Глава 28
– Вернулась? – удивилась Роза Михайловна, увидев, что я снова вхожу в избу. – Забыла чего?
Я без приглашения села на табуретку.
– Не прислушивалась к беседе, которую вы вели со Степаном в доме, но, когда он вошел, краем глаза заметила, что он дал вам свою визитку.
– Правда? – заморгала бабка. – Память у меня уж не юная, все из нее выпадает, но раз ты говоришь, так оно и есть.
– Нехорошо, – вздохнула я.
– Чего плохого? – спросила хозяйка. – Я всегда у своих клиентов контакт прошу. Так, на всякий случай.
– Взяв карточку, вы, держа ее перед глазами, начали что-то печатать в своем телефоне, – продолжала я. – Ох, нехорошо!
Роза Михайловна сложила руки на груди.
– Да почему? Номерок в книжку заносила. Бумажка потеряться может.
– Думаю, вы отправили номер телефона своему внуку Грише, – заявила я, – велели ему в нужный момент позвонить Богатову. Ваш внук сидел под открытым окном летней кухни, услышал, как вы твердите на разные лады: «Зашумит Гриша. Гриша у нас громкий. Гриша вечно с телефоном ходит», и звякнул Степану. Трель всполошила крашеную курицу, она захлопала крыльями. Кстати, хочу выразить свое восхищение: вы человек быстрых решений, не успел Степан озвучить желание взглянуть на красномордую панку, как вы велели внучку покрасить несушку. Одного не соображу: как вы с Гришей связались? Эсэмэску-то всего раз отправляли, получив визитку. Или, предвидя желание Степана познакомиться с панкой, заранее нанесли цыпе макияж?
Роза Михайловна молчала.
– Но мальчик накосячил, – продолжала я, – голова несушки осталась белой, розово-фиолетовой была только спина. Хотя идея нарисовать у птицы «очки» панды достойна похвалы. И с леской прекрасно придумано.
Хозяйка сделала брови домиком.
– Вы о чем?
– Судя по тому, как курица рухнула во двор, к ее ноге привязали леску, дернули за нее и потянули, – усмехнулась я. – И прощай, панка!
– Не было такого, – решительно ответила молочница.
– Вы мошенница, – резюмировала я. – Поняли, что Степан готов любые деньги за яйцо выложить, и расстарались.
– Вот те на! – воскликнула Роза Михайловна. – А кто меня просил? Не сама же я придумала сказочку про панку, это вы решили спектакль разыграть, даже заплатили мне тысячу рублей, соблазнили глупую деньгами. А теперь, значит, я аферистка?
– Я всего лишь просила сказать, что у вас есть яйцо панки, – возразила я, – а вы целое представление разыграли и большую сумму у Степана выудили.
– Скажу правду, – приосанилась старушка, – прилетела ко мне красная птица. На самом деле я не выдумываю! Уж как ей наименование, не знаю…
Продолжить наглую ложь пенсионерка не успела, в открытое окно забросили «красномордую панку». Птица шлепнулась на пол, встала на ноги и разразилась сердитым кудахтаньем. В окне появилась растрепанная голова Гриши.
– Бабусек, где моя тыща? – спросил подросток. – Я сделал, как ты велела…
И тут он заметил меня. Ойкнув, парень исчез из вида. А я рассмеялась:
– Роза Михайловна, вас спалили…
Молочница молчала.
– Предлагаю бартерную сделку, – продолжала я. – Молчу о том, что вы ограбили Степана, а за это…
– С топором на большой дороге я не стояла, – перебила меня хозяйка, – он мне сам рубли предложил. И что, отказываться от них? Молоко и яички трудно мне достаются. Ты-то в городе живешь, работаешь в теплом месте, бумажки слева направо перекладываешь, вот и все занятие. Вона руки у тебя какие, белые, нежные. А на мои глянь – корявые ветки. Ни праздника, ни выходного не имею, поспать подольше не могу. Как корове объяснить, что ей в пять утра в воскресенье доиться не надо? Хлопот – кибитка, а доход в носовом платке унести можно. Зима надвигается – дров купить надо. Крышу залатать требуется. Гриша из всего вырос, ни куртки зимней нет, ни ботинок. Где рублики взять? А твой приятель не знает, куда деньги девать. И чего, убыло у него? Да счастливый он сейчас.
– Разжалобить меня хотите? И тем не менее, учитывая полученную вами сумму, случившееся на языке юристов именуется «мошенничеством в особо крупных размерах» и наказывается немалым сроком, – сказала я.
