Глава 24

Клуб «Хронос».

Мы с тобой так много спорили на эту тему, ты и я.

Никто не знает, кто его основал.

Обычно он возникает в древнем Вавилоне примерно в 3000 году до нашей эры. Мы знаем это, поскольку основатели клуба в память об этом событии уже на протяжении многих веков строят обелиск в пустыне, в месте, рельефом напоминающем долину и не имеющем определенного названия. На обелиске они пишут свои имена и часто оставляют послание следующим поколениям членов клуба. Иногда это послание имеет вид совета. Например:

В других случаях, когда основатели клуба не испытывают благоговения по отношению к своим последователям, в качестве послания они оставляют какую-нибудь непристойную шутку. Сам обелиск стал предметом шуток и розыгрышей. Скажем, одно из поколений членов клуба «Хронос» вполне может спрятать его, приглашая другие поколения поискать. Таким образом, обелиск может несколько веков стоять или лежать где-нибудь в полном забвении, после чего кто-то совершенно случайно его обнаруживает и оставляет на нем свое послание, которое тоже может быть каким угодно – от глубокомысленных изречений вроде «со временем все тайное становится явным» до прозаического и безграмотного «сдесь был Гарри».

Сам обелиск время от времени меняет свой вид. Как-то в начале XIX века он был уничтожен ревностными викторианцами по причине его чересчур фаллических, с их точки зрения, очертаний. В другой раз он утонул в морской пучине, когда его перевозили через океан в Америку. Так или иначе, он остается для клуба «Хронос» чем-то вроде реликвии, посланием из прошлого будущим членам сообщества, свидетельством того, что калачакра, существовавшие в 3000 году до нашей эры, были и останутся первыми в этом мире, пока существует Земля.

Впрочем, ходят слухи, что настоящий основатель клуба появился на свет отнюдь не в древние времена. Те, кто склоняется к такой версии, утверждают, что это женщина по имени Сара Сиобан Грей, родившаяся приблизительно в 1740 году. Сара якобы первой начала активно разыскивать других таких же необычных представителей рода человеческого, как она сама, и устанавливать с ними контакты. Прожив сотни лет и десятки жизней, она составила список тех, кто мог иметь аналогичную природу в ее родном Бостоне. В среднем на полмиллиона населения приходится один калачакра. Саре Сиобан Грей удалось найти несколько дюжин, и это достижение нельзя недооценивать.

В какой-то момент Сара Сиобан Грей догадалась, что люди особой породы, к которой принадлежала и она, образуют некое братство, существующее не только в настоящем, но также в прошлом и будущем. Она поняла, что в силу своего возраста не сможет узнать, какой была жизнь на рубеже XVII и XVIII веков, и не в состоянии увидеть своими глазами важнейшие события XIX века, например Гражданскую войну в США, равно как и познакомиться с кем-нибудь из ее непосредственных участников. С другой стороны, старику-калачакра, большая и лучшая часть жизни которого пришлась на годы, предшествовавшие ее рождению, Сара могла сказать следующее: «Мне известны события будущего. Воспользуйся этим и сделай на этом деньги!» Предположим, что собеседник ее послушался. Лет через пятнадцать после ее рождения в 1740 году он в один прекрасный день стучится в дверь ее дома и говорит: «Здравствуйте, юная Сара Сиобан Грей. Я послушался вашего совета и в самом деле разбогател. Теперь вам больше никогда в жизни не придется работать». Потом она могла бы заключить сделку с ребенком или подростком-калачакра, который наверняка должен был дожить до Гражданской войны. Ему она могла бы сказать такие слова: «Вот золото, которое я хочу положить в банк на твое имя. К тому времени, когда ты станешь взрослым, у тебя будет целое состояние. Все, о чем я прошу тебя взамен, – это чтобы ты сделал то же самое по отношению к другим подросткам, таким же необычным, как ты, когда они встретятся на твоем жизненном пути. Пусть их существование в этом сложном и неспокойном мире будет комфортным». Сторонники теории, согласно которой основы клуба «Хронос» заложила именно Сара Сиобан Грей, считают, что все было именно так. Волна пошла в обе стороны – в прошлое и будущее. Одни стали инвестировать в благополучие других, и это привело клуб «Хронос» к процветанию. Более того, он стал расти, поскольку теперь члены клуба, уже осознавшие особый характер своей природы, активно разыскивали других, тех, кто еще ничего про себя не понял. За несколько циклов рождений и смертей клуб не только увеличился в численном отношении, но и разросся во времени, поскольку его члены обнаружились и в двадцатом столетии, и в Средневековье, и в гораздо более глубоком прошлом.

