Глава 4
Скалистые горы
Совершенно секретно
Только для служебного пользования
«Руководство для постоянного состава младших и средних офицеров штрафных батальонов и отдельных рот».
Ответственный за составление — Главный инспектор войск внеземных операций, бригадный генерал Севидж.
Утверждено — Главнокомандующий войск внеземных операций, ранг — адмирал Раскин.
П. 43. Приоритет командиров из постоянного состава штрафных подразделений:
1. Приоритет офицеров и сержантов постоянного состава исходит из самой практики штрафного подразделения и является неоспоримым как в расположении части, так и во время ведения подразделением боевых действий. Отказ в исполнении команд офицеров и сержантов постоянного состава приравнивается к измене Родине и демократии и может быть наказан путем расстрела на месте совершения проступка по желанию оного офицера или сержанта. Для утверждения расстрельного приговора требуется согласие второго офицера данного подразделения, или любого другого офицера из регулярных частей, находящихся поблизости, или, если такового поблизости нет, любого другого лица, наделенного полномочиями государственного чиновники, или, если таковых нет поблизости, свидетельство трех штрафников из данного подразделения.
Примечание 1: Практика показывает, что во время ведения подразделением боевых действий ряд командиров постоянного состава склонен выпускать из своих рук инициативу командования, предоставляя ее штрафникам, уже обладающим военным опытом. Подобная практика является недопустимой, так как в данном случае воспитательные функции штрафного подразделения оказываются нарушенными.
Примечание 2: Офицеры и сержанты постоянного состава могут, по своему усмотрению, привлекать к командованию подразделением в бою наиболее опытных военнослужащих из штрафников, но ответственность в таких случаях целиком ложится на самих офицеров и сержантов.
* * *
Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
17 часов 04 минуты по местному времени.
До гор мы все — таки добрались без приключений.
Впрочем, нет, одно приключение имело место. Ничего хорошего или веселого в нем не было, сплошная глупость, умноженная на непробиваемое упрямство. На привале в одном из узких оврагов, местами прорезавших волнистую гладкость холмов, как следы ударов гигантского топора, наш зам. комбата по линии УНСП проявил собственную командную инициативу.
Не уследили, конечно, отвлеклись, забыв о том, что дурак — это категория постоянная и, следовательно, требующая за собой такого же неусыпного наблюдения. Пока бойцы отдыхали, мы с Пестрым взялись прикидывать по компьютерным картам возможные варианты прохода через горный массив — где могут быть наблюдатели и посты, а где они обязательно должны быть хотя бы в виде автоматики. Судя по картам, этот массив назывался «Скалистые горы», странное название, от которого за версту попахивало тавтологией. Горы были достаточно заковыристые, но сами карты, на мой взгляд, выглядели слишком уж приблизительными. На взгляд Пестрого — тоже, что он и высказал в соответствующих выражениях, далеких от топографии.
— Паука бы сюда! — вдруг вспомнил он. — Паук уже высаживался на этой планете, помню, он хвастался, что знает ее как облупленную…
Да, но Паука уже не было. Он сгорел в одном из последних десантировавшихся «утюгов» вместе с десятком бойцов своего взвода. Их «утюг» попал в перекрестье сразу нескольких лазеров и вспыхнул сразу, как коробок спичек, брошенный в костер.
Вольного ветра их пеплу и праху! Что еще можно пожелать ребятам?
Я согласился, что Паука сейчас не хватает. Как и многих других ветеранов, сгоревших во время высадки или разнесенных в клочки уже на земле. Если где и верна поговорка: за одного битого двух небитых дают — так это на фронте. Впрочем, что об этом говорить, когда говорить об этом бесполезно?
— Смотри, смотри, что делает, гад ползучий! — вдруг закричал Пестрый без всякой связи с предыдущим.
Я оглянулся. Безнадзорный Гнус властью офицер — воспитателя взял с собой двух бойцов и выставил на высотке «попу» (походно — передвижной передатчик). Сборная, сетчатая антенна «попы», способная усиливать сигнал до прорыва через большинство возможных помех и глушилок, уже маячила на самой середине холма. Под ним маячил офицер Гнус, знаток уставов и полный кретин.
Ну, не елось и не пилось ему без руководящих указаний из штаба! Хлебом его не корми — дай только лишний раз доложиться начальству!
Засветил все — таки батальон, идиот политкорректный! — понял я.
«Попу» мы, конечно, свернули, Гнусу морально дали по заднице, доходчиво, по пунктам объяснив, в чем он не прав, во — первых, во — вторых, в — третьих и в общем итоге…
Гнус, на удивление, не полез в амбиции. Судя по его перекошенной роже, из штаба ему ответили примерно то же самое. Или просто и неструктурированно послали куда подальше, то есть, в лучшем случае, на точку возврата.
Интересно, а на что он рассчитывал? Я же ему говорил…
Но сделанного не воротишь — сигнал ушел, сигнал принят.
Оставалось надеяться, что его кратковременный демарш не засекли вражеские слухачи — координаторы. Правда, на это было мало надежды, счастливые, добрые чудеса — это для детских сказок, а совсем не для штрафных батальонов, затерявшихся в поредевшем составе на планете противника.
Так и вышло. Уже через полчаса поблизости замаячили первые «жаворонки». За пять минут бойцы сшибли сразу трех, потом поблизости замелькал «стриж» — его тоже шибанули «телепузиком». Но что он успел передать? Наверняка что — то успел, и ничего хорошего для нас в этом нет…
Теперь вопрос в том, какие силы за нами наблюдают и насколько они, эти силы, способны быстро организовать нам теплый прием? переглядывались мы с Пестрым.
Интересный вопрос, я бы даже сказал — вопрос куска хлеба голодающему…
* * *
Из куцей, общеознакомительной справки о Казачке я знаю, что планета была впервые открыта восемьдесят лет назад экспедицией Зиберта — Рока, прокладывавшей новые гиперскачковые трассы в этом секторе космоса. Именно — открыта впервые, непосредственно после посещения Казачка экспедиция бесследно исчезла, и ее дальнейшая судьба по сию пору остается загадкой. Материалы, которые они успели передать, поступили в архив военного ведомства и долгое время были засекречены.
Кстати, само название Казачок планета получила именно в свое первое открытие, а не позднее, как теперь полагают многие, когда на Казачке начали возникать первые поселения казаков — староверов.
Космическая легенда гласит: когда старик Зиберт, астрофизик и научный руководитель, впервые ступил на почву Казачка, то исполнил некий танец в стиле «аллегро горных козлов», который сам автор — исполнитель с присущим ему самомнением назвал «казаком». Знаменитый первопроходец командор Рок — личность, обладавшая своеобразным, сдержанным юмором при неизменно серьезном лице, был настолько восхищен зрелищем галопирующего астрофизика, что предложил наименовать планету в честь этого нового достижения хореографии. Если все, что я слышал о характерах первопроходцев, — правда, то идея должна была понравиться всем членам экспедиции…
Казачок — планета кислородного типа с гравитацией чуть поменьше земной, имеет сформированный слой почвы, примитивные растительные и животные формы жизни, теперь практически вытесненные бионикой и терраформированием, и один существенный недостаток для планет заселения. А именно — неустойчивую, колеблющуюся орбиту, по которой каждый новый виток вокруг звезды не соответствует предыдущему. Соответственно, планета то удаляется от звезды, то приближается. Во время удаления Казачок покрывается коркой наступающих ледников, в иные годы почти достигающих экваториального пояса, во время приближения — пребывает в состоянии неимоверной жары и засухи. Таким образом, планете была присвоена третья степень пригодности к заселению. Согласно заключению комиссии, образование колоний здесь возможно только в экваториальных и субэкваториальных поясах, да и то с повышенной термозащитой на время жарких и холодных периодов. Колебания температур между пиковыми годами здесь достигают почти 160 градусов по Цельсию, в жаркие годы температура на поверхности поднимается под +80, в холодные опускается до тех же пределов.
Не самая низкая степень пригодности, надо добавить, потом начали осваиваться планеты и потруднее, но полсотни лет назад еще был выбор и возможность морщить носы.
Вот староверов — переселенцев, как можно догадаться, не напугали ни жара, ни холод. Их вообще мало что могло напугать, ребята отчаянные и упертые. Для них «третья степень» означала только то, что на планету не найдется большого количества других претендентов, и здесь свободно организуется этнически замкнутая планетарная община во главе с выборным Войсковым Кругом.
Так они и жили. Спокойно, независимо, вдалеке от оживленных межзвездных трасс. Занимались тепличным, температурно — регулируемым сельским хозяйством, добывали полезные ископаемые, торговали кое — какими ресурсами, не брезговали и старинным казачьим промыслом с известным слоганом «Сарынь на кичку!». И одновременно потихоньку переделывали планету, изменяя местные почвообразующие микроорганизмы и модифицируя здешними генами земные виды растений и животных, которых потом расселяли в местных условиях. Добавлю, дальние миры, не связанные никакими конвенциями о защите исконных букашек — таракашек, вообще разбирались с внеземной экологией куда кардинальнее прочих…
В Соединенных Штатах о далеком Казачке мало кто слышал, пока командование армий СДШ не пришло к выводу, что планета является ключевым форпостом дальних миров в этом секторе Галактики.
