Две недели спустя Салли позвонила Роджеру и взмолилась:

– Я знаю, следующий сеанс только завтра, но пожалуйста, Роджер, давайте сегодня вечером куда-нибудь сходим. Мне необходимо общение с человеком, которому я доверяю. Я не делала глупостей, я контролировала себя, но неминуемо сорвусь, если сегодня не выйду развеяться.

Роджер думал довольно долго, наконец нажал кнопку внутренней связи.

– Мэгги, уточните, пожалуйста, есть у меня сегодня пациенты… Нет? Я так и думал. Отлично. Никого на вечер не записывайте. Мне нужно освободиться пораньше.

– Я буду готова к шести, – сказала Салли.

А я сразу решила: наедине с Роджером я Салли не оставлю. Пусть даже не надеется.

Они встретились. Салли долго колебалась между еврейским и французским ресторанами. Тогда Роджер предложил итальянский ресторанчик, где скатерти были в красно-белую клетку. Наверняка он это заведение выбрал в память о Белле. Оказалось очень романтично. Особенно трогательны были оплывшие свечи в бутылках из-под «кьянти».

Салли, впрочем, совсем не находила это романтичным. По ее мнению, свечи в бутылках «отдавали сентиментальщиной».

Я, как только эту мысль прочитала, прямо захотела Салли хорошенько стукнуть. Роджер старался, а она нос воротит, интеллектуалка недоделанная. Вот пусть только еще раз скривится – я ей устрою провал. Если что – Джинкс на помощь позову.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Роджер.

– Кошмарно. Меня мучает какая-то странная тревога. Будто я должна куда-то пойти, что-то сделать.

– Мы уже пошли. В ресторан. Сейчас будем ужинать.

Салли улыбнулась.

– Я о другом. Такое впечатление, что я должна предпринять нечто важное для своей дальнейшей жизни.

Говоря с Роджером, Салли так и стреляла глазами по сторонам – вдруг появится кто-нибудь помоложе да покрасивее? Словно Роджера и в помине не было за столиком. По-моему, так себя вести – по меньшей мере невежливо. Салли явно понабралась от Беллы плохого. Хитрить научилась.

После ужина Салли и Роджер пошли в театр. Давали мюзикл с грустной концовкой. Музыка была невыносимо красивая, я на месте Салли обязательно расплакалась бы от чувств. А эта язва только и делала, что анализировала качество постановки да хаяла певцов и танцоров. В конце концов я стала думать, что, раз мне мюзикл понравился, значит, у меня вкус плохой.

Поздно вечером Роджер проводил Салли до дома, а она возьми да шепни ему:

– Знаете, совсем не обязательно прощаться. Мы могли бы провести эту ночь вместе.

– Салли, а как же наш уговор?

Я ужасно обрадовалась, что Роджер так сказал. Если бы он повелся на эту дешевую уловку, я бы Джинкс на них натравила, честное слово. А так я еще больше зауважала Роджера. Молодец! Не пытается уложить каждую доступную, острую на язык красотку! Понимает, что для Салли это просто игра, настоящих-то чувств она к нему не испытывает. Потому что не может. Со всем своим умом и со всей своей привлекательностью Салли не способна ни любить, ни ненавидеть, а значит, она – только часть человека. Притом, может, вовсе и не лучшая часть.

Но Салли решила так просто не сдаваться. Во-первых, заставила Роджера проводить ее до дверей квартиры. Во-вторых, затащила в квартиру, чтобы выпить на прощание и побыть с ней совсем чуть-чуть – а то она, мол, снова на улицу пойдет, более сговорчивых самцов искать.

– Ладно, Салли. Посижу с вами, так и быть. Недолго, – уступил Роджер.

Салли только того и надо было. Она мигом перестала играть в хорошую девочку, включила медлячок. Рассчитывала, что Роджер ее обнимет. Однако Роджер достал из кармана некий предмет, который я сначала приняла за портсигар.

– Сдается мне, Салли, что сегодня у вас будут сложности с засыпанием. На этот случай я кое-что прихватил. Это поможет вам расслабиться.

Салли выпучила глаза. Ей-то уже казалось, Роджер попался.

– Я не хочу расслабляться. Во всяком случае, с помощью таблеток. Есть и другие способы.

– Сегодня для вас другие способы под запретом, Салли.

– Ничего подобного. Я взрослая женщина. Имею право поискать себе партнера на ночь.

– Как лечащий врач я настоятельно рекомендую вам провести эту ночь в благословенном одиночестве.

Салли почувствовала, как в груди нарастает ярость.

– Я вам не нравлюсь. Не возбуждаю вас. Сами не пользуетесь и другим не даете!

– Вы не правы. Я просто пытаюсь уберечь вас от вреда, который вы легко можете причинить себе на данной стадии лечения.

– По-моему, лечение пора прекратить. Я отлично себя чувствую.

– Нельзя останавливаться, Салли. Вы до сих пор не являетесь цельной личностью. Вы нестабильны. Вам нужно соблюдать осторожность, чтобы не разрушить уже созданное. Поверьте моему опыту – сейчас один необдуманный поступок способен вновь вас расщепить. И вся наша работа по слиянию пойдет насмарку.

– Что Роджер Эш соединил, того другой мужчина да не разделит?.. Вы себя господом богом возомнили?

Роджер извлек из «портсигара» шприц и ампулу с прозрачной жидкостью.

– Никаких инъекций! – взвизгнула Салли и выбила ампулу из рук Роджера. Ампула упала на пол. – Вы не имеете права выносить оценки моей нравственности.

Тогда Роджер достал из кармана золотую ручку.

