Я признался О’Коннору в том, что замыслил, опустив ключевые детали, которые, как мне было известно, утомят этого человека, способного задержать свое внимание на чем-то одном не дольше газели. Мой рассказ произвел на него впечатление, поэтому он передал Генри Брайту, что меня нужно оставить в покое, чтобы я продолжал свою отдельную линию расследования; Гарри Дэм займется Скотланд-Ярдом и будет оперативно тушить все возгорания. О’Коннор также договорился о встрече с человеком из нашей газеты, освещавшим военные вопросы, который был на дружеской ноге с некой августейшей особой по имени Роберт Пеннингем. Этот Пеннингем, для близких людей просто Пенни, на протяжении долгих лет освящал деятельность военного ведомства в «Таймс» и побывал на стольких войнах, на скольких не побывали и многие прославленные генералы; в частности, поговаривали, что он неофициально скакал в атаку рядом с Кардиганом под Балаклавой. Пеннингем знал все, что только можно было знать о войнах, ведущихся вооруженными силами Ее Величества по приказам из похожего на свадебный торт здания на Уайтхолле под названием Камберленд-хаус.

Пенни понравился мне с первого взгляда. Шумный невежа, грубиян, весельчак, импозантный, но с добрым сердцем; и он пил, как рыба, в заднем зале питейного заведения под названием «Перо и пергамент» на Флит-стрит, где, по слухам, мистер Босуэлл записывал слова доктора Джонсона. Судя по старинному духу заведения, такое вполне возможно, и я был готов стать для Пенни его Босуэллом.

Он пил из огромной оловянной кружки с золотой надписью «47-й Ланкастерский пехотный полк». Несомненно, с этой кружкой была связана какая-то история. Больше того, я полагал, что Пенни – это ходячий Кентербери, полный рассказов о жизни на полях сражений и в казармах.

– Ну да, да, я знаю одного человека в военном министерстве. Во время зулусской кампании я сделал его героем, хотя на самом деле он болван и недотепа. Я был знаком с его отцом и не мог подвести этого бывшего старшего сержанта. Благодаря моему отчету о событиях этот человек получил награды и чины и в настоящее время занимает одну из ключевых должностей в Камберленд-хаус, где все проходит через его стол. Его влияние выходит далеко за рамки его чина, и он может разнюхать все что угодно. Если я его попрошу, он сделает все за день-два, ради меня и одного меня. Но все-таки откройтесь, молодой человек, зачем вам все это понадобилось?

Мне казалось, я уже все объяснил, но, похоже, это было не так; по крайней мере, мои разъяснения были недостаточно понятными, или, точнее, недостаточно понятными для Пенни, или же он в тот момент просто не обращал на меня внимания. На этот раз Пенни слушал меня внимательно, и я повторил то, к чему пришли мы с Дэйром, и то, что сказал О’Коннору, остановившись в последнем шаге от нашей конечной цели. Я сказал, что «источник» в университете изучил собранную мной информацию, не догадываясь о том, что я описываю Потрошителя, и заключил, что все преступления несут печать многоопытного военного, обладающего определенными качествами, разведчика, рейдера. Я рассчитывал выйти на людей, сведущих в этой области военного ремесла, выложить перед ними все, что у меня есть, и посмотреть, увидят ли они что-нибудь знакомое; хотелось надеяться, что они направят меня в нужную сторону. Если Пенни не догадался, что именно эти люди и окажутся подозреваемыми, тем хуже для него; но тем не менее он все равно ответил не сразу.

– Понимаете, армии это совсем не нужно. Подобные сведения могут оказать помощь врагу – не важно, сейчас или в будущем.

– Я все это понимаю, мистер Пеннингем, – сказал я, хотя на самом деле до сих пор не задумывался об этом, ибо меня никогда особенно не волновал престиж империи. – И я могу заверить вас, что этот интерес сугубо внутренний, и касается он только одного: нашего Джека. Единственная заинтересованная держава – это Уайтчепел и тысяча двести населяющих его проституток.

