ГЛАВА 2

Он очень старался, но все сложилось вопреки его воле.

В начале была Нигделандия, безлюдный город итальянских фонтанов и закрытых библиотек, таинственным образом расположенный между всеми остальными мирами. Путь в них лежал как раз через фонтаны, и тот, к которому прислонялся Квентин, вел в Филлори, откуда его изгнали.

Он стоял там долго, не решаясь оторваться от холодного камня. Только этот фонтан еще связывал его с прошлой жизнью, с волшебной страной, где он был королем. Квентину очень хотелось продлить минувшее, но надо было жить дальше. Он похлопал фонтан по ободку и ушел.

Квентин чувствовал себя пустым, невесомым. Он перестал быть тем, кем был раньше, и не знал еще, кем будет потом. Ему все еще представлялся Край Света — закат, бесконечный берег, два разрозненных стула, звенящий месяц, трескучие кометы. И Джулия, падающая за край Филлори на Ту Сторону, навстречу своей судьбе.

Для нее начало, для него тупик. Нет больше Филлори. Вообще хода нет.

При этом Квентин не мог не замечать перемен в Нигделандии. Раньше она безмятежно почивала под стеклянным колпаком вечных сумерек — но когда древние боги пришли, чтобы исправить свое упущение и убрать из вселенной магию, стекло разбилось, впустив в город время и непогоду. В воздухе чувствовался туман, над головой мчались рваные тучи, клочки голубого неба отражались в талой воде, повсюду журчали ручьи: Нигделандия встречала свою первую весну, сама того не желая.

Дома с сорванными крышами стояли, открытые всем стихиям. В них, как костяшки домино или ребра гниющих туш, лежали книжные полки, ветер носил туда-сюда разрозненные страницы. Переходя по мостику через канат, Квентин заметил, что вода стоит вровень с берегами — что же будет в случае половодья?

Может, и ничего, хотя ноги он промочит наверняка.

Земной фонтан тоже переменился. Драконы, входившие в Нигделандию, чтобы побороться за магию, разодрали на части его бронзовый лотос. Фонтан, так и не дождавшись починки, восстанавливался самостоятельно: старый увядший лотос отпал, на его месте распускался новый.

В тугой бутон, пожалуй, не пролез бы даже Квентин со своими тощими бедрами. Что-то коснулось его плеча, и он инстинктивно поймал в воздухе вырванную из книги страницу с текстом и чертежами. Он хотел было снова пустить ее по ветру, но раздумал, сложил вчетверо, сунул в задний карман.

И свалился на Землю.

Там, по крайней мере в Честертоне, лил холоднющий дождь — в Новую Англию пришел ноябрьский муссон. Волшебная пуговица по причинам, ведомым только ей, решила вернуть Квентина в бостонский пригород, где жили его родители, на лужайку перед их здоровенным домом. Дождь стучал по крыше, струился по окнам, извергался из водостока. Он мигом смыл с Квентина морскую соль Филлори, в Нигделандии еще сохранявшуюся. Ее заменили осенние запахи Честертона: гниющая листва, мокрые веранды, мокрые собаки, мокрые изгороди.

Квентин достал из кармана серебряные часы, прощальный подарок Элиота. Перед уходом он, потрясенный и рассерженный, взглянул на них только мельком и рассмотрел только теперь. Три циферблата, передвижная звездная карта, фазы луны. Элиот сорвал их с часового деревца в Лесу Королевы и бережно хранил все долгие месяцы в море. Замечательные часы — надо было его поблагодарить как следует, — только сейчас они почему-то остановились. То ли из-за погоды, то ли Земля не устраивала их в целом.

Квентин смотрел на темный родительский дом и ждал, когда ему захочется войти туда, но особняк не вызывал в нем такого желания. Родители вспоминались, как старая любовь — непонятно, почему его раньше к ним так тянуло. Они умудрились произвести на свет ребенка, с которым ничего общего не имели — или не сумели найти. Серебряная нить, связывавшая их с сыном, порвалась окончательно. Если у Квентина и был где-то дом, то не здесь.

Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза и пропел четыре протяжных слога, очерчивая левой рукой большой круг. Теперь его защищали от дождя невидимые линзы: сразу он не просох, но по крайней мере сделал первый шаг на пути к просыханию.

Я больше не король, твердил себе Квентин, шагая по широкому мокрому тротуару. Пора жить, как все нормальные люди. Лучше поздно, чем никогда. Через полчаса он дошел до центра Честертона, доехал на автобусе до станции метро Эйлуайф, оттуда до Южного вокзала, взял билет на автобус линии «Грейхаунд». Конечным пунктом был Ньюбург в штате Нью-Йорк, городок на реке Гудзон к северу от Манхэттена — ближайшая к Брекбиллсу точка, куда можно добраться на общественном транспорте. В прошлый раз, добираясь туда вместе с Джулией, Квентин сильно паниковал, но теперь особенно не спешил и точно знал, что ему нужно: безопасное место, где его знают и разбираются в магии. И работа.

