Глава 71
Я нашел его.
Я его нашел.
Нашел.
И, самое главное – при этом не выдал себя.
Я отыскал его.
Наконец-то.
Теперь пришло время действовать. Нужно было все сделать максимально рационально и хладнокровно.
Я слушал, как друзья миссис Синтии-Райт горячо говорят об угрозе ядерной войны и опасности идеологического противостояния, чувствуя, что Винсент находится где-то за спиной, всего в нескольких шагах от меня. Однако я не обернулся ни разу. В то же время нельзя было допустить, чтобы у него создалось впечатление, будто я сознательно избегаю контакта с ним. Поэтому, уходя, я тепло улыбнулся ему и еще раз поблагодарил за высокую оценку моих статей, а также поинтересовался, является ли он постоянным подписчиком моего журнала. Оказалось, что да.
Прощаясь, я не стал пожимать ему руку и, идя к стоянке, не обернулся, чтобы посмотреть, стоит ли он на пороге дома, глядя мне вслед.
Итак, я нашел его. Вернувшись в отель, я поднялся на второй этаж, вошел в свой номер, в котором из-за влажности стоял запах гниющего дерева, и сел на кровать. Меня вдруг начало трясти от пережитого стресса. Я смог успокоиться лишь через четверть часа. Однако даже после этого руки мои еще долго продолжали подрагивать, и, чистя зубы перед сном, я испачкал подбородок зубной пастой.
По идее я должен был немедленно связаться с членами клуба «Хронос» и попросить прислать людей, чтобы схватить Винсента и без всяких церемоний и предисловий, не тратя время на попытки выяснить дату и место его рождения, подвергнуть процедуре Забвения. Но он был мнемоником, а я по собственному опыту знал, что стирание памяти в данном случае не даст желаемого результата. Таким способом Винсента было не остановить.
Теперь, когда я нашел его, мне следовало затаиться и ждать. Я знал: если он захочет меня разыскать, он без труда это сделает.
Прошло три месяца. Это было хуже любой пытки. Я продолжал работать в журнале, стараясь как можно тщательнее выполнять свои обязанности и делая все возможное, чтобы у Винсента не возникло и тени подозрения, что я проявляю к нему интерес или пытаюсь наводить о нем справки. Кроме того, чтобы усыпить его бдительность, я вел себя так, как положено уроборану, который всего две жизни назад подвергся процедуре Забвения: интересовался разными религиями, назначал и отменял встречи с психоаналитиками, не сближался с другими людьми, особенно со своими коллегами и ровесниками, – словом, жил так, как жил бы еще не осознавший своего положения Гарри Огаст, калачакра со стертой памятью. Я даже стал брать частные уроки испанского языка, на котором говорил весьма бегло. Разумеется, я старался скрыть свои знания и с этой целью платил соседскому ребенку, чтобы он делал за меня домашние задания, сажая ошибку на ошибку. Мало того, я закрутил легкий и довольно приятный роман с преподавательницей. Он продолжался достаточно долго, но в конце концов ее стала мучить совесть – она вдруг вспомнила, что где-то в Мексике у нее имелся давно не дававший о себе знать бойфренд. В итоге она положила конец как нашим отношениям, так и урокам.
Я вовсе не был уверен в необходимости всех этих мер предосторожности. Если Винсент и пытался следить за мной и анализировать мое поведение, он делал это блестяще – я ни разу не обнаружил никаких признаков того, что за мной наблюдают. При этом я нисколько не сомневался, что Винсент тщательнейшим образом исследует мое прошлое, стремясь выяснить, где и когда я родился. Но благодаря стараниям моих союзниц, Черити и Акинлей, все архивные документы указывали на то, что мои родители неизвестны, что я воспитывался в сиротском приюте в Лидсе и оставался там до того момента, когда меня усыновили некие мистер и миссис Огаст. Разумеется, я прекрасно понимал, что Винсент проверит эту информацию. Поэтому предусмотрительно отыскал в Лидсе реальных супругов Огаст, которые в свое время действительно усыновили мальчика примерно одного со мной возраста. Его жизнь стала для меня своеобразным алиби. Мальчик погиб в автомобильной катастрофе в 1938 году. Это было весьма кстати. Его смерть в результате несчастного случая оказалась для меня весьма полезной – ведь если бы не она, мне, возможно, из соображений конспирации пришлось бы его убить.
