Что-то его разбудило. Анса попытался сесть в постели, содрогаясь от того, что каждое движение отзывалось болью в ранах и растягивало швы. Несмотря на это, он понимал, что исцеление идет быстро. Пусть у Гассема нет других добродетелей, думал он, но копье у него идеально чистое. Никакой заразы. Кроме того, родители Ансы родом из необычайно крепких племен. И все же ему казалось, что воины проводят чрезмерно много времени, исцеляясь от ран. Мальчикам, мечтающим стать воинами, об этом почему-то не говорили. Ансе казалось, что, став воином, он половину жизни провел именно так.

Но что же его разбудило? Что-то произошло с движением корабля. Он не обладал особыми знаниями о судах, но к этому кораблю уже привык. Почему изменились килевая и бортовая качка? Предполагалось, что на следующий день они войдут в порт Касина, но сейчас еще ночь. За дверью он расслышал осторожные шаги и чье-то бормотание. Кто-то произнес нечто похожее на «плавающую птицу», на южном диалекте. Принц припомнил, что так назывался один из иноземных кораблей. Почему-то он решил не окликать этих людей.

Анса подождал еще несколько минут, внимательно прислушиваясь, и различил шум потасовки и глухие удары, едва слышные из-за постоянного скрипа корабельных шпангоутов. Очень медленно он сел и начал выпрямлять ноги до тех пор, пока они не коснулись пола. Было больно, но принц понимал, что настоящая боль еще впереди. Он вытащил из-под койки меч, уперся острием в пол, ухватился ладонью за эфес и медленно, мучительно встал на ноги. Слишком низкий потолок не позволял полностью распрямиться, но он сильно сомневался, сможет ли вообще это сделать.

Боль омыла его, но он усилием воли заставил ее отступить. Было понятно: что-то происходит, и необходимо выяснить, что именно. Прихрамывая, добрался Анса до двери крошечной каюты и очень медленно открыл ее. Дверь скрипнула, но на судне скрипело все, поэтому звука никто не услышал.

Внутри каюты было настолько темно, что лунный свет, пролившийся в помещение, буквально ослепил Ансу. Если бы не зловещее отсутствие красок, видно было бы так же хорошо, как и днем.

Прямо перед ним находился корабельный штурвал, который вращался во все стороны. Никто не стоял у руля, только у его основания лежала какая-то бесформенная масса. Используя меч, как опору, Анса подобрался поближе и, не особенно удивившись, увидел рулевого. Тот лежал на спине, разинув рот, невидящие глаза закатились, так что видны были только мерцающие в лунном свете белки. Голова его лежала в черной луже. Горло рулевого было перерезано, и из него непрерывно струилась кровь.

Анса запретил себе торопиться. Требовалось сначала оценить ситуацию. В каком бы бедственном положении ни находился корабль, он явно не собирался немедленно затонуть или перевернуться. Ночь ясная, небо безоблачное. Слабый ветерок надувал паруса. На некотором отдалении Анса видел кормовые и носовые огни двух других кораблей.

Где вахтенные с палубы? Тут он увидел их: полдюжины тел, распростертых в судорожных позах. Понятно, что их настигла насильственная смерть. Он подумал, что должно быть еще семь или восемь часовых.

Возможно, их выбросили за борт. Анса вытянул шею, но не увидел впередсмотрящего на грот-мачте.

Вдруг он заметил на палубе слабый блеск. Хромая, подошел он к блестящему предмету и пошевелил его ногой. На отполированной палубе кучкой лежали цепи. Лунного света не хватало, чтобы понять, какого они цвета, но Анса и так знал: взошедшее солнце покажет, что они из золота. Он посмотрел на воду и увидел маленькую лодку, которую поднимали на один из двух других кораблей. Паруса у большего судна были спущены, и оно неуклонно двигалось в обратную сторону от флагманского корабля.

Двигаясь насколько возможно быстро, Анса доковылял до штурвала. Рядом с ним висел бронзовый колокол, которым отбивали часы и собирали вахтенных на смену.

Он ухватил шнур, свисающий с языка колокола, и начал неистово раскачивать его взад и вперед. Немедленно послышался грохот бегущих ног. Моряки не медлили, если приближалась опасность. За несколько мгновений палуба заполнилась иноземными матросами. Следом явился конвой невванцев, полусонных, протирающих глаза. Двое моряков схватились за штурвал, еще несколько человек начали карабкаться по вантам. Они слишком быстро говорили на южном диалекте, так что он их не понимал.

— Что? Кто бил в… — Это появился Саху, деревянная палуба гудела под его тяжелыми шагами. В отличие от других, он был одет только в длинную рубаху. В одной руке он держал обнаженный меч, в другой — кинжал. Он быстро оглядел палубу, мгновенно оценил ситуацию и начал рявкать, отдавая приказы. Моряки у штурвала что-то прокричали ему, он выкрикнул что-то в ответ. К удивлению Ансы, они оставили штурвал, хотя матросы на реях уже спустили все паруса, кроме одного, тянувшегося наискось от бизани к грот-мачте. Медленно корабль начал разворачиваться носом к ветру.

