Ксения

Обратно они решили выбираться на двух машинах. Ивану она ничего не объясняла, просто села рядом в такси. Маша поехала следом. Сидели не разговаривая – Иван пару раз начинал беседу, но Ксюша просто не в силах была притворяться, что все отлично. В голове крутилась лишь одна мысль: вот человек рядом, от которого идет ровное тепло и еще что-то, отчего смыкается в горле и сжимается все внутри. До такой степени, что она боится посмотреть ему в глаза, чтобы он все там не прочитал. Да что там в глаза, она боится бросить взгляд на его руки, боится случайно прижаться в тесном, пропахшем сладковатой химической отдушкой салоне такси. Ксения отвернулась к окну – они выезжали из Кронштадта на дамбу.

– Ни разу до сегодняшнего дня здесь не был, – вновь попытался завести разговор Иван.

– Я тоже, – Ксения все так же смотрела в сторону.

– Забавно. Помните, как в детстве по радио объявляли: «Вода выше ординара»? И я, хоть и жил с мамой на окраине, где вышедшая из берегов Нева нам уж точно не грозила, обмирал от страха.

Глядя на серую зыбь залива по обе стороны дамбы, Ксения улыбнулась своим воспоминаниям. Она тоже не забыла этих объявлений по радио, часть метеорологической сводки: порывы ветра до двадцати четырех метров в секунду, уровень воды поднялся на метр восемнадцать сантиметров выше ординара…

Дождь перестал, и узкий прорыв в облаках высвободил луч солнца, легший сверкающим лезвием на мелкую пепельную волну.

– И ты думаешь, – сказала Ксения вслух, провожая взглядом блестящую полосу, – если вода поднимется разом во всех каналах, выйдет из гранитных берегов и зальет первые этажи, то можно не идти в музыкалку…

– И как удачно все-таки сложилось, что ты живешь на шестом, – подхватил Иван. Ксения почувствовала, что он улыбается. – Но у тебя есть старая надувная лодка, и если ее только надуть…

– То можно поплыть в школу между домами, будто в Венеции, – Ксюша повернулась и наконец взглянула на него.

– И как же это круто. – Он сидел, откинувшись на спинку и повернув к ней крупную голову, и ухмылялся, скаля зубы в сумраке салона. «Неужели это все-таки он? Он сдал их своему вездесущему папе? Нет, не может быть!» – думала Ксения, не в силах отвести от него глаз. А он внезапно посерьезнел: – Что ты качаешь головой?

Она качала головой? Ксения сглотнула и опустила веки, чтобы отгородиться, не пускать его в себя. «Да он уже в тебе, бродит, как вирус. Поздно отгораживаться».

А вслух сказала:

– Я хочу спать, извини.

И ни один из них не заметил, как они перешли на «ты» без всякого брудершафта.

Минут пятнадцать попритворявшись спящей, Ксюша и в самом деле заснула. Проснулась она от толчка – машина подпрыгнула на ухабе, и Ксения сквозь тень дрожащих ресниц увидела бордовые ворсинки. А чуть приоткрыв глаза, поняла, что заснула в тепле и уюте, потому что он обнял ее, и она лежит у него на груди, пристроившись как раз под подбородком. Щекой на бордовом свитере. Боясь пошевелиться, она осторожно вдыхала его запах и жалела, что она не Леночка Пирогова – никак не разложить ей этот аромат на составляющие. Но продолжала принюхиваться, как животное, подтверждая еще и еще раз: это свой. Родной. Близкий по крови. И почувствовала легкое движение воздуха над затылком и одновременно – почти незаметное пожатие своей ладони, которая, конечно же, лежала все это время в его огромной лапище. Будто он так же втянул носом воздух в миллиметре от ее волос, и это пожатие тоже означает: своя. Моя. Спи.

Но она выпрямилась, отстранилась он него:

– Извини. Я, по-моему, серьезно заснула.

Он усмехнулся, поиграл плечами, будто разминая затекшие члены.

– Ничего. Видишь, как хорошо, что я не занимаюсь спортом?

– А? – Ксения вздрогнула, почувствовав, что порозовела: она думала совсем о другом, неконтролируемо прирастая взглядом к его губам, как глухой – к сурдопереводчику.

– Я не мускулистый, а мягкий, – пояснил он, перебирая ее пальцы в своей руке. – Как деревенская перина.

– Это да, – она повернулась к окну и осторожно отняла руку. – Где мы едем?

– Мы катаемся по центру уже минут десять как, – протянул он обиженно, как ребенок, у которого отобрали сладкое. – Не хотел тебя будить.

Она почувствовала, что улыбается, но сделала вид, будто внимательно провожает взглядом какой-то дурацкий розовый лимузин.

– Поехали домой, – сказала она.

К тебе или ко мне? – хотела она добавить сама или ждала его вопроса. Но он ничего не спросил, и Ксюша продиктовала водителю адрес своей коммуналки.

– Я провожу девушку, – сказал Иван, рассчитываясь с шофером. – Подождете?

– Нет уж, – ухмыльнулся тот, развернув между спинками сидений небритую физиономию с ухмыляющимся лягушачьим ртом. – А то, не дай бог, задержитесь.

