Глава 6
Ла Брава застал Мориса в номере 304, гостевом люксе с видом на океан, в комнате, залитой солнечным светом и уставленной зачехленной старой мебелью. Морис молча взял из его рук снимки и направился к закрытой двери спальни, на ходу изучая фотографии. Ла Брава поплелся за ним. Он дрожал от возбуждения, но заставил себя понизить голос:
— Почему ты не сказал мне, кто она такая?
— Я же сказал.
— Джин Шоу.
— Знаю, что Джин Шоу. Я тебе так и сказал вчера вечером.
— Якобы твоя старая знакомая — а ты даже не мог толком вспомнить ее имя.
— Вот этот хорош, посмотри, какое выражение у нее на лице — понятия не имеет, где она, на хрен, очутилась. — Морис оторвал взгляд от снимков, глаза его казались огромными за линзами очков. — что за чушь, как это я забыл ее имя? Она уже двадцать лет как Джини Брин. Я ведь говорил тебе: она ушла из кино, вышла замуж за своего Джерри Брина. Совершенно отчетливо помню, как рассказывал тебе.
— Как она сегодня?
— Не так плохо, как хотелось бы.
— Ты заказывал ей завтрак?
— Можно подумать, это гостиница! — Морис вошел в спальню, приостановился, взявшись за дверную ручку. — Подожди тут. — Он захлопнул за собой дверь, и Ла Брава успел разглядеть лишь какое-то бледно-розовое одеяние, свисавшее с края кровати.
«Подожди тут». Он подошел к окну, остановился, опершись на кондиционер. Ему-то казалось, он и время— старые знакомые. Тянущееся время. Время ожидания. Время на дежурстве. Он с точностью до минуты знал, сколько просидел в гостиной миссис Трумэн. Но теперь время шутило с ним странные шутки, сбивало с толку.
Он видел из окна пейзаж вне времени, открытку с видом штата Флорида. По ту сторону улицы — узкая полоса парка, пальмы— каждая точно на своем месте, за ними море. Низкая стенка— можно присесть на нее— из обломков кораллов и серого бетона. И пляж— огромное, словно пустыня, пространство песка, заполненное отдыхающими. Они сидят на подстилках под зонтиками, купаются в зеленой прибрежной воде, не отваживаясь заплывать в синюю глубину. Крошечные фигурки вне времени. Можно изменить перспективу, усесться на эту стену из коралла и бетона, посмотреть с нее на гостиницы вдоль Оушн-драйв и увидеть тридцатые годы. Глядя на эти гостиницы или на фотографии, украшавшие покои Мориса, Ла Брава вспоминал картинки из старых номеров «Лайф», которые коллекционировал его отец, и мог живо представить себе эпоху за десять лет до собственного рождения — тяжелые были времена, но облик всего и всех должен был соответствовать стилю «модерн».
И словно наплыв — иная эпоха, иные кадры, реальные и подсказанные памятью. Кинозвезда 50-х годов— темные волосы, разделенные на прямой пробор, чистая бледная кожа, очень черные зрачки, пристальный и спокойный взгляд, знающий что-то, редкая улыбка, скрывающая опасную тайну. Он вновь стал подростком, которому казалось, что герой фильма не в своем уме: почему он выбрал другую девушку — плаксу, утирающую глазки подолом фартука, а не эту, не Джин Шоу?!
Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Никакого предупреждения. Его застали врасплох— дверь распахнулась, Морис вышел из спальни, а за ним по пятам— она, в голубом халате, все те же темные волосы, разделенные на пробор, правда, не такие длинные, как ему показалось. Ла Брава не был готов к ее появлению, не мог выдавить из себя ни слова, чтобы дать понять, что узнал ее.
Морис и не думал помогать ему.
— Я на минутку, — сказал Морис и ушел, оставив его наедине с Джин Шоу.