– Ему известно, что скрывает…

– Нет! – завопила Салли, затыкая уши. – Не смейте меня гипнотизировать! Кто вы такой? Я вам не ребенок и не марионетка. Вы сами говорили, что я не сумасшедшая. И сами знаете, что поступаете неэтично.

У Роджера и челюсть отвисла.

– Вы решили применить гипноз, чтобы доминировать надо мной, – продолжала Салли. – Ну и чем вы лучше Свенгали? Хотите сделать меня безвольной игрушкой? Вы и со своей женой это практиковали, да? Поэтому она повесилась?

Роджер побагровел и спрятал ручку в карман.

– Простите. Я действительно не имею права контролировать вас, по крайней мере пока ваше поведение не грозит вам самой.

– Нет, это вы меня простите. Я наговорила непозволительных вещей. Только сами подумайте, Роджер: если я не имею права делать, что вздумается, значит, я – ваша пленница. А вы ведь не этого терапией добивались, не так ли?

Он поднялся.

– Я, пожалуй, пойду.

Салли положила руку ему на плечо.

– Несмотря ни на что, я бы хотела, чтобы вы остались.

Роджер взял куртку, направился в двери. На пороге оглянулся и произнес:

– Только обещайте, что не причините себе вреда.

– Обещаю. Я не умереть сейчас хочу, а жить максимально полной жизнью. Как свободная личность, у которой есть право выбора.

– Доброй ночи, Салли. Увидимся завтра на сеансе терапии.

Он ушел. Салли довольно долго стояла в прихожей, не зная, что ей теперь делать, такой свободной, такой с правом выбора. Внутренний голос нашептывал, что неплохо бы приготовить попкорн и посмотреть ночное шоу. Или дочитать «Моби Дика». Салли поморщилась. Нет, ей хотелось совсем другого.

Отлично зная, что следует лечь спать, она продолжала ходить из комнаты в комнату. Ее тянуло на приключения; в то же время Салли понимала: от шатания по пустынным улицам одиночество только усугубится, тоска усилится. «Ну а если нет? – думала Салли. – Вдруг я встречу мужчину всей моей жизни? Именно сегодня? Может, его каким-то чудом занесет в мой квартал?» Ох уж эта необходимость принимать решения! Никогда раньше Салли так не маялась. Она сняла телефонную трубку, стала набирать номер Элиота. Бросила на середине. Вместо Элиота она позвонила Тодду. Едва он сказал «Алло», Салли дала отбой.

В конце концов, выругавшись, она схватила пальто и сумочку и почти бегом спустилась по лестнице. Начинался дождь. Салли шмыгнула под маркизу, прикрывавшую вход в ателье мистера Гринберга, нашарила в сумочке непромокаемый шарф-капюшон, надела его, глядясь в витрину, как в зеркало. Мерфи был на своем месте. Интересно, куда делась полицейская дубинка? Правую руку Мерфи кто-то повернул так, что манекен стал показывать всему миру неприличный жест. Неужели сам мистер Гринберг на старости лет вздумал хулиганить? И вообще, что за дурацкая идея – наряжать манекен в полицейскую форму! Можно подумать, это остановит воров!

Салли начала ловить такси, но тут подкатил автобус. Глупо транжирить деньги, когда есть общественный транспорт, решила Салли. Она доехала до Третьей авеню и пошла пешком. Ее волновало оживление на улице. Салли удивлялась самой себе – как она рискует, гуляя одна по ночному городу! Она гордилась собой и была готова к любым приключениям. Молодец, что не осталась дома! Вот-вот встретится человек, который перевернет всю ее жизнь. Это как переключение скоростей. Щелк – и все пойдет по-новому. Глупо? Неправильно? Аморально? Кому какое дело!

Из бара доносилась музыка. Салли подняла голову, прочла название: «Шандигафф». Заинтересовалась происхождением слова. Надо будет на досуге полистать этимологический словарь. А пока что стоит войти в бар. На нее сразу устремились несколько пар несытых мужских глаз. Народу было – не протолкнуться. Тем лучше. Салли пробралась к барной стойке, уселась на высокий табурет, заказала виски. Но почти в ту же минуту сзади возник какой-то тип, и Салли напряглась. Кулаки сжались сами собой.

– Привет! Скучаешь в одиночестве? Давай я тебя угощу чем-нибудь бодрящим.

Парень был недурен собой. Густые чистые волосы, свежий пуловер.

Салли хотела сказать «Давай», однако поймала себя на том, что отрицательно качает головой. Парень мигом испарился. Что с ней происходит? Чего ей нужно? Салли полезла в сумочку за сигаретами, но почему-то не обнаружила их. Салли хотелось закурить, и в то же время ее мутило от сигаретного дыма, которым был пропитан воздух. Раньше Салли спокойно реагировала на такие пустяки, а сейчас ей стало дурно. Не означает ли это, что пора завязывать с курением? Она в два глотка выпила виски, расплатилась и пулей выскочила на улицу. Как хорошо, что воздух освежен сентябрьским дождиком!.. Салли прислонилась к стене, задышала глубоко и часто.