Он остановился в том же мотеле, доехал на такси до того самого поворота и зашагал через сырой лес. Здесь тоже прошел дождь — каждая ветка и каждый прутик обдавали его холодной водой. С визуальными чарами он на этот раз не морочился. Они сами его увидят и поймут, кто он.

Это было правильное решение: за деревьями среди ненастного дня забрезжил солнечный свет. Подойдя ближе, Квентин увидел женщину с миндалевидными глазами лет сорока с лишним — вернее, ее голову и плечи, заключенные в светлый овал, как камея из медальона. Он не знал ее, но было ясно, что она маг.

— Привет, я Квентин.

— Я знаю. Хотите войти?

— Да, спасибо.

Сделав незримый жест, она стала видна в полный рост. За ней, среди угрюмого осеннего леса, светилась солнечная арка с зеленой травой. Женщина посторонилась и пропустила Квентина.

— Спасибо, — повторил он. От летнего воздуха на глаза навернулись слезы. Он отвернулся и сморгнул, но женщина их заметила.

— Это всегда так действует, правда?

— Да. Каждый раз.

Квентин обошел стороной Лабиринт, переделанный уже раз десять после его прошлого посещения. В Брекбиллсе стоял август, и студентов не было видно, хотя абитуриенты, возможно, еще сдавали вступительные экзамены. Послеобеденное солнце лежало на истертых коврах в общих комнатах; дом отдыхал, приходя в себя после тяжких испытаний учебного года.

Квентин не знал, чего ждать от Фогга — в последний раз они расстались не так чтобы очень тепло, — но намеревался настоять на своем. Декан, столь же ухоженный и с той же козлиной бородкой, сидел у себя в кабинете, проверяя работы вновь поступающих.

— Так-так! — При виде Квентина он притворился, что удивлен. — Входи. Не ожидал увидеть тебя так скоро.

Квентин осторожно опустился на стул.

— Я и сам не ожидал, но бывать здесь всегда приятно.

— А мне приятно слышать нечто подобное. В прошлый раз ты, насколько помню, привел с собой деревенскую ведьму — удалось ей тогда попасть в нужное место?

Ей удалось, хотя и с большим трудом. Квентин, не желая об этом распространяться, спросил, как в этом сезоне сыграли в вельтерс. Фогг ему подробно рассказал и про игру, и про серебряную птичку, обитавшую раньше в его кабинете: некий докторант снова облек ее в плоть и перья.

Потом взял сигару и Квентину предложил. Они закурили.

Пока что все шло лучше, чем предполагал Квентин. Он, видимо, заблуждался, считая Фогга мелочным злобным тираном. Старик, возможно, изменился с годами, а возможно, и прежде был не так плох. Возможно, Квентин чересчур придирчиво к нему относился. На вопрос, чем декан может ему помочь, изгнанник ответил честно — и получил помощь. В колледже как раз открылась вакансия: новичка-адъюнкта пришлось уволить за то, что почти весь свой труд о Фрэнсисе Бэконе он списал у профессора. Квентин мог взять его часы себе — этим он, собственно, оказал бы декану услугу. Если тут и таилось злорадство, если Фогг и радовался тому, что прежний заносчивый юнец, искатель приключений, бунтарь смиренно приполз к нему за подачкой, виду он не показывал.

— Не удивляйся так, Квентин. Ты всегда был одним из лучших — все это понимали, кроме тебя. И ты тоже бы понял, если бы не убеждал себя так усиленно, что тебе здесь не место.

После всех этих лет Брекбиллс вновь отворил двери Квентину, принял его к себе, дал приют в своем потаенном мире. Фогг вручил ему ключ от комнаты, такой маленькой и высокой, что она смахивала на вентиляционную шахту. Там были окно, ванная, стол, половинка двуспальной кровати. Памятный запах простыней отправил Квентина в колодец памяти, в те годы, когда он мечтал о будущем, совсем не похожем на это.

Это было не совсем ностальгией: Квентин тосковал не по Брекбиллсу, а по Филлори. Закрыв за собой дверь комнаты, принадлежавшей уже не королю, а учителю-ассистенту, он наконец отдался полностью этой тоске. Почувствовал в полную меру, что потерял. Он лежал навзничь, смотрел в далекий потолок и думал о том, что происходит там без него: о путешествиях, приключениях, пирах, разнообразнейших чудесах. Думал об океанах, реках, деревьях и лугах Филлори. Казалось, одно его страстное желание вернуться туда способно поднять его с жесткой кровати и перенести из этого мира в тот, но ничего такого с ним не случилось.

Он получил расписание, место в столовой и власть над студентами — а также то, что должен был получить давным-давно и совсем забыл, что так и не получил: специальность.

Каждый маг имеет природную склонность к определенной отрасли магии — остается только определить, к какой именно. Специальность, пустячная или полезная, есть у всех — это нечто вроде магических отпечатков пальцев, — но предрасположенность Квентина в свое время так и не удалось выявить. Он вспомнил об этом, лишь когда ему предложили назвать ее при вступлении в штат.

Его, как и дюжину лет назад, отправили к профессору Сандерленд, в которую он студентом был безнадежно влюблен. В ту же солнечную лабораторию. Даже не верилось, что она работала здесь все то время, пока его носило по всевозможным вселенным, и что теперь они, можно сказать, на равных. Она, если это возможно, стала еще красивее, чем в свои двадцать пять.