Джин прошла мимо дивана, покрытого чехлом с цветочным узором, подошла к другому окну, ни словом не перемолвившись с Ла Бравой— словно его и не было в комнате. Он мог любоваться ее профилем, все таким же, все той же изящной линией носа, припоминая, как выглядели эти тонкие черты, этот подернутый таинственной дымкой профиль, когда она стояла у окна в Сан-Франциско, глядя на залив. За кадром завывали сирены— «Западня», так назывался фильм. Там в начальной сцене парень падает с моста, и все принимают это за самоубийство, кроме его приятеля, Роберта Мичема. Мичем выясняет, что на мосту в ту ночь, в тот самый час был кое-кто еще — женщина…
Прошло двадцать пять лет с тех пор, как он посмотрел этот фильм— точно, двадцать пять, он тогда учился в девятом классе школы «Святого искупителя», гонял мяч в «Американском легионе», а после матча отправился на фильм, они пошли тогда целой компанией. Джин Шоу выглядела теперь старше, но не намного. Все такая же стройная, черты нисколько не изменились, изящные, четкие, немного скучающее выражение лица. Он припомнил, как она привычным жестом поправляла волосы, спокойно, даже хладнокровно глядя прямо в лицо тому парню, слегка раскрыв губы. Роберт Мичем был не дурак, в «Западне» он укладывал ее в постель всякий раз, как только ему предоставлялся такой шанс, но в итоге предпочел ей вдову своего погибшего дружка. В том-то и беда во всех ее фильмах: герой успевал перепихнуться с ней пару раз, а потом уходил к Арлин Вейлен или к Джоан Лесли. Ей сейчас по меньшей мере пятьдесят. На двенадцать лет старше его, а то и больше. Ла Брава не хотел предстать перед ней идиотом. Тоже мне, председатель фэн-клуба. «Мисс Шоу, я смотрел все фильмы с вашим участием».
Не оглядываясь, она спросила:
— У вас наверное не найдется сигареты?
Ее голос: мягкий, но с хрипотцой, легкий, ненапряженный и ненапрягающий тон. Немного похоже на Патрисию Нил, но Джин Шоу больше подходит роль таинственной женщины. Ее героини, как правило, появлялись ночью, их редко удавалось увидеть при свете дня, вне помещения. Она не смогла бы сыграть ту роль в «Скорлупке», которая досталась Патрисии Нил. Но какое-то сходство между ними есть.
— Пойду куплю, — предложил Ла Брава, припоминая, как она держала между пальцами сигарету, а потом вертикально втыкала окурок в пепельницу — всегда один-единственный окурок.
— Мори обещал принести. Подождем.
— Я так понял, вы давние друзья.
— Были друзьями. Посмотрим, как обстоят дела теперь. Не знаю, зачем он привез меня сюда — разве что посмотреть на океан. — Отойдя от окна к дивану, она наконец оглянулась на своего собеседника и сказала:— Я могла бы делать это и дома. Я смотрю на этот океан вот уже… не помню точно, скажем, последнюю сотню лет.
Патетично, но без перебора— и этот мягкий, насыщенный голос, ее особая примета.
— В «Западне» вы все время смотрите на океан. Я думал, это вас мучит совесть. Вроде как высматриваете, где теперь этот парень, а его уносят волны.
Тем временем Джин Шоу уселась, положив на колени номер «Майами геральд», извлекла из кармана халата очки— круглые стекла в тонкой металлической оправе — и пристроила их на переносице.
— Не «Западня», а «Ночная тень».
— Вы говорите точь-в-точь как ваша героиня.
— Почему бы и нет?
— По-моему, все-таки «Западня»: это там вы заманили парня на мост. У вас был роман, потом вы попытались его шантажировать… В «Ночной тени» вы отравили мужа.
Помедлив, она всмотрелась в него и проговорила очень медленно:
— Знаете, кажется, вы правы. Кто играл в той картине, с мостом?
— Роберт Мичем.
— Да, вы правы. В «Западне» играл Мичем. Погодите-ка — в «Ночной тени» играл Джиг Янг.