Поди теперь разбери, курила она раньше или не курила? Салли шла по улице, то и дело встряхивая головой. Поистине, неразрешимая загадка. Ей попался букинистический магазин. За витриной маячили человеческие фигуры, перебирали книги на столах. Салли открыла дверь и шагнула прямо к столу, где были разложены книги по доллару за штуку. Взгляд упал на красочное издание «Домашние заготовки». Салли взяла книгу, полистала, отложила. Как странно! Еще недавно кулинарные книги были ее любимым чтением. Но сейчас Салли меньше всего хотелось заниматься стряпней. «Бюджетные рестораны Нью-Йорка» – вот это актуально. Салли потянулась за «Бюджетными ресторанами», когда ее внимание привлекла красная, полинявшая от времени запыленная обложка. «Сексуальное сознание свободной женщины». Салли хотела взять эту книгу, но рука замерла над ней, как скованная параличом. Рядом, к счастью, лежала «История авангардного кино». Салли ловко задвинула «Сексуальное сознание» под «Авангардное кино» и трясущимися руками взяла разом обе книги. Принялась листать, чувствуя, что краснеет. Вспомнилось, как Ларри показывал ей порнографические открытки, предлагал попробовать ту или иную позу, сделать то-то и то-то. Салли возмущалась, плакала, разбрасывала открытки на постели. Извращенец, кричала она мужу. Сейчас, при виде практически таких же изображений, Салли чувствовала, как набухают и твердеют соски, как сохнут губы. Мерзость, думала она, продолжая завороженно смотреть. Если и заниматься таким, то только с незнакомцем, решила Салли. Чтобы сначала позволить себе и ему все, а потом уйти, не спросив имени, не назвав себя, и никогда больше с ним не встречаться. Потому что разве можно смотреть ему в глаза после таких вывертов? Интересно, а на исповеди Салли созналась бы в этом грехе?

Она ощутила пристальный взгляд. На нее смотрел пожилой мужчина.

– Похоже, книжка занимательная, – сказал он, беря второй экземпляр в полинялой красной обложке.

Принялся листать, косясь на Салли, будто представляя именно ее в соответствующих позах.

– Знаете, деточка, я бы немало заплатил женщине со свободным сексуальным сознанием.

Старик смотрел теперь прямо Салли в лицо, оглаживая свой живот.

– Женщина, которая не прочь потешить пожилого джентльмена, вправе сама называть цену. Денежки у меня водятся, даже не сомневайтесь.

Салли стало смешно.

– Дедуля, ваше сердце такого напряжения не выдержит.

– Это ли не лучший способ отойти в мир иной? – философски заметил старик.

– Пожалуй, – кивнула Салли. – Но, согласитесь, женщине не очень-то приятно оказаться в постели с покойником.

Она положила на стол обе книги и, смеясь, вышла на улицу. Подставила дождю лицо. Казалось, еще секунда – и произойдет нечто важное. Она продолжала смеяться, потому что не чувствовала ни намека на головную боль. В прежние времена любое заигрывание вызывало мигрень, а сейчас – нет. Добрый знак. Салли определенно идет на поправку. Надо будет рассказать Роджеру.

Теперь уж точно следовало вернуться домой, пока и впрямь ничего не случилось. Внезапно Салли постиг эмоциональный спад. Какой смысл в слиянии, если оно несет неспособность сделать элементарный выбор? Ведь и речи не шло о том, что Салли станет до смешного нерешительной. Чем так жить, лучше покончить со всем разом. Броситься под машину. Прямо сейчас. Вот и решение. Вот и конец мучениям. Салли вздрогнула. Нет! Она дала письменное обещание не предпринимать попыток суицида… Черта с два! Это была не она. Это было где-то в другом месте, далеко-далеко от Нью-Йорка. И вообще, той женщины больше не существует.

В следующий миг Салли разозлилась. Нельзя нюни распускать. Больше никакой жалости к себе! Она намерена развлечься. А если ей взбредет покончить с собой, у нее есть право и на это. Тело принадлежит ей, разум принадлежит ей, жизнь принадлежит ей, она вольна сама распоряжаться и тем, и другим, и третьим.

Салли поравнялась с магазином спиртных напитков – и вдруг кое-что вспомнила. Взглянула на часы – без пяти минут полночь. Спросила прохожего, какой сегодня день недели. Тот удивился, но ответил:

– Пятница.

Ну конечно. Профессор Кирк Сильвермен по пятницам устраивает вечеринки. Он приглашал Салли. То есть Нолу. Какая разница! Вот что ей нужно. Вечеринка в профессорской квартире, сборище фриков, высоколобых и не очень. Говорят, у Кирка можно и косячок выкурить за беседой о прекрасном. Пожалуй, именно такое времяпровождение и показано сейчас Салли. Каждого гостя Кирк просит принести бутылочку вина. Салли вошла в магазин, купила «Шабли». Сквозь стеклянную дверь увидела подъезжающее такси, рванулась на улицу, замахала.

– С ума сошла! – обругал ей таксист. – Куда под колеса?! Самоубийца!

– Уже нет, – засмеялась Салли, садясь в машину. – Перекресток Второй авеню с Бликер-стрит, пожалуйста.

Она откинулась на сиденье, очень довольная, что придумала, как убить вечер, себя оставив в живых.

Пришлось подниматься по темной лестнице аж на пятый этаж, Салли изрядно запыхалась. Профессорская дверь была вся облупленная. Судя по трещинам возле замка, его не один раз взламывали. Новый замок поблескивал в полумраке. Салли позвонила. Через несколько секунд мигнул дверной глазок, почти сразу послышался скрежет цепочки. Дверь распахнулась. Профессор Кирк Сильвермен вытаращился на Салли сквозь толстенные линзы очков.

– Лапуля Нола! Что за приятный сюрприз! Наконец-то ты удостоила посещением мое скромное жилище.

На профессоре были джинсы-клеш и белый пуловер с узором из толстых кос.

– Мне что-то взгрустнулось, и я вспомнила про вечеринку. Подумала, надо заглянуть. Я ведь обещала.

