систем Новой Англии, чей акроним NECSI позволил Джеку считать себя если не нексиалистом, то хотя бы никсиалистом.

Такое разнообразие верований, подчас довольно чудны́х для стороннего наблюдателя, не может не удивлять. Как получилось, что это множество религиозных систем, идущих вразрез с практическим опытом человека, находит себе сторонников? В любой из них можно найти утверждения, которые большинству людей покажутся полнейшей нелепостью. Так почему же их нелепость совершенно неочевидна для других? Неужели современные люди настолько невежественны в отношении реального мира, что готовы «купиться» на всё, лишь бы им пообещали улучшить их жизнь или сделать её более интересной?

Совсем недавно в прессе муссировалось предсказание финансового краха и начала третьей мировой войны в 2012 году, что, в общем-то, не стало бы сюрпризом, учитывая международную обстановку. Однако основой для этого предсказания стал вовсе не анализ действий жадных банкиров или военного лобби, а факт того, что календарь майя заканчивался 2012 годом. Сами майя почти полностью вымерли ещё в XVIII веке, и не столько по причине особенной испанской военной доблести, сколько из-за болезней, занесённых европейцами. Календарь, который висит у вас на кухне, заканчивается (и всегда заканчивался) 31 декабря… О, силы небесные! Грядёт апокалипсис!

В 2012 году журнал Scientific American опубликовал статью «Почему люди с рациональным складом ума перестают верить в бога», посвящённую психологическому эксперименту Уилла Жерве и Ары Норензаяна. Она стала продолжением гарвардского исследования 2011 года, по результатам которого был сделан вывод о том, что вера в те или иные вещи напрямую зависит от стиля мышления. Религиозной вере чаще подвержены те, кто склонен к интуитивному мышлению и делает выводы инстинктивно. И напротив, люди с аналитическим складом ума к религии не предрасположены. Поощряя человека пользоваться интуицией, а не логикой, мы увеличиваем его шансы «попасть в рай».

Жерве и Норензаян заинтересовались, нельзя ли это основное различие представить в несколько ином свете, то есть как различие в двух стилях мышления, каждый из которых полезен в определённых обстоятельствах. Отличительный признак системы № 1 – быстрое, но непоследовательное мышление, опирающееся на простые эмпирические правила при принятии решений. Когда первобытный человек замечал за кустом в саванне рыжее пятно, самым разумным было предположить, что там засел лев, и удирать со всех ног. Если же в подобной ситуации воспользоваться аналитическим мышлением (система № 2), может выясниться, что рыжее пятно – всего-навсего кучка опавших листьев, правда, процесс принятия решения в этом случае более медленный и трудоёмкий. И ещё: при системе № 1 вреда в случае ошибки немного, ведь всегда можно вернуться и проверить, тогда как система № 2 смертельно опасна, если в кустах действительно сидит лев, а вы будете терять время на логические размышления.

С другой стороны, есть ситуации, когда спасительной оказывается именно система № 2. Помня о прошлогодних лесных пожарах, вы не станете селиться там, где много сухой растительности, пусть даже интуиция подсказывает, что вокруг изобилие всякого строительного материала. То же относится и к поймам рек: пусть место никем не занято и дома там построить несложно, однако вероятный разлив уничтожит твоё имущество. Если никто здесь не живёт, значит, этому есть какое-то логическое обоснование.

Пытаться выяснить, как работает человеческий мозг, – задача не из лёгких, но психологи разработали для этого определённые методики. При проведении эксперимента участников первым делом опрашивали с целью выяснения степени их религиозных убеждений. Затем через какое-то время начался главный эксперимент, который проводили в два этапа. Сначала испытуемым давали предложение из пяти слов, переставленных случайным образом (например: «Себя говорят сами за дела»), и просили составить из них осмысленную фразу. При этом часть получила фразы, работа над которыми требовала аналитического мышления, а оставшиеся – нет. После этого упражнения людей снова спросили, считают ли они, что бог существует. Группа, которая выполняла задание, требовавшее аналитического мышления, склонялась к отрицательному ответу. Более того, эта тенденция наблюдалась независимо от их первоначальных убеждений. Вторая серия экспериментов базировалась на результатах более раннего исследования, показавшего, что, если человеку приходится разбирать текст, набранный плохо читаемым шрифтом, его аналитические способности возрастают. Вероятно, это происходит в результате того, что требуется более медленное и вдумчивое чтение. Группа, которой достался плохо читаемый текст, оказалась менее склонна верить в существование бога по сравнению с той, которая читала обычный текст.