К каким бы выводам ни пришел Винсент, изучая мое прошлое, в течение трех месяцев он никак не давал о себе знать. Я, само собой, также не пытался войти с ним в контакт. И вот однажды он снова возник в моей жизни, в два часа ночи позвонив по городской линии в мою квартиру в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.
Я снял трубку и сонным голосом поинтересовался, кто звонит.
– Мистер Огаст?
Я сразу же узнал голос Винсента, и мою сонливость как ветром сдуло. Кровь так застучала у меня в ушах, что я был вынужден плотнее прижать к голове трубку, чтобы расслышать, что говорят на другом конце провода.
– Кто это? – поинтересовался я, стараясь говорить по-прежнему сонным голосом, и включил ночник.
– Это Саймон Рэнсом. Мы с вами познакомились на вечеринке в доме миссис Синтии-Райт.
– Рэнсом… Простите, я не совсем…
– Возможно, вы меня не помните. Я с большим интересом читаю все ваши материалы…
– Да-да, я вспомнил! – воскликнул я, гадая, не слишком ли много радости вложил в этот возглас. – Простите меня, мистер Рэнсом, конечно же, я вас помню. Просто сейчас ночь, и я не вполне…
– Ради бога, извините меня! – сказал Винсент, и в его голосе прозвучало раскаяние, которое мне показалось немного наигранным. Или, быть может, я ошибся? – Мне очень неловко. Сколько сейчас времени в Вашингтоне?
– Два часа ночи.
– Боже мой! Гарри, мне очень жаль. Я хотел пригласить вас выпить на следующей неделе, поскольку буду в Вашингтоне. Как глупо, что я забыл о разнице во времени! Я перезвоню вам утром. Тысяча извинений! – Винсент повесил трубку.
На этот раз он в самом деле допустил ошибку. Она состояла в том, что он назвал меня по имени – наши нынешние отношения такой фамильярности явно не предполагали.
Мы встретились в баре, где собирались в основном лоббисты и работники средств массовой информации. В помещении играл джаз, атмосфера в заведении была довольно неформальной – во всяком случае, здесь можно было поговорить не только о делах, но и о футболе, бейсболе и действиях участников движения за гражданские права.
Винсент пришел на десять минут позже условленного времени. Он был в экстравагантном белом костюме и в подтяжках. Вероятно, этим он хотел напомнить мне, что ведет праздный образ жизни и не имеет постоянных занятий. Тем не менее, пояснил он, мир науки, в котором обитаю я, его просто завораживает, а потому он надеется, что я не стану возражать против общения с ним. Разумеется нет, ответил я. Винсент настоял на том, что за напитки будет платить он.
Готовясь к этой встрече, я съел огромное количество сыра и выпил чуть ли не ведро воды. Пить, оставаясь трезвым, – особое искусство, и я был полон решимости не позволить своему противнику разоблачить меня, воспользовавшись воздействием алкоголя на мое сознание. Единственным недостатком выбранной мной стратегии было то, что мне то и дело приходилось отлучаться в туалет, но с этим можно было смириться.
В ходе разговора выяснилось, что Винсент понимал образ жизни, который следует вести богатому и беззаботному шалопаю, несколько иначе, чем другие представители этой разновидности людей.
– Отец оставил мне много всего, – заявил он. – В частности, хорошее образование, от которого мне нет никакого толку, дом, в котором я не живу, и фабрику, на которой я никогда не бываю. Но все это меня совершенно не волнует.
Разумеется, Винсент. Разумеется.