Так оно и оказалось, между прочим. Судя по неожиданной плотности обороны, на которую наш бравый десант напоролся с не менее неожиданным и горьким изумлением, стратегическое расположение Казачка понимало не только наше командование…
* * *
Скалистых гор мы достигли уже ближе к вечеру, когда лимонное солнце опустилось почти к самому горизонту и подкрасило само себя в пронзительные розовые оттенки, словно престарелая кокетка, что накладывает на себя макияж слой за слоем.
Горы были не слишком высокие, но красивые, в вечернем красноватом освещении — особенно красивые…
Скалистые? Нет, скорее каменно — кружевные… Просто застывшая симфония цвета и формы, думал я, рассматривая их через телескопические усилители шлемофона с расстояния в четыре — пять километров. Синие, темно — синие и фиолетовые тона неожиданно сменялись красно — буро — коричневыми, а черные, резкие тени, удлинившиеся и отвердевшие от закатного солнца, только подчеркивали причудливое переплетение пиков, вершин, вершинок…
Зубцы и башни кажущихся замков, ажурные переплетения, похожие на мостики и переходы, гребни драконов, распахнутые пасти ящеров, сверкающие глаза богов на задумавшихся вершинах — все это взгляд неожиданно выхватывает из открывшегося феерического зрелища. И все это — на фоне стремительных, вытянутых облаков, розовеющих в чистом небе легкими, летящими перышками.
Глядя на это непривычное, какое — то очень отстраненное великолепие каменной музыки, существовавшей задолго до того, как первобытный человек разжег в промозглой пещере первый костер, начинаешь понимать, чувствовать всей кожей, что это все — таки другая, не наша, не человеческая планета, которая нас пока только терпит.
Староверы, кладя поклоны своему древнему земному Богу, могут сколько угодно заниматься геномодификацией и терраформированием, но факт остается фактом — мы здесь, в дальнем космосе, всего лишь гости!
Правда, гости на удивление шумные, беспокойные, требовательные, я бы даже сказал — оголтелые. Но тоже способны любоваться пейзажами, предаваясь сопутствующим философским раздумьям о бренности всего материального по отношению к вечности…
На подступах к горам я, конечно, разделил батальон, выдвинув вперед десяток бойцов авангарда во главе с Пестрым.
Осторожность оказалась оправданной. Казаки (или другие войска новоявленной Конфедерации, не знаю, я еще не видел противника вблизи), видимо, пытались дождаться, пока Пестрый со своими бойцами втянется в ущелье между двумя скалами, уступами спускающимися к подножию. На вершинах скал просматривались длинные сиреневые вкрапления, похожие на вены на шеях великанов — богатырей, и не просматривались огневые точки, замаскированные с удивительным искусством мимикрии.
Пестрый, конечно, не полез в эту узкую горловину. Он мужик тертый, жженый, стреляный и резаный, знает, почем фунт лиха в базарный день, когда за одного битого дают двух небитых с довеском…
Или я так себя успокаивал, наблюдая за ними издалека в ожидании неизбежного нападения? Я просто чувствовал, ощущал всеми нервными клетками, что здесь что — то не так, слишком тихо кругом, слишком идиллическая картина перед глазами…
Слишком красиво…
Послав двух бойцов вперед, прощупать ситуацию у самого подножия скал, Пестрый с остальными фланировал взад и вперед, как по бульвару в белых штиблетах с оранжевыми носками.
Наконец, у кого — то из засады не выдержали нервы. Ударил первый ракетный залп, ракеты легкие, это я сразу засек, из мобильно — полевых установок. Очарование пейзажа для меня мгновенно закончилось. Все снова встало на свои места — война, отступление батальона, прорыв, точка возврата…
Пейзаж тут же превратился в рельеф, холмы — в преграды естественного типа, а сказочные скалистые замки — в преобладающие высоты. Каменная симфония оборвалась незаконченным аккордом, и в ушах загремели обычные барабаны боя.
Так привычнее, честное слово…
Да, поторопились казачки рассекретиться, им бы еще подождать, потянуть паузу, подпустить поближе, глядишь, и убедили бы нас сунуться в эти горные проходы — мелькнуло в голове почти с облегчением.
Залп еще только вспыхнул, замелькал на вершинах гор колючими, огненными искрами, еще пищали в наушниках сработавшие системы обнаружения и мелькали на дисплеях красные огоньки предупреждения, а Пестрый со своим отрядом уже рассеялся среди массивных каменных «зубов», предваряющих подножие гор.
Хорошая позиция для укрытия и маневра, очень хорошая…
Понятно, что залп не оказался для нас неожиданным, слишком уж удобное место для встречи. Наши системы обнаружения — предупреждения, хоть и рады обмануться любой, мало — мальски электронной защитой типа «стена» или «гранит», но при близком соприкосновении все — таки срабатывают…
Залп грохнул, встряхнул землю, вздыбил многотонные камни и стену песка и пыли, но получилось в точности, как «из пушки по воробьям». Образно говоря, пушка еще только рявкнула, а воробьи уже с чириканьем разлетелись в стороны на полном форсаже брони…
Молодец Пестренький! И ребята его молодцы, не зря мы отобрали в группу авангарда опытных солдат!
После неудачного залпа казачки моментально сообразили, что внезапного нападения не получилось. Начали молотить уже не «ковровыми» ударами, а работать по конкретным целям. Кого то из ребят подшибли сразу, я видел, как чей — то броник мотался в разрывах, словно кукла, непрерывно подбрасываемая в воздух, только без одной руки. Без руки — это я увидел ясно, с отчетливостью внезапно высветившегося силуэта в дверном проеме…
Приблизив картинку телескопическим зрением, я попытался было понять — кого, но даже с телескопическими «глазами» было уже не пробиться через дымно — пылевую завесу, все плотнее встававшую над местом схватки.
Зато я видел, что со стороны казаков пуляли уже не только ракетами, в ход пошли автоматические винтовки и пулеметы. Плазменно — разрывные очереди так и чиркали по макушкам камней ленточками огненных всплесков. А это значит, что нам противостоит такое же пехотное подразделение. Уже легче!
Наши тоже отвечали короткими, экономными очередями «эмок», ударами из «рэксов» и гранатометов, постоянно меняя позиции и прячась между каменными зубами.
Словом, завязалась обычная дуэль между пехотными подразделениями на дистанции в полтора — два километра, когда противники гасят друг друга словно точки на мониторе компьютерной игры, ориентируясь больше по приборам. «Лауры» (легкие ракетные установки) казаков тоже работали непрерывно. Часть ракет ребятам удавалось сбивать, часть — перенаправлять в белый свет, как в одну копеечку, выстреливая «обманки» (маяки ложного наведения), хотя огонь был все — таки достаточно плотным. Сквозь грязно — бурую завесу я видел, как кто — то из наших разлетелся после прямого попадания на отдельные руки — ноги — голова, еще одну броню я засек на плоской вершине коренасто — коричневого монолита, где она, похоже, просто вплавилась в камень… Кто на этот раз?..
Высокие, столбообразные разрывы боеголовок, искрометное мелькание автоматно — пулеметных очередей, совиное уханье «телепузиков», волнами расплескивающих осколки земли и камней. Со стороны — полная неразбериха, но даже со стороны было видно, что ребятам приходится не просто жарко…
Разведка боем? Да нет, какая там разведка, обычный маневр отвлечения…
* * *
Расположившись на вершине холма, в безопасном удалении от места боя, я вместе со Щукой и Рваным засекал действующие огневые точки противника, пытаясь по плотности и качеству огня определить, какие силы нам противостоят. Наблюдения не утешали, у противника явно было две — три роты бронепехоты плюс ракетные установки. Дальнобойных лазеров, к счастью, не наблюдалось, тяжелой артиллерии — тоже. А то бы они нам устроили детский крик на лужайке в сырую погоду!
— Взводный, взводный! Почему не посылаете бойцов в обход?!
Я мельком оглянулся. Занятый наблюдением, я не заметил, как рядом появился Гнус, выполз к нам на вершину и теперь вжимался в землю за нашими спинами, словно уже находился под прицельным огнем.
«Да распрямись ты, милый, не позорься перед бойцами, рано пока еще кланяться, пока и блоха по спине не скачет…»
— Куда? — удивился я.
— В обход! Слышите, взводный, в обход! Вот сейчас бы их обойти и ударить в тыл! — настаивал Гнус из положения лежа.
— Зачем? — все еще не понимал я. Гнус даже задохнулся от возмущения.
Щука и Рваный, рассевшиеся неподалеку с максимальным комфортом, возможном при фиксации брони в положении кресла, тоже обернулись к нам. Щука, прислушиваясь к нашему разговору, мне кажется, подхихикивала.