– Они такие же граждане нашей империи, хоть и не платят налоги, и они заслуживают такой же защиты, как и генерал-майор, окруженный уланами. Не буду утверждать, что за свою долгую бурную жизнь у меня не было приключений такого рода, поэтому негодования оскорбленной морали вы от меня не услышите.

– Я видел трупы, мистер Пеннингем, искромсанные, словно под перекрестным огнем в Балаклаве.

– Ну, хорошо, вы меня убедили.

– Значит, вы мне поможете?

Пенни задумался, прищурившись потягивая пиво, и наконец сказал:

– Ну, хорошо, хотя бы потому, что, на мой взгляд, вы отменно поработали, а мне нравится смотреть на то, как профессионал подает новости. Вы отвесили этому олуху Уоррену несколько хороших оплеух. И вы ни в коем случае никому не назовете мое имя, это понятно? Я не могу выдать своего знакомого, поэтому и вы не можете выдать меня.

– Договорились, – сказал я.

Довольный собой, я направился обратно в редакцию; шел легким шагом, пританцовывая, чуть ли не вальсируя, полный любви, но не к женщинам, а направленной на себя, на Джеба, героя саги о Джеке, и я был так влюблен в себя, что не обращал внимания на то, что вокруг. Через несколько дней Пенни даст мне список, мы вместе с профессором Дэйром каким-то образом изучим жизнь каждого человека из этого списка, и, конечно же, если один из них окажется Джеком, признаки этого будут видны невооруженным глазом. Мы известим кого-нибудь в Скотланд-Ярде, кому доверяем – в первую очередь я подумал о Россе, – и он устроит встречу с таинственным инспектором Эбберлайном, после чего будет расставлена ловушка. Захлопнется ловушка после обыска, в ходе которого, несомненно, будут найдены нож, окровавленная одежда и даже, с Божьей помощью, обручальные кольца Энни, или, как называем мы их в «Стар», «ОБРУЧАЛЬНЫЕ КОЛЬЦА ЭННИ». И тогда весь мир будет принадлежать нам. Я стану знаменитым, передо мной откроются все двери, мой добрый друг профессор Дэйр получит кафедру в любом колледже Оксбриджа, в каком только пожелает, а Дерзкий Джеки отправится в долгий путь к виселице, к всеобщей радости. Быть может даже, сотворенные им ужасы, и без того страшные, прольют достаточно света на жуткую действительность Уайтчепела, и это пойдет на благо его населению, особенно труженикам Энджел-элли и Фэшн-стрит.

Да, я был безмерно доволен собой и…

Внезапно чья-то тяжелая рука опустилась мне на плечо.

– Здрасьте, ваш честь, как нащщет того, шобы пропустить стаканчик зы добрым другом ‘арри?

Я не могу передать во всей красе эту комическую попытку изобразить лондонское просторечье. Гарри считал, что это смешно, хотя его говор янки безнадежно все портил своими растянутыми гласными, неправильной ритмикой и отрывистыми паузами. Я обернулся, и да, это действительно был он, Гарри Дэм, при своих полных регалиях для гребли, ждущий, когда рулевой начнет отбивать темп, чтобы его восьмерка смогла обойти восьмерку колледжа Магдалины. Он вышел из переулка напротив «Пера и пергамента», откуда, несомненно, следил за мной.

– Гарри, где твой мегафон?

– Что?

– Чтобы задавать темп гребцам.

– А, ты это про лодки! Ребята, вы находите это занятие веселым?.. Ладно, дружище, я серьезно. Нам с тобой нужно потрепаться.

– Во имя всего святого, что значит «потрепаться»?

– Ну как что, поболтать, почесать языком, поглаголить, сесть и поговорить, в таком духе. Нам нужно пообщаться.

– Только не сейчас. Уже поздно и…

– На самом деле, возможно, уже позже, чем ты думаешь, – перебил меня Гарри. – Честное слово, приятель, это для твоего же блага. Я мог бы развлекаться со своей девочкой – так, дай-ка посмотреть… сегодня вторник, точно, значит, это была бы Фран, – я мог бы быть с Фран, а я здесь, ищу тебя.