Зрелая мягкость черт придала ей индивидуальности, но то, что Квентин тогда считал неземной безмятежностью, теперь выглядело как недостаток эмоций: раньше он не замечал, какая она закрытая.

В те годы он так сильно чувствовал ее превосходство, что не был уверен, помнит ли она его — но она помнила.

— Конечно. Вы были не настолько невидимы, как думали сами.

А он так думал? Да, вероятно.

— Значит, и моя тайная влюбленность в вас тоже была не настолько тайной?

— Скрывать влюбленности — определенно не ваша специальность, — добродушно улыбнулась она. — Закатайте рукава выше локтя и протяните руки ладонями вниз.

Он протянул. Она втерла в них какой-то порошок, и на коже замерцали холодные искорки — будто смотришь сверху в ночное время на малонаселенную местность. Квентин чувствовал их покалывание, но это, возможно, ему только мерещилось.

— М-мм. — Санлерленд — или Перл, ведь теперь они могли называть друг друга по имени — похлопала его по рукам, как в детской игре, и искры пропали. Потом отрезала у него прядь волос и сожгла над жаровней. Они пахли, как паленые волосы. — И тут ничего.

Теперь ей стало не до любезностей — задача поглотила ее целиком. Приказав Квентину ходить задом наперед по всей комнате, она принялась рассматривать его в дымчатые линзы, как не желающую складываться цветочную композицию.

— Почему это так трудно для вас? — спросил Квентин, стараясь ни на что не наткнуться.

— Не смотрите через плечо.

— Почему вы никак не можете определить мою специальность?

— Причин может быть несколько. — Она заправила за уши свои прямые светлые волосы и поменяла линзу. — Возможно, она просто скрыта. Некоторые дисциплины не желают открываться по природе своей. Возможно также, что специальность узкая, практически бесполезная, и ее трудно рассмотреть за фоновым шумом.

— А если это что-то редкое? — Квентин наткнулся на табурет. — Такое, что никому еще не встречалось?

— Все может быть.

Квентин всегда завидовал Пенни, чьим редким — уникальным, возможно — даром были путешествия между разными измерениями, но гон Перл давал понять, что дело в чем-то другом.

— А помните, как у меня искры из пальцев сыпались?

— Конечно. Как же я сразу не вспомнила! Станьте смирно. — Она извлекла из ящика тяжелую, окованную медью линейку с незнакомыми Квентину символами. — Закройте глаза.

Он закрыл, и пальцы правой руки тут же прошило болью. Квентин зажал их между коленями и даже «ой» сразу выговорить не смог. Он думал, что лишился их навсегда, но они, хотя и сильно покрасневшие, были на месте. Сандерленд нанесла удар острым ребром линейки.

— Извините. Боль часто способствует полезным открытиям.

— Знаете что? Я предпочитаю остаться в неведении.

— Не волнуйтесь, я все уже выяснила. Какой вы, однако, неженка.

Потому что не любит, когда его бьют по костяшкам? Квентину вдруг захотелось остановить Перл, листавшую толстенный, напечатанный мелким шрифтом справочник. Он не готов был расстаться с привычным обликом мага без специальности, и если она сейчас скажет, что он такой же, как все…

— У меня была хорошая версия относительно вас. — Перл вела пальцем по странице. — В тот первый раз у вас специальности еще не было: вы всегда казались мне немного инфантильным для своего возраста, недостаточно развитым эмоционально.

Надо же. Как видно, не только его влюбленность была заметнее, чем он полагал.

— Я, наверно, поздно достиг расцвета.

— Вот оно, — хлопнула по странице Перл. — Починка мелких предметов.

Он, честно говоря, надеялся не на это.

— Стульев, скажем?

— Думаю, еще меньше. Ну, не знаю… кофейных чашечек. Вы уже это делали? Склеивали что-нибудь, восстанавливали?

Может, и делал — сам не замечая того.

— Возможно. Не знаю.

Починка мелких предметов… ничего сексуального. Новые горизонты вроде путешествий между измерениями, власти над молниями и вызова патрона так и не открылись ему. Жизнь безжалостно лишала Квентина иллюзий относительно себя самого. Отнимала их одну за другой, срывала как мокрые тряпки, оставляя его нагим и дрожащим, но он не собирался умирать от гипотермии. Не сексуально, зато реально. В постфиллорийской жизни фантазии ему не нужны. Отказавшись от мечты, он наконец-то поймет, что в жизни есть не только она, и научится ценить простую, грубую повседневность. За последнее время он много узнал о себе, и в знании этом, хотя и болезненном, присутствовал элемент облегчения. То, чего он боялся всю свою жизнь, при ближайшем рассмотрении оказывалось не таким уж и страшным — а может, он сам оказался крепче, чем всегда думал.

Из физиков его, во всяком разе, не выгонят. Что такое ремонт мелких вещей, как не физика.

— Все, свободны, — сказала Перл. — Фогг, возможно, даст вам группу мелкой починки на первом курсе.

— Очень может быть, — согласился Квентин.