Я понял, наконец. Нет, идиот — это точно величина постоянная, к тому же непрерывно это подтверждающая! Как же, как же — в обход, в обхват и одновременно в клещи! Пронесем знамя демократии на победоносных штыках! И, разумеется, радостно об этом отрапортуем!
Тоже нашелся — Наполеон Суворович Македонский! И как он себе это представляет — обходить по горам превосходящего по численности и укрепившегося на высотах противника? В горах даже грави — движки брони не дают такой мобильности, как на равнине. Не развернуться там с нашим вертикальным и горизонтальным планированием, маневрировать в бронике среди скал и ущелий — тоже надо уметь, иначе так и будешь биться о камни, пока не расколошматишь буйну голову, как бык о бетонную стену. У горных стрелков даже бронекостюмы другого, специального типа…
Нет, умный в гору не пойдет, умный вообще имеет в виду эти ваши горы, как сказал бы господин штрафник Рваный…
— В обход, взводный, в обход! — настаивал Гнус. — Согласно руководству по тактике…
— Да иди ты… в обход! — не выдержал я.
И какой дурак раздает «осам» руководства по тактике? Не иначе тот самый, что снабжает диких обезьян разрывными гранатами вместо мячиков!
Гнус, конечно, обиделся на всю жизнь вперед, но мне, честное слово, было не до него.
— Леопард–1, Леопард–1, прием! — вызвал я Пестрого.
— Слышу тебя, Тигр! — откликнулся он после некоторой задержки. — У нас здесь горячо!
Этого мог бы не говорить, даже с его передачи через шлемофон я слышал, как вокруг него все кипит и взрывается.
— По визуальному наблюдению силы противника — приблизительно до двух — трех пехотных рот, усиленных «лаурами», — доложил он. — Наши потери — три человека, пока — три… Кухня варит на всю катушку, прием! Здесь стряпать — не советую! Как понял, прием?!
Что и требовалось доказать! «Стряпать», то есть прорываться, здесь бессмысленно, это я и сам видел…
— Двадцать минут продержишься? — спросил я.
— Можно, — неопределенно ответил он.
— Тогда отвожу «зверинец» в направлении «красный свет». Через двадцать минут отрывайся и догоняй! Как понял, прием?!
— Понял тебя, Тигр–1! Двадцать минут! Сделаю, — пообещал Пестрый.
— Работай, Леопард! Удачи!
— И тебя туда же, командир! — с чувством ответил Пестрый…
Пестрый, он же — Ивица Радич, бывший второй лейтенант космического десанта, бывший менеджер по продажам в объединении сетевых супермаркетов «Izobilie», черногорец по национальности и отличный парень, получивший свою кличку за вызывающе — бледные лоскуты искусственной кожи, испятнавшие смуглое, чернобровое лицо.
После полного приживления биокожи ее должны были искусственно осмуглить, но до этого дело так не дошло, как — то рассказал нам Пестрый. Судьба — индейка неожиданно по — вороньи каркнула и подсунула ему в послужной список одну некрасивую историю, драку между новобранцами в его взводе, во время которой трое арабов зарезали двух латиносов. В дело тут же вмешалось всеведающее УОС, и ему, как командиру, пришили попустительство национальной розни с соответствующими выводами в виде приговора трибунала. А в штрафбате о косметических медицинских услугах, предусмотренных военной страховкой, можно даже не вспоминать…
* * *
Мы отходили быстро, как можно быстрее, а сзади все еще гремел бой. Наши бойцы авангарда пока держались, оттягивая внимание противника на себя.
В сущности, нечто подобное мы с Пестрым и предполагали. Рассчитали заранее по одному из возможных вариантов развития событий. Не самому худшему, но — одному из плохих, в нашем положении, в сущности, оставалось выбирать только из двух и более зол. После верноподданнического доклада Гнуса мало кто сомневался, что нас встретят на подходе к горам. Может, и без него бы встретили, но с ним — точно. И не прорываться через Скалистые горы мы не могли, обход этой горной гряды, протянувшейся цепью через половину материка, занял бы слишком много времени.
Так что оставался вопрос — какими силами встретят? Поэтому мы с Пестрым решили заранее — пусть он с десятком человек втянется в бой, тогда как я с остальными буду отходить вдоль гряды на запад, пробуя преодолеть ее в каких — нибудь неожиданных местах.
Пожалуй, это единственный приемлемый план, согласились мы оба. Какой — никакой, а все — таки шанс добраться до точки возврата…
После нескольких часов пребывания на планете уже стало понятно — большого количества войск противника на Казачке нет, оборона планеты построена по принципу автоматизированных укрепрайонов, более опасных для тех, кто валится с орбиты, как снег на голову, из одной могучей, свинцовой тучи. Если бы я, например, командовал десантом, то я бы не стал устраивать всю это образцово — показательную шумиху с волнами высадки, а десантировал бы людей мелкими группами по всей поверхности планеты, как раз в обход базовых узлов обороны. А потом, с подготовленных плацдармов, можно было бы и начинать атаки на укрепрайоны, как делалось это на планете Тайга.
Нет, я не хочу сказать, что я один такой умный, а в нашем верховном командовании — все дураки. Тоже, но не все. Просто на то и армия, чтоб крупные звезды одного идиота перевешивали любое количество умных голов с менее выдающимися нашивками. Ну, привыкли наши адмирал — генералы мыслить стратегией массированных ударов кулаком по столу! Что с ними поделаешь, если думать по — другому они просто не умеют? Непоколебимая вера в превосходство собственной техники и в вопиющую, декларируемую вездесущими СМИ дикость окраинных миров сыграла с нами в этой войне дурную шутку…
* * *
Сознаюсь, раньше, довольно долго, я как — то не особенно задумывался о целях и перспективах этой войны. Может быть, не было случая, а скорее, не было желания думать о войне в свое редкое свободное время, которое с большим удовольствием можно посвятить бабам и алкоголю. Я бы даже уточнил — продажным бабам и плохо очищенному алкоголю, этим исконным мужественным развлечениям ветеранов космодесанта, обветренных взрывчатыми газами…
Войны и так слишком много вокруг, и что о ней еще думать? Я просто принял ее как данность, как научился еще на Усть-Ордынке, когда понял, что в войне смысла нет, в любой войне… Смысла — нет, а интересы — да, есть! Чьи — нибудь меркантильные интересы обязательно присутствуют на заднем плане стратегических карт — это тоже данность. И в конкретной ситуации тем более все просто — есть империя, которая стремится контролировать каждый чих своих подданных, и есть окраинные миры, возмечтавшие чихать и кашлять самостоятельно. Болеть собственными болезнями, а не трястись в централизованной бюрократической лихорадке. Вполне объяснимое желание. Как и стремление империи удержать их в узде — тоже вполне объяснимо…
Так было всегда в истории, и так будет впредь, и что тут думать? По сути, для меня, как для профессионала, война свелась к серии отдельных высадок на далекие планеты, после которых — или грудь в крестах, или голова в кустах… А случалось и то, и другое, случалось и входить победителями в столицы планетарных колоний, и уносить ноги через точки возврата, всякое бывало…
Все просто! И вот теперь, двигаясь с остатками батальона ускоренным маршем вдоль чужих и красивых гор, я вдруг задумался, а зачем мы вообще высаживаемся на дальние планеты? Не с точки зрения сиюминутной тактики и стратегии, даже не с точки зрения Верховного главнокомандования, азартно передвигающего красные и синие фишки на трехмерных картах, а вообще, по большому счету? Какой в них смысл, в наших лихих высадках?
Для начала отбросим всю идеологическую мишуру о демократии на наших знаменах, которую мы якобы распространяем все дальше и дальше в космос. Даже смешно, честное слово… Если следовать элементарной логике, то высшее проявление демократии — когда народы сами решают, как им жить дальше, но мы такую логику на дух не принимаем…
И чем же мы занимаемся? Превращаем «их» колонии в свои? Нет, конечно! Подданные СДШ не слишком — то рвутся эмигрировать на окраины, земли хватает и на близких планетах, человечество пока не настолько многочисленно, чтобы заселить хотя бы их.
Ресурсы? Да, получаем, но это тоже весьма сомнительная выгода. За редкими и особо ценными исключениями таскать через гиперскачки километровые рудовозы очень и очень недешево, подобная транспортировка в большинстве случаев не окупается. Гиперскачковая астронавтика пока все — таки слишком дорогое удовольствие, да и к тому же человечество на исходе XXII века уже убедилось, что энергия — это штука куда более ценная, чем сырье. Есть энергия — можно производить все, что угодно, а энергии хватает в каждой планетарной системе, где звезда еще не погасла…
Тогда зачем?
