Глава 52

Передо мной стояла дилемма.

Что я должен был делать – остаться или уехать?

Причастен ли я каким-то образом к уничтожению Ленинградского отделения клуба «Хронос»?

Я не мог не понимать, что, вероятнее всего, Винсент так или иначе имел к этому отношение.

Как бы я ни пытался обмануть самого себя, я прекрасно сознавал, что в этом есть и моя вина – ведь я, никому ничего не сказав, исчез неизвестно куда и присоединился к тем, кого по идее должен был уничтожить.

Но я понимал и другое – то, что случившееся не так уж много значит. Разве это умаляло гениальность замысла Винсента или судьбоносное значение наших исследований? Для меня было очевидно, что наш проект, цель, которую мы преследовали, была несравненно более значимой, чем вызванные нашими действиями незначительные изменения в настоящем и будущем. Было бы абсурдом позволять подобным вещам влиять на мои решения. И все же, хотя умом я понимал это, где-то глубоко в душе я чувствовал, что они что-то изменили во мне и, вернувшись, я уже не буду тем, что прежде.

И все же я вернулся.

Сбежать из России было весьма непросто. Я прекрасно знал, что самым легким способом бегства была бы моя смерть. Зачем же в таком случае, рассуждал я, привлекать к себе внимание, пытаясь скрыться так, как это делают простые смертные? Да и от чего и зачем мне бежать? Мне необходимы были ответы на некоторые важные вопросы. Только получив их и ясно представив себе всю картину происходящего целиком, я мог позволить себе умереть. Это и стало причиной моего возвращения в Петрок-112.

– Гарри! – радостно воскликнул Винсент, когда я шагнул через порог его кабинета. – Ну как отпуск? Хорошо отдохнули? Вот и отлично. Есть кое-какие проблемы, для решения которых мне нужна ваша голова. Если мы с ними справимся, все будет чудесно, просто замечательно!

– Винсент… – начал было я.

– Нет, сейчас нет времени на переодевания. Мы немедленно, прямо сейчас идем работать – я настаиваю! У нас сейчас критический момент.

– Ладно, – твердо сказал я, – но потом нам нужно будет поговорить.

Предстоящий разговор мешал мне сосредоточиться. Видя мою рассеянность, остальные какое-то время подшучивали надо мной, говоря, что после отпуска я стал плохо соображать – вероятно, потому, что на отдыхе слишком много пил и бегал за юбками. В ответ я улыбался и кивал, но не произносил ни слова, и через некоторое время коллеги перестали обращать на меня внимание и с головой ушли в работу.

После обеда Винсент продолжал кипеть энергией, и приступить к разговору было попросту невозможно. А вечером он предложил всем не уходить, остаться в лаборатории на ночь и продолжить работу.

К тому времени, когда мне удалось убедить его, что работать всю ночь напролет – не лучшая идея, мы уже успели начать. В два часа, не выдержав, я ухватил его за рукав халата, оттащил от доски с уравнениями и, развернув лицом к себе, громко сказал:

– Послушайте, Винсент!

То, что я при всех назвал его английским именем, было грубым нарушением существующих правил. Он быстро окинул взглядом помещение лаборатории, пытаясь понять, слышал ли кто-нибудь из сотрудников мой возглас, но если это так и было, ни один из них, судя по всему, не обратил на невольно вырвавшееся у меня восклицание никакого внимания.

– Да-да, я помню, – сказал Винсент, приходя в себя после всплеска исследовательской горячки. – Мы с вами собирались поговорить, верно? Пойдемте в мой кабинет.

Кабинетом Винсенту служила его спальня, а она представляла собой такую же каморку, как и все остальные, – маленькую, без окон, с трубами, змеящимися вдоль стен, и вентилятором на потолке. Рядом с односпальной кроватью стоял круглый стол, слишком низкий, чтобы за ним можно было расположиться с комфортом, и два грубых деревянных стула. Винсент указал мне на один из них, а когда я сел, достал из-под кровати бутылку виски и две рюмки и со стуком поставил их на стол.