– «…Но обещаниям верна / Душа, и много миль до сна, / И много миль еще до сна», – процитировал Кирк, обнимая Салли за талию и увлекая в длинный и тесный холл. Из комнаты доносился разговор, заглушаемый гулом аутентичных барабанов.

– У нас, лапуля Нола, нынче крайне разношерстная компания, – мурлыкал профессор. – Надеюсь, отдельных персонажей ты найдешь занятными. Сейчас я тебя представлю кое-кому.

– Кирк, это может показаться странным, но только я больше не Нола. Не называй меня Нолой.

Профессор округлил глаза.

– Ты сменила имя? Как же тебя теперь называть?

– Нет, не сменила. Нола – это прозвище, я пользовалась им временно. Сейчас в моей жизни некоторые перемены, так что называй меня настоящим именем – Салли. Или, если угодно – лапулей Салли.

– Как странно. По-моему, Салли – слишком простенько для такой личности, как ты. Имя Нола подходит тебе куда больше. Впрочем, как скажешь. Что значит имя? Салли так Салли. Лапуля Салли. Стало быть, рвешь с прошлым? Занятно, занятно. Может, в твоем ближайшем будущем найдется местечко для низенького близорукого профессора-экономиста?

– Почему бы и нет? – хохотнула Салли. – Ты же у нас плюшка-душка.

Кирк смотрел с подозрением, глаза казались мутными из-за слишком толстых линз.

– А ты изменилась, лапуля Салли. Голос другой. И держишься иначе. Смех у тебя теперь такой… волнующий. Ты прямо-таки излучаешь магнетизм.

– Пари держу, по пятницам ты это всем одиноким девушкам говоришь.

– Нет, не всем. Лишь тем, с которыми ощущаю духовное родство. В тебе, Нола – то есть Салли, – появилось нечто меня смущающее. Раньше ты казалась этаким непробиваемым оплотом эрудиции. Сегодня твоя броня дала трещину, и я даже своими близорукими глазами различаю нежнейшую, ранимую плоть. Знаешь ли ты, Салли, что я владею техникой особого, расслабляющего массажа? Мне дано растопить ледяную броню. Я способен подарить тебе неведомое прежде блаженство.

Салли хотела отшутиться, но Кирк, наверное, уловил ее отвращение. Он попятился, отдернул занавеску из бусин, которая отделяла кухню от переполненной людьми гостиной.

– Про массаж потом поговорим, – выдал Кирк совсем другим тоном. – Приятного вечера, лапуля Салли. Вот, познакомься, – Эйлин. Эйлин пишет восхитительные эротические стихи.

Эйлин смерила Салли враждебным, леденящим взглядом, процедила «Очень приятно» и отошла якобы за вином. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что почти все гости Кирка разбиты на парочки. Они сидели на всех подходящих для этого поверхностях, целовались, обнимались, шептались. В дальнем углу чернокожий, голый до пояса парень негромко постукивал удлиненными ладонями по барабанам бонго, а на полу напротив парня качались в такт несколько весьма зрелых женщин.

Салли выпила бокал вина, затем второй, затем третий. После третьего и запах марихуаны, и гул бонго стали ей куда приятнее. Салли захотелось раздеться догола и танцевать с чернокожим парнем. Представилось, что они с ним вдвоем в джунглях: танцуют, кусаются, спариваются. Салли мысленно одернула себя: «Да я, оказывается, расистка!»

В полумраке она различила знакомое лицо. Сара Коломбо сидела на кушетке с каким-то мужчиной. Мужчина держал руку у нее между ног. По непонятной причине Салли разозлилась. Ей вспомнился обмен женами, уверения Ларри: мол, нет ничего плохого в том, чтобы ублажать босса своего мужа – ведь этим послушная жена помогает мужу строить карьеру. Салли скривилась от одной мысли. Как она упиралась в тот вечер, в гостях у менеджера по продажам! Ларри куда-то исчез вместе с женой хозяина дома. Салли выпила слишком много вина, менеджер по продажам увлек ее на диван, стал щупать, а она, не успев дать ему по рукам, отключилась и больше ничего не помнила.

А теперь вот память к ней вернулась. Занавес амнезии раздвинулся, и Салли как наяву увидела себя: изнывающую от страсти, бурно реагирующую на ласки мужнина босса. Она гнала эти картины, но память не щадила Салли, каждый следующий кадр был четче и детальнее предыдущего. Салли будто вспоминала сон. Сгорая от стыда, она почему-то идентифицировала себя с Сарой Коломбо. Это ее, а не Сару, ласкал сейчас у всех на виду неизвестный мужчина, это ей в трусы лезли его вялые пальцы.

Боже, что с ней произошло? Неужели она стала такой распутной? Салли никогда ничем подобным не занималась. Откуда же столь четкие воспоминания? «Это не про меня, – твердила себе Салли. – Это не мои воспоминания. Не знаю, чьи, но точно не мои».

Она выпила еще бокал вина и стала подумывать, не провести ли ночь с Кирком Сильверменом. Протянула руку за пятым бокалом.

Тут-то я ее и подловила.

Пока Салли пьяна, решила я, неплохо бы выйти малость поразмяться. Джинкс тоже рвалась на волю, но я сказала: нетушки, сейчас моя очередь. Напомнила ей про сцену с вибратором. Про то, как она чуть нас всех не погубила. Посидишь пока взаперти, дорогуша. Короче, я собрала все силы – и Джинкс пришлось отступить.

Я проскользнула на кухню и основательно закусила. Калории подсчитывать не стала. Имею я право оторваться? Имею. Значит – да здравствуют пиво и сыр. Мне усиленно строил глазки симпатичный парень с бритой головой и сережкой в ухе. Вот когда я порадовалась, что Беллы больше нет. Белла непременно связалась бы с бритоголовым, я же его игнорировала. В конце концов парень переключился на женщину с распущенными волосами длиной аж до попы. С ней он и вышел.