Он был такой нелепый в своем несусветном наряде, вплоть до белых замшевых туфель и соломенной шляпы, но в то же время сияющий и довольный собой, что я позволил ему отвести меня в заведение под названием «Свинья фермера», там мы нашли кабинку в темном углу, и он заказал себе пиво, а мне – пенистый имбирный напиток.

– Друг мой, тебе сейчас не время начинать пить, поверь мне, – начал Гарри, залпом осушив полстакана, затем облизнув пену с верхней губы.

Я предположил, он злится на то, что мне поручили «специальный проект», а ему – нет. Он вынужден был торчать в Скотланд-Ярде, ожидая, когда что-то произойдет, – нелегкая задача для такого деятельного человека, как он.

– Гарри, поверь мне, ничего такого не случилось. Я вовсе не копаю под тебя, я просто…

– Дело не в этом. Если ты преподашь сенсацию первым, ничего страшного, потому что будут и другие сенсации, которые преподам первым я, можешь быть уверен. Нет, дело вот в чем. Я беспокоюсь за тебя, приятель. Ты слишком уверен в себе, но тебе не хватает опыта. Я боюсь, что ты заплывешь в неведомые глубины и в конечном счете мы найдем тебя в сточной канаве.

– О чем это ты?

– Что ты знаешь об этом Томасе Дэйре?

– Откуда тебе известно это имя?

– Я слышал, как О’Коннор рассказывал Брайту о твоей выходке. У меня отменный слух. Можно сказать, это неотъемлемая часть моего ремесла. В любом случае я это услышал, и, в отличие от тебя, я не втюрился в этого Дэйра словно школьница, поэтому взял на себя смелость присмотреться к нему повнимательнее.

– Он гениальный человек!

– Откуда ему столько известно?

– Все та же самая гениальность.

– Если хочешь знать мое мнение, он чересчур гениальный.

– Такие люди встречаются. Редко, разумеется, но все-таки гениальность подтверждается документами. Определенно, Дарвин – гений, как и его кузен Гальтон; можно еще назвать Мэттью Арнольда…

Однако блестящее объяснение профессора Дэйра произвело на меня такое впечатление, что я даже не задумался над его происхождением. Несомненно, Томас Дэйр – проницательный аналитик, но он настолько опередил всех остальных, что, возможно, это объяснялось утечкой информации.

Утечкой откуда?

И все же гораздо более правдоподобное объяснение было связано не с Дэйром, а с Гарри. Неужели Гарри еще более завистлив, чем я полагал, и сейчас стремится вбить клин между мной и Дэйром? Если посеять в моей душе подозрение, это наверняка разобьет наши взаимоотношения, чем воспользуется Гарри, подобрав с земли брошенные нами куски и собрав их воедино. Однако подобный кружной подход не вязался не только с Гарри, но и с американским складом ума вообще. Вот если б Гарри был венгром, такое было бы вполне возможно, но ожидать подобное от сына прерий, с его растянутыми безликими гласными и полным отсутствием иронии и уж тем более тонкого мышления, точных расчетов, терпения, мудрости? На мой взгляд, крайне маловероятно.

– И что ты хочешь мне сказать? – спросил я.

– Мне пришлось порядком покопать, дать кое-кому на лапу, потрепать языком, однако после личности Джека второй по недоступности секрет – это тот факт, что твой Том Дэйр обладает очень крутым нравом.

Я всмотрелся в лицо Гарри, ища какие-либо признаки того, что он шутит. Я знал, что ирония ему абсолютно чужда, но, быть может, его примитивный американский ум соорудил какой-то грубый розыгрыш…

– О чем это ты?

