– «Услышав эти слова, многие из бывших там солдат ужаснулись и отступили назад, оставив место для нападающей стороны; все это Гимнаст хорошенько приметил и намотал себе на ус. И вот, сделав вид, будто он слезает с коня, он свесился на левый его бок, ловко переменил ногу в стремени (с помощью своей короткой шпаги), нырнул вниз, взметнулся в воздух и стал обеими ногами на седло, повернувшись задом к голове лошади. – Дела мои (сказал он) идут шиворот-навыворот. – Затем, не двигаясь с места, он подскочил на одной ноге и, сделав полный оборот влево, оказался в прежнем положении, точка в точку. – Гм, – сказал Трипе, – я этого делать сейчас не стану, – у меня есть на то причины. – Скверно, – сказал Гимнаст, – я сплоховал, – сейчас повторю этот прыжок по-другому. – Сказав это, он с изумительной силой и ловкостью сделал прыжок, как прежде, но только с поворотом направо. Потом он оперся большим пальцем правой руки о луку седла и всем корпусом поднялся на воздух, поддерживая тело мускулами и сухожилиями большого пальца; в таком положении он стал вращаться, описав три полных круга. На четвертый раз он опрокинулся всем корпусом и перекувырнулся, ни до чего не касаясь, затем выпрямился между ушей лошади, поддерживая тело на воздухе большим пальцем руки, сделал в таком положении пируэт и, хлопнув правой ладонью посередине седла, перекинулся на круп коня и сел на него…»

(– Это нельзя назвать боем, – сказал дядя Тоби. – Капрал отрицательно покачал головой. – Имейте терпение, – сказал Йорик.)

«Тут (Трипе) занес правую ногу поверх седла, оставаясь все же en croupe. – Однако, – сказал он, – лучше мне сесть в седло, – и с этими словами, упершись в круп лошади большими пальцами обеих рук, мигом перекувырнулся в воздухе и очутился в нормальном положении между луками седла; затем сделал прыжок в воздух и стал на седле, сдвинув ноги; в этой позе он завертелся мельницей и проделал еще более сотни трюков». – Помилуй боже! – воскликнул Трим, потерявший всякое терпение, – меткий удар штыком лучше всех этих фокусов. – Я тоже так думаю, – отвечал Йорик. – —

– А я другого мнения, – проговорил отец.