Озвученный в статье вывод сводился к следующему: «Это может помочь объяснить, почему подавляющее число американцев верит в бога. Поскольку система мышления № 2 требует усилий, многие из нас почти всецело полагаются на систему № 1».

Просматривается определённая связь между двумя различными системами мышления и бенфордовским разделением мировоззрения на антропоцентрическое и космоцентрическое. Интуитивное мышление во взаимоотношениях с миром оперирует по большей части человеческим масштабом, зачастую делая ставку на быстрое принятие решения, основываясь на наитии. Во время голосования многие люди затрудняются с выбором кандидатов по их предвыборным программам, которые пишутся излишне сложным языком, поэтому прибегают к интуиции (система № 1): «У этого глаза слишком близко посажены», «Какой классный деловой костюм, мне решительно нравится этот человек», «Кто за (против) свободную торговлю, за того и проголосую». Космоцентрическое мировоззрение должно быть аналитическим и никак иначе (система № 2). Люди должны тренироваться думать формально, а для этого необходимо прилагать усилия, необходимо соответствующее образование – короче, так просто от антропоцентрического мышления не отделаться.

Впрочем, не нужно думать, что оба подхода к классификации мыслительных процессов совпадают. Скорее всего, это не так, по крайней мере, нельзя сказать, что они совпадают вплоть до мелочей. К тому же описанный психологический эксперимент лишь чуть приоткрыл завесу над человеческой мотивацией и верой. Даже если выводы верны – а оспорить их совсем несложно, – они доказывают только связь, но не причину. Тем не менее полученные результаты соответствуют другим наблюдениям, а именно: среди учёных или просто хорошо образованных людей религиозные верования распространены намного реже, чем среди невежд. Как показывает жизненный опыт атеистов и рационалистов, у людей, придерживающихся радикальных религиозных взглядов, с критическим мышлением обычно нелады. Особенно когда дело касается их веры.

Психология изучает человеческий мозг в целом. Нейробиология занимается более детальным его исследованием, особое внимание уделяя тому, как мозг контролирует движения тела. Многие полагают, что именно здесь кроется причина эволюционирования мозга, а уже вслед за этим последовала обработка сенсорной информации и другие, более тонкие настройки. Инженеры, стремясь усовершенствовать своих роботов, заимствуют кое-какие трюки у человеческого мозга, одна из фундаментальных особенностей работы которого – способность действовать в условиях неопределённости.

Наши органы чувств несовершенны. В результате чего в информации, которую получает мозг, присутствует «шум», то есть случайные ошибки. Мозг является скорее эволюционировавшим биопроцессором, образованным органическим материалом нервной системы, чем тщательно спроектированным «железом» или «софтом», поэтому работает с ошибками. Сигналы, которые мозг посылает телу, страдают неизбежной вариабельностью. Попытайтесь, играя в гольф, сто раз попасть мячиком в лунку с десяти метров. Вряд ли вы сделаете сто попаданий из ста. Несколько раз попадёте, несколько раз почти попадёте, а иногда вообще промажете. Профессиональные гольфисты получают кучу денег за то, что, в отличие от большинства из нас, они могут свести эти случайности к минимуму.

Когда дело касается социальных и политических решений, мера вариабельности возрастает ещё сильнее, а соотношение сигнал – шум становится намного выше. Ведь нам не только нужно принять к сведению большой массив информации, нам ещё необходимо отделить важные сведения от всякой чепухи. Каким же образом наш мозг «перелопачивает» разные противоречивые факторы и принимает решения? Современная гипотеза, находящая экспериментальные подтверждения, представляет мозг как машину для принятия решений, работающую по принципу байесовой сети.

Ошибочно полагать некий природный феномен аналогом формальной математической модели, хотя бы потому, что, в отличие от природы, математика – это система человеческого мышления. Байесова теория принятия решений является разделом математики, способом определения вероятностных зависимостей. Мозг – это взаимосвязанная сеть нервных клеток, чья динамика зависит от химических процессов и электрических токов. Если принять во внимание данное обстоятельство, то складывается впечатление, что за миллионы лет эволюции наш мозг развил сеть, имитирующую математические возможности теории принятия решений Баейеса. Мы можем обнаружить её наличие, но до сих пор практически не имеем представления, как она функционирует.

В XVIII веке пресвитерианский священник Томас Байес, сам того не желая, произвёл революцию в статистике, предложив новую интерпретацию вероятности. Сама концепция вероятности тогда была довольно туманна, но в принципе все соглашались, что вероятность какого-либо события можно определить как долю случаев, при которых это событие происходит в долгосрочной перспективе. Если вы миллиард раз выберете случайную карту из колоды, то увидите, что вероятность выпадения туза пик примерно 1:52. Так будет с любой другой картой, и поскольку их 52 штуки, нет никакой причины, почему одна должна выпадать чаще, чем другая.