– Должно быть, ваш отец был богатым человеком.
– Более или менее.
Я много раз слышал подобные реплики от людей с огромным состоянием. Обычно оказывалось, что те, кто с небрежным видом произносил подобные фразы, были гораздо богаче, чем можно было бы представить.
– Итак, почему у такого человека, как вы, возникло желание побеседовать с такой рабочей лошадкой, как я?
– А разве я не сказал? Дело в том, что я восхищаюсь вами как профессионалом.
– Вот как? Насколько я понимаю, вы ведь не собираетесь создать свою собственную газету или стать журналистом?
– Боже упаси, конечно же, нет! Не знаю, с чего начать. Ладно, давайте начистоту… – Мой собеседник осторожно оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает, наклонился над столом и негромко произнес: – Вы ведь обладаете кое-какой инсайдерской информацией, не так ли?
– Что вы имеете в виду?
– Мой карманный бухгалтер хочет, чтобы я купил одну компанию, которая занимается разработкой какой-то безумно передовой технологии, основанной на явлении гармонического резонанса – я, разумеется, понятия не имею, что это такое. Обычно я даю бухгалтеру карт-бланш на принятие подобных решений. Но в данном случае речь идет об очень серьезных инвестициях, и я не уверен, что они окупятся. Ну что вы на это скажете?
Я скажу, Винсент, что, употребив выражение «карманный бухгалтер», ты несколько переборщил. И еще – убить тебя сейчас было бы легче легкого. Но я не стану этого делать. Я буду улыбаться, делая вид, что очарован твоими манерами и веселым цинизмом. Да, я буду улыбаться, несмотря на всю мою ненависть к тебе, потому что привык делать это – ведь мы проработали вместе долгих десять лет, после чего ты в течение нескольких дней пытался меня уничтожить. Я буду продолжать улыбаться, потому что, зная о тебе все, я все еще отношусь к тебе с симпатией. Да, Винсент Ранкис, в глубине души я все еще испытываю к тебе теплые чувства.
– Как называется компания, о которой идет речь? – спросил я. – Возможно, я смогу навести о ней кое-какие справки.
– В самом деле? Это было бы здорово. Не подумайте, что я предложил встретиться только из-за этого. Да, люди действительно на каждом шагу используют друг друга, но поверьте, Гарри, – вы ведь позволите мне называть вас по имени? – поверьте, я действительно очень хотел повидаться с вами по той причине, что восхищаюсь вашими профессиональными качествами. Все остальное – это так, к слову…
– Нет проблем, мистер Рэнсом… то есть Саймон. Все в порядке, Саймон.
– Мне в самом деле не хотелось бы причинить вам беспокойство.
– Вы его и не причинили.
– Надеюсь, вы позволите мне оплатить ваше время, которого потребует поиск интересующей меня информации? Сколько все это будет стоить?
Я вспомнил, с какой легкостью подкупал вполне порядочных людей. Был ли Гарри Огаст, которого я пытался играть, порядочным человеком? Я решил, что да. И еще – что, как и многие другие порядочные люди, он не сможет устоять перед обаянием Винсента Ранкиса.
– Угостите меня обедом, и будем считать, что мы в расчете, – сказал я.
В конечном итоге я позволил ему оплатить и мою командировку.
Компания оказалась именно такой, как я и ожидал. На первый взгляд она занималась созданием следующего поколения телевизоров, совершенствуя уже существующие кинескопы. Однако на деле все было иначе. Некоторое время назад в офис компании, как и в офисы многих других американских фирм и научных центров, пришло письмо на нескольких листках пожелтевшей бумаги, содержавших цифры и диаграммы. Они раскрывали секреты технологий, опережающих свое время на добрых двадцать лет. И теперь компания, которую я посетил по просьбе Винсента, была занята вовсе не усовершенствованием телевизоров, а совсем другими вещами…
– Мы проводим поистине удивительные исследования, мистер Огаст. Мы изучаем резонансные свойства потоков элементарных частиц.