— Он работал следователем в страховой компании, — подхватил Ла Брава, — а еще увлекался цветоводством.
— В том фильме все только и делали, что выращивали цветы. Диалоги порой звучали так, точно это страница из каталога семян. — Она уткнулась взглядом в передовицу «Геральда», но спустя несколько мгновений вновь взглянула на него: —Вы так хорошо помните эти фильмы?
— Держу пари, я пересмотрел все картины с вашим участием. — Ну вот, он сказал это, и вышло не так уж глупо. Она все еще глядела на него.
— В самом деле? — переспросила она и, опустив очки на кончик носа, принялась изучать его— наверное, проверяла, не разыгрывает ли он ее. — По телевизору? Старое кино?
— Нет, в кинотеатрах, все премьеры. — Ему не хотелось вдаваться в подробности, уточнять свой возраст, поэтому он поспешил сказать: — Многие я потом смотрел повторно. Насчет «Западни» и «Ночной тени» я так уверен потому, что видел оба фильма в Индепенденсе, штат Миссури, в прошлом году.
— И что же вы делали в Индепенденсе? — Все та же легкая, неназойливая интонация.
— Длинная история. Когда-нибудь расскажу, если вам будет интересно. Я одного никак не могу понять: почему вам в картине никогда не доставался главный герой?
— Я— женщина-вамп, разве нет? — живо возразила она. — Моя задача— вклиниться между главным героем и мисс Добродетель, но в конце концов он должен вернуться к своей крошке Джун Эллисон, а я, если останусь в живых, скажу им: «Салют!»
— Когда я смотрел «Западню», я все думал: на месте Роберта Мичема я бы предпочел вас, а не жену того парня, то есть его вдову.
— Но ведь я — убийца. Я заманила того парня — как бишь его, Том Дрейк? — на мост.
— Да, наверное. Но вам всегда доставалась невыигрышная роль. Почему вам никогда не удавалось заполучить героя — хотя бы изредка?
— Нельзя иметь все сразу. Я играла роковую женщину, еле успевала сниматься, а куда лучше обеспечить себе роль, чем заполучить героя.
— Понимаю.
— Кто-то сказал: мои героини ни на миг не могут позволить любви одолеть алчность. По-моему, я только один раз оказалась на кухне— в «Ночной тени», когда готовила мужу пирожки. Помните, какой там был бардак? Никто даже не удивился, когда я положила в пирожки белладонну — у хороших жен и честных девушек на кухне царит идеальный порядок.
— Да, это точно подмечено, — подтвердил Ла Брава. — Он прихватил пирожки и стакан молока с собой в оранжерею, а потом в агонии повыдирал все свои любимые растения, цепляясь за них руками. У Джига Янга это здорово вышло. А в другом фильме, в «Некрологе», действие начиналось на кладбище…
Услышав эти слова, она вновь взглянула на него в упор и с минуту не отводила взгляда:
— Когда вы смотрели «Некролог»?
— Давно. Я помню эту первую сцену — кажется, там играл Генри Сильва, он был вашим приятелем.
Она все еще смотрела на него, словно в некотором недоумении.
— Вы были замужем за таким представительным мужчиной, с сединой на висках. Его лицо я помню, а вот имя забыл.
— Ну-ну.
— Еще я помню— только не уверен, в этом фильме или в другом, — как вы застрелили плохого парня. Он так посмотрел сперва на свою рубашку, потом на свои руки — всё в крови, а он никак не может поверить в это. Забыл, что там было в фильме, и кто играл детектива, не помню— в «Некрологе», я имею в виду. Но ведь не Роберт Мичем, нет?
Джин задумчиво покачала головой:
— Сама толком не помню, кто там играл.
— Симпатичный с виду парень Роберт Мичем.
— Мы с ним давно не виделись. Последний раз, кажется, на похоронах Гарри Кона. — Немного помолчала и добавила:— Сукин сын был этот Гарри Кон, но я его любила. Он заправлял киностудией «Коламбиа пикчерз» — ох, как он ею заправлял! — Снова взглянула на Ла Браву: — И интервью я тоже давно не давала.