Высаживаемся, воюем, рушим, стреляем, обваливаем десятилетиями налаживаемые уклады, перечеркиваем долгосрочные планы терраформирования и контролируемых мутаций местной флоры и фауны, а в результате — снова уходим, в лучшем случае, оставив небольшой гарнизон на полуосадном положении и перехватив права на разработку пары — тройки наиболее ценных месторождений, которые потом перепродаются с молотка на земных биржевых аукционах…
Да, уходим, потому что налаживать постоянные, рейсовые сообщения через гиперскачки — безумно дорого, как я уже говорил. А гиперскачковая война — тем более дорогая штука, если бы не контрибуции и налоги с дальних планет, правительство СДШ давно бы уже находилось в глубоком финансовом кризисе на букву «ж»…
В том — то и дело! Что же нам остается в качестве материальных плодов побед? Только деньги и ничего больше! Причем — во многих смыслах этого сладкого слова… Война потребляет деньги, и война их приносит, своего рода самодостаточная система с положительным бухгалтерским сальдо… Да, планеты продолжают оставаться в руках колонистов даже после завоевания, связь с новым «центром» налаживается весьма условно, но одно условие соблюдается неукоснительно — экономика завоеванных переходит на общемировой доллар. Которым они теперь платят пресловутый военный налог в казну СДШ, немалый налог, проливающийся потом золотым дождем кредитов и инвестиций на Землю и несколько центральных планет…
В общем, наскочили, захватили, оторвали кусок пожирнее и гордо понесли его в клюве, чтобы верноподданные из центральных секторов Галактики могли ни черта не делать, получая в виде всевозможных социальных пособий «на развитие большого пальца левой ноги» больше, чем зарплата квалифицированного инженера на окраинах… Вот и весь смысл!
И чем вся эта наша война отличается от банального рыночного рэкета? Или от того же использования рабского труда? А главное, никаких завоевательных перспектив тут в упор не видно, дальние планеты все равно никогда не смирятся с мыслью, что их элементарно грабят, даже если в центре империи начнут напрочь забывать, за чей счет живут…
Получается — все бессмысленно! Глупо, бессмысленно и безнадежно, как камне — транспортировочная компания мифологического царя Сизифа! — вывел я для себя, наблюдая за передвижением батальона.
Не ко времени, конечно, задумался, совсем не ко времени, что противник мне очень скоро и наглядно продемонстрировал…
Из воспитательно — патриотической брошюры УОС «Как я был в плену у диких казаков и что я там видел!».
Подготовлено редакцией отдела патриотического воспитания.
Ответственный за составление — бригадный генерал Севидж.
Распространение — бесплатное.
Рассказ военнопленного командира N — ского подразделения NN — ской бригады космодесанта:
«…И вот, братцы, приводят они нас в свой лагерь. А лагерь — то разбит прямо под открытым небом! Никаких тебе защитных куполов, даже санитарно — гигиенических кабин нигде не видно. Сидят возле обычных костров, разожженных из ценных пород реликтовых деревьев, грубые, неотесанные люди с явными признаками вырождения и гипертрофированными конечностями и хлещут стаканами жуткий напиток „samogon“, закусывая луком и чесноком. Пьют, сквернословят и орут друг на друга!
„Ага, значит, это и есть казаки, — понимаю я, — вот, значит, какие они…“
Удивляюсь, братцы! Да и как тут не удивляться? На рукавах у них — повязки с фашистской свастикой, на шапках — папахах из вонючих, мохнатых шкур — красные коммунистические звезды. А лица — то — страшные, а зубы — то — оскалены! Хоть и не чищены, наверное, со дня рождения, но они этого совсем не стесняются, а, наоборот, так и щелкают ими друг на друга, как голодные звери…
Нет, сознаюсь, я никогда не забуду этого дикого зрелища, что открылось мне среди вырубленной реликтовой рощи! Поистине, права была госпожа Президент, когда подчеркивала в своей речи перед избирателями: „Это не нам нужна повсеместная демократия, у нас ее вполне достаточно! Это им она нужна…“
И тут, братцы, мой конвоир, изо рта которого несет, как из нечищеного мусоропровода, начинает смрадно дышать мне в затылок и подталкивать в спину. Подчиняясь, я подхожу поближе к одному из костров… И что же я вижу, к своему ужасу?! На костре, братцы, кипит огромный закопченный котел с каким — то варевом! А прямо на меня — о, ужас! — смотрят из котла жалобным взглядом голубые человеческие глаза! И такую боль, такое страдание вижу я в этом пронзительном взгляде сваренной головы военнопленного, что сердце мое невольно начало содрогаться, несмотря на всю мою воинскую доблесть и заслуженные правительственные награды!
И тут один из этих исчадий ада вдруг говорит грубым, хриплым голосом:
— Ага, вот еще один демократ попался! Сейчас мы и этого сварим! Этот у нас будет на ужин!
И я вижу, как многочисленные огненные глаза, в которых не осталось ничего человеческого, кроме жажды пищи, устремляются на меня, как протягиваются ко мне скрюченные пальцы с хищными ногтями и как слюна уже капает из этих клыкастых ртов…
Но я выдержал, братцы! Хотя, признаюсь, для этого мне понадобилось немало мужества, но я не издал ни звука, когда эти звери тащили меня в кипящий котел. В этот последний, трагический момент моей жизни я вспоминал накрепко затверженные на школьной скамье уроки демократии и политкорректности, вспоминал мудрое, доброе, чуть усталое лицо нашей госпожи Президента, вспоминал…»
— А что дальше? — помнится, спросил я у Цезаря, повертев брошюру в руках и обнаружив, что последний листок отсутствует.
— Интересно?
Цезарь сидел рядом, покуривал сигарету и наблюдал, как я читаю. Этот новый шедевр идеологической мысли он только что притащил мне собственноручно.
— Очень захватывающе. А главное — крайне правдоподобно. Так что дальше — то было? Сожрали его или нет? — спросил я.
— Не знаю, — сознался он. — Сам гадаю. Если исходить из логики развития сюжета, то должны были сварить и сожрать, пока он проникновенно вспоминал госпожу Президента и школьный урок демократии…
— Вряд ли, — задумался я. — Слишком непатриотичный конец. Когда тебя жрут — это как — то не очень вдохновляет на дальнейшие подвиги. С другой стороны, с точки зрения реализма…
— Патриотизм и реализм никогда не имели между собой ничего общего, — заметил Цезарь. — Хотя, я тоже думаю, что это — слишком… Как — нибудь выкрутился, конечно. Может, в слегка переваренном виде…
Я еще повертел в руках брошюру. Казаки на обложке были нарисованы еще более красочными уродами, чем в описании автора. Наш многострадальный военнопленный радовал глаз могучими челюстями, благородством черт и преданностью долгу вместо выражения лица.
— И где ты взял этот бред переваренного? — спросил я.
— А, в сортире на подоконнике валялась… Слушай, ты же казаков видел?
— И даже воевал с ними бок о бок. Еще на Усть-Ордынке, — уточнил я.
— А это где?
Я неопределенно махнул рукой. Все правильно, это там, тогда казалось, что к нашей схватке с желто — зелеными приковано внимание всей межпланетной общественности. А вышеупомянутая общественность до сих пор ведать не ведает, где эта самая Усть-Ордынка, даже Цезарь, бывший политический обозреватель крупных сетевых изданий, знать этого не знает…
— Далеко, — сказал я. — И с каждым годом все дальше и дальше… Так о чем ты хотел спросить?
Цезарь, мне показалось, неловко замялся:
— Слушай, я понимаю, конечно, что все это пропаганда… Но хоть доля правды в ней есть? Хотя бы в смысле костров для приготовления пищи?
Я еще раз глянул на жуткие рожи на обложке. Да, старые комиксы — страшилки отдыхают… Монстры — пришельцы на мирной Земле — это уже неактуально, у нас теперь пострашней пугалки, мы теперь сами себя боимся…
— Нет, конечно. Такие же люди, такая же техника. Ты не поверишь, но на окраинах даже гипертрофированных конечностей встречается ничуть не больше, чем на центральных планетах. А санитарно — гигиенических кабин, кстати, ничуть не меньше, — ответил я.
Прицелившись, я через всю курилку послал этот красочный шедевр в урну.
Познавательная брошюра вспорхнула красочными страницами, как птица крыльями, и спланировала точно в мусор. Вот там ей самое место!
— Ну, я так и думал, — подытожил Цезарь. — Похоже, наша идеологическая машина окончательно сорвалась с резьбы…
— Если бы только она… — согласился я.
Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
17 часов 44 минуты по местному времени.
(Через сорок минут после первой попытки
прорыва сквозь Скалистые горы)
Граната разорвалась так близко, что осколки простучали по броне, как частый, внезапный ливень стучит по крыше среди летнего дня. Ударная волна ощутимо качнула меня, толкнула в сторону, но компенсаторы равновесия справились, выровняли полет.
Я приземлился благополучно, жестко спружинил на амортизирующих подошвах и тут же откатился в сторону, под прикрытие нависающих скал. Вдогонку ударила крупнокалиберная пулеметная очередь, ровной строчкой высекла из камней прах и огонь, но я уже был вне простреливаемой зоны.