Не подумайте, я не алкоголичка какая-нибудь. Но иногда градус не помешает. От спиртного настроение поднимается, на подвиги тянет. Можно такое учудить, на что по трезвянке не решишься. В общем, я раздухарилась, стала вступать в разговоры. Кирк не сводил с меня глаз.

– Салли, весело тебе, лапуля?

Я хотела было сказать, чтоб называл меня Дерри. Потом передумала: хватит с профессора заморочек с именами.

– Очень весело! Веселее не бывает. У тебя прекрасная квартира и прекрасные друзья. Для меня большая честь быть в обществе таких интеллиг… интеллиг… – Тут меня постигла икота.

– Пойдем ко мне в кабинет, Салли. Здесь, в гостиной, слишком шумно. Просто невозможно разговаривать.

Я сразу просекла: профессор меня не для разговоров зовет, у него другое на уме. Но я пошла, потому что пожалела его – такой он был низенький, такой очкастый, глаза грустные. В профессорском кабинете стоял диван, как я и ожидала. А вот чего я не ожидала, так это увидеть странную штуковину, вроде телефонной будки. «Будка» помещалась прямо посреди комнаты и была обита железом.

– Это у тебя такой телефон?

– Нет, это не телефон. Неужели ты никогда не видела подобных устройств?

– Не видела. Может, это современная скульптура?

– Это, лапуля Салли, оргонный аккумулятор.

– Не знала, что ты еще и органист. Там педали внутри, да? Играй, Кирк, а я спою.

– Какая ты шутница, Салли. Ловко притворяешься. Быть не может, чтобы ты не слыхала об учении Вильгельма Райха, который открыл оргоническую энергию.

– Как же, знаю. Про это еще в «Камасутре» написано. Энергия, чтоб оргазм получить.

Кирк вытаращил глаза.

– Салли, а ты изменилась. Час назад ты была совсем другая. Теперь у тебя даже голос иначе звучит.

– Это от вина. Алкоголь на всех по-разному действует.

– Нет, лапуля Салли, вино тут ни при чем. У тебя теперь совсем другая аура. Ты излучаешь особое тепло. Я буквально вижу исходящие от тебя дивные лавандовые волны. Так и хочется плыть по этим волнам, нежиться в них.

– Да ты художник, Кирк.

– Я очень рад, что ты пришла сегодня. Я часто о тебе думал.

– Расскажи-ка лучше про эту свою орегонскую будку. Ее ведь в Орегоне изобрели, насколько я поняла? Как она действует?

– Великий Вильгельм Райх нашел способ показать нам, что энергия либидо проницает все вокруг и влияет на эмоции. Назначение оргонного аккумулятора – помочь человеку сконцентрироваться на своей сексуальной силе.

– Да ладно!

– Войдем внутрь вместе, Салли. Сольемся в экстазе.

Нормально или как? Я говорю:

– Неслабый гаджет, особенно для профессора-экономиста.

А он:

– Ах, Салли! Поневоле прибегнешь к помощи гаджетов, когда ежедневно в зеркале видишь нечто округлое, низкорослое и очкастое. Как иначе привлечь девушку? Не брезгуй сомнительной внешностью, Салли. Поверь, я владею большим арсеналом приемов, которые способны разжечь в женщине истинную страсть. Ты не будешь разочарована. Я влюблен в тебя, Салли. Ты сводишь меня с ума. Я хочу обнять тебя, я хочу…

– Ты собирался объяснить, как работает орегонский оргазмический орга́н.

– Это приспособление, Салли, фокусирует оргонную энергию до тех пор, пока ее концентрация в теле не достигнет критической массы. Применяя терминологию создателей водородной бомбы, происходит фьюжн, или слияние. Затем следует сексуальный взрыв, вызывающий целую серию оргазмов. Такого ни с одним самцом не испытаешь.

– Зря я спросила.

– Давай разделим это блаженство, Салли.

Он облапил меня и затащил в будку. Мы буквально терлись о стенки, потому что профессорское брюхо занимало добрую половину узкого пространства. С неожиданной ловкостью Кирк обхватил ногами мою ногу и полез куда не надо.

– Прекрати, Кирк!

– Оргонная энергия уже начала фокусироваться. Еще немного…

Он терся о мою ногу, как жирный, слюнявый, щекастый мопс. Я дрыгала ногой, пытаясь стряхнуть его, но стряхивать-то было некуда – Кирк успел закрыть дверцу будки. Вот влипла так влипла! Можно было, конечно, плюнуть и успокоиться – пускай себе толстый очкарик фокусирует эту свою энергию. Однако мне пришли на ум слова «взрыв» и «водородная бомба». Кто его знает, этого Райха – может, он сваял какое-то хитроумное орудие самоубийства. Нет, надо выбираться подобру-поздорову!

Не успела я так подумать, как Джинкс двинула меня локтем и вырвалась. Лягнула Кирка свободной ногой, и он с треском вылетел из орегонского орга́на. Джинкс выскочила сама и с грохотом повалила будку набок.

– Зачем так грубо, Салли? – плачущим голосом спросил Кирк. В его круглых мутных глазах стояли слезы.

– Скажи спасибо, что я тебе яйца не оторвала, недоделок.

Кирк открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Нетрудно было прочесть его мысли. Джинкс вылетела из кабинета, ураганом пронеслась через гостиную, заставив тех, кто еще был в сознании, выпучить глаза. Уж конечно, лапуля Салли теперь нескоро получит приглашение на пятничную вечеринку!