Я вежливо спросил, что мой собеседник имеет в виду – ведь это наверняка должно было заинтересовать читателей моего журнала. Разумеется, я попросил изложить все максимально простым и понятным языком.
– Понимаете, мистер Огаст, если взять луч света, разумеется, сфокусированный, например, луч лазера…
Мой собеседник говорил так, словно в 60-е годы XX века лазеры были такими же привычными бытовыми устройствами, как электрические утюги или бритвы.
– …и направить его на электрон…
В самом деле, что может быть проще – облучить электроны с помощью лазера. Ведь уже вторая половина XX века на дворе!
– …произойдет перенос энергии – вы знакомы с теорией корпускулярно-волнового дуализма?
– Предположим, что да.
– Э-э… отлично! Тогда вы должны знать: то, что мы называем светом, согласно современным научным представлениям, являет собой поток частиц – так называемых фотонов – и в то же время имеет волновую природу. Так вот, мы занимаемся тем, что пытаемся использовать гармонический резонанс световых волн. Если нам это удастся, мы сможем… Вы уверены, что понимаете меня, мистер Огаст? С вами все в порядке? У вас такой озабоченный вид…
– Озабоченный? Нет, что вы. Ничего страшного – похоже, я съел что-то не то за обедом.
– Мне очень жаль, мистер Огаст. Может, присядете?
Покинув компанию, я написал и отправил Винсенту отчет о моем визите. Мне сразу же стало ясно, какова примерная цель научных разработок фирмы, на которой мне довелось побывать. А главное, я понял, почему Винсента заинтересовала именно она. Исследования, проводимые ее специалистами, могли представлять огромную ценность с точки зрения создания устройства, о котором мечтал Винсент, – квантового зеркала. Того самого, которое, по его расчетам, должно было раскрыть все секреты мироздания. Все просто, очень просто, Гарри, говорил я себе, – если только у тебя хватит мужества, чтобы сделать то, что ты должен сделать.
Итак, Винсент продолжал работу над созданием квантового зеркала, и эта работа осуществлялась где-то на территории Соединенных Штатов. Разумеется, если бы я в своем отчете дал понять, что мне ясна суть научных проблем, которые пыталась решить компания, где я побывал, я тем самым выдал бы себя с головой. Поэтому я сконцентрировался в основном на личных качествах людей, с которыми встречался, а также на вопросе о том, каково, с моей точки зрения, финансовое положение фирмы.
Мы встретились с Винсентом в ресторане в обеденное время. Листая страницы моего отчета, Винсент то и дело восторженно ахал, охал и всплескивал руками. Наконец он положил стопку бумаги на стол и сказал:
– Великолепно, Гарри, просто великолепно! Официант, принесите еще саке!
В 1969 году японская кухня, в частности такие блюда, как суши, были новым явлением в американской кулинарной моде. Лед на обоих полюсах планеты быстро таял, небо из-за вредных промышленных выбросов в атмосферу приобрело желтовато-оранжевый оттенок, социалистический лагерь разваливался. Среди американцев ходили слухи, что ученые создали некую пилюлю, которая превращала чернокожих, боровшихся за гражданские права, в белых. Никсон даже заявил, что это и есть подлинный путь к равенству. Единственная причина, по которой в мире еще не разразилась ядерная катастрофа, на мой взгляд, состояла в том, что никто до сих пор не придумал достаточно серьезную причину, по которой стоило бы затеять конфликт с использованием оружия массового поражения.
– Расскажите мне о себе, Гарри. Вы ведь британец, верно? У вас, наверное, большая семья?
А вот и вопрос о моем происхождении. Надо признать, мой собеседник сумел несколько усыпить мою бдительность и задал его в тот момент, когда он оказался для меня неожиданным.
– Нет, – ответил я. – Мои родители умерли несколько лет назад. Братьев или сестер у меня нет.
– Жаль это слышать. Ваши родители, должно быть, очень гордились вашими успехами, верно?