Датчики повреждений молчали. Значит — проскочил! Чем хороши эти старые «крабы» — так это своей безусловной прочностью. Современные «латники», например, или сверхсовременные «гоплиты» — и удобнее, и маневреннее, и лучше оснащены, не говоря уже о большем запасе энергии. Но вот выдержит ли «латник» разрыв гранаты почти под ногами — за это я не поручусь, это еще бабка надвое… Чем проще техника, тем больше у нее запас прочности, эту аксиому военные конструкторы периодически забывают, а потом она снова озаряет их, будто откровение свыше.
Оказавшись в безопасном месте, я остановился, переводя дыхание и осматриваясь. По сути, нас взяли в классические клещи и теперь прижимали к горам по всем правилам. Слева, на расстоянии километр — полтора, маячила пехота противника в защитной желто — зеленой броне, хорошо подходившей к местным высушенным пейзажам. Они двигались в точности как осы, что разлетаются в стороны, а потом снова сбиваются в клубок над открытой банкой варенья…
Но броня у их пехоты похуже нашей, отметил я. Это было видно даже издали. Даже хуже наших «крабов». Не зря говорят, что в легком и стрелковом вооружении метрополия все — таки преобладает, наши, например, защитную окраску на броню не наносят, она сама мимикрирует…
Справа двигались пять МП — танков. Вполне современных танков на этот раз! В воздух танки не поднимались, шли наземным ходом и лупили по нам практически вне зоны поражения нашего оружия. Два других танка уже попробовали было вырваться вперед, проутюжить наш отступающий батальон «огнем и маневром», и теперь горели на холме, коптили жирным и черным дымом, высоко поднимающимся в безоблачное небо. Один танк подорвала Горячка, но и сама подорвалась вместе с ним. Второй… Нет, я не видел, как ребята оприходовали второй, слышал только, как он хорошо и смачно бабахнул. Похоже, ему под самые гусеницы подкатили связку противотанковых мин — магниток. Тот, кто это сделал, тоже вряд ли уцелел, это понятно…
Остатки нашего батальона послушно карабкались на скалы и камни, потому что деваться все равно было некуда.
Уйти нам не дали. Все — таки не дали…
Я не знал, сколько нас оставалось, некогда было считать и перегруппировываться, но не больше двух — трех десятков — это уж точно.
Пока оставалось…
Похоже здесь, западнее, у подножия гор, батальон «Мститель» и закончит свое доблестное существование, понимал я. Это не паника, просто констатация факта…
Я отступал почти последним, за мной — только Князь с верным Кукушкой. Засели ниже, в естественном укреплении среди камней, и довольно бодро лупили очередями в сторону противника. Нет, я не приказывал уголовным прикрывать отход, Князь сам вызвался быть в арьергарде, ну а Кукушка, понятно, без него — никуда. Что наводит на мысли о непредсказуемости человеческих характеров, одинаково способных на подвиги и на паскудство… Если бы еще было время и место об этом тщательно поразмыслить…
Тяжелый снаряд оглушительно грохнул где — то выше, и я совершенно машинально пригнулся. Осколки снова брызнули по броне, на этот раз — каменные, неопасные. Хорошо все — таки стреляют, метко…
Я понимал, видел, что еще немного, и нас окончательно прижмут к крутым скалам, и наступит амба, кердык, абздец — все вместе. На каменных стенах, уступами поднимающихся высоко в небо, мы будем видны, как мухи на белых обоях. При такой крутизне подъема никакой форсаж не спасет, нас просто расстреляют, пока мы будем подниматься к вершинам…
Казачки вообще воевали толково. Во избежание ненужных потерь в открытый бой на прямой наводке не рвались. Действительно, зачем? Они просто долбили и долбили нас на средних и длинных дистанциях, что при их превосходстве в огневой мощи было вполне достаточно. И волки сыты, и от овец — только клочки по закоулочкам! Я бы и сам так поступил на их месте, долбил и долбил спокойно, издалека. Это только в комиксах и сериалах бравые десантники сплошь и рядом сходятся врукопашную, лязгая кулаками по чужим панцирям. На деле — пуля, ракета или граната куда надежнее кулака, даже оснащенного пневмоусилителями мускулатуры. Спору нет, рукопашные в броне тоже встречаются, я их сам видел и даже участвовал. Но за семь лет войны — всего несколько раз…
Если противник пошел врукопашную, что делать? Правильно — стрелять в упор! Дураку понятно, но не сценаристам, конечно…
Между тем, я наблюдал.
Прижмут, уже прижимают! И что тут поделаешь?
— Начальник, начальник! Тигр–1, я пошел на отход, прикрой! — раздался в наушниках заполошный голос Кукушки.
— Давай, прикрываю! — коротко ответил я.
— А на суровой, ледяной планете — э–э! А в тюрьме мальчонка пропада — а–ал! — услышал я в наушниках то ли стон, то ли вой, то ли залихватскую блатную песню.
Полетел, родимый!
Высунувшись из — за камней, я, не целясь, дал несколько длинных веерных очередей в сторону наступающей бронепехоты. Потом мгновенно сменил позицию, длинным прыжком перебравшись еще выше по скалам. И снова стрелял и стрелял, отвлекая их огонь на себя.
Сверху мне было хорошо видно, как летел Кукушка. Ему бы, дурачку, взять ниже, расстелиться над землей, как блин над тарелкой… Может, и проскочил бы!
А он выперся на вышину, завис готовой мишенью…
МП — танк влепил снаряд точно в него. Прямое попадание, ювелирная работа наводчиков, не так — то это и просто, попасть в планирующую броню…
Я успел отчетливо увидеть, что Кукушка словно взорвался изнутри, мгновенно набух красным огненным тюльпаном, распался на клубы дыма и тут же исчез, испарился, как вода при мгновенном нагреве плазменного котла… Вакуумный снаряд, конечно же!
Значит, еще один искупил кровью, и тут же на месте ею выкипел — мимолетно мелькнула мысль.
Долго раздумывать было некогда, в каменной нише еще оставался Князь, его тоже надо было оттуда вытаскивать, пока не накрыли навесным огнем.
— Князь, Князь! — вызвал я открытым текстом. — Давай теперь ты, пока не нащупали! Только ниже бери, стелись над камнями, в высоту не лезь!
— Ага, щас! — мгновенно откликнулся он.
— Не понял?
— Щас все брошу и начну давать каждому встречному — поперечному! — пообещал он.
Теперь его голос звучал с откровенной насмешкой. Но без страха… С насмешкой, но без страха? Кажется, понял…
— А что тут непонятного, командир? — произнес он, словно подтверждая мою невысказанную мысль. — Сдаюсь я! Я жить хочу! Буду сдаваться, иначе — пропадем здесь, как фраера на малине! Буду сдаваться и тебе советую…
Ах ты…! Вот за этим он и остался всех прикрывать! Я — то тоже хорош, слюни распустил, уши развесил, задумался о сложносоставляющих человеческой натуры… А все, как обычно, объясняется куда проще!
— Командир? — позвал меня Князь.
— Чего тебе?
— В спину стрелять не будешь? Я помолчал немного. Подумал.
В сущности, я уже держал его на прицеле.
Сверху — то… Совершенно машинально поймал в прицел «эмки» и теперь — держал… На таком расстоянии с него хватит и обычной пулевой очереди!
— Ладно… Не буду, — пообещал я.
— Ты пойми, больше все равно делать нечего, — продолжал увещевать он. — Так я выхожу?
— Выходи, — я снял палец со спусковой кнопки «эмки». — Только смысла нет, пристрелят тебя, вот и вся любовь.
— А это мы еще посмотрим… Точно не будешь стрелять?
— Выходи…
— Лады, командир! Я тебе верю! И это… не поминай, словом…
Не высовываясь, Князь выпустил вверх белую ракету. Международный сигнал о сдаче, понятный на любой планете.
Интересно, он — то откуда его знает? Я не помню, чтоб рассказывал о нем на занятиях по боевой, а офицер — надзиратели уж точно такому не учили… И откуда у него, кстати, белые ракеты, никак не предусмотренные боекомплектом штрафника? — на мгновение задумался я.
Ракету заметили. Стрельба в его направлении прекратилась. Уходя на форсаже брони и лавируя между камнями, я еще успел заметить, как он появился из — за камней с добросовестно поднятыми руками.
Тормознуть все — таки, влепить ему последнего оставшегося «телепузика»? Конечно, можно… Если по уставу, то я просто обязан был это сделать, видя, как мой боец сдается противнику…
А, пошел он…! А пошли они! В конце концов, я всегда знал, что этому хитровану плевать на все, как мухе плевать на орбитальный спутник!
Вот и второй боец отвоевался в течение нескольких истекших минут, подытожил я, влипая в камни за полсекунды до того, как по мне открыли огонь.
Может, он и правда умнее всех?
Из воспитательно — патриотической брошюры УНСП «Штрафные подразделения: история, цели и их роль в грядущей победе!».
Подготовлено редакцией отдела патриотического воспитания УНСП.
Ответственный за составление — бригадный генерал Севидж.
Распространение — бесплатное.
Штрафные подразделения начали применяться в армиях мира за много веков до нашей эры. История гласит, что впервые они возникли в войске Александра Македонского, знаменитого полководца, царя и ярого приверженца демократических идеалов, которые он нес народам Азии и Ближнего Востока.
