Том восьмой

Но полегонечку – – ибо на этих веселых равнинах, где в настоящую минуту всякая плоть устремилась с флейтами, скрипками и плясками на сбор винограда и где на каждом шагу рассудок бывает сбит с толку воображением, пусть-ка попробует, невзирая на все, что было сказано о прямых линиях в разных местах моей книги, – пусть-ка попробует лучший сажатель капусты, какой когда-либо существовал, все равно, сажает ли он назад или вперед, это составляет мало разницы в счете (исключая того, что в одном случае ему придется нести больше ответственности, нежели в другом), – пусть-ка он попробует двигаться хладнокровно, осмотрительно и канонически, сажая свою капусту одну за другой по прямым линиям и на стоических расстояниях, особенно когда прорехи на юбках не зашиты, – не раскорячиваясь на каждом шагу и не уклоняясь незаконным образом вбок. – – В Гренландии, в Финляндии и в некоторых других хорошо мне известных странах – это, пожалуй, возможно, – —

Но под этим ясным небом, в стране фантазии и потовыделения, где каждая мысль, связная и бессвязная, получает выход, – в этой стране, дорогой мой Евгений, – в этой плодородной стране рыцарских подвигов и романов, где я ныне сижу, развинчивая свою чернильницу, чтобы приступить к описанию любовных похождений дяди Тоби, между тем как из окна моей рабочей комнаты открывается широкий вид на все извивы путей Юлии, блуждавшей в поисках за своим Диего, – если ты не придешь и не возьмешь меня за руку…

В какое произведение обещает все это вылиться!

Давайте, однако, начнем.