На лестнице Джинкс не один раз была близка к падению, выручали тесные стены. Она вырвалась на улицу и огляделась. Обнаружив, что находится на перекрестке Второй авеню и Бликер-стрит, Джинкс хотела было поймать такси, затем передумала и пошла по тротуару, дергая дверцы припаркованных машин. Вдруг какой-нибудь лох не запер свое железное сокровище? Доступная машина обнаружилась возле театра «Астор-плейс». Чтобы завести мотор, понадобились считаные секунды. Джинкс рванула от бровки тротуара.

Я отлично знала, что у нее на уме. Мы с Джинкс не раз обсуждали слияние, и она всегда говорила, что слить себя не позволит: «Замочу паршивца врача».

Я давно усвоила: Джинкс не разбрасывается обещаниями, в которых есть слово «замочу». Сейчас она спешила к дому Салли, намереваясь достать из тайника револьвер. Джинкс задумала дотянуть до девяти утра. На девять был назначен сеанс психотерапии. Она войдет в кабинет к Роджеру под видом Салли, пряча револьвер в сумочке, и покончит с проклятым докторишкой. Я изо всех сил пыталась задвинуть Джинкс, но вырваться не было ни малейшей возможности. Джинкс твердо решила не сдавать позиций.

Всю дорогу она думала о револьвере. Дисциплинированно тормозила на красный свет, не желая попасться по-глупому, не выполнив того, что замыслила. В последнее время, отметила Джинкс, вырываться стало очень трудно. Тем более надо ловить каждый момент. Она сбавила скорость и поехала медленно, как и положено в городе.

Хотя я не оставляла попыток выбраться наружу, все было бесполезно. Напускать на Джинкс мигрень тоже не имело смысла – Джинкс нечувствительна к боли. Оставалось ждать, пока она выдохнется, но для этого ей надо излить на кого-нибудь всю свою ярость. Однако и Джинкс кое-что про себя знала. Она не давала воли гневу. Она копила зло на Роджера. Тогда я завела с Джинкс беседу. Может, получится убедить ее. Оттого ли, что Джинкс сдерживала эмоции, или оттого, что ей всегда была по вкусу холодная и сырая погода, но только она вступила в разговор.

– Джинкс, поедем домой, а? Ляжем спать…

– Высплюсь, когда прикончу мерзавца Эша.

– Чем он тебе не угодил?

– Он такой же, как остальные самцы. Выродок. Ублюдок. Извращенец. Он хочет уничтожить тебя и меня, как уже уничтожил Беллу с Нолой. А знаешь для чего? Знаешь, что он сделает потом? Смешает нас всех в одном флаконе и начнет пользовать.

– Я была бы только рада.

– А я не позволю, чтобы еще хоть один кобель ко мне прикоснулся.

– Роджер – не кобель и не извращенец. Он добрый. Белла сколько его соблазняла, и третья Салли тоже – а он как кремень. Сама подумай! Это же доказательство, что он – не такой, как другие.

– Это доказательство, что он хитрее других. Он хочет поиметь вас всех скопом. Сейчас он охотится за тобой. Вот, думает, солью Дерри – тогда и устроим оргию. Только я этого не допущу. Я своей свободой ради Салли не пожертвую.

– Это плохо кончится.

– В жизни всегда все плохо кончается.

– Послушай, Джинкс. Мне очень-очень нравится Роджер.

– Твои проблемы, Дерри.

– Не только мои, но и твои. Без моей поддержки ты останешься совсем одна. Ты не представляешь, чем занимается и о чем думает Салли. Допустим, сейчас ты научилась с ней связываться, но все равно ты не помнишь толком, что бывает, когда ты выходишь из мрака. Знаешь, что с тобой сделают, если ты убьешь Роджера?

– Я не боюсь смерти.

– В том-то и дело. Тебя не убьют. Тебя поймают, наденут на тебя смирительную рубашку, привяжут к койке и запрут. Кормить будут через капельницу. Ты о такой свободе мечтаешь? Тебе только и останется, что головой своей бесчувственной о койку биться.

Джинкс напряглась. С воображением у нее полный порядок, уж я-то знаю. Она живо представила себя в психушке, разъярилась еще больше и вытолкала меня в шею. И нажала на газ. Все, думаю, теперь она нас точно угробит.

Через несколько минут мне снова удалось до нее достучаться.

– Почему ты так ненавидишь мужчин?

– Потому что эти гады обещания нарушают.

– Кто конкретно тебе что-то обещал и не выполнил?

Я знала, кого Джинкс имеет в виду, но мне нужно было занимать ее разговором. Может, Джинкс зазевается – тогда я выйду из мрака.

– Ларри, конечно, кто ж еще!

– Ларри был женат на Салли, а не на тебе.

– Да? А ты уверена?

– Ты о чем?

– Ларри, бывало, просил Салли высечь его, а эта овца только нюни распускала.

– Подумаешь… Я и забыла совсем. Этакая мелочь. Вообще не люблю извращений в постели.

– Мне было хорошо с Ларри, а ему – со мной. Он единственный из всех мужчин мне нравился. Он говорил, что любит меня. Что никогда не любил других женщин. Именно мне Ларри подарил брошь – серебряную летучую рыбку.

– Ну и что?

– А то, что он мне с другими женщинами изменял.

Джинкс проскочила на красный свет.

– Что ты несешь! Он Салли изменял, а не тебе. Он вообще не знал про тебя. Думал, у Салли резкая смена настроений.

– Я считала, что мы не просто любовники. Я доверяла Ларри. А потом я узнала, что периодически с ним трахается Белла и что он на самом деле любит Беллу, а не меня. Вот когда мне стало больно! Очень, очень больно.