А дело было так, братцы. Однажды, когда Александр уже сверг сатрапию Персии и двигался со своим войском дальше, осведомители ему доложили, что среди солдат появились отдельные недовольные личности. Они подбивают остальных требовать от царя прекратить поход и возвращаться на родину.
Тогда полководец решил пойти на хитрость. Он объявил всему войску, что им организовано скоростное, эстафетное сообщение с Македонией и Грецией, и те, кто желает отправить домой весточку о себе, должны просто написать письма и принести их к царскому шатру. Почти все воины пожелали написать родным или близким, и писем было собрано великое множество. Все они были внимательно прочитаны специальными цензорами, и те, кто жаловался или не одобрял действия царя, были взяты на заметку.
Впоследствии полководец сформировал из них отдельное подразделение, которое должно было разбивать свой лагерь вне общего расположения войска, а в бою сражаться на самых опасных направлениях. И только те воины, которые делом доказали свою храбрость и преданность командованию, возвращались потом в свои обычные соединения и считались исправившимися.
Таким образом, благодаря воинской хитрости, полководец Александр разом избавил свою армию от трусов и паникеров и доказал нам, потомкам, что в борьбе за истинную демократию хороши любые, даже самые жесткие меры…
* * *
Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
17 часов 45 минут по местному времени.
(Через сорок пять минут после первой попытки
прорыва сквозь Скалистые горы)
Оказалось, нет, не умнее! Я имею в виду авторитетного Князя…
Когда я перебрался в защищенное место и оглянулся назад, там, где авторитет браво сдавался в плен, на землю оседал пыльный гриб уже отзвучавшего разрыва.
А я его предупреждал, честно предупреждал!
И почему большинство людей не понимает с первого раза? Словно для того, чтобы твои слова стали убедительными, их обязательно нужно повторить несколько раз, с упрямством компьютерного самоучителя… Не любят менять точку зрения по причине общеустойчивой консервативности человеческой натуры?
Я не помнил, говорил ли своим бойцам, что казаки больше не берут пленных? Скорее, не говорил, мне казалось, что это общеизвестный факт. После той, памятной бойни на планете «Тайга», когда наши орбитальные установки новых, экспериментальных лазеров дальнего радиуса действия выжгли до пепла многомиллионный город Уральск, где не было ни одного солдата, только женщины, старики и дети, собранные для безопасности со всей планеты, они вообще никого не берут в плен. Никто до сих пор толком не знает, действительно ли та беспощадная бойня была сбоем в системах наводки, как потом оправдывалось командование, или акцией устрашения, впоследствии представленной ввиду нехорошего резонанса как компьютерная ошибка?
Я вместе со своими «Бешеными» был потом на месте бывшего Уральска, спустя несколько суток оказался там, когда земля уже немножко остыла. Действительно, жуткое зрелище — оплавленные каменные стены, сплошь покрытые густым, черным слоем копоти, и отчетливо выделяющиеся на копоти более светлые силуэты… Пять миллионов погибших, даже раненых не осталось, никого не осталось, одни еле заметные, как привидения, женские и детские силуэты на стенах…
Дело, как водится, замяли, ограничившись невнятными оправданиями политиков, кого — то из многозвездных адмиралов понизили на целых два ранга за «неоправданное насилие над мирным населением планеты противника», разжаловали несколько фигур помельче, но МКК (Межпланетный Казачий Круг) это, понятно, не удовлетворило. Вот и постановили казачки всем миром — пленных не брать…
Потом по мне опять шибанули из чего — то крупнокалиберного, так что осколки брызнули над головой дождем. Нащупывают, понимал я, секунда задержки — и окончательно нащупают своей очень неплохой (что бы ни говорили!) электроникой.
И я снова лавировал между камнями, пытаясь опередить собственную тень в этой гонке на выживание…
* * *
В сущности, весь этот бой вспоминался мне потом, как непрерывная цепь отходов, пробежек, пролетов и переползаний на брюхе. Было в нем что — то от вязкой навязчивости дурного сна, когда ты все время убегаешь и убегаешь, а убежать не можешь, вот — вот тебя схватят… И это «вот — вот» длится всю бесконечную ночь…
Несколько раз мы пытались остановиться, закрепиться и контратаковать, но где там! Я поднимал оставшихся бойцов на прорыв, а потом мы снова откатывались назад, оставляя убитых, похожих на выброшенные куклы в своей покореженной броне. Или просто разлетевшееся месиво из брони и плоти…
Обложили, одним словом!
Нет, я не взялся бы потом восстановить всю картину этого боя. Отдельные фрагменты, эпизоды, картинки — да, мелькали в голове…
Я почему — то запомнил, отчетливо, до мельчайших подробностей, картинки на мониторе запомнил, как двое из наших не успели ускользнуть от надвигающегося МП — танка. И тот прошелся по ним всей своей стопятидесятитонной массой, просто вмял их в камень и проутюжил, сделав на их телах насмешливо — лихой разворот на 360 градусов без всякой воздушной подушки, на одних гусеницах…
Точно, именно этот танк оприходовала немного спустя Горячка, кинулась на него с пронзительным, каким — то очень женским взвизгом и вполне мужскими, крепкими матюками… Похоже, она просто тащила на себе активированные ракеты «рэкса», не имея времени и возможности запустить их со станины. Так она и погибла…
Я запомнил, как Блямба, солдат из новобранцев, пацан, в сущности — зеленый, сопливый, азартный, с тем же азартом укрепился с пулеметом на защищенной точке и умело отсек пехоту противника от двух передовых танков… Крепко засел, им понадобилось запустить не меньше десятка ракет, прежде чем они все — таки достали его…
Я запомнил, как офицер — надзиратель Гнус (стратег, блин, если не сказать — тактик!), лежа на спине, поднял над собой винтовку, высунул из — за камней ствол и лупил в белый свет, не глядя, безбожно расходовал и без того поредевший боезапас. Кажется, кто — то из солдат пинал его, приказывал встать, но он все равно не высунул голову. Гнусная картина с этим Гнусом, извиняюсь за случайный каламбур…
Как он погиб? Там и погиб в своем укрытии. В бою нельзя останавливаться надолго, даже в тех местах, которые кажутся защищенными — аксиома для новобранцев…
Конечно, бой — это всегда мелькание, калейдоскоп, непрерывное движение, инстинктивное — от опасности, сознательное — навстречу опасности, скрипя зубами… Потом и само ощущение опасности теряется куда — то, уходит, растворяется во вспышках и грохоте веерного, навесного и прицельного огня… Ты только время от времени удивляешься сам себе, что еще жив, несмотря ни на что, еще двигаешься, еще дышишь и даже кем — то командуешь…
Есть упоение в бою! — как сказанул кто — то из древних литературных классиков.
Не знаю! Можно ли это назвать упоением — не знаю, честное слово… Соленый вкус крови во рту от прикушенных в горячке губ, сухой треск и гром, прорывающиеся через защитные мембраны… Стоны, крики, вопли, приказы, проклятия, ругательства — вся эта мешанина звуков, которую щедро преподносит пресловутая сверхзащищенная, направленная связь, ошалевшая от переизбытка целей… И мелькание огня, и дымная пелена газов взрывчатых веществ, кисловато — острый запах которых пробивается даже через защитные фильтры… И металлический привкус на языке, ватно заложенные уши от всех этих многочисленных боекоктейлей, которые броня сама тебе впрыскивает по мере надобности…
Не знаю! Мне представляется, что надо быть странным человеком (мягко говоря!), чтобы испытывать от всего этого упоение…
Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
19 часов 04 минуты по местному времени.
(Через два часа после первой попытки прорыва
сквозь Скалистые горы)
— Ну, что скажешь, командир? По — моему, нам хана, — спокойно констатировал Рваный.
— По — моему, тоже, — согласился я.
В конце концов, опровергать очевидное — всегда нелегко. Хотя, с другой стороны, это случается сплошь и рядом, и даже не без успеха, если вспомнить лихую пропаганду УОС…
— Вот так всегда, — проворчал Рваный. — Ждешь, чтобы командир тебя вдохновил, ободрил и морально, так сказать, поддержал, а он тебе — голую правду…
Под забралом шлемофона я почти не видел его лица, но догадываюсь, какую кислую рожу он скорчил при этом.
— Я и поддержал. Даже — подтвердил, — оправдался я. — У тебя как с боеприпасами?
— С боеприпасами — хорошо, — мечтательно произнес он. — Вот без боеприпасов — хуже, гораздо хуже… На пару часов хорошего боя хватит, не больше.