– Да, пожалуй. Во всяком случае, я на это надеюсь. Они были хорошими людьми. Но мы в последние годы жили вдали друг от друга… Вы ведь знаете, как это бывает.
– Не думаю, Гарри, но мне кажется, я понимаю, о чем вы. Вы из Лондона?
Типичный американский вопрос. Американцы считают, что все британцы родом из Лондона.
– Нет. Я родился и вырос севернее, в Лидсе.
– Я мало что знаю об этом городе.
Винсент лгал поистине виртуозно. В другой ситуации я бы, пожалуй, встал и поаплодировал ему. Теперь же я лишь неопределенно пожал плечами – как сдержанный англичанин, желающий избежать разговора на не слишком приятную для него тему. Уловив мой сигнал, Винсент снова принялся болтать о всяких пустяках.
Я выполнил еще несколько поручений Винсента, посещая офисы различных компаний и встречаясь с потенциальными «инвесторами». С каждой поездкой я чуть глубже проникал в его замыслы. Приемы подкупа, которые он применял, чтобы использовать меня в своих целях, были, по сути, теми же, какие задействовал в свое время я. Сначала он заплатил за мой обед, потом я за его счет съездил в командировку, затем отдохнул на уик-энд. Через некоторое время подобный отдых превратился для меня в нечто привычное. Следующим шагом стали наши регулярные встречи в частном спортивном клубе. Надев белые шорты и поло, мы, как и положено мужчинам среднего возраста, до седьмого пота играли в сквош, после чего пили кофе с другими членами клуба, обсуждая последние новости и беседуя о политике и науке. В тот день, когда группировка ливанских радикалов взорвала в Бейруте химическую бомбу, мы с Винсентом сидели в комнате отдыха клуба. Глядя на экран телевизора, мы наблюдали за тем, как журналисты, надев противогазы и спрятавшись за грузовиками, ведут репортажи с места события. Видя, как еще живые, но фактически уже мертвые люди ползком выбираются из затянутой ядовитой пеленой зоны поражения, я отчетливо понимал, что это – наших с Винсентом рук дело, поскольку именно мы поспособствовали распространению смертельно опасных технологий. От этой мысли по моей спине стекали ледяные струйки пота.
В 1975 году я приобрел свой первый мобильный телефон, а к 1977-му уже вовсю писал статьи о всевозможных аферах, осуществляемых с помощью устройств сотовой связи, мошенничестве с использованием электронной почты и о коррупции в сфере СМИ. Мир развивался слишком быстро. Время, которое я проводил в обществе Винсента, было для меня отдыхом от безумной гонки, в которой участвовало все человечество. Он часто приглашал меня на вечеринки, проходившие в его особняке, который находился в самом сердце штата Мэн, вдали от индустриального хаоса и запруженных огромными толпами людей крупных городов. Он никогда не обсуждал со мной свои собственные научные изыскания, а я никогда не проявлял к ним интереса.
Отец Винсента, обеспечивший своему сыну поистине сказочный уровень благосостояния, оказался вполне реальным человеком, героем войны на Тихом океане. Он погиб в 1942 году. Место его захоронения было неизвестно. Однако я нисколько не сомневался, что, если бы его останки удалось отыскать, анализ ДНК наверняка показал бы, что между Винсентом и его отцом не больше сходства, чем между мной и таинственными мистером и миссис Огаст из Лидса. Было очевидно, что получить хоть какую-то достоверную информацию о происхождении Винсента будет крайне трудно.