Роза Михайловна подбоченилась.
– Тю! Хочешь, чтоб я с тобой поделилась, иначе в полицию пойдешь? Ступай по-быстрому, ничегошеньки не получишь. Теща главного нашего районного полицейского начальника моя школьная подруга, сидели с ней за одной партой. Ступай с богом! Я тебе помогла по доброте сердечной, а теперь за это гадостей наелась.
– С Валентиной вы тоже вместе учились? – спросила я.
– С кем? – совершенно искренне удивилась молочница.
Я подошла к стене и показала на привлекший мое внимание снимок в простой темно-коричневой рамке.
– Я узнала тут вас. Роза Михайловна, вы красавица!
– Да ладно, – смутилась бабка, – что было, то улетело, теперь я старая обезьяна.
– А рядом с вами Валентина, первая жена Виктора Марковича Шкодина. Так?
– Верно, – осторожно подтвердила хозяйка дома. – Как ты догадалась?
– По серьгам, – объяснила я. – Они редкой формы, очень дорогие. Подумала, что такие только у богатой женщины могли быть, не у деревенской.
– Да уж, – кивнула Роза, – в одном экземпляре их Матвей Петрович заказал.
– Кто такой Матвей Петрович? – спросила я.
– Отец Валюшки, – после паузы пояснила Роза Михайловна и замолчала.
Но я не собиралась прерывать удачно начатую беседу.
– Вы дружили?
Старушка сдвинула брови.
– Валя давно покойница, и ее косточки, поди, истлели, кому наши отношения интересны?
– Наверное, вы и сестру ее знали? – предположила я.
Роза Михайловна вытащила из кармана фартука гребешок и воткнула его в волосы.
– Марфушка-то? Та еще малина гнилая… Они рядом с нами жили. Кондаково тогда селом было, в городок позднее разрослось. У моих родителей дом был справный, папенька шофером при большом начальнике состоял, в Кремль его частенько возил, мне из буфета сласти никем не виданные приносил, колбасу вкуснейшую, деликатесы всякие. Шеф отца любил, помогал ему. Дом у нас полная чаша был. В четыре года Валя меня от верной смерти спасла. Я по глупости камушки в колодец швыряла, перегнулась сильно и вниз ухнула. На мое счастье, Валюша мимо проходила, услышала странные звуки из колодца, заглянула, а там соседская девочка тонет, кричать уже не может. Валя, ей тогда пятнадцать было, прыгнула в воду, схватила меня… Не помню дальше ничего, очнулась уже в особняке Нестеровых, родителей Вали. Наш дом был богатым, но нестеровский не в пример больше и лучше оказался. Да и неудивительно. Денег у Валюшиных отца с матерью мешки были. Они могли любую квартиру в Москве заиметь, но оставались в нашей деревеньке. Прямо скажу, убогое село было, но у Ирины Павловны легкие болели, ей велели на свежем воздухе жить. Вот Нестеровы здесь и поселились, за год до моего рождения дом построили. Ох и красиво у них внутри было! Люстры хрустальные, ковры, картины, мебель не советская. Угадай, кем Матвей Петрович работал? Почему у него достаток через край переливался?
– Известный актер? Писатель? – предположила я. – При коммунистах творческая интеллигенция очень хорошо зарабатывала. Директор магазина продовольственного или промтоварного? При тотальном дефиците колбасы-сыра, промтоваров начальники всех торговых точек считались тогда почти богами.
– Нестеровы врачи были, – усмехнулась Роза Михайловна, – знаменитые гинекологи. Матвей Петрович от бесплодия лечил. К нему со всего Советского Союза бабы ехали, и из-за границы тоже. Ирина Павловна роды принимала.
– Ясно, – протянула я.
– Две дочки у них были, – продолжала старушка. – Валя первой родилась и очень удачной получилась. В школе одни пятерки, умная, добрая, всегда на помощь прийти готовая, о себе совсем не думала. Я, когда подросла, спросила у нее: «Как ты меня спасти смогла?» Она ответила: «Догадалась ведро спустить, прыгнула, тебя в него посадила, сама вверх по тросу влезла и подняла ведерко». Такое не всякий взрослый сообразит, а она подростком была. Я после того хвостом за Валей вилась, а она не прогоняла, обращалась со мной, как с младшей сестричкой. А то фото сделано на мой день рождения, мне двадцать стукнуло.
Я быстро сделала нехитрые подсчеты.