В принципе, неплохо ответил, мысленно одобрил я, даже остроумно. Я уже заметил за ним такую особенность — когда ситуация становилась действительно угрожающей, Рваный переставал брюзжать и булькать, как забытый на плите чайник, и изъяснялся вполне нормально, бодро, с проблесками остроумия. Маленький парадокс отдельно взятого человека, не иначе…
Положение действительно было аховое. Хуже — трудно придумать. Нас окончательно зажали на небольшой террасе в спускающихся уступами скалах. За спиной — высоченные каменные стены, а впереди — пехота и танки. Хорошо, что танки не слишком приспособлены для ведения навесного, штурмового огня. Если бы у казаков была приличная ракетная установка или пара планетарных штурмовиков, они бы выковыряли нас отсюда, как стоматолог мгновенно выдергивает гнилой зуб ультразвуковыми щипцами. А окажись поблизости стационарная батарея орбитальной обороны — вообще никакой военной хирургии не понадобилось бы, просто выжгли бы вместе с куском мироздания. Так что нам еще повезло, мы пока держались и даже отбили две не слишком активные атаки. Я сильно подозревал, что противник не проявляет излишней инициативы, как раз дожидаясь приличной ракетной установки или пары штурмовиков.
Это подозрение было не только у меня. В общем и целом — картина, лишенная оптимистического взгляда в будущее…
Сколько нас оставалось? Четырнадцать человек. Или — боеединиц, как вам угодно. Из моего, можно сказать, бывшего взвода уцелели Цезарь, Рваный, Педофил… Оказалось — очень упорный господин, видимо, в силу обстоятельности сумасшествия характера… И Щука, она тоже, к счастью, уцелела… Я думал о ней отдельно, как — то не хотелось смешивать ее со всеми. Теперь я уже отчетливо понимал, что просто сожалею в глубине души о том, что у нас могло бы быть с нею и чего, наверное, уже не будет…
Оставшиеся девять человек были из других взводов и рот, в основном — бывшие солдаты, те, кто научился не только стрелять, но и выживать в бою… Вот и весь личный состав бывшего штрафного батальона «Мститель».
Пестрый со своими людьми так и не появился, я не знал, что с ними и где они, наша направленная связь в броне все — таки обладает очень небольшим радиусом действия, своего рода — плата за секретность и кодировку…
Вжавшись в камень на этой горной высотке, мы сидели достаточно плотно. И грустно. Что тут еще скажешь? После очередной атаки танки и бронепехота казаков откатились вниз, на холмы, и отсюда, сверху, с учетом телескопического зрения, они были видны как на ладони. Только толку от этого — чуть — чуть без малого! С нашего плато врагов можно было достать разве что «рэксами», а их осталось — раз два и обчелся, лучше уж приберечь до следующего штурма.
«Решатся на третью атаку или нет? — вяло думал я, наблюдая за неспешными маневрами противника. — Впрочем, зачем им решаться? Им — то можно и подождать, над ними как раз не каплет, это над нами, как из поганого ведра, течет…»
— Цезарь? — позвал я.
— Чего? — откликнулся он совсем по — штатски. Что было немедленно замечено остальными.
— Солдат не должен отвечать «чего»! — наставительно произнес Плотник, из второй роты «Мстителя». — Солдат должен обозначить свое присутствие четким и внятным «Я!», или — «Есть!», или — «Нет меня ни хрена!», чтоб командир потом не ломал голову…
Вот, тоже блюститель уставов, пропивший в родной части с подельником — старшиной два контейнера офицерского нижнего белья и комплект новых гусениц для самоходки (!)… Забавный, в общем — то, малый, всегда веселый…
— Рассказал бы, что ли, анекдот, Цезарь? Политический, например, про госпожу Президента и ее отсутствующую ногу…
— А что, думаешь, уже можно?
— Похоже на то, — подтвердил я.
— Тогда — лучше неприличный, про баб, — вставил Рваный. — Чтоб без всякого снисхождения к слабому полу.
— К какому из слабых полов? — ехидно откликнулась Щука.
— Господа, господа! Вы не забыли, что здесь присутствуют и дамы? — напомнила густым басом Капуста.
От этого заявления захмыкали многие. Назвать дамой мужеподобную лесбиянку Капусту — все равно что назвать кувалду хирургическим инструментом. Рваный тут же рассказал несколько расхожих армейских шуточек на тему «дам — не дам». Старо, избито, но, так сказать, проверено временем…
— Нет, я не понимаю, может, я что — то где — то прослушала? Сегодня что — объявлен день плоских острот? — спросила Щука.
— Да не кипятись, девонька, все в порядке. Мужики, что с них взять… — добродушно пророкотала Капуста. — А ты, командир, что молчишь? Лучше ты нам что — нибудь расскажи.
— Когда — то, в бытность мою еще студентом — историком, мне довелось побывать в архиве старого кино, — рассказал я. — Такие, знаете, совсем еще древние фильмы с плоским, двухмерным изображением. Достаточно интересные фильмы, если привыкнуть воспринимать мир в плоском виде. По большей части там разнообразные боевики, где хорошие парни побеждают плохих и наводят справедливость по своему разумению…
— Представляю себе, — хмыкнул Цезарь.
— Да нет, не все так уж глупо. По крайней мере — вполне волнительные истории. Но я не об этом. Так вот, я заметил, у хороших парней в конце XX века была одна коронная фраза: собираясь на последнюю, решающую битву с плохими, они всегда сентиментально оглядывались кругом и мужественно замечали — сегодня хороший день, чтобы умереть!
— И умирали? — заинтересовался Рваный.
— Нет, в древнем кино хороший конец был так же обязателен, как в нашем.
— Обычно, оставались в живых, — уточнил я. — Хорошие, конечно, оставались, а плохие умирали долго и плохо. В общем, все заканчивалось хорошо и по — своему счастливо.
— Да, в старые добрые времена в фильмах, говорят, присутствовала романтика, а не только реклама, — вставил Цезарь.
— Ну и что? Нам — то сейчас какое дело до них? — спросил Рваный.
— В сущности, никакого. Вспомнилось просто… — сознался я. — Так вот, господа легионеры штрафбата, довожу до вашего сведения, что ситуация у нас прямо противоположная.
— Это как?
— Очень просто, — объяснил я. — День сегодня — дрянной, а умереть, по всей видимости, все — таки придется.
— Остроумно! Мысленно хлопаю в ладоши, командир, — заметил Цезарь.
— Да имел я в виду такое гребаное остроумие! — определил Рваный.
— Ну, как я понимаю, выбора у нас немного, — вздохнул Педофил. — Да и тот, к сожалению, от нас не зависит.
Очень справедливое замечание.
— Кстати, командир, ты за спину смотрел? — снова спросила Щука.
За спину я смотрел. Но на всякий случай я еще глянул. Ничего нового не увидел — почти отвесные скалы, уходящие в голубую бесконечность неба. Красивые скалы, если отвлечься от всего остального…
Если бы не противник, мы бы, конечно, перевалили их на антигравах, но в нашей ситуации — нечего даже пытаться. Пока будем подниматься, дальнобойная артиллерия танков перещелкает нас на этой стене, как патентованная, самонаводящаяся мухобойка…
— И чего я там должен увидеть? — спросил я.
— Глянь на одиннадцать часов, видишь, за двумя зубцами, что — то вроде пещеры…
Пещеру эту я уже видел. Отметил. Думал. Действительно — или пещера, или очень глубокая ниша. Сканер не брал глубоко через слой камня, но то, что он нащупывал, уходило достаточно глубоко. Скорее — пещера, просто ниша, образовавшаяся под воздействием эрозии, не уходила бы так круто вниз… От нас до нее — чуть меньше километра… И пять тяжелых танковых орудий, а в точности их наводчиков все уже убедились…
Нет, не успеть, я уже думал об этом.
— Пещера есть, это точно. Только не доберемся мы до нее… — протянул кто — то, словно подтверждая мои невысказанные мысли.
— А если контратаковать? — азартно предложила Щука. — Три — четыре человека имитируют контратаку, остальные — уходят под шумок!
— Нет, не получится, — я покачал головой.
— Точно! Танкисты сначала размажут в соплю нашу гребаную контратаку, а потом снимут тех, кто ломанется в пещеру, — подтвердил Рваный. — Пять тяжелых стволов — не шутка!
— А если попробовать? Что, есть другие предложения?
— А если бы у бабушки были яйца, какое бы у нее было отчество? — не сдавался Рваный. — Здесь, по крайней мере, у нас позиция, пока казачки до нас доберутся, мы еще многих положим.
— Положим, как же… — проворчал кто — то.
Подтащат казачки ракетную установку, и кто кого потом положит ниже уровня рельефа…
Я понимал, что вся эта наша развернутая дискуссия выглядит уж слишком парламентарно, не по — военному. Конечно, есть такие моменты, когда решение должны принимать все вместе, и каждый командир просто обязан определить момент, когда необходимо отпустить вожжи. Но, по сути, все они поглядывали на меня, я это чувствовал. Слово командира всегда решающее, на том стоим, стояли и стоять будем вместе со всеми вооруженными силами…
Я тоже колебался. Смотрел на темный провал пещеры, переводил взгляд на танки… Если бы да кабы, во рту росли грибы… Нет, все равно не успеть, и так и этак… Хотя деваться больше все равно некуда, в чем — то Щука права, смелость, как говорится, города берет… Правда, не насовсем и с большими потерями…
И как раз в этот момент случилось чудо, маленькое чудо, какие иногда случаются на войне! Редко, но случаются!