В 1978 году, том самом, в котором рухнула Берлинская стена, в ходе строительства тоннеля под Ла-Маншем из-за аварии погибли двенадцать человек, а на фондовой бирже США лопнул пузырь, образовавшийся в результате взлета цен на акции американских интернет-компаний, так называемых «доткомов», меня в очередной раз пригласили на прием в загородный дом Винсента. Подобные приглашения к тому времени также стали для меня привычными. Присланная карточка с золотым тиснением ясно давала понять, что речь идет о крупном светском мероприятии. Это было мне на руку – на таких вечеринках Винсент, общаясь с гостями, был вынужден многократно повторять ложь о том, кто он и чем занимается, а это давало мне возможность обнаружить в ней мелкие несоответствия, которые могли сослужить хорошую службу. В карточке ничего не говорилось о том, по какому поводу устраивался прием, но внизу было от руки приписано: «Пижама обязательна!»
Винсенту нравилось играть со мной в кошки-мышки, и я тоже по-своему наслаждался этой игрой. С годами он привык к тому, что я часто оказывался рядом с ним, и понемногу стал расслабляться в моем присутствии – вполне возможно, по той причине, что в конце концов поверил, будто я, Гарри Огаст, калачакра со стертой памятью, не представляю для него никакой опасности.
В назначенное время я подъехал по посыпанной гравием дороге к хорошо знакомому мне большому особняку из красного кирпича, в котором Винсент, по его словам, жил с начала апреля по конец мая и с начала августа по конец октября, считая, что в эти периоды природа штата Мэн особенно прекрасна. О том, где он находился с ноября по конец марта и с начала июня по конец июля, можно было только догадываться. Однако что-то подсказывало мне, что в любом случае в эти периоды он всегда носил с собой счетчик Гейгера. Я нисколько не сомневался, что Винсент продолжает работать над созданием квантового зеркала, и мне очень хотелось выяснить, как далеко он в этом продвинулся.
Еще пять жизней, Гарри. Пять жизней – и мы добьемся своей цели!
Он произнес эти слова две жизни тому назад. Интересно, выдерживает ли он намеченный тогда график?
– Гарри! – Винсент встретил меня у самой двери и обнял – с французской непосредственностью и по-американски энергично. – Я приготовил для вас розовую комнату – вы ведь останетесь, не так ли?
– В карточке было сказано обязательно иметь при себе пижаму, из чего я сделал вывод, что меня приглашают на уик-энд.
– Прекрасно! Что ж, прошу в дом. Остальные гости уже начали собираться. Извините, что мне придется отвлекаться на разговоры с ними – ничего не поделаешь, мне нужны новые контакты.
Розовая комната, о которой упомянул Винсент, была небольшой спальней в круглой башенке – дом, по всей видимости, строил архитектор, являвшийся большим поклонником Средневековья. В комнате имелось крохотное помещение, где располагались душ и туалет. На стене висела фотография – на ней был изображен Винсент, держащий в руках самое большое охотничье ружье, которое мне когда-либо доводилось видеть. Позируя, он с гордым видом поставил одну ногу на убитого тигра. Мне потребовалось двадцать минут, чтобы понять, что снимок является фальшивкой – как и многие другие фото Винсента, развешанные по всему дому.
Из гостиной уже доносился гул голосов. Солнце садилось, и его косые оранжевые лучи заливали лужайку перед окном отведенной мне комнаты. Оркестр заиграл мелодию в стиле кантри. Я надел костюм и спустился вниз.
В толпе гостей я заметил несколько знакомых лиц, как мужских, так и женских. По-видимому, мы и раньше встречались на вечеринках, устраиваемых Винсентом, которого здесь все знали как Саймона Рэнсома. Я обменялся кое с кем из присутствующих рукопожатиями, ответил на обычные в таких случаях вопросы, касающиеся семьи и, что случалось в последнее время все чаще, здоровья.
– Господи, я как-то померил себе давление – оказалось, оно у меня просто зашкаливает.
– А мне врач сказал, что мне следует следить за уровнем сахара в крови.
– А мне – за весом!
– Все вокруг говорят о вреде холестерина. Как жаль, что все, в чем много холестерина, такое вкусное.
Еще несколько лет, подумал я, и мое тело начнет привычно дряхлеть. Еще несколько лет – и я в этой жизни не смогу разгадать все секреты Винсента Ранкиса. Будет ли это означать, что я прожил ее напрасно?