– Мне привезли это через Финляндию – для особых случаев, – пояснил он. – Ваше здоровье.

Мы чокнулись, но я лишь пригубил напиток и поставил рюмку обратно на стол.

– Простите мне мою настойчивость там, в лаборатории, – сказал я, – но нам в самом деле необходимо побеседовать.

– Гарри, с вами все в порядке? – поинтересовался Винсент несколько встревоженным тоном. – У вас очень озабоченный вид – кажется, я еще ни разу вас таким не видел.

Я передвинул свою рюмку в центр стола и попытался привести мысли в порядок – желание во что бы то ни стало переговорить с Винсентом несколько отвлекло меня от перечня вопросов, которые мне необходимо было с ним обсудить. Наконец, сосредоточившись и собравшись с духом, я сказал:

– Вы уничтожили Ленинградское отделение клуба «Хронос».

На какое-то мгновение на лице Винсента появилось выражение удивления, но он тут же отвел глаза.

– Да, – сказал он после небольшой паузы, глядя на свою рюмку. – Я это сделал. Мне жаль, Гарри. Но я решил перестраховаться. В отчетах агентов говорилось, что вы даже не приближались к помещению клуба. Однако мне показалось, что агенты просто пытаются скрыть свои просчеты и, в частности, то, что они не смогли предотвратить ваш визит в местный филиал. Кстати, вам понравилась Софья?

– Она показалась мне довольно приятной женщиной.

– Наверное, я сейчас скажу ужасную вещь, но я считаю, что человеку иногда нужно расслабляться, давать себе волю. Да, я уничтожил Ленинградское отделение клуба «Хронос». Что еще вы мне хотели сказать?

– Вы собираетесь сообщить мне, что это было сделано ради меня? Ради того, чтобы помешать членам клуба проследить за мной и разоблачить меня как предателя?

– Разумеется. Но только мне кажется, что «предательство» в данном случае – не самое подходящее слово. Члены клуба «Хронос» заинтересованы лишь в бесконечном повторении одного и того же настоящего. Мы с вами добиваемся гораздо, гораздо большего. Вы ведь это знаете не хуже меня, не так ли? – Винсент долил еще немного виски в мою рюмку, хотя я до сих пор не выпил ни капли, и отхлебнул из своей. Я, однако, и на этот раз не последовал его примеру. – Надеюсь, вы не слишком переживаете по поводу произошедшего? Это нужно было сделать, чтобы запутать следы. И если уж вы настаиваете на употреблении слова «предательство», то позвольте вам напомнить, что я в отличие от вас никогда не был членом клуба «Хронос». Так что предательство совершили только вы, но никак не я. И это был ваш выбор, сделанный вами без принуждения и совершенно сознательно. Если бы вы не были уверены, что то, чем мы здесь занимаемся, – дело нужное и достойное, а клуб «Хронос» проводит неверную, близорукую политику, вы могли бы вышибить себе мозги из вашего пистолета еще десять лет назад. Да и сегодня вы тоже можете это сделать.

– Будь с нами или умри?

– Гарри, – поморщился Винсент. – Не стоит в споре со мной использовать слова и выражения, которые применяют простые смертные. Поймите, руководствоваться их моралью – это абсурд. Я вовсе не хочу сказать, что для нас не должно существовать никаких правил и ограничений. Но следовать правилам, установленным для смертных, – это почти так же глупо и странно, как жить вовсе без правил.

– Мораль и этика простых смертных формировались на протяжении тысячелетий.

– Законы, по которым живем мы, Гарри, тоже создавались веками, и при этом не под прессом страха и принуждения.

– Что будет дальше, когда вы закончите свою работу? – негромко спросил я. – Что произойдет с мужчинами и женщинами, которые вам помогают, с нашими… коллегами?

Винсент повертел рюмку в пальцах.

– Вы ведь знаете ответ, Гарри, – так же тихо ответил он. – Я вижу, вас это угнетает. Мне очень жаль, я не думал, что вы так сентиментальны.