Байес предложил другую версию. Существуют обстоятельства, при которых повторить попытки несколько раз невозможно. Какова, к примеру, вероятность существования бога? Что бы мы ни думали на сей счёт, нельзя создать миллиард вселенных и подсчитать, во скольких из них имеется божество. Единственный способ справиться с такими проблемами – это объявить подобные вероятности не имеющими смысла. Однако Байес утверждал, что во многих случаях вероятность некоего единичного события всё-таки можно оценить как степень нашей уверенности в том, что событие осуществимо. Говоря точнее, если имеется явный факт, то степенью его достоверности будет субъективный уровень доверия. Подобные скоропалительные выводы мы делаем постоянно, например, когда считаем, что шансы испанцев выиграть в турнире Лиги чемпионов УЕФА равняются примерно 75 %, или прикидывая, что вряд ли сегодня пойдёт дождь.

Таким образом, ещё в середине XVIII века Байес вывел формулу, позволяющую «априорным вероятностям» изменять достоверную информацию, полученную другим путём. Формулу опубликовал один из друзей Баейса в 1763 году, два года спустя после его смерти. Предположим, вы знаете, что количество побед испанской сборной в футбольных турнирах – 60 % (цифру мы взяли с потолка, просто для примера), и у вас есть ощущение, что в этом году испанцы играют лучше обычного. Складываем два и два – и понимаем, что их шансы на победу возросли.

Идея Байеса позволяет придать всем этим «ощущениям» численные значения, а также придать рациональную систему расчета интуитивным вероятностям, за исключением априорных, которые подставляются в формулу, но сами из неё не следуют. Иначе говоря, реализуется подход «Миров «если»: если априорная вероятность такова, то новые данные приведут к таким-то последствиям. Формула не определяет никакой априорной вероятности; однако её выводы могут помочь нам прикинуть точность априорной вероятности путём сравнения с наблюдениями. Способ, предложенный Байесом, зачастую превосходит другие, более «рациональные» методы. И если даже мы не можем быть абсолютно уверены в правильной оценке априорных вероятностей, всё-таки лучше сделать некое предположение, чем вообще ничего не знать о таких влияниях.

В обычной статистике утверждение, требующее проверки (гипотеза), принимается (или, по крайней мере, не отвергается), если у него есть доказательства. С точки же зрения подхода Байеса гипотезу нужно отвергнуть, несмотря на доказательства, если её априорная вероятность чрезвычайно мала. Более того, по той же причине логично отвергнуть и связанные с ней факты.

Ну например: предположим, что у нас есть гипотеза – «НЛО существует» и есть её доказательство – фотография этого самого НЛО. Фотография подтверждает гипотезу, но если вы полагаете, что возможность существования НЛО ничтожно мала, то доказательство вас не убедит. В конце концов, фотография может быть фальшивкой. Однако даже если вы не знаете, поддельная она или нет, вы всё равно вправе отвергнуть гипотезу… если, конечно, не выяснится, что ваша априорная вероятность неверна. Таким образом, метод Байеса не отвергает существование НЛО, напротив: он количественно выражает фразу, гласящую, что «экстраординарные утверждения требуют экстраординарных доказательств». А фотография таковым доказательством не является.

Во всяком случае, теоретическая нейробиология утверждает, что мозг работает с помощью создания верований о мире. Здесь под словом «вера» понимается конкретное решение мозга о каком-либо событии или явлении, и трудно отрицать, что мозг работает путём генерирования подобных вещей. Однако теория звучит менее тавтологично. Она утверждает, что мозг комбинирует два различных источника информации: память и новые данные. Не просто оценивает получаемые от органов чувств данные, но сравнивает их с уже имеющимися в памяти.

Эксперименты, проведённые Дэниелом Вольпертом и его командой, подтверждают, что результаты этого сравнения чрезвычайно близки к формуле Байеса. Похоже, мозг развил эффективный и достаточно точный способ объединять уже известное с новым, тем самым изменяя то, что содержится в памяти. Эксперимент заключался в анализе того, как мы двигаем конечностями, выполняя какое-либо действие. Предположим, мы хотим взять со стола чашку кофе. Существует множество способов это сделать, и большая их часть закончится провалом. Если слишком наклонить чашку, кофе разольётся. Реакция наших мышц подвержена случайным флуктуациям моторно-двигательной системы, но некоторые сценарии поднятия чашки менее подвержены ошибкам, чем другие. Оптимальные варианты, рассчитанные с помощью байесовой теории принятия решений, в целом совпадали с наблюдаемыми в реальности движениями.