Раздался нежный звон тонкого стекла, по которому кто-то осторожно постучал серебряной вилкой, и под аплодисменты присутствующих перед гостями предстал Винсент с бокалом в руке и с улыбкой на лице.
– Дамы и господа, – обратился он к собравшимся. – Благодарю всех, кто приехал сегодня сюда. Вероятно, многие из вас гадают, по какому поводу я вас собрал на этот раз…
В течение прожитых мной жизней я побывал на восьмидесяти семи свадьбах, семидесяти девяти похоронах, одиннадцати бар-мицвах, двадцати трех конфирмациях и восьми бракоразводных процессах в качестве свидетеля с одной или другой стороны. Кроме того, в качестве гостя я присутствовал на семистах восьмидесяти четырех днях рождения, на сто одиннадцать из которых были приглашены стриптизерши, а также на ста трех юбилеях и семи повторных свадьбах. И лишь на четырнадцати мероприятиях я слышал речи, которые не вызвали у меня отвращения…
– …Итак, дамы и господа, позвольте представить вам мою невесту.
Я автоматически зааплодировал, невольно следуя примеру всех остальных, и поднял глаза, чтобы увидеть избранницу Винсента и одновременно гадая, кем она окажется. Может быть, той француженкой, простой смертной, с которой он целовался в лодке, чтобы заставить ревновать неизвестного мне Хью, игравшего где-то неподалеку в теннис? Или, быть может, Летисией? Или Мей? Невеста вышла вперед, чтобы все могли видеть ее. Это была миловидная женщина с легкой проседью в волосах, одетая в платье цвета топленых сливок.
Я увидел Дженни. Мою Дженни. Ту самую, которую я когда-то любил и на которой был женат. Хирурга из Глазго, которая стала мастером в своей профессии во времена, когда женщины вообще не занимались хирургией – по крайней мере в Шотландии. Из любви к ней я рассказал ей о себе все. Она не смогла этого вынести, не смогла поверить, что я говорю правду, и решила, что я сошел с ума. Да, это была моя Дженни, которую я никогда не винил за все произошедшее со мной после того, как она отправила меня в заведение для душевнобольных. За Франклина Фирсона, за мою смерть в доме, где он меня держал, которую я принял с улыбкой на лице, перерезав себе бедренную артерию. Моя Дженни, которой уже в другой жизни я как-то раз шепнул на ухо: «Бежим со мной». Я прекрасно помнил ее реакцию на мои слова. Она улыбнулась, и по ее глазам я понял, что мое предложение показалось ей соблазнительным.
Моя Дженни. Как-то я рассказал о ней Винсенту – еще в Петроке-112, ночью, когда мы, выпив водки, резались в карты. Меня захлестнул поток воспоминаний.
Работая у Винсента, я стал заглядываться на одну из лаборанток по имени Анна. Сам я также не раз ловил на себе ее взгляд поверх чуть сползших с переносицы очков. Как-то раз Винсент, заметив это, хлопнул меня по плечу и сказал:
– Боже, Гарри, кто вам сказал, что гений должен подвергать себя пытке воздержанием? Вперед!
Я, однако же, не последовал его призыву. Подобная связь казалась мне неэтичной. Кроме того, меня беспокоило то, что она станет предметом обсуждения в коллективе. В тот вечер, когда мы пили водку и играли в карты, Винсент решил развеять все мои опасения.
– У вас ведь было много женщин, Гарри? – поинтересовался он.
– Я бы так не сказал. Пожалуй, я был слишком зациклен на идее, что отношения между мужчиной и женщиной должны строиться на любви. Так бывает, знаете ли.