– Несколько лет назад он едва не предстал перед судом за нападение на коллегу. Они с этим типом поссорились из-за одного проекта, над которым вместе работали, и Том Дэйр набросился на него, сбил с ног, спустил с лестницы и принялся его душить, но его вовремя оттащили те, кто сохранил трезвую голову. Понимаешь, это произошло в Лондонском университете, где он и без того на дурном счету. Но ты же знаешь, как эти ребята боятся огласки. Дело было… как это говорится… «замято». Нельзя предать огласке, что навороченный профессор навороченного университета ведет себя как заправский хулиган, вне себя от злости лупцуя своих коллег. Вот еще, старина, мы просто не можем допустить такое.

– Я ничего такого не слышал.

И это действительно было так. Нет, этого просто не могло быть. В «наших» кругах, то есть среди тех, кто обладает мыслительными способностями выше среднего, прикоснулся к образованию, разбирается в культуре, знаком с гениальным каноном Шекспира, Марло, Бетховена, Моцарта и Вагнера, владеет мертвыми языками, среди блестящих, лучших, наиболее одаренных считается, что распускать руки совершенно непозволительно. Такое просто не делается. Это пристало только неотесанным грубиянам Киплинга. Если и заниматься кулачным боем, то только в спортивном зале, в соответствии с правилами маркиза Куинсберри.

– У этого типа сильные ручищи и, что гораздо существеннее, безумная вера в них. Он терпеть не может, когда его задевают, а если это происходит, сразу же срывается с катушек. Когда они разругались с тем человеком, все произошло очень быстро.

– Ну же, Гарри, ты должен предложить что-нибудь получше. Конкретные имена, суть спора, последствия?.. Лично я убежден, что, если б что-нибудь подобное случилось, об этом говорил бы весь Лондон, это попало бы во все газеты, и в первую очередь в «Стар». «ПРОФЕССОР ОТДУБАСИЛ КОЛЛЕГУ», как это подал бы О’Коннор, громкий скандал и все такое.

– Подробностей у меня еще нет. Я знаю только то, что знаю, но я хотел предупредить тебя, чтобы ты был настороже с этим типом. Мало ли что может случиться.

Это переполнило чашу моего терпения. Я ненавижу и боюсь конфронтации и в прошлом уже не раз покорно сносил оскорбления и издевательства, однако тут во мне поднялось что-то героическое или безумное – а может быть, на самом деле это одно и то же.

– Так, хватит! – решительно произнес я. – С меня довольно! Не знаю, как обстоит дело в ваших диких лесах, откуда ты родом, но мы здесь без веских на то оснований не пересказываем отвратительные слухи, стремясь разбить человеку репутацию. У нас даже есть на этот счет законы. Дэйр мог бы подать на тебя за клевету, и если б тебя признали виновным, ты очутился бы за решеткой. Такое уже случалось, такое будет и впредь, и это хорошая страховка от мерзких негодяев, распространяющих гнусные сплетни!

Потрясенный Генри уставился на меня.

– Ого, дружище Джеб, я здесь не для того, чтобы позлословить насчет профессора и всадить пулю ему в спину. Я просто хочу тебя предупредить, что у этого типа не все дома. Он теряет контроль, взрывается, совершает разные сумасшедшие…

– Мистер Дэм, должен сообщить вам, что у меня больше нет ни малейшего желания продолжать этот разговор, в правдивости которого я очень сильно сомневаюсь. Я считаю, что вы стараетесь подорвать мои усилия разрешить эту загадку. Это очень низкое поведение, на которое способен только янки.

– Совершенно верно, мы стреляли в вас из-за деревьев, и это было нечестно, не так ли?

– Мистер Дэм, я должен вас покинуть. Пожалуйста, впредь больше не приставайте ко мне с продолжением разговора на эту тему. Я нахожу ее омерзительной. Даже если сделать скидку на то, что вы прибыли из дикой страны, я нахожу вас омерзительным. Подобное нетерпимо, и я не намерен в этом участвовать.

С этими словами я встал, убежденный в том, что навсегда порвал всяческие отношения с Дэмом. По крайней мере, по английским понятиям все обстояло именно так. Но кто может сказать, как на это посмотрит американец?

Полный праведного гнева, я удалился, успев услышать, как Гарри крикнул мне вдогонку:

– Дружище, на твоем месте я бы обзавелся револьвером.