Глава 11. Весьма интересный казус

Наверн взглянул на мисс Доу с выражением лёгкого сожаления, тут же сменившимся улыбкой.

– Значит, домой, а? Прекрасная новость, не правда ли? Уверен, когда ваши люди узнают, что с вами приключилось, они сильно удивятся. Впрочем, волноваться не о чем: мы вернём вас точнёхонько в то место и время, откуда вы исчезли. Какая жалость, что вы не можете задержаться у нас подольше. Всегда полезно поговорить с кем-нибудь, кто умеет разговаривать, – Чудакулли тяжело вздохнул. – Поверьте, быть Аркканцлером нелегко. Мало кто смотрит на тебя как на человека. Остаётся лишь мечтать, что отыщется некто, кто рискнёт сделать тебе замечание, когда ты ведёшь себя как полный олух.

Он снова вздохнул, и Марджори произнесла:

– То есть вы не будете возражать, если я погощу у вас ещё немного? В смысле, вы всегда сможете сделать так, будто ничего не случилось, а я уже и не припомню, когда в последний раз брала отпуск. К тому же меня чрезвычайно занимает всё, что здесь происходит. Насколько я могу судить, намечается грандиозный процесс за право обладания моей родной планетой. Так что вы меня извините, но я требую места в первом ряду, раз уж являюсь в некоторым смысле арендатором. Кстати, я могла бы оплатить своё пребывание. Не очень хорошо хвалить саму себя, но я отлично разбираюсь во всех тонкостях библиотечной практики. Нет, в самом деле, разве не очевидно, что представителю мира, являющегося предметом тяжбы, должно быть предоставлено право хотя бы наблюдать за ходом процесса? Я считаю, это будет справедливо.

– Возможно, тогда ей придётся прицепить бороду, как того требует существующее уложение, – заметил Думминг Тупс, покосившись на Аркканцлера. Воздух немного сгустился, и Думминг внимательнее присмотрелся к лицу Чудакулли. Медленно проговаривая каждую букву, словно перебирая хрупкие и весьма ценные предметы, тот сказал:

– Похоже, господин Тупс, ты подзабыл о… кодициле.

– Кодициле, Аркканцлер?

– Да, господин Тупс, о сноске, которая гласит, что пол библиотекаря несущественен.

Условно говоря, Думминг должен был бы в этот момент ступить на зыбкую почву, однако по причине долгого срока пребывания в должности преподавателя Незримого Университета, а также своих непревзойдённых, поистине энциклопедических знаний о нём он на неё не ступил. Думминг условно перепоясал свои условные чресла и заявил:

– Аркканцлер, но такого кодициля не существует. Верьте мне, сэр, я ознакомился со всеми статутами и директивами, относящимися к университету.

Он ожидал, что подобные слова спровоцируют немалый шум, и попятился, однако Наверн Чудакулли широко улыбнулся и произнёс:

– Мой мальчик, этот кодициль существует де факто. Если уж библиотекарем может быть орангутанг, пусть даже и прошедший через стадию человека по пути к своему высшему предназначению, тогда, естественно, и безбородый библиотекарь, одновременно являющийся леди, может работать в нашей библиотеке. Причём орангутанг – лучший библиотекарь, который у нас когда-либо был, не говоря уже о том, что его кормление обходится дешевле некуда. В общем и целом положение о том, что библиотекарь не обязан быть человеком мужского пола, утвердилось окончательно и бесповоротно.

Убедившись, что буря миновала, Марджори, стараясь говорить как можно более беззаботно, сказала:

– А у вас и правда библиотекарем работает орангутанг? Я это знала! Видела его прежде, да и другие тоже, только об этом предпочитают не говорить вслух, так, просто на всякий случай. Первый раз это случилось, когда однажды мне потребовалось спуститься в книгохранилище. Он, должно быть, сильно удивился, потому что сунул мне в руку банановую кожуру и исчез. Главный библиотекарь тогда предупредил меня, чтобы я не болтала об этом с младшими библиотекарями. Он прошептал: «Вам крупно повезёт, если подобное с вами больше никогда не случится». А во второй раз…

– Итого, значит, дважды? Да, мисс Доу? – просиял Чудакулли. – Тогда давайте доведём это число до трёх. В ближайшее время я вас с ним познакомлю, а теперь, увы, мне срочно нужно к господину Косому, нашему законнику. Просто дождаться не могу! Игра началась! Что тебе, господин Тупс? Хочешь что-то добавить?

