Мертвые должны лежать в могилах

Александр Сергеевич Пушкин однажды сказал, что люди обычно разочарованы настоящим и, по опыту имея мало надежд на будущее, всячески приукрашивают свое прошлое. В этом основа традиционного национализма. Прошлое – главный аргумент патриотов всех стран. Америка – единственная, наверное, страна мира, где национализм апеллирует не к прошлому, а к будущему. Патриотизм здесь вытекает из убеждения, что завтра наверняка будет лучше, а послезавтра – еще лучше. Дети всегда будут жить лучше родителей, а внуки – лучше детей. Это страна исторического оптимизма, не тратящая много времени на разбор прошлого. Как правило, американцы не верят в исторический опыт, а уж тем более не делают его руководством к действию. Они придают истории совсем другое значение, чем россияне или, скажем, европейцы. История при этом воспринимается не как закономерный эволюционный процесс, а скорее как комбинация неких действий, скачков, личностей, эпизодов или исторических узлов, по выражению Солженицына. История для американца – это длинный список решенных проблем. А если проблема не решена – история как бы приостанавливается, пока решение не будет найдено. Отсюда – недооценка глубины исторических традиций, существующих в других странах, и трудностей разрыва с этими традициями. Политик, который делает упор на исторический опыт, – мертвый политик в США, он становится университетским профессором истории. Другими словами, мертвые должны лежать в своих могилах, а не быть каким-то идеологическим и, тем более, политическим компасом для живых.

Нельзя забывать, что американцы очень верят в прогресс. Для них прогресс – обязательное условие существования любой социальной, политической или экономической системы. Если что-то не способно прогрессировать, то возникает неизбежный вопрос – зачем оно вообще существует? В массе своей при этом американцы не являются сторонниками теорий прогрессивизма, хотя ряд их выдающихся политиков XX века стоял на этих позициях. Американцы верят в абстрактный прогресс, а именно неизбежную эволюцию любой формы социальной жизни. Общественный регресс в этом смысле для американского менталитета абсолютно неприемлем ни в каком виде. Экономический кризис, конечно, всегда возможен, но если то или иное государство занимается последовательным и осознанным откатом с позиций, которых оно уже достигло прежде, то есть регрессирует, то у американцев возникает своего рода массовый когнитивный диссонанс и они пытаются объяснить этому государству, его политикам и общественным лидерам, что надо все делать по-другому, с расчетом на неизбежный прогресс.

В частности, всю политику США после окончания холодной войны в отношении СССР и других стран бывшего Варшавского блока можно легко объяснить таким подходом. Таким же подходом в немалой степени объясняется их нынешняя позиция в отношении России, Украины и т.д. Прогресс, естественно, они понимают только в рамках собственного политического менталитета. При этом американцы не видят и не могут оценить масштаба и долгосрочных последствий того, что обычно называется «историческим разрывом» в жизни какого-либо народа или страны. Им, как я уже писал выше, к счастью, не приходилось самим переживать такие периоды истории, поэтому я уверен, что они не в состоянии в полной мере осознать психологическую и культурно-историческую цену, которые платят другие народы, проходящие через такие «разрывы», не понимают боли и громадности травмы, переживаемой в таких ситуациях обществом.

Политика в США – это всегда о будущем, история – о прошлом, но не просто о прошлом. История – это прогресс. Предаваться реминисценциям – значит проявлять не глубину и духовность, тонкость натуры или сложность сознания, а пассивное реагирование на события, топтание на месте. Это дело народов и стран, вышедших на пенсию, США же только начинают жить и хотят контролировать ход событий. Отсюда снисходительность к «старой Европе», к так называемым производителям шоколада. Зачастую в США и к России проявляется такое же отношение – как к великому народу, вышедшему на пенсию. Чем больше российские политики, националисты или нет, говорят об истории, прошлых победах и особенностях исторического пути России, ее уникальности и неповторимости, тем сильнее в американской элите растет чувство того, что Россия как великая страна вышла на пенсию.

Поражения и трагедии не питают американский патриотизм. Он набирает силу лишь из побед и удач, а его мощь заключается в вере в неизбежность новых побед. В отличие от россиян американцы не пытаются найти единение в выпавших на их долю страданиях и трагедиях. Поэтому у них сложился имидж бесчувственного общества, людей, не способных на простые человеческие реакции. Это, конечно, далеко не так. Эмоции есть, но, как правило, проявляют себя не в виде жалоб на несправедливость мира, не в форме сочувствия к самим себе, как в традиционном национализме.

Эмоциональная реакция проявляется в виде немедленной попытки изменить ситуацию в свою пользу, а управляется она простым, но глубоко впитываемым каждым американцем с молоком матери убеждением, что надо пытаться столько раз, сколько надо, чтобы добиться цели, но никак не меньше. В менталитете американца отсутствуют понятия «авось» и «не получилось – и не надо». Оставить усилия – значит изменить своей природе. Американцы вообще быстрее и лучше понимают разговор с позиций твердых национальных или бизнес-интересов, когда им противостоит равный «упертый» партнер или даже конкурент. Этому их учит вся их культура, в том числе политическая.