Конечно, вполне возможно, что история о Саре Сиобан Грей всего лишь миф. Однако именно ее рассказала мне Вирджиния, усадив меня в синее кресло, над которым висел портрет какого-то мужчины – как радостно сообщила моя собеседница, это был давно умерший член так называемой красной ложи Лондонского отделения клуба «Хронос».

Как пояснила Вирджиния, по понятным причинам установить точные временные рамки существования клуба довольно сложно. Что же касается его дислокации в тот или иной период времени, то это тоже был довольно запутанный вопрос. Это касалось и лондонского отделения.

– На протяжении нескольких сотен лет мы заседали в Сент-Джеймсском дворце, – сообщила Вирджиния, второй раз наполняя рюмки ароматным бренди, приобретенным на черном рынке. – Но иногда мы оказываемся в Вестминстере, а в отдельных случаях в Сохо. Это все из-за управляющего комитета! В двадцатые годы девятнадцатого века им вдруг так надоело заседать в одном и том же месте, что они стали переносить наши мероприятия то туда, то сюда. А нам приходится теперь колесить по всему городу, пытаясь понять, куда переехал клуб.

Выяснилось, что теперь помещение клуба «Хронос» находилось чуть севернее Сент-Джеймсского парка, к югу от Пиккадилли, в небольшом здании, втиснутом между пошивочным ателье и заметно обветшавшими особняками. На медной табличке, висящей на двери, было написано: «Время летит. Торговцам вход запрещен».

– Это просто шутка, – пояснила Вирджиния. – Табличку сделала группа членов клуба еще в восьмидесятые годы восемнадцатого века. Каждый вечно норовит оставить что-нибудь на память следующим поколениям. Я, например, в тысяча девятьсот двадцать пятом году зарыла в землю капсулу с важным посланием для членов клуба, которые будут жить через пятьсот лет.

– И что же в этой капсуле?

– Рецепт настоящего лимонного шербета, – ответила Вирджиния и, увидев недоумение на моем лице, добавила, широко раскинув руки: – Ну да, хочется иногда и подурачиться! В конце концов, нам не так уж легко живется.

Я глотнул бренди и еще раз обвел взглядом комнату. Как и во многих других богатых домах, все здесь напоминало о тех благословенных временах, когда цвета были сочными, вкусы – простыми и понятными, а камины – мраморными. На стенах висели портреты с изображениями мужчин и женщин, одетых в костюмы прошлого века. («Наверное, когда-нибудь их можно будет довольно выгодно продать, – сказала, обведя портреты взглядом, Вирджиния. – А мне нравится Пикассо – сама не знаю почему».) Плюшевая мебель была покрыта пылью, высокие узкие окна заклеены крест-накрест полосками бумаги.

– Это для того, чтобы не раздражать местных жителей, – мимоходом заметила Вирджиния. – Поблизости от дома не взорвется ни одна бомба, но дежурные из близлежащих домов об этом не знают и, если не видят на окнах этих бумажек, вечно устраивают по этому поводу шум.

В других комнатах и залах здания стояла тишина – лишь стеклянные висюльки на люстрах и бра тихонько позванивали, когда где-то в небе пролетали самолеты. Верхний свет во всех помещениях здания был погашен, светомаскировочные шторы на окнах плотно задернуты.