– В колодец вы упали в четыре года, Вале тогда было пятнадцать, следовательно, на фотографии ей тридцать один? А выглядит вашей одногодкой. Такая же красавица.
Молочница махнула рукой.
– Не деликатничай. Я рядом с Валюшей, которая моложе меня тут глядится, корова беспородная. Мне Господь ни ее ума, ни красоты не дал. Спасибо, Матвей Петрович надоумил меня на зоотехника выучиться, хорошую профессию посоветовал. Сейчас я на пенсии, но до сих пор ко мне народ своих животных лечить ведет. Валя вроде как и не старела. Один раз, уже после смерти родителей, она пышный день рождения устроила, коллег позвала, подруг, соседей деревенских. В саду у них гуляли, оркестр играл, столы на улице, еды-питья – море. Зинке бы одной с обслуживанием не справиться, наняли ей в помощь официантов.
– Зинаида это кухарка, которая до сих пор у Шкодиных работает? – уточнила я.
– Да, – подтвердила Роза Михайловна. – Ее мать, Анастасию, Матвей Петрович с Урала привез. Зинка меня младше, но мы в детстве вместе гуляли. Хорошая она баба, да глупая. В школе еле-еле училась. Усердия у нее грузовик был, а вот ума Господь никакого не дал… Учит стишок, учит, зазубрит наконец и спать ляжет. А наутро ничего в голове нет. Еле-еле семь классов одолела, в наше детство семилетка обязательной была. А дальше куда? Матвей Петрович и подсказал: «Надо девочку отдать на повара учиться, всегда сыта будет». И пристроил дочку Анастасии в кулинарный техникум, ей там общежитие дали. Вернулась она после учебы беременной, мальчика родила не пойми от кого, а после смерти матери стала у Шкодиных кашеварить.
Роза Михайловна осеклась.
– И к чему я Зинку-то вспомнила?
– Рассказывали про пышный день рождения Валентины, – подсказала я.
– Точно, – обрадовалась молочница. – Вон там фото висит, групповое…
Я подошла к стене.
– Его перед выносом торта на память сделали, – заулыбалась хозяйка. – Фотограф всех выстроил. Валя заранее велела смастерить подставку деревянную, вроде тех, на которые хор встает, чтобы зрители задние ряды певцов видели. Лестницу эту и установили для фото. Это вот я в последнем ряду. Зина сидит в самом низу. А Валюша в центре.
– Похоже, первая жена Виктора Марковича знала микстуру от старения, – восхитилась я. – Действительно моложе всех гостей выглядит.
– Верно подметила, – кивнула Роза. – А эта девица в неприличном платье, вся грудь наружу, Марфа, младшая сестра Вали. У них разница в десять лет, Марфушка моя ровесница.
– Уверены, что это Марфа? – удивилась я. – На вид она старше Валентины.
Хозяйка посмотрела на снимки.
– Я давно заметила: если человек злой, скандальный, завистливый, не борется со своими плохими желаниями, готов другого потопить, чтобы его деньги или место заполучить, он всегда раньше стареет. Думаешь, почему я на Бабу-ягу похожа? До денег очень жадная. Осознаю это, а поделать с собой ничего не могу. Вот ты попросила Степану яйцо красномордой панки продать. И нет бы мне отказаться, врать-то грешно, а я тысячу в твоей руке увидела и согласилась.
– Это не ваша вина, Роза Михайловна, – поспешила я оправдать ее, – вас я соблазнила. На мне ответственность.
– Тебе за свои грехи ответ держать, а мне за мои, – вздохнула молочница. – Искушений вокруг полно, не надо им поддаваться. Дьявол не спит. Он как действует – сначала на маленький грешок подвигает. Взяла я тысячу у тебя, бес и подумал: «Ага, попалась», и устроил рабе Божьей грех пожирнее. Глянула я на Степана – вмиг поняла: денег у мужика немерено, машина дорогущая, ему сто тысяч, как мне сто копеек. Ну и…
Хозяйка махнула рукой.
– Хотя оправдание есть. Дети у меня малооплачиваемые, внука Гришеньку надо обувать-кормить. Я, где могу, заработать пытаюсь, юлой верчусь, а лет-то мне уже ого-го сколько… Вот и не устояла, грабанула богатея. И ведь довольна! Знаю, нехорошо поступила, а сердце поет от радости: теперь куплю Гришеньке на зиму и куртку, и ботинки, и на репетиторов ему хватит.
