В конце последней главы отец и дядя Тоби продолжали стоять, как Брут и Кассий в заключительной части той сцены, где они сводят между собою счеты.

Произнеся три последние слова, – отец сел; – дядя Тоби рабски последовал его примеру, но только перед тем, как опуститься на стул, он позвонил и велел капралу Триму, дожидавшемуся приказаний в прихожей, сходить домой за Стевином: дом дяди Тоби был совсем близко, по другую сторону улицы.

Другой бы прекратил разговор о Стевине; – но дядя Тоби не таил злобы в сердце своем, и потому продолжал говорить на ту же тему, желая показать отцу, что он не сердится.

– Ваше внезапное появление, доктор Слоп, – сказал дядя, возвращаясь к прерванному разговору, – тотчас же привело мне на мысль Стевина. (Отец мой, можете быть уверены, не предлагал больше держать пари о том, кто такой этот Стевин.) – – Дело в том, – продолжал дядя Тоби, – что знаменитая парусная повозка, принадлежавшая принцу Морицу и построенная с таким замечательным искусством, что полдюжины пассажиров могли в ней сделать тридцать немецких миль в какое-то совсем ничтожное число минут, – – была изобретена великим математиком и инженером Стевином.

– Вы могли бы, – сказал доктор Слоп, – поберечь вашего слугу (ведь он, бедняга, у вас хромой) и не посылать за Стевиновым описанием этой повозки, потому что на обратном пути из Лейдена через Гаагу я сделал добрых две мили крюку, своротив в Шевенинг с целью ее осмотреть.

– Это пустяки, – возразил дядя Тоби, – по сравнению с тем, что сделал ученый Пейреския, который прошел пешком пятьсот миль, считая от Парижа до Шевенинга и обратно, только для того, чтобы ее увидеть, – больше ни для чего.

Некоторые люди терпеть не могут, чтобы их обгоняли.

– Ну и дурак он, – возразил доктор Слоп. Однако обратите внимание, что сказал он это вовсе не из презрения к Пейрескии, – а потому, что неутомимое мужество этого ученого, проделавшего пешком такой далекий путь единственно из любви к знанию, сводило к нулю подвиг самого доктора Сдана в этом деле. – Ну и дурак этот Пейреския, – повторил он. – Отчего же? – возразил отец, беря сторону брата, не только с целью поскорее загладить нанесенное ему оскорбление, которое все не выходило у отца из головы, – но отчасти и потому, что разговор начинал его серьезно интересовать. – Отчего же? – сказал он, – отчего надо бранить Пейрескию или кого-нибудь другого за желание полакомиться тем или другим кусочком подлинного знания? Сам я хоть и ничего не понимаю в этой парусной повозке, – продолжал он, – однако у ее изобретателя, наверно, были большие способности к механике; понятно, я не в силах разобраться, какими философскими принципами он руководился, – – – все-таки его машина построена на принципах очень основательных, каковы бы они ни были, иначе она не могла бы обладать теми качествами, о которых говорил мой брат.

– Она ими обладала, если только не была еще более совершенной, – сказал дядя Тоби; – ведь, как изящно выражается Пейреския, говоря о скорости ее движения: Tarn citus erat, quam erat ventus, что означает, если я не позабыл моей латыни: она была быстрая, как ветер.

– А позвольте узнать, доктор Слоп, – проговорил отец, перебив дядю (и извинившись перед ним за свою неучтивость), – на каких принципах основано было движение этой повозки? – – На очень хитрых принципах, можете быть уверены, – отвечал доктор Слоп; – – – и я часто дивился, – продолжал он, обходя вопрос, – почему никто из наших помещиков, живущих на обширных равнинах, вроде нашей (я особенно имею в виду тех, чьи жены еще способны рожать детей), – не попробует какого-нибудь средства передвижения в этом роде; ведь не только оно пришлось бы чрезвычайно кстати в экстренных случаях, которым подвержен прекрасный пол, – лишь бы ветер был попутный, – но сколько также средств сберегло бы применение ветра, который ничего не стоит и которого не надо кормить, вместо лошадей, которые (черт бы их драл) и стоят и жрут ужас сколько.

– Как раз по этой причине, – возразил отец, – то есть потому, что «ветер ничего не стоит и его не надо кормить», – предложение ваше никуда не годится; – ведь именно потребление наших продуктов наряду с их производством дает хлеб голодным, оживляет торговлю, – приносит деньги и поднимает цену наших земель; – признаться, будучи принцем, я щедро наградил бы ученую голову, выдумавшую такие механизмы, – тем не менее я бы строго запретил их употреблять.

Тут отец попал в свою стихию – – и пустился было так же пространно рассуждать о торговле, как дядя Тоби рассуждал перед этим о фортификации; – но, к большому ущербу для науки, судьба распорядилась, чтобы ни одно ученое рассуждение, к которому приступал в тот день мой отец, не было им доведено до конца, – – – ибо, едва только открыл он рот, чтобы начать следующую фразу, —