– Ты же боли не чувствуешь.

– Дерри, что бы ты в боли понимала!.. Верно, когда меня бьют, колют, режут, жгут – я ничего не чувствую. Но в моем сердце боли хватит на десятерых. Все, что вы четверо прощаете, я ношу в себе. Боль накапливается. Чуть легче становится, только если причинить боль другим. В ответ. Когда Ларри затеял обмен женами, я страдала невыносимо. Слов не хватит, чтобы описать мои мучения.

Джинкс говорила правду. Я отлично знала, как сильно ранит ее каждая обида. За все годы совместного существования, кажется, ни единой минуты Джинкс не была спокойна, а тем более – счастлива. Боль разъедала ее изнутри. Конечно, несправедливо, что Джинкс так страдает, в то время как я всегда довольна и наслаждаюсь жизнью. На следующем светофоре Джинкс притормозила, не убирая ладони с рукоятки передач; едва загорелся зеленый, как она рванула с места.

– Я тебе очень сочувствую, Джинкс. Жаль, что мне не дано меняться с тобой местами, брать часть боли на себя и делиться с тобой радостью.

– Заткнись. Мне твоя слюнявая жалость не нужна.

– А ты не такая плохая, как о тебе думают. Ты причиняешь другим боль, потому что страдаешь сама. Но пойми, Джинкс: если ты убьешь Роджера, твои страдания от этого не уменьшатся.

– А ты почем знаешь? Может, если Эш будет мертв, Салли снова расщепится, Нола с Беллой вернутся, и все пойдет по-прежнему.

– Не вернутся, не надейся. Их больше нет. Я все обыскала. Они пропали навсегда.

– Куда они могли деться?

– Наверное, они сейчас за радугой.

– Где-где?

– Ты что, «Волшебника страны Оз» не смотрела? Песню Джуди Гарленд не помнишь – «За цветною дугой мир таится другой»? Мне всегда казалось, за радугой живет волшебник. Каждой из нас он поможет получить недостающее качество. Мне даже снится, что девочка Дороти – это я, и у меня рубиновые башмачки, только вместо песика – кошечка, Синдерелла. Мы, все пятеро, идем искать Изумрудный город.

– Ну ты и дууура! – протянула Джинкс.

– Ничего не дура. Просто помечтать люблю, что есть такое место, где я стану настоящей и у меня появится любимый человек. Кстати, что случилось с Синдереллой?

– Она сдохла, и тебе это отлично известно, – прошипела Джинкс.

– У каждой кошки девять жизней.

– Говорю тебе – кошка сдохла, хвост облез.

– У нее еще восемь жизней осталось. Я когда-нибудь найду мою Синдереллу.

Несколько минут мы ехали молча. Мысли Джинкс вертелись вокруг револьвера, я ломала голову, как отвлечь ее от убийства. Надо было потянуть время.

– Джинкс, ты ведь не пойдешь откапывать пушку в новом платье Салли? Вдруг ты его запачкаешь?

– Плевать, – отрезала Джинкс.

Она бросила краденую машину в квартале от дома Салли и почти бегом побежала во двор. Было пять утра.

Револьвер оказался на месте. Я кляла себя за то, что не выкопала его еще тогда, не выбросила в реку. Сколько проблем сразу решилось бы!

– Джинкс, осторожнее! Не запачкай платье Салли! – канючила я.

– Отстань! – рявкнула Джинкс. – Вот тебе платье! – И она обтерла о подол грязные ладони. – А еще вякать будешь – я это гребаное платье в клочки порву.

Ну слава богу! Теперь Джинкс волей-неволей придется идти переодеваться. В квартире я предложила ей выпить. Джинкс отказалась. Она села перед окном, уставилась на улицу. Занималась заря, очень-очень красивая. В половине восьмого Джинкс полезла в платяной шкаф. Я была почти уверена, что она напялит свой любимый черный брючный костюм. Так и вышло. И летучую рыбу приколола. Уже хорошо. По крайней мере, теперь Мэгги и Роджер сразу поймут, что перед ними – не Салли и не я.

Джинкс хотела было ехать к Роджеру на угнанной машине, однако пораскинула мозгами и решила взять такси. Пожалуй, хозяин машины уже заявил в полицию. Я помалкивала, надеялась, что Джинкс про меня забыла. Может, получится застать ее врасплох. Снова и снова я предпринимала попытки выйти из мрака, но все пространство заполняла ненависть Джинкс, пробиться через которую мне так и не удалось.

Хоть бы заставить Джинкс позвонить Роджеру! Уж я бы сумела намекнуть ему на опасность. Но Джинкс, видимо, об этом подумала заранее.

Если она убьет Роджера, Салли расщепится, и тогда Нола покончит с собой. И с нами заодно. Не сказать ли об этом Джинкс? Лучше не надо: ей ведь все равно, будем мы жить или умрем. Если же погибнет Роджер, то и мне жизнь станет не дорога. Как ни крути, а нам всем конец. И виновата я. Если бы я не вылезла на вечеринке у Кирка, Джинкс тоже оставалась бы во мраке.

Вот она вошла в лифт. Вот открыла дверь приемной. Сказала Мэгги, что ей назначено на девять. Мэгги переменилась в лице – сообразила, кто к ним пожаловал. Мэгги и Роджер давно знали, что только Джинкс носит черное. И о брошке им было известно. Иными словами, они поймут, что опасность близка. Мэгги взяла себя в руки, позвонила Роджеру по внутреннему телефону и сказала, что его хочет видеть Салли Портер. Я пыталась крикнуть: «Никакая не Салли! Это Джинкс! Она пришла убивать!» Крик не получился. Я больше не контролировала ни руки, и ноги, ни голос. Я могла только беспомощно наблюдать.

