Глава 79

После окончания войны Винсент снова стал инвестором, вкладывающим средства в самые разнообразные проекты. Он разъезжал по всему миру в поисках интересных идей. Я же выполнял функции его личного секретаря.

– Я хочу, чтобы вы всегда были рядом, Гарри, – говорил он. – Вы оказываете на меня благотворное действие.

Мое положение давало мне доступ к гораздо более серьезной информации, чем та, которой я располагал в предыдущей жизни. Из банков и университетов, благотворительных организаций, нуждающихся в финансовой поддержке, из правительственных источников и от биржевых брокеров я получал документы, о существовании которых Винсент даже не подозревал или которым не придавал значения. Это было его ошибкой. Он привык ко мне. Я был его любимцем – надежным, зависимым и, как ему казалось, совершенно безобидным. Я во всем угождал ему, а когда меня спрашивали, как называется моя должность, с гордостью отвечал, что являюсь вовсе не секретарем, а администратором мистера Ранкиса, сопровождающим его во всех поездках и выполняющим огромную организационную работу. Винсент действовал по прежней схеме, завоевывая мою преданность с помощью дармовых обедов в ресторанах, бесплатного отдыха, членства в гольф-клубе, которое не стоило мне ни цента, и регулярных поездок за его счет на Карибы. Прекрасно все осознавая, я тем не менее делал вид, что клюю на эту наживку.

Мы проводили вместе очень много времени – располагались на ночь в одном и том же купе поезда, следующего вдоль восточного или западного побережья страны, стояли рядом на обзорной площадке Ниагарского водопада, занимали соседние номера, останавливаясь в отелях, нередко засиживались за полночь, распивая виски. Вероятно, многие считали нас гомосексуальной парой, и я подчас всерьез задумывался о том, что буду делать, если Винсент вдруг в самом деле предложит распространить наши и без того весьма близкие отношения еще и на постель. В конечном итоге я пришел к выводу, что с учетом всех обстоятельств и того, насколько высоки были ставки в моей игре, мне придется отнестись к подобной инициативе моего патрона благосклонно – но не сразу. В конце концов, я ведь был Гарри Огастом, парнем из Лидса, воспитанным в консервативной семье, да еще в те времена, когда на гомосексуальные отношения существовало жесткое табу. В конечном итоге я решил, что уступлю домогательствам Винсента, если таковые последуют, но лишь пережив серьезный душевный кризис, терзаясь муками совести, в идеале – после того, как мое сердце разобьет какая-нибудь женщина. К счастью, никаких притязаний со стороны Винсента я так и не дождался, хотя и мне, и многим другим казалось, что они практически неизбежны.

Первый тревожный звонок, свидетельствующий о том, что Винсент близок к осуществлению своих планов, прозвучал в 1948 году, когда в один прекрасный день он вошел в небольшой кабинет, выполнявший функцию моего лондонского офиса, уселся на стул для посетителей, водрузил ноги на стол рядом с собранной мною впечатляющей коллекцией чернильниц с цветными чернилами и заявил:

– Завтра я собираюсь посмотреть кое-какие наработки моих экспертов. Не хотите поехать со мной?

Отложив бумаги, я задумчиво принялся барабанить пальцами по столешнице. Обычно деловые поездки в обществе Винсента заканчивались для меня свирепым похмельем, чеком на крупную сумму, выписанным на мое имя, и ощущением дежавю. Однако на этот раз тон, которым он сообщил о своих намерениях, меня насторожил.

– И куда нужно ехать? – осведомился я.

– В Швейцарию.

– Вы что же, собираетесь отправиться туда прямо завтра?

– Если быть точным, то сегодня. Я уверен, что предупреждал вас об этом.

– Вы уже года два ни о чем меня не предупреждали заранее, – мягко возразил я. – Вы просто делаете что хотите, в полной уверенности, что я сумею подстроиться под ваши планы.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Винсент. – Но ведь эта схема работает, и работает превосходно, не так ли?

– И что же интересного произошло в Швейцарии?

– Точно не знаю. Ребята экспериментируют там с тяжелой водой. Вы же знаете, я не люблю без нужды вникать в детали.

– У меня нет желания сегодня на ночь глядя отправляться в Швейцарию. – Моя неискренняя по сути фраза прозвучала безупречно – я давно уже научился скрывать свои чувства и делал это чисто автоматически.

Ответ Винсента на мою реплику был предсказуем.

– Бросьте, Гарри, – сказал он. – Я знаю, что вам все равно нечего делать.

– А вы не допускаете мысли, что у меня могут быть какие-то личные планы? Может быть, я собираюсь обсудить финансовые вопросы с симпатичной молодой дамой в каком-нибудь баре?

– Разумеется, это возможно – чисто теоретически. Но мы оба прекрасно знаем, что это не так. Так что перестаньте капризничать. Берите шляпу, и поехали.