– Верно, Аркканцлер. Я полагаю, что в случае, подобном нашему, лорд Витинари пожелает самолично вершить суд, чтобы быть уверенным в справедливости решения.

– Вот ещё! Это мы сотворили Круглый мир! И он принадлежит нам со всеми своими потрохами. Мы ж не из воздуха его извлекли…

Думминг уцепился за эту фразу, словно шахматист, атакующий ферзя противника.

– Но мы действительно извлекли его из воздуха, Аркканцлер! Именно так! Вы, конечно, можете сказать, что этот мир уже имманентно присутствовал в воздухе, вот только кому принадлежала его имманентность? Это будет весьма и весьма интересный казус…

– Весьма и весьма интересный казус, – прошелестел господин Косой, самый главный адвокат Анк-Морпорка и по совместительству самый мёртвый из них. Ну, или, по крайней мере, самый мёртвый из тех, кто мог сам сказать вам, что он мёртв. Косой зашуршал бумагами, лежащими перед ним на столе. А возможно зашуршали его руки, поскольку господин Косой был зомби, самым трудолюбивым зомби Анк-Морпорка. Он взирал на Чудакулли, сидящего напротив, и на его лице было… скажем так, замогильное выражение, а голос казался каким-то влажно-хриплым. К сожалению, описать всё это как-то иначе не представлялось возможным.

– Видите ли, Аркканцлер, это не просто свара из-за лошади или дома. Тут мы выходим за рамки элементарного оккультизма в области совершенно неизведанные. В высокозатратные области, я бы сказал. Мне известно, что омнианская Церковь Последних Дней обратилась за поддержкой к другим религиозным группам. А ведь ни для кого не секрет, что не все из них питают особенную приязнь к волшебству, считая его посягательством на свои права собственности.

– Посягательством?! – возмущённо вскричал Чудакулли.

Господин Косой издал смешок, завершившийся обычным хрипом.

– Насколько я в курсе страстей, бушующих в церковных кругах, они там считают омниан опасно старомодными и не понимающими даже смысл слова «компромисс». Короче говоря, Аркканцлер, омнианцы просто знают, что они правы, и всё тут. Между прочим, сегодня во второй половине дня я узнал, что лорд Витинари взял ваш случай под свой контроль. А поскольку лорд представляет высшую светскую власть, это означает, что его слово будет последним, – адвокат снова зашуршал бумагами. – Ах, да. Он сможет выкроить для вас немного времени в четверг.

На следующее утро Марджори была разбужена миссис Герпес, принесшей ей миску мюсли, улучшающих работу кишечника, чайник, полный ароматного Ерл-Грина, два яйца, сваренных вкрутую, и экземпляр газеты, оказавшейся «Анк-Морпоркской Правдой». Огромный заголовок на первой странице гласил:

Была там, разумеется, и передовица. Однако, как и в большинстве подобных опусов, где речь идёт о вере и богах, борзописцы предпочли спустить дело на тормозах, бросившись в рассуждения о старом, добром и, главное, безопасном предубеждении, что религия, без сомнения, служит источником утешения для малых сих, а без уважения к чужой точке зрения никаких дебатов быть не может.

Марджори называла это «тише-воды-ниже-травы»-журналистикой, предпочитающей робко держаться в сторонке и не идти наперекор подавляющему большинству. Таким образом, газетчики не рисковали подвергнуться преследованию со стороны почтеннейшей публики или обнаружить в своём лотке для входящих бумаг парочку писем с угрозами. То, что редактор гордо именовал это Vox Populari, то есть гласом общественности, выглядело особенно смешно. Правда, смешно было лишь для того, кто имел возможность глядеть на происходящее со стороны. Решимость волшебников не отдавать Круглый мир омнианам заставила народ шевелить мозгами (даже тех, кому шевелить было особенно нечем), о чём свидетельствовали фразы вроде: «А вот я считаю…»

После многих лет работы в библиотеке Марджори убедилась, что глубокомысленные изречения, начинающиеся со слов «Я считаю», едва ли способны пошатнуть основы мироздания, ну или хотя бы не шататься самим.