В русский язык давно уже вошло американское слово «лузер», обозначающее все проигрывающего и ни на что не способного индивидуума. Но гораздо больше в США не любят и презирают тех, кто сдается раньше времени и не борется до конца. Их называют «квитерами», и звучит это тут весьма оскорбительно. Слишком часто именно с такими квитерами в российской политике американцы сталкивались в последние два с половиной десятилетия. Поэтому они сразу уважают тех, кто оказывает им сопротивление, даже когда, казалось бы, все потеряно. Путин, безусловно, пользуется в Америке немалым уважением. Такие политики из других стран, которые к тому же отстаивают не свои личные или групповые, а национальные политические или деловые интересы, могут, на мой взгляд, всерьез рассчитывать на некое подобие равноправия со стороны США. Остальные – совершенно нет. Другими словами, именно поэтому, как правило, бессмысленно воздействовать на американца для того, чтобы он перестал делать то, что считает правильным.

Американцы сумели сформировать в стране общество «здорового национализма» в виде исключительного национального оптимизма. Именно внутренние характеристики США являлись в XX веке главным источником того, что в его конце США достигли полного доминирования в мире. Уже потом политики многих стран, в том числе России, стали думать о том, как изменить эту ситуацию, как уменьшить роль и возможности США. А между тем, повторю, сила Америки отнюдь не в удачно сложившихся обстоятельствах, и неверно думать, что в иной ситуации исход был бы принципиально другим. Поэтому для американской политической элиты вдруг стало важнее после распада СССР отслеживать внутренние процессы в России, нежели ее поведение на мировой арене, хотя это раздражало и российских лидеров, и российское общество. Но по-другому американцы не могли, ибо этот подход отражал историю становления американского патриотизма, приведшего США на политический Олимп нашей планеты. Сейчас, как я писал выше, ситуация несколько изменилась.

Конечно, каждая империя в истории, как российская, так и американская, начиналась со «своего» национализма. И каждая империя была уверена, что именно она несет миру «настоящую» цивилизацию. Многие в Америке сегодня считают, что они продолжают эту великую цивилизационную миссию. И это началось не сегодня. Действительно, как американские политические традиции согласуются, например, с имперской идеей неспровоцированной войны, возрожденной в доктрине превентивного удара? Уже Томас Джефферсон и его коллеги в свое время хорошо понимали, что все без исключения ранние демократии в истории переродились в конечном счете в империи и авторитарные государства. Поэтому-то они заложили в политическую систему США идеологию и принципы, препятствующие такому фатализму. Америка изначально создавалась как республика, способная избежать превращения в традиционную империю. Удалось ли это? Еще совсем недавно само слово «империя» имело и в США и в России негативный смысл, однако сегодня сплошь и рядом можно встретить его в качестве самоопределения, самохарактеристики и той, и другой страны. Справедливости ради надо сказать, что и Томас Джефферсон в 1809 году в письме Джеймсу Мэдисону назвал Америку империей, правда, добавив слово «свобода»: Америка – «империя свободы». Я, кстати, с этой оценкой согласен, хотя сегодня и трудно рассмотреть сияние этой свободы через позднейшие глупости и ошибки, совершенные лидерами этой страны и приведшие к несвободе и гибели немалого количество людей в мире. Но это, скорее, вопрос объективной исторической ретроспективы, а не наших оценок…

Помните у Иосифа Бродского: «…Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря»? Большинство американцев искренне верят, что живут в относительно скромной республике, неспособной по своей природе на агрессию и национализм. Большинство их живет в своих глубоких провинциях, в маленьких городках и отнюдь не рвется переехать в мегаполисы и столицы. Америка воспринимается ими как своего рода буколическая провинция мира. То есть для американцев их страна совсем не империя, и они будут, наверное, обижены или окажутся в недоумении, если кто-то со стороны так ее назовет. «Империя» для американца – отнюдь не комплимент его стране. В России, мне кажется, отношение к этому несколько другое. Россияне хотели бы видеть свою страну снова империей. Об этом, в частности, говорят данные многих опросов, касающихся возможного восстановления СССР в разных его формах. Вспомним, например, что, начиная войну в Ираке, тогдашний президент Джордж Буш пафосно заявил, что Америка никогда не завоевывает, но лишь освобождает другие народы. Американцы в большинстве своем верят в это. То же самое было сказано в отношении интервенции в Ливию, похожие аргументы звучали и в Сирии. Однако освобождает другие страны Америка очень часто вопреки желанию самих освобождаемых: редко когда США использовали военную силу в ответ на атаку либо угрозу атаки со стороны других государств или по их просьбе. Даже если вспомнить более далекую историю, то можно увидеть, что Америка всегда боролась против других империй, особенно британской, позже – против колониальной системы европейских империй, а затем против СССР.

Но так как американцы в массе своей не приемлют имперских войн, лидеры США каждый раз вынуждены были разворачивать колоссальную пропагандистскую кампанию, доказывать своему народу, что данная война направлена лишь на распространение демократии и свободы. В Америке бытует шутка: «Что такое цивилизаторская нация? – Это нация, которой до смерти боятся другие цивилизаторские нации». К себе, впрочем, американцы эту шутку, как правило, не относят. Иными словами, американская империя удивительна уже тем, что для своих граждан она такой не является, и они будут делать все, чтобы доказать вам обратное.