Я перестал капризничать и потянулся за шляпой, надеясь, что Винсент заметит мое раздражение и поверит, что я далеко не в восторге от предстоящей поездки.

Швейцария – прекрасная страна, при условии, что я оказываюсь на ее территории в возрастном промежутке от пятидесяти двух лет до семидесяти одного года. В более раннем возрасте все в ней почему-то вызывает у меня раздражение – от размеренного образа жизни местных жителей до местной кухни. Если же я попадаю в Швейцарию гораздо позже того, как мне перевалит за семьдесят, меня угнетает контраст между красотой ее пейзажей и моим плачевным физическим состоянием. Но, оказавшись там в возрасте от пятидесяти двух лет до семидесяти одного года, особенно если при этом я сносно себя чувствую, я не могу не признать: Швейцария – прекрасная страна для людей, которые ушли на покой и могут позволить себе беззаботно наслаждаться ее видами, не забираясь слишком высоко в горы.

В аэропорту нас ждал автомобиль.

– Вы сами заказали машину? – с изумлением спросил я Винсента.

– Послушайте, Гарри, я вовсе не беспомощное дитя, так что не надо преувеличивать мою зависимость от вас в житейских вопросах.

– Пожалуй, вы правы, – заметил я. – В философском смысле.

Винсент скорчил странную гримасу, нахмурив брови и одновременно растянув в улыбке губы, и уселся за руль.

Мы ехали и ехали, поднимаясь по серпантину все выше в горы, и я чувствовал, как мое раздражение все нарастает. Признаться, я терпеть не могу путешествовать на автомобиле по горным дорогам. В свете фар в морозном воздухе мелькали снежинки. Глядя на покрывавшие крутые склоны сосны и на звезды, которые, казалось, сияли в ночном небе уже совсем близко, я не выдержал:

– Черт побери, куда мы едем? Для лыжных прогулок я одет неподобающим образом.

– Погодите, Гарри, скоро вы сами все увидите. Бог свидетель, если бы я знал, что вы будете ныть и жаловаться, я бы оставил вас в аэропорту.

Мы прибыли на место только к часу ночи. Винсент остановил машину рядом с шале с наклонной крышей. В окнах, несмотря на позднее время, горел свет. Снега не было, но при каждом шаге под ногами похрустывал иней, а в воздухе от нашего дыхания клубился пар. Когда Винсент захлопнул дверцу автомобиля, на балконе, расположенном на верхнем этаже здания, появилась женщина, помахала нам рукой и снова скрылась. Винсент, который, судя по всему, был здесь не впервые, уверенно зашагал по узкой, вымощенной плиткой дорожке к двери в боковой части шале. Открыв дверь, которая оказалась незапертой, он жестом пригласил меня внутрь.

В доме было тепло. Где-то потрескивал камин. На площадке лестницы между первым и вторым этажами появилась женщина, поприветствовавшая нас с балкона. Лицо ее светилось улыбкой.

– Мистер Ранкис! Как я рада снова вас видеть! – Спустившись вниз, она обняла Винсента.

Он также обхватил ее за плечи и привлек к себе. Разумеется, я не мог не обратить внимания на эту деталь и невольно задумался о том, что связывает этих двух людей и являются ли их отношения исключительно дружескими.

– А вы, должно быть, Гарри, – сказала женщина, обернувшись ко мне. – Очень, очень приятно познакомиться.

На вид ей было лет тридцать. Она говорила по-немецки со швейцарским акцентом. Поздоровавшись, проводила нас в гостиную, где в самом деле горел камин, и усадила за стол. На ужин нам были поданы холодное мясо, горячий картофель и глинтвейн. Я чувствовал себя слишком усталым и голодным, чтобы предаваться беседе, и сразу же накинулся на еду. Когда же Винсент хлопнул себя по коленям и воскликнул: «Что ж! Завтра нам предстоит трудный день!» – я, едва слышно пробормотав слова благодарности в адрес хозяйки, отправился в отведенную мне спальню, рухнул в постель и мгновенно заснул.

Утром я проснулся сразу, словно от толчка. В изножье моей кровати стоял по-зимнему одетый Винсент и смотрел на меня. Из рукавов парки на веревочке свисали вязаные рукавицы. Судя по тому, что его обувь и края штанин были сухими, на улицу он еще не выходил.

Какое-то время он продолжал молча гипнотизировать меня взглядом, пока я наконец не принял сидячее положение.

– Винсент? Ч-что случилось? – пробормотал я сонным голосом.

Помолчав еще немного, он покачал головой и, отведя от меня взгляд, сказал:

– Пора вставать, Гарри. У нас сегодня много дел.

Я поднялся с кровати и, решив не принимать душ, оделся.

День выдался пасмурным. На улице преобладали белые и серые краски. Стоял легкий морозец, чувствовалось, что вскоре пойдет снег. Когда мы снова сели в машину, на балкон вышла хозяйка и помахала нам рукой.