Повторим ещё раз: это не значит, что мозг производит байесовы вычисления тем же способом, как это сознательно делают математики, используя карандаш и бумагу. Наоборот, мозг развил нейронные сети, которые приходят к более-менее тому же результату. Выбранные решения, предлагаемые теорией принятия решений Байеса, в итоге являются лучшими и в реальности, если допустить, что новая информация скомбинирована с хранившейся в памяти. В случае когда в итоге твои решения оказываются лучшими, подобная комбинация даёт преимущество с точки зрения эволюции. Таким образом, нейронные сети, контролирующие то, как мы ходим, бегаем, держим или бросаем предметы, были построены таким образом, чтобы имитировать теорию принятия решений Байеса, которая является способом формализации математических правил, описывающих реальные явления природы.

Мы можем предположить, что схожие нейронные сети контролируют и принятие человеком интуитивных решений, касающихся социальной или политической жизни. Ведь и в этом случае есть две составляющие: априорные верования, уже хранящиеся в памяти, и новая информация. Нужно отметить, что байесова модель также показывает, каким образом верования могут перевешивать информацию. Если вы уверены, что глобальное потепление – это мистификация, «утка», неважно с какими намерениями запущенная, байесова машина принятия решений в вашей голове будет отвергать любые новые доказательства глобального потепления, продолжая настаивать на своём. В результате вы отвергнете все доказательства на основании того, что все они – часть «заговора». Если же ваши верования не столь непоколебимы, новые данные могут заставить вас изменить точку зрения. Если вы уже убеждены в глобальном потеплении, вы примете новые данные, даже если они будут сомнительны.

То же самое справедливо и для религиозных верований. «Эпидемиология» религии, назовём это так, показывает, что большинство людей перенимают свои верования от родителей, близких родственников, учителей (если только такое возможно) и священников. К тому времени, когда дети дорастают до сомнений в том, чему их учили, создаётся столь мощная система верований, что отвергаются любые доводы против.

Итак, мы пользуемся двумя системами мышления: системой № 1 и системой № 2. Это подозрительно сильно напоминает разделение, предложенное Бенфордом. Но имеют ли антропоцентрическое и космоцентрическое мировоззрения какое-то отношение к двум компонентам байесовой теории принятия решений, то есть памяти и новой информации? Сопоставление двух дихотомий всегда заманчиво, при условии что разделение идёт по одной и той же оси. Однако в данном случае это не так. И память, и информация являются частями быстрого и неточного, интуитивного процесса принятия решений. Эти две разные составляющие вместе управляют системой мышления № 1. Система № 2 отличается гораздо более сознательным, вдумчивым анализом доказательств и пытается, пусть и не всегда успешно, избегать укоренившихся предрассудков. К системе Байеса это никакого отношения не имеет.

Как всё вышесказанное связано с вопросами веры? Во-первых, оно объясняет, почему вера вообще свойственна людям. Верования – неотъемлемая часть системы № 1, которая имела огромное значение для выживаемости, когда принятие интуитивных решений было жизненно необходимо. С другой стороны, оно указывает на конструктивные недостатки, свойственные подобному типу мышления, в результате которых наши верования начинают преобладать над важной информацией. Когда быстрое интуитивное решение не требуется, просто не надо к нему прибегать. Вместо этого лучше воспользоваться системой № 2, которую часто называют рациональной или аналитической, и позволить новым данным изменить наши верования, если они не отвечают реальности.

Имеется ещё и хитрый вопрос о соотношении веры и неверия. Например, тот, кто верит в НЛО, может сказать, что неверие в НЛО – это точно такая же вера. А именно вера в то, что НЛО не существует. Однако когда все так называемые «доказательства» встреч с НЛО оказываются либо фальшивками, либо ошибками, противоположная позиция вообще не будет иметь никакого отношения к вере. Нулевая вера в НЛО – это не то же самое, что стопроцентная вера в несуществование НЛО. Нулевая вера – это отсутствие веры, а не вера с противоположным знаком. Таким же образом наука устанавливает рамки, с помощью которых люди сознательно стараются преодолеть свою врождённую склонность к системе мышления № 1, так как знают, что она часто даёт сбои. Учёные активно пытаются опровергнуть то, во что им хочется верить.

Это отнюдь не система веры. Это система неверия.