– Вы не можете сказать это во весь голос потому, что вам стыдно, или просто из деликатности?

Последовала еще одна небольшая пауза.

– Люди умирают, Гарри, – едва слышно выдохнул мой собеседник. – Таков один из основополагающих законов Вселенной. Жизнь по природе своей такова, что рано или поздно она заканчивается.

– Но на нас этот закон не распространяется.

– Верно. Все, что нас окружает, перестает существовать, когда мы умираем. Но затем мы рождаемся снова. В нашей новой жизни те, кого мы любили и чью смерть видели своими глазами, тоже снова появляются на свет. Мы помним о том, что когда-то любили их, но жизнь зачастую больше не сводит их с нами, поэтому все это не важно. Все это не имеет никакого значения – ни жизнь, ни смерть. Важны лишь идеи и достижения, которые люди оставляют после себя.

(Вы что, бог, доктор Огаст? Вы единственный, чья жизнь представляет ценность?)

– Думаю, нам лучше не продолжать этот разговор, – сказал я.

Винсент поставил свою рюмку на стол, откинулся на спинку стула, скрестил ноги и сложил руки на коленях с видом учителя, который встревожен поведением ученика, но не хочет этого показывать.

– Ну что ж, хорошо, – сказал он. – Но почему?

– Боюсь, что, продолжив, мы уничтожим собственные души.

– Мне бы хотелось получить менее поэтичный и образный, но более конкретный ответ.

– Эта… машина, – заговорил я, тщательно подбирая слова, – наши исследования, глобальная теория, которую мы создаем и которая должна ответить на все наши вопросы, решить все проблемы калачакра… все это прекрасно. Это самая великая цель, о которой я когда-либо слышал, а вы, Винсент, – единственный на свете человек, способный не только сформулировать ее, но и стремящийся ее достигнуть. Для меня большая честь работать с вами.

– Но… – подсказал Винсент, и я увидел, как на шее у него вздулись вены.

– Но мы принесли в жертву прогрессу наши души.

Последовала долгая пауза. Через некоторое время Винсент залпом опустошил свою рюмку и со стуком поставил ее на стол. И снова – тишина.

– Мир гибнет, – тихо сказал я наконец. – Это сообщение передается в прошлое от одного члена клуба к другому, от поколения к поколению. Принять идею о том, что мир рушится, непросто – как и ответить на те вопросы, которые ставите вы. Но за этим стоят люди, потерянные и искалеченные жизни. И виноваты в этом мы. Мир рушится.

Винсент снова надолго погрузился в молчание. Затем встал, прошелся по комнате взад-вперед, заложив руки за спину. А потом сказал:

– Весь вопрос в том, Гарри, о каком мире вы говорите. Мы не уничтожаем мир – мы уничтожаем лишь один из миров. Мы не какие-нибудь монстры от науки и не сумасшедшие. Нельзя отрицать, что наша деятельность оказывает влияние на течение событий – это попросту неизбежно. Но при этом меняется только один мир. Однако же мы живем, умираем и снова рождаемся, а все остальное не имеет значения.

– Не согласен с вами. Мы меняем жизни людей. Для нас это, может быть, и не важно. В глобальном масштабе жизнь одного человека, возможно, и не имеет никакого значения. Но речь идет о миллиардах людей. Да, в распоряжении каждого из обычных смертных меньше времени, чем в нашем. Но их намного больше, чем нас. Поэтому мы должны учитывать… последствия наших действий. Мы должны учитывать интересы всех. Мы не боги, Винсент, и наши знания не дают нам права играть роль Всевышнего.

Мой собеседник еще пару раз прошелся по комнате, размышляя, затем громко выдохнул и заговорил:

– Да, я согласен, мы не боги, Гарри. Но то, чем мы занимаемся, сделает нас богами, даст нам возможность стать творцами всего сущего. Вы говорите, что мы наносим миру и живущим в нем людям ущерб. Но я этого не нахожу. Послание, которое члены клуба «Хронос» передают друг другу через поколения? Но оно ничего не значит. Мы оба – и вы, и я – прекрасно осознаем, что ни путем математического, ни путем исторического анализа нельзя прийти к однозначному выводу о том, что происходящее – результат именно наших действий. Слишком уж много здесь работает самых разных факторов.