Винсент завел машину, и мы, включив печку на полную мощность, снова стали взбираться вверх по горной дороге, вырубленной в поросших жидкими сосенками склонах. И Винсент, и я – оба молчали.

Впрочем, на этот раз путь оказался недолгим. Минут через десять после того, как мы отъехали от шале, Винсент свернул на ведущее вправо ответвление дороги и затормозил. Сначала мне показалось, что перед нами вход в шахту. Въехав в ворота и миновав короткий тоннель, мы оказались на вырубленной в скальной породе забетонированной автомобильной стоянке, стены которой – видимо, во избежание осыпей – кое-где были подперты металлическими столбами с горизонтально протянутыми между ними цепями. У въезда я заметил небольшую табличку с предупреждением на французском, немецком и английском языках, что объект является частной собственностью и посторонним вход воспрещен. Машин на стоянке было совсем немного. Когда мы припарковались, охранник, одетый в мешковатую куртку с меховым воротником, под которой тем не менее угадывалась кобура пистолета, вежливо кивнул нам. Мы подошли к серой металлической двери, врезанной в горную породу. Над ней я увидел камеру наблюдения – она опережала свое время на много лет.

У меня в голове вертелось множество вопросов, но я не был уверен, что мне позволят их задать. Мы зашагали вниз по вырубленному в скальной породе коридору, скупо освещенному укрепленными на стенах лампами. От нашего дыхания поднимался пар. Однако по мере того, как мы спускались, воздух становился все более теплым и влажным. Я услышал где-то далеко внизу голоса, эхо которых отражалось от каменных сводов. Навстречу нам прошли трое мужчин, толкающих перед собой пустую тележку. Они громко разговаривали между собой, но, увидев Винсента, тут же замолчали. Вскоре мой слух уловил звук работающих вентиляторов. Людей на нашем пути теперь попадалось все больше – разного возраста, мужчин и женщин. Все они при виде Винсента отводили взгляд. Еще несколько минут – и вокруг стало жарко и шумно. Я обратил внимание на большое количество охранников – мужчин сурового вида, в толстых куртках, с дубинками на поясе и кобурами под мышкой.

– Что это за место? – решился наконец поинтересоваться я.

– Вы разбираетесь в квантовой физике? – спросил Винсент, свернув за угол и остановившись перед бронированной дверью.

– Не смешите меня. Вы же прекрасно знаете, что нет.

Дверь медленно поползла вверх.

– Что ж, – сказал Винсент, подныривая под нее, – в таком случае я постараюсь излагать все максимально просто. Представьте себе, что вы смотрите на водопад и раздумываете о том, каким образом он возник. В итоге вы приходите к выводу, что вода подточила скалу. В верхней части порода оказалась более твердой, а внизу – более мягкой. Поэтому от беспрерывного падения на нее массы воды в русле образовалось углубление, а затем сформировался обрыв. Ваши рассуждения базируются на том, что вода всегда течет сверху вниз, что ее поток таит в себе энергию и за счет этой энергии происходит эрозия русла. Вам понятна моя мысль?

– Думаю, да.

Вполне возможно, что он скучал по прежнему Гарри Огасту – тому, с которым яростно спорил в Кембриджском университете и который называл его идеи чушью и пустой болтовней. Да, очень возможно. Что ж, не надо было убивать меня. Тем более – дважды.

– Давайте в таком случае сделаем следующий шаг. Предположим, вы берете отдельный атом и начинаете его изучать. Этот атом, как вам известно, состоит из протонов, нейтронов и электронов. Вы приходите к выводу, что протон, по всей видимости, имеет положительный заряд, электрон – отрицательный. Следовательно, протоны и электроны должны притягиваться друг к другу. В то же время вы понимаете, что должна существовать некая сила, которая не допускает, чтобы взаимное притяжение протонов и электронов привело к разрушению атома. А уже из этого можно сделать вывод о том, что… – Винсент задумался, подыскивая слова.

– О чем?

– Обо всем, – произнес мой собеседник, задумчиво глядя куда-то вдаль. – Из этого можно прийти к выводу о существовании… всего на свете. Исследуя атом, всего одну из элементарных частиц, из которых состоит вся Вселенная, можно понять, как устроен весь мир. Все на свете.

Перед нами открылась еще одна дверь. В следующем помещении оказалось еще жарче, чем в остальных. Вентиляторы здесь работали на полную мощность. Помещение оказалось огромным. Вверх оно уходило на высоту семиэтажного дома. По лесам, покрывавшим его стены, словно муравьи сновали сотни людей. Вокруг стоял оглушительный шум, пахло озоном. Винсент вручил мне счетчик радиоактивности – гораздо более совершенный, чем те, которыми мы пользовались в Петроке-112.

– Это и есть квантовое зеркало! – прокричал Винсент.

Я взглянул туда, куда он указывал. То, что я увидел, было прекрасно.

Квантовое зеркало. То самое, посмотрев в которое, можно увидеть лицо Бога. Оно было уже почти готово.