Тут уж ничего не поделаешь: у Марджори были три учёные степени, включая докторскую, и она могла даже думать на греческом – великолепный язык для работы с идеями. Латынь… Ну да, она полезна, конечно. Однако в греческом есть нечто особенное, такое je ne sais quoi, точно так же, как и во французском, если хорошенько подумать. Так что, если вас забавляли крамольные размышления против демократии, она, бывало, не могла сдержать раздражения при мысли, что система придаёт одинаковое значение мнению человека осведомлённого и того, кто покупает прессу только затем, чтобы поглазеть на голых девиц.

Марджори не раз спорила об этом со своей матерью. Та придерживалась такого мнения, что всё это со временем пройдёт, упирая на то, что многие из именитых интеллектуалов повинны в высказывании глупейших и самоубийственнейших идей. Мол, глупые умники приносят куда больше вреда, чем простодушные болваны.

Едва Марджори отложила газету, как в дверь робко постучали. За ней обнаружился волшебник, знакомый ей Ринсвинд, выглядевший карликом рядом с крупным, но чрезвычайно дружелюбным с виду орангутангом. Последний проковылял в комнату, опираясь на костяшки пальцев.

– Прошу меня простить, мисс, – сказал Ринсвинд, – но Аркканцлер пожелал, чтобы вы познакомились с нашим Библиотекарем. Когда-то он был человеком, как мы с вами, но после небольшого инцидента в библиотеке стал… чем-то бо́льшим, если вы понимаете, о чём я. Кажется, вы не удивлены?

– Знаете, господин Ринсвинд, я действительно не удивлена. Мы, библиотекари, нечасто об этом говорим, но все мы знаем о банановой кожуре, в одночасье появляющейся рядом с книгой, которую ты безуспешно ищешь и вдруг обнаруживаешь именно там, где она и должна стоять, хотя мог бы поклясться, что полка пустовала уже несколько месяцев. У нас у всех имеется подобный опыт, и мы знаем, что орангутанг где-то рядом. Хотя временами и вверх тормашками. Лично я встречала уже этого джентльмена по крайней мере дважды.

Она смело протянула руку Библиотекарю. На ощупь его рука напоминала мягкую кожаную женскую перчатку. Библиотекарь подмигнул Марджори.

– Он понимает всё, что вы говорите, – встрял Ринсвинд, разрушив очарование момента. – А очень скоро и вы обнаружите, что сами понимаете всё, что говорит он. Это что-то вроде протечки между… Есть ещё такое научное словечко..

– Осмос, – не раздумывая подсказала Марджори, за что была вознаграждена великодушным:

– У-ук!

– Аркканцлер распорядился предоставить вам доступ к нашей библиотеке, в которой, само собой, имеются копии всех книг, написанных с момента изобретения письменности. В частности, вас может заинтересовать содержимое Александрийской библиотеки, нам удалось вынести оттуда всё, прежде чем она сгорела, и… Позвольте я уточню… да, так и есть: библиотеки Атлантиды. Людьми они там, правда, не были, но Библиотекарь с помощью друзей расшифровал язык наиболее разумных тамошних обитателей – крабоподобных созданий, записавших на каменных плитах всю историю сотворения мира. Какая всё-таки жалость, что они были настолько вкусными.

Пока Ринсвинд продолжал распинаться, Марджори стояла с открытым ртом.

– Аркканцлер предупредил меня, что вы, возможно, пожелаете здесь осмотреться, пока остальные готовятся к заседанию в четверг. Уже весь город гудит! Ладно, начнём наш гранд-тур по библиотеке. Строго говоря, это занимает больше миллиона миллиардов лет, но мы с вами срежем путь.

И действительно, Марджори успела вернуться лишь к обеду в среду, насыщаясь книгами, но не настолько ими пресытившись, чтобы на следующий день не захотеть совершить ещё один набег. Однако у неё тут не было ни единого шанса: четверг целиком и полностью принадлежал крючкотворам.

Аркканцлер согласился удовлетворить её просьбу присутствовать в зале суда, но поскольку в Плоском мире она оказалась совершенно случайно, о её происхождении было решено не упоминать. Просто на всякий случай. Что это за случай такой, Марджори не ведала.

Но ведь никто не сказал, что ей самой нельзя будет и рта раскрыть. Или что нельзя будет следить за ходом слушаний подобно ястребу, а может быть, даже так: подобно ястребу с чрезвычайно острым зрением. Она даже отвлеклась от возлюбленных книг и нашла время просмотреть газеты. Похоже было, что большая часть горожан не особенно интересовалась исходом дела, если вообще знала, что именно стоит на кону.

Их занимала только предстоящая схватка.