– У вашей идеи создания квантового зеркала есть обратная сторона. А что, если…

– Если, если! – раздраженно перебил меня Винсент. – А что, если мы своими действиями нанесем ущерб будущим поколениям? Что, если мы необратимо меняем существующий мир? Таких «если» можно придумать тысячи! Я думал, вы выше всего этого. – В его голосе зазвучали нотки презрения. Он ударил ладонью по стене и какое-то время стоял не двигаясь, слушая, как затихает звук хлопка. – Вы нужны мне, Гарри. Вы не просто участник проекта и даже не просто мой друг. У вас блестящий ум. Ваши знания, ваши идеи, ваша поддержка… все это мне необходимо. Еще несколько жизней – и я смогу открыть законы существования мира. Мне нужно, чтобы вы оставались со мной.

– Работа над вашим проектом была самым интересным, самым замечательным временем за все прожитые мной жизни. Наверное, так будет и в дальнейшем, если мы продолжим исследования. Но я считаю, что здесь, сейчас, мы должны остановиться – до тех пор, пока не научимся предвидеть последствия того, что мы делаем.

Винсент молчал, и это придало мне сил.

– Если мы установим контакт с руководством клуба «Хронос», – снова заговорил я и услышал, как из груди Винсента вырвался стон ярости, – мы получим возможность связаться с грядущими поколениями калачакра, которые могут быть знакомы с еще более совершенными технологиями. Мы сможем оценить воздействие, которое оказала наша работа на будущее, на людей…

– Клуб «Хронос» – это безнадежные ретрограды! – рявкнул Винсент. – Они никогда не изменятся, потому что отвергают все, что может создать угрозу их комфортному существованию. Они сразу же с нами разделаются, Гарри, может, даже сотрут все воспоминания о нас. Такие, как мы с вами, для них опасны, потому что мы не хотим без конца бездельничать, пить вино и нежиться на солнце.

– Что ж, тогда мы не будем вступать в контакт с клубом. Мы просто выбьем на камне послание, в котором попросим сообщить нужную нам информацию. При этом мы можем сохранить полную анонимность. А когда мы узнаем…

– На это уйдут тысячи лет! – заорал Винсент. – Вы готовы ждать столько времени?

– Насколько я знаю, вы работаете над своим проектом уже очень давно…

– Да, я работаю над ним десятки жизней, сотни лет, Гарри, и мой проект – это моя цель. И вы меня не остановите, Гарри, понятно вам?

Что это было – просьба или угроза? Возможно, и то и другое.

– Я всегда буду вашим другом, Винсент. Всегда, – сказал я, чувствуя, как в груди у меня набухает тяжелый комок.

Было ли это ощущение того, что мы оба в глубине души обманываем и сами себя, и друг друга?

Трудно сказать, о чем думал в это время Винсент. Он сел, откинулся на спинку стула, взял со стола рюмку, увидел, что она пуста, и с улыбкой поставил ее обратно.

– Могу я попросить вас взять небольшой тайм-аут и подумать? – спросил он. – Если в итоге вы придете к тому же…

– Разумеется. У меня в этом нет никаких сомнений.

– …то мы найдем какую-нибудь взаимоприемлемую формулу наших дальнейших отношений. Но знайте, если вы решите покинуть меня, Гарри, это будет ужасно. Не представляю, как я смогу это перенести. Впрочем, я понимаю… если вас мучает совесть…

– Что ж, давайте подождем неделю, – сказал я и пожал плечами. – В конце концов, важные решения не принимаются наспех.

Через четверть часа я был в своей комнате, повернул в скважине ключ, запирая дверь, и десять секунд спустя принялся складывать в саквояж теплую одежду, размышляя над тем, каким образом лучше всего осуществить побег.