— Тигр–1, Тигр–1, я — Леопард–1, как слышишь, прием?! — раздался в наушниках голос Пестрого.
— Леопард, слышу тебя, слышу тебя хорошо! — радостно откликнулся я. — Ты где?
— Здесь я, неподалеку. Со мной — четверо, отрываться пришлось по — тяжелому! — доложил Пестрый. — Вас вижу. Вы что там — загорать устроились?
— Ага, припухаем, — согласился я. — Ждем, когда совсем распухнем.
— Да вижу, вижу… Помощь нужна?
— Как там у тебя позиция?
— Нормальная позиция. Хорошая! Могу уйти в горы в любой момент. Здесь у меня скалы ниже, и ущелье ветвистое — можно смыться.
Так, это уже кое — что, соображал я. Пожалуй, это гораздо больше, чем кое — что…
— Леопард, у тебя ракеты для «рэксов» есть?
— Найдем маленько. Осталось… да, осталось двенадцать штук, — доложил Пестрый.
Молодец он все — таки! И людей увел, и даже ракеты остались!
— Тогда действительно сможешь помочь, — сказал я. — Ты вот что — ударишь по танкам, нашумишь, отвлечешь их на себя и сразу уходи в горы. Сразу — понял?! В бой не ввязывайся, никаких реальных атак, только имитация — понял?!
— Понял тебя, Тигр–1!
— Хорошо. Ударил, отвлек и делай ноги!
— Понятно. А ты куда? — спросил он.
— Да есть тут одна задумка. Попробуем под землей прорваться.
— Не понял тебя, командир?! — удивился Пестрый.
— Не важно… Главное — нас не жди, уходи сразу, курс — на точку возврата. Если повезет, там и встретимся… Всё, поехали, начинаем ровно через три минуты по бортовым хронометрам!
— Есть! Удачи тебе, Кир! Всем удачи! Даст бог — свидимся еще…
— И тебе удачи, Ивица! — пожелал я.
Кто знает, может, и правда свидимся? Чего только на белом свете не случается!
* * *
Пестрый со своими бойцами сработали четко. Атаковал, как договорились, нашумел, прогремел, словом, поднял такую бучу, что и на самом деле стало похоже — нам на подмогу движется целое подразделение. Выстреливая остатки ракет, он даже ухитрился подбить один из танков, что из «рэкса», да еще на такой дистанции, не так легко.
Полностью обмануть казачков, впрочем, не удалось. Это была первая натяжка в нашем плане, что они окажутся совсем уж лопоухими. Полагаю, они насторожились, как только засекли кодированные сигналы наших с Пестрым переговоров. Три танка и часть пехоты действительно развернулись в ожидании атаки с фланга после первых же выстрелов. Но два оставшихся по — прежнему держали нашу площадку под прицелом.
Я тоже совершил одну ошибку… Точнее, ошибкой это не назовешь, просто сначала у меня промелькнула мысль приказать Щуке, Цезарю и Рваному первыми стартовать к пещере. У первых, казалось мне, больше шансов проскочить, сработает пресловутый эффект неожиданности. Но я тут же мысленно одернул себя, что получается какое — то кумовство — своих первыми. Не дело это!
Разозлившись на себя и на все подряд, я приказал первыми стартовать другим. Именно они приняли на себя самые прицельные залпы, буквально размазавшие по камням скорлупу брони.
Как раз последние и проскочили за дымом и пылевыми облаками. Действительно, кто возьмется определить, где опаснее на линии обстрела — слева или справа?..
В итоге до пещеры нас добралось шестеро. Капуста, Цезарь, Щука, Педофил, Рваный и я — именно в такой последовательности.
Удалось ли Пестрому на этот раз оторваться и уйти в горы, я не видел, не успел заметить. Впереди меня взорвалась чья — то броня, казачки попали точно, и все забрало оказалось забрызгано кровью так густо, словно мне прямо в лицо плеснули ведро буро — красной краски. Я инстинктивно дернул головой, славировал и чуть не проскочил мимо цели.
Странно, снизу, с террасы, я отчетливо видел темный провал пещеры, а оказался поблизости — и даже удивительно, какой он маленький и незаметный, успел подумать я…
На лету выпустив в сторону казаков своего оставшегося «телепузика», я последним ввалился в пещеру, просто кожей, шестым подсознательным чувством ощущая, как вслед мне летит что — то сильно взрывчатое…
И точно, едва я успел откатиться внутрь, как возле входа бабахнули, по меньшей мере, два разрывных. И еще, и еще!
Сами скалы, мне показалось, задрожали и начали рушиться, не выдерживая такого бешеного огня!
Вжавшись в камни, карабкаясь куда — то в сплошной пыли и дыму, я уже не понимал, где я и что со мной. Живой? Невредимый? Или меня уже завалило, засыпало грохочущими глыбами, и это мне только кажется, что я карабкаюсь…
Потом все стихло. Я попытался зажечь прожектора брони, и это удалось, как ни странно. Мощные лучи отчетливо высветили пол, потолок, стены и густую пылевую взвесь, все еще висящую в воздухе…
Вот провала наружу больше не было за спиной. Похоже, мы теперь еще и замурованы!
— Ну что, соколы — орелики, кто жив, а кто нет, признавайтесь? — услышал я голос Рваного и не сразу понял, что это он…
* * *
Только потом, много времени спустя, я узнал, что мы угодили в так называемые Гнилые пещеры, место, которое пользовалось среди поселенцев Казачка самой нехорошей славой с примесью мистических слухов и суеверий. Первое время после начала освоения сюда лазили многие, но возвращалось гораздо меньше.
Разные слухи ходили на Казачке о Гнилых пещерах. Говорили о подземных реках, что неожиданно заполняли ответвления пещер и так же внезапно уходили, о гуляющих гейзерах, скрытых извержениях и прочей подземной тектонической активности. Говорили о скрывшейся под землей исконной фауне Казачка, чьи зубы и когти дадут фору виброножам, говорили даже о духах, привидениях и подземных демонах, стражах планеты, для которых человечье мясо, в силу своей инопланетности, является желанным и изысканным лакомством. О пришельцах, свивших гнездо на глубине, тоже, по — моему, говорили, как без этого, это тоже уже фольклор…
Словом, в этот фольклорно — геологический компот мы и угодили со всего маху. Я представляю себе, как злорадно ухмылялись казаки — наводчики, вкладывая точные серии бронебойно — прожигающих снарядов в естественные трещины скал и обрушивая за нами вход… Обрушили, посмеялись между собой и на том успокоились. Решили, что если нам удастся ускользнуть от падающих глыб, то из пещер все равно не выбраться. Системы жизнеобеспечения брони выработают свой ресурс — и каюк. По сути, несколько вражеских пехотинцев, сунувшихся в глубину таинственных подземелий, были не самой главной заботой казачьих сотен планетарной обороны…
К счастью, мы всего этого не знали. На наших картах наличие пещер было отмечено до крайности неотчетливо, даже без названия, поэтому никакого мистического трепета перед загадочным местом мы не испытывали. Наоборот, появилось веселое, легкое, даже игривое настроение, некое интуитивное, шкурное облегчение, когда ты вырвался, избежал, извернулся между зубами Костлявой Старухи… Подсчет потерь, воспоминание о погибших, элементарная тряска отходняка — все это начинается потом, а первое чувство — обычное облегчение…
Вырвались! Оторвались! Живы!..
Отойдя от заваленного входа на пару километров, мы устроили большой привал, даже выпили немного по такому случаю. У Педофила в отделении для кассет боезапаса очень кстати оказалась резиновая фляжка со спиртом. Интендант — это не профессия, это характер…
Он оказался неплохим мужиком и хорошим солдатом, наш Педофил, если отвлечься от его маниакальной идеи растлевать все сопливо — пищащее в детских колготках. Мне, собственно, до его сексуальных пристрастий дела не было, я не председатель трибунала, чтобы всех судить, и не мессия, чтобы оправдать каждого. Воевал он хорошо, умело, разумно… Здесь и сейчас! А «завтра» — или «вообще» в нашем положении вполне свободно может и не случиться, во время боевых действий эти понятия становятся до крайности отвлеченными…
Спирт хорошо обжег горло, ударил по мозгам с безотказностью ручного молота. Скажу откровенно, вся эта военно — медицинская химия, все эти боекоктейли, что подруга — броня услужливо впрыскивает тебе под кожу, — взбадривают, расслабляют, мобилизуют, обезболивают, работают, другими словами, неплохо, но старик — алкоголь до сих пор стоит на особом месте среди многочисленных видов кайфа. Есть в нем нечто особенное, исконное, родное и близкое, что не заменить никакой химией или наркотой. Я понимаю, что это высказывание не в духе минздравовской политики всеобщего здоровья с бесконечными резиновыми улыбками, накачанными сезонными курсами антидепрессантов, зато — правда жизни…