И подмигнул, а красная Ксения выскочила из машины в остужающий морозный воздух. «Даже таксист, – думала она, – почувствовал это предгрозовое электричество. Бежать! – приказала себе Ксюша. – Бежать без оглядки!»

– Не надо меня провожать, мне не пять лет! – в раздражении сказала она Ивану.

– После пяти это еще опаснее, – подмигнул он ей. – А интеллигентный кавалер должен проводить девушку до самых дверей.

– Излишняя предосторожность, – она уже вынимала ключи, пискнул замок парадной, Носов толкнул, распахнув перед ней, дверь.

– Прошу.

Ксюша уже ничего не ответила. В голове крутилась одна мысль. Лифт или лестница? Лифт маленький, тесный. Даже если они смогут туда на пару поместиться, одна мысль о таком соседстве заставляла сильнее биться сердце, кровь бросалась к щекам. Нет, лестница безопаснее. Но, уже поднимаясь все быстрее и быстрее по ступеням на свой последний этаж и слыша его шаги, будто поступь Командора за спиной, она поняла, что все бесполезно, конечно же, паникуй не паникуй. И когда он развернул ее к себе, прижав в полутьме к стене – она так и не озаботилась освещением лестничной клетки своего этажа, и слава богу, – Ксения вдруг совершенно успокоилась, чувствуя гулко бьющее в висках и горле сердце. И бесстрашно подняла на него блестящие глаза.

«Три часа поцелуев в моем возрасте – это почти неприлично, – сказала себе Ксения. Но главное – Иван не мог, не мог быть виноват – виновные так не целуют!» Абсолютно обессилев, она села на стул в прихожей и принялась снимать сапоги. Так она не уставала даже после редких занятий спортом. Сколько же она потеряла калорий? Ксения хихикнула – очень много! Не надевая тапочек, бесшумно прошла на кухню. Там, не зажигая света, открыла холодильник, вынула бутылку минералки. И вздрогнула: в темноте кухни она увидела тень. Выскользнув, бутылка со звоном разбилась об пол.

– Кто здесь?! – вскрикнула она испуганно. Шипя и пенясь, вода залила ноги.

– Это я. Юрий, – отчим включил свет.

Ксения, тяжело дыша, смотрела на невыразительное лицо. Господи, и как же он ей не нравился, весь: непропорциональная голова-тыковка, бледные глазки, тощая, будто вогнутая, грудь. И бабушка – бабушка тоже его на дух не переносила!

– Это вы, – вдруг сказала она, чувствуя, как холодно и мокро стало ступням в колготках. – Это вы всегда подслушиваете и рыскаете по моей квартире! Это вам больше всех нужно! Делаете вид, что помогаете, а сами – шпионите за мной!

Отчим, замерев, смотрел на нее – маленькие глазки, казалось, стали больше размером.

– Ксюша, что ты такое говоришь… – начал он, дернув головой-тыковкой. – Ты же сама меня просила – с фотографиями. И обои, я просто…

– Что он вам пообещал?! – она уже кричала – все напряжение сегодняшнего дня, с тех пор как она увидела две угрожающие фигуры в черном, вся невыносимость ее подозрений к Ивану вылились в этот крик.

– Кто?! – продолжал стоять истуканчиком отчим.

– Носов или кто-нибудь от его имени! – уже вне себя наступала на него Ксюша. – Эту самую квартиру в наследство?!

– Деньги, – вдруг услышала она такой знакомый голос за спиной. И резко обернулась. В дверях стояла ее мать – бледная, в длинной ночной рубашке. – Этот мужчина пообещал мне деньги и сказал, что, чем больше он будет знать, тем проще ему тебя защитить. Сказал, что ты в опасности.

Ксюше показалось, что она заледенела. Мама? Она сглотнула.

– Кто… сказал?

Нина пожала плечами:

– Он подсел ко мне в столовой на работе. Объяснил, что ты со своим расследованием ввязалась в опасную историю.

Ксения нащупала спинку стула и, не сводя с матери глаз, опустилась на сиденье.

– А ты?

– Я сказала, что полностью согласна. Рассказала о том, что вы делаете – о смерти этой несчастной больной из психушки. Об инициалах под обоями. Он оставил на столе конверт.

– С деньгами, – кивнула Ксюша, чувствуя какую-то странную пустоту там, где еще совсем недавно, на лестничной клетке, счастливо и сильно билось, отдаваясь в висках, глупое сердце.

Мать виновато кивнула:

– И с телефоном.

– И ты начала подслушивать, – подсказала ей Ксения, потому что матери стало все сложнее говорить, но Ксения уже и так все поняла.

– Нам же тоже надо делать ремонт. После потопа, – шмыгнула совсем по-детски носом мать. – А у тебя просить неудобно, сама понимаешь.

Сама понимаешь… Ну да. Ксения выдохнула – это был долгий выдох. Юрий Антонович тем временем обогнул Ксюшу и трогательно взял жену за руку, чтобы обозначить свою поддержку: совет да любовь. Но она больше не смотрела на него. Она во все глаза смотрела на свою мать. Что с ней сделаешь? С ее таким виноватым и одновременно вызывающим выражением лица? Не ударишь, не наорешь, не бросишь чем-то тяжелым. Она отвернулась и тихо произнесла:

– Уходите. Вон из моего дома.