— Разве это похоже на интервью?
— Отчасти. Сижу в номере гостиницы в халате и провожу экскурсию по себе. Помню, Гарри наставлял меня: «Держись вежливо, не говори „дерьмо“, сдвинь свои чертовы ноги и не соглашайся, когда репортеры предложат тебе выпивку— они только того и добиваются, чтобы залезть тебе под юбку». Куда, черт побери, подевался Морис?
Ла Брава оглянулся в сторону двери:
— Сказал, на минуточку.
Повисло молчание. Ла Брава не раз оказывался возле крупных политиков и знаменитостей мирового масштаба, он на несколько секунд, а то и минут оставался наедине с Джимми Картером, Нэнси Рейган, Барбарой Буш, с Розалин Картер и Эми, не с Садатом, так по крайней мере с Менахемом Бегином в Кэмп-Дэвиде, неоднократно с Тедди Кеннеди, с конгрессменами, чьи имена он не знал или забыл, с Фиделем Кастро, когда тот приезжал в Нью-Йорк, и с Бобом Хоупом, и все же никогда он не смущался так, как в эту минуту, стоя перед Джин Шоу, облаченной в голубой махровый халат.
— Я все пытаюсь припомнить, как назывался ваш последний фильм, — пробормотал он.
Она снова оторвала взгляд от газеты:
— Погодите, на «Коламбиа» я снималась в «Поехали», а потом в «Лунных танцах» — это уже RKO. Полный провал.
— Это где действие происходит в сумасшедшем доме?
— Сразу после этого фильма я и ушла. Я пробовалась на роль в той картине, которую снимали в этих местах, большей частью в отеле «Кардозо». Мне уже почти пообещали роль богатой вдовы, убежденной девственницы— мой единственный шанс сыграть положительную героиню, — но потом роль отдали Элинор Паркер. На самом деле не такая уж завидная роль.
— Там снимались Фрэнк Синатра и Эдвард Робинсон, — сказал Ла Брава, желая произвести впечатление знатока.
— Вот именно, — кивнула она. — «Дырка в голове». Фрэнк Каира снимал свой первый фильм после, помнится, семилетнего перерыва. Я хотела работать с ним. Я приехала сюда за свой счет, присмотреться к этим богатым вдовушкам в Майамибич.
— Но вы оказались чересчур молоды для этой роли.
— Потому-то Фрэнк и отдал ее Элинор Паркер. А до меня сценарий читала Джейн Грир — оставила свои отпечатки на всех страницах. Нет, «Лунный танец» был не последним, — спохватилась она. — Я еще раз вернулась на «Коламбиа» — да, да, точно— снималась в «Сокровище ацтеков».
— «Сокровище ацтеков», — закивал Ла Брава. Он понятия не имел, о чем идет речь.
— Ферли Грэнджер играл внебрачного сына Монтесумы. В последней сцене меня хотят принести в жертву богам на вершине пирамиды, вырвать у меня сердце, но младший брат Кортеса спасает меня. Припоминаете?
— Я забыл, кто играл главную роль, — признался Ла Брава.
— Оди Мерфи. Я вылетела из Дуранго первым рейсом, на какой только смогла раздобыть билет, и больше никогда не снималась.
— Думаю, многим зрителям этот фильм все-таки понравился.
— Ведь вы же его не смотрели, верно?
— Да, его я, похоже, пропустил. В скольких картинах вы снимались?
— В шестнадцати. С пятьдесят пятого по шестьдесят третий.
Он мог бы с ходу назвать от силы четыре-пять.
— Похоже, пару самых ранних я тоже пропустил, — покаялся Ла Брава. — Но все остальные смотрел, и должен вам сказать — может, вам это и безразлично, но вы были просто прекрасны..
Джин Шоу посмотрела на него в упор таким знакомым, слегка высокомерным взглядом.
— Ну и какая картина — ваша любимая? — поинтересовалась она.