– Многие уехали в пригороды, – сказала Вирджиния. – Причем большинство сделали это к июлю тридцать девятого года. Не столько из-за бомбежек, сколько из-за ощущения подавленности, которое нередко возникает, когда живешь здесь. Члены нашего клуба проходили через это столько раз, что решили отправиться в другие места – туда, где побольше солнца, воздуха, комфорта и нет всех тех неприятностей, которые связаны с войной. Многие уехали в Канаду – особенно те, кто до этого жил в Варшаве, Берлине, Ганновере, Санкт-Петербурге. Впрочем, парочка наших все еще болтается где-то здесь, но где именно, я не знаю.

Я спросил, почему она сама осталась в Лондоне.

– Чтобы присмотреть за всем и не допустить нарушения установленного порядка, мой дорогой! – ответила Вирджиния. – Сейчас моя очередь заботиться о новичках. Между прочим, вы – наш первый новичок за последние шестьсот лет. Впрочем, еще нескольким членам клуба в ближайшее время предстоит родиться. Должен же кто-то быть рядом с ними и позаботиться, чтобы у них все было в порядке – в частности, чтобы их детство не было слишком уж тяжелым. Во многих случаях возникающие проблемы можно решить с помощью денег, но иногда… – Вирджиния пригубила бренди. – Иногда приходится организовывать все лично. Бывает так, что требуется эвакуация или какая-то еще экстренная помощь. Родители порой создают столько неприятностей.

– Так, значит, этим занимаетесь вы? – уточнил я. – Вы… заботитесь о членах клуба в детском возрасте?

– Это одна из наших задач, – небрежным тоном ответила моя собеседница. – Детство – один из самых важных периодов в развитии и становлении человека, если только он не обречен на раннюю смерть и не имеет каких-либо тяжелых наследственных заболеваний. Конечно, прожив первую дюжину жизней, мы накапливаем определенный опыт. Однако подчас и у нас возникают трудности. К примеру, я советую взрослому человеку вложить все его средства в производство резины, поскольку в будущем это сделает его сказочно богатым. Однако человек мне не верит и, глядя на меня, вертит пальцем у виска и говорит в мой адрес всякие обидные слова. Да мало ли что случается! Вообще многие из членов клуба рождаются в бедности. Так вот, бывает далеко не лишним подбодрить их, сообщив, что на свете существует целая группа индивидуумов, которая позаботится о том, чтобы им не надо было носить дырявые носки и тратить по нескольку долгих лет жизни – их жизни, каждой из их жизней! – на банальное изучение алфавита. Так что тут дело не только в деньгах, но и в чувстве принадлежности к некоему сообществу.

У меня в голове роились сотни, тысячи вопросов, но я был не в силах четко сформулировать ни один из них и потому поинтересовался:

– Есть какие-то правила, которые я должен знать?

– Не пытайтесь изменить ход событий, – твердо сказала Вирджиния. – В своей предыдущей жизни вы создали нам немало затруднений, Гарри. Разумеется, вы в этом нисколько не виноваты. Однако факт остается фактом: Фирсон получил достаточно информации, чтобы попытаться изменить будущее, а этого мы никак не можем допустить. Проблема в том, что очень трудно точно предсказать, когда, в какой момент времени он может предпринять такую попытку.

– Что-нибудь еще?

– Не причиняйте вреда другим калачакра. Нас не интересует, как вы поступаете по отношению к остальным людям – если, конечно, речь не идет о чем-то запредельно безобразном, таком, что может привлечь к нам совершенно ненужное внимание. Словом, ведите себя хорошо.

– Вы говорили о неких материальных вкладах…

– Верно. Если вам повезет и вы станете обладателем огромной суммы денег, пожалуйста, отложите часть на нужды нашего детского благотворительного фонда. Будущие поколения калачакра будут вам очень признательны. И еще одно, Гарри, дорогой. Это не правило, а совет. Не говорите никому, где и когда вы родились. По крайней мере, в деталях.

– Почему?

– Потому что тот, кто узнает это, может вас убить. Конечно, я почти уверена, что с вами ничего подобного не произойдет – вы такой очаровательный молодой человек. Но подобные случаи все же бывали. Так что и сами не спрашивайте никого о времени и месте рождения, и другим такую информацию о себе не давайте. Так у нас принято.

И Вирджиния объяснила почему.