– Все это чушь, – заявил Винсент и с силой ударил кулаком по столу. – Даже при моем полном убеждении, что наш проект по созданию квантового зеркала является величайшим прорывом в истории познания, который позволит человеку взглянуть на окружающий мир глазами Творца, – так вот, даже при этом я считаю, что если посвящать работе над ним все свое время без остатка, это будет просто-напросто непродуктивно и приведет лишь к головным болям. Я не сомневаюсь, что у советских бюрократов есть на этот счет весьма убедительная статистика, которая говорит, что если человеку после восьми часов работы давать получасовой перерыв, производительность его труда вырастет процентов на пятнадцать. Окупает ли это пятнадцатипроцентное увеличение производительности труда получасовое отсутствие работника на рабочем месте? Безусловно!
– Вы предлагаете мне заняться… сексотерапией?
– Я указываю вам на пользу человеческого общения, которое может иметь и терапевтический эффект. Если хотите, я всего лишь напоминаю вам, что, как вы сами не раз говорили, даже величайшие умы не могут размышлять над тайнами мироздания двадцать четыре часа в сутки без перерыва. Для меня совершенно очевидно, что время от времени нужно отвлекаться на другие мысли, попроще. Например, почему в туалете так холодно, почему шампунь в душевой так плохо мылится и почему суп в столовой такой жидкий. Я вовсе не хочу, чтобы мои сотрудники превратились в монахов, Гарри, а уж вы тем более.
– А у вас кто-нибудь есть? – спросил я. – Я ни разу не видел…
Легким взмахом руки Винсент дал мне понять, что считает мой вопрос неуместным.
– Я вовсе не хочу сказать, что показатели производительности труда могут быть улучшены благодаря отношениям с кем попало, не приносящим подлинной радости, – продолжил он. – Скорее наоборот. Поэтому я не намерен тратить время на интрижки только потому, что меня подталкивают к этому некие химические процессы, происходящие в моем организме. Но если я когда-нибудь встречу кого-то, кто покажется мне…
– …подходящей кандидатурой для получасового общения после восьмичасового рабочего дня?
– Именно так. Так вот, если это случится, я дам вам об этом знать.
– Вы когда-нибудь были женаты? – поинтересовался я, не сумев сдержать любопытство.
– Был пару раз – когда подворачивалась подходящая кандидатура на должность жены, – с улыбкой ответил Винсент. – Однажды, еще в моей первой жизни, я встретил женщину, которая, как мне казалось, действительно была нужна мне. Но потом, в моих последующих жизнях, я убедился, что прекрасно могу обходиться без нее. Иногда я завожу себе временных подружек. А вы?
– У меня все примерно так же, как у вас. Как и вы, я считаю, что одиночество имеет больше минусов, чем плюсов, особенно когда жизнь начинает клониться к закату. Порой мне кажется, что даже неглубокие отношения все же лучше, чем вообще никаких. Полагаю, человеку все же необходимо, чтобы кто-то был рядом, и эта потребность гораздо сильнее, чем я думал раньше.
И вот тогда, сам не знаю зачем, я рассказал Винсенту о Дженни.
Дженни. Наверное, было бы странно, если бы я назвал ее любовью всей моей жизни. Одной из жизней – пожалуй.
Было бы странно, если бы мои чувства сохранились в течение многих сотен прожитых лет. Это просто невозможно. Но тогда почему мое сердце бьется так быстро? Почему дыхание замирает у меня в груди, а щеки горят, как у юноши? Нет, это не любовь. Это всего лишь иллюзия.
Дженни, моя Дженни, стоит рядом с Винсентом и держит его за руку. Другой, свободной рукой она забирает у него бокал и ставит на пианино. Затем кладет ладонь ему на затылок, и их губы сливаются в поцелуе, долгом и страстном. Гости начинают аплодировать. В какой-то момент я замечаю, как Винсент, не прерывая поцелуя, украдкой бросает взгляд на меня – на какие-то доли секунды. Интересно, что он прочел на моем лице? Я аплодирую вместе со всеми.
Лишь много позже, забравшись в самые густые заросли сада, я позволяю себе расслабиться. Упав ничком на мокрую землю, не силах больше сдерживаться, я рыдаю – долго и безутешно.