Джинкс шагнула в кабинет Роджера.

Он мигом среагировал на черный костюм и на брошь. По его укоризненному взгляду Джинкс в глаза я поняла: он обо всем догадался. Только про револьвер в сумочке Роджер знать не мог. Я стала толкать Джинкс под руку, чтобы она выронила сумочку, чтобы револьвер тяжело грохнулся на пол. Ничего не получалось. Я была бесплотным духом, пассивным наблюдателем.

– Проходите и садитесь, – сказал Роджер.

Джинкс проигнорировала стул, на который указал ей Роджер, и уселась прямо напротив него, к столу. Сумку она держала на коленях. Убивать Роджера сразу ей не хотелось. Сначала она поиграет с ним, как кошка с мышью. Приятно будет увидеть изумление на его лице. Изумление, а потом и ужас.

– Как дела? – спросил Роджер.

Джинкс щелкнула замком сумочки.

– Я рад, что вы решили заглянуть и поговорить со мной, Джинкс, – продолжал Роджер. – Я много думал о вас.

Такого скорого разоблачения Джинкс никак не ожидала. Решила больше не притворяться.

– Я тебе не верю. Тебе на меня плевать. Я знаю, какую ты пакость затеял.

– И какую же?

– Зачем говорить? Ты все равно отмажешься. У тебя язык подвешен, словеса плести ты хорошо насобачился.

– Дайте мне шанс, Джинкс. Скажите, что думаете, а я скажу, правы вы или нет.

– Ладно, скажу. Ты решил слить Дерри и сваять четвертую Салли. Тогда я буду навсегда заперта, никогда на свет не выйду. Я буду словно потерянная душа некрещеного младенца. Где такие души свой век влачат?

– В чистилище.

– Вот именно. Когда Салли станет сильной, я окажусь заперта до скончания времен. Думаешь, я это допущу?

– Послушайте, Джинкс, мы еще не определились насчет вас. Мы ничего конкретного не планировали. Я прикидывал, не сделать ли вас частью пятой Салли. Вы мне верите?

– Нет, конечно. И никогда не поверю. Ты меня ненавидишь. Меня все ненавидят. Я – паршивая овца, скелет в шкафу. Ты только и думаешь, как бы запереть этот шкаф и ключ выбросить. Меня столько обижали в жизни, что во мне только ненависть осталась. Нужна тебе ненависть в этой твоей белой и пушистой новой Салли? То-то и оно!

– Вы ошибаетесь, Джинкс.

– А ты врешь. Дерри ты сольешь с удовольствием. Конечно, она же такая веселая, жизнерадостная. Ты уже сваял расчетливую, хладнокровную секс-машину, нужно только теплоты добавить. Я тебе все дело испорчу. Что ж это будет за идеальная женщина – с ненавистью?

– Не отрицаю, я действительно подумывал именно о таком варианте развития событий.

Джинкс удивилась. По ее представлениям, Роджер должен был начать юлить.

– Но как врач я отказался от этой идеи, – добавил Роджер.

– Неправда!

Джинкс вскочила, попятилась.

– Выслушайте меня. Каждому психиатру известно, что не бывает людей, свободных от гнева, ярости, ненависти. Невозможно избавиться от агрессии, если просто загонять ее куда поглубже, прятать, как скелет в шкаф. Мы, психиатры, называем это подавлением подсознания. Наши демоны всегда возвращаются. Они преследуют нас. Задача психиатра заключается в том, чтобы вытащить из условного пыльного шкафа чувства, рожденные болью и отчаянием. Только тогда раны перестанут гноиться, только тогда тление отступит.

Я не считаю вас воплощением Зла, Джинкс. Просто вы пережили страданий больше, чем способен вынести человек. Всю свою сознательную жизнь вы были вместилищем душевной боли и горечи. Остальные альтеры сливали в вас, как в сточную канаву, воспоминания, жить с которыми не имели сил. Настало время поровну разделить боль на пятерых. Для вас одной боли слишком много; впятером вы вполне потянете это бремя.

– Я ж говорила – язык у тебя подвешен. Любого уболтаешь. Только не меня.

Джинкс сунула руку в сумочку. Металл приятно холодил ладонь, прикосновение к дулу придавало решимости. Джинкс взвела курок. Оружие было готово к употреблению.

Роджер все понял.

Я завопила изо всей мочи. Я взывала к внутреннему помощнику, чтобы вместе со мной давил на руку Джинкс, не позволял ей поднять револьвер. Думала, от вопля мне мозг вынесет. Зато это подействовало. Джинкс заколебалась. Приложила свободную ладонь ко лбу.

– Голова болит…

– Вы чувствуете боль? – переспросил Роджер.

Я продолжала вопить. Я видела, что Джинкс мало-помалу слабеет. Она пыталась нажать на курок, однако мигрень парализовала ее пальцы. Мне удалось чуть отвернуть от Роджера револьверное дуло. Потом еще чуть-чуть. И еще. В итоге дуло уставилось на меня. А Джинкс уставилась на дуло, не веря, что ее рука движется против ее воли.

– Не лезь куда не просят, Дерри! – пробормотала Джинкс. – Я должна… я сейчас…

– Джинкс! – воззвал Роджер. – Ему известно, что скрывает мрак…

Но было поздно. Палец Джинкс надавил-таки на курок. Раздался выстрел, я ощутила острую боль. Вспыхнул свет, стало тихо-тихо. Я медленно пошла вверх по радуге…