– В кладовке дома Шкодиных, куда мы с вами зашли, чтобы поставить в лифт корзинку, вцементирована в пол здоровенная бочка. Не знаете, зачем она нужна? – полюбопытствовала я. – На боку видна полустертая надпись «огнеопасно», похоже, там было что-то горючее.
– Солярка, – пояснила Роза Михайловна.
– Зачем ее в подвале держали? – удивилась я.
Молочница сложила руки на коленях.
– Родительского дома Валентины нет. Он сгорел. Особняк был не из камня, из бруса, строили его давно. В Кондакове тогда ни газа, ни водопровода не было. Баллоны нам привозили, а электричество, в особенности осенью и зимой, когда непогода бушевала, постоянно отключали. Народ свечи жег, керосиновые лампы, а у Нестеровых генератор стоял. Сейчас такой агрегат любой дачник купить может, на все вкусы и кошельки они есть, а в мое детство он был диковиной. Тарахтел на всю округу, но свет давал. И вонял ужасно, потому что на солярке работал. Нестеровы сразу много топлива покупали, Ирина Павловна запасы делать любила. Сначала-то они бочку на заднем дворе поставили, под навесом. Да кондаковские мужики по ночам повадились солярку сливать. Ну и переместили бочку в подвал. А уж после пожара Виктор Маркович новое здание отстроил, в нем и газ, и вода имелись. Кондаково к тому времени поднялось, коммунальными услугами обзавелось, стало поселком городского типа. Правда, старая его часть, где деревня раскинулась, на окраине оказалась, новый квартал чуть поодаль возвели, но и к нам блага дотянули. Незадолго до смерти Валя ко мне, как всегда, поздненько прибежала и сказала: «Затеваем ремонт масштабный. Старый дом неудобный, комнаты маленькие, туалет всего один. Витя красивый проект придумал». Да только не успели они начать – пожар случился, здание сгорело. Валюша мужа обожала. Что Виктор скажет, то всегда невероятно умно… И Марфу любила, хоть…
Роза Михайловна встала.
– Давно это было и быльем поросло, не нужны никому те давние истории.
– Отнюдь, – возразила я, – мне вот интересно все про семью Нестеровых.
– Зачем оно тебе? – строго спросила пенсионерка.
– Антон говорил, что Марфа убежала из дома, прихватив все украшения, которые Валентине муж дарил, – сказала я. – Это так?
– Нашла кому верить! – покачала головой Роза Михайловна. – Антон пешком под стол ходил, когда тетка удрала, с чужих слов дурачок повторяет.
Она замолчала.
– Роза Михайловна, – сказала я, – вы же знаете правду про тот пожар, да?
Хозяйка сдвинула брови.
– Чем баба старше, тем болтливее. А ты хитрованка, аккуратненько так вопросики задаешь. Видела, как собаки еду со стола крадут?
– Конечно, – засмеялась я, – у меня дома целая стая. Мафи сначала морду на скатерть положит. Посидит, поймет, что никого нет, одну лапу протянет, оглядится, и – цап печенье из вазочки!
– Вот и ты так действуешь, – хмыкнула Роза Михайловна. – Осторожно, тихой сапой заявилась, вроде за дурацким яйцом, сама меня на беседу вывела. А я-то купилась, язык распустила. Ступай себе! Незачем старые чемоданы перетряхивать, из них ненароком такое выпадет, сама не обрадуешься. Вот любопытно мне, кто ж тебе про нашу дружбу с Валей доложил? Никого из стариков не осталось, перемерли все. Пили немерено, что бабы, что мужики, вот и убрались.
– Кухарка жива, – напомнила я, – можно ее порасспрашивать.
Бабушка погрозила мне пальцем.
– Да Зинка скорей себе язык откусит, чем с кем пооткровенничает. Она…
Роза Михайловна замолчала.
– Я понятия не имела, что вас с первой женой Виктора Марковича связывали близкие отношения, – призналась я. – Просто хотела получить у вас крашеное яйцо, чтобы Антон сделал настойку и Степан Андреевич угомонился. Но увидела фото, обратила внимание на серьги… Роза Михайловна, Валя же вам жизнь спасла, из колодца вытащила. Родители ее вас любили, кем-то вроде племянницы считали, на ветеринара вас Матвей Петрович учиться пристроил. Много хорошего от семьи Нестеровых вы получили. Расскажу вам, почему я у Шкодиных в доме оказалась, объясню, какие мысли в голове скопились. А вы уж решайте, рассказать мне правду или нет. Вот только боюсь, что дом Виктора Марковича опять сгорит, и на сей раз жертв намного больше будет.