— Это я поднял тревогу, — сказал Анса.

Саху тяжело шагнул к нему.

— Объяснитесь.

В нескольких словах Анса рассказал, что произошло. С каждым словом лицо Саху становилось все более потрясенным. Он побледнел, несмотря на то, что лицо его было загоревшим и обветренным, и бледность эта была заметна даже при таком неясном освещении. Он наклонился и поднял цепи; похоже, что унижение и досада были искренними.

— Госс! — Он произнес это, как ругательство. — Это сделал он! Изменник! Все наше путешествие он сопротивлялся мне и пытался подорвать мой авторитет… — Он разразился потоком ругательств, которые ничего не значили для Ансы.

— Но как? — спросил принц.

Моряк заставил себя успокоиться.

— Он разлагал и подкупал моих людей. Половина сегодняшних вахтенных наверняка были подкуплены им.

— Зачем он это сделал?

— Ревность. Он считает, что его происхождение выше моего. Он рассчитывал, что этой экспедицией будет командовать он, а не я. Его семья соперничает с моей много поколений.

— Но какую выгоду он рассчитывал получить? — пытался понять Анса.

— Думаю, я понимаю его затаенные мысли. Еще на островах он пытался частным образом поговорить с этой женщиной, но я помешал ему. Она и ее король невероятно богаты, а с помощью своих воинов они обрели невиданное могущество, хотя они и дикари. Невванцы сказали, что мы виноваты в эпидемии, а ведь островитяне вообще не болели. Он считает, что сумеет очень продвинуться, если заключит с ними союз. Он думает, что пожнет всю славу от этой экспедиции и будет героем в глазах нашей королевы.

Саху указал на корабль далеко за кормой.

— Видите? Она на том судне, и направляются на север. «Плавающая Птица» принадлежит его брату, и команда там из их слуг. Я пытался предотвратить это, но у него большие связи при дворе. Он хорошо спланировал сегодняшнюю ночную вылазку.

— Вы будете его преследовать?

Саху медленно покачал головой.

— Это бессмысленно. Он все предусмотрел и перерезал трос нашего рулевого управления. Это самый простой способ вывести корабль из строя, а починка займет часы. Чтобы повернуть судно носом к ветру, нам пришлось убрать все паруса, кроме бизани. — Он горестно вздохнул. — Ее величество будет очень недовольна. Конечно, на суде я обвиню его в предательстве и потребую казни, но не исключено, что в тюрьму упекут именно меня.

— Вы можете перебраться на оставшийся у вас корабль и догнать его, — сказал Анса.

— «Плавающая Птица» — самый быстрый из наших кораблей. Если даже мы сумеем его догнать, мы уже не сможем вернуться домой до начала сезона штормов. Надо плыть дальше.

— Неужели он думает, что его королева предпочтет иметь дело с этими дикарями, а не с королевой Неввы?

Саху посмотрел на него долгим рассудительным взглядом.

— Если все пройдет так, как, мне кажется, он планирует, к тому времени, как он вернется домой с кораблем, заполненным сокровищами, Лериса уже будет королевой Неввы.

К восходу солнца судно починили, а «Плавающая Птица» исчезла из виду, уйдя на север. Никакие мольбы Ансы не заставили Саху расстаться с его единственным оставшимся баркасом, чтобы повернуть на север и предупредить Шаззад о катастрофе.

— Лучшее, что вы можете сделать — отправиться на королевский флот и реквизировать там быструю одномачтовую яхту.

— Они все могут находиться с остальным флотом! — возражал Анса.

— Значит, найдите самое быстрое торговое судно, — упрямо говорил Саху.

Оставшиеся часы Анса провел, умирая от тревоги. Он страдал не только от произошедшего несчастья. Долгие часы проводил он, расхаживая по палубе, размахивая руками и пытаясь заставить работать конечности и туловище. Похоже, ему все же не удастся выздороветь с комфортом.

Они вошли в гавань ближе к вечеру, обычно яркий город выглядел унылым под низкими серыми тучами. Только южные моряки, решившие было, что корабли Саху пропали, радостно приветствовали их. Предводитель отдал бумаги, подписанные королевой Шаззад, портовым властям, Анса же сошел на берег и поспешил во дворец.

В конюшне он потребовал несколько кабо и кое-какие дорожные принадлежности. Кораблями он был сыт по горло. Он отправится на север так, как положено жителю равнин. Стражи у северных ворот изумленно глазели на странного чужеземца, но не осмелились задержать его, увидев королевский пропуск.

Сидя верхом на прекрасном кабо, ведя в поводу еще трех и мучаясь от страшных болей, Анса спешил на север под теплым летним дождем.

Придворные дамы готовили Шаззад ко сну. Это был неспешный процесс, который начался с того, что она долго лежала в ароматической воде с маслами, настолько горячей, насколько можно было терпеть. Они обсушили ее толстыми, мягкими полотенцами, и весь следующий час она пролежала обнаженная, обложенная подушками, на столе, а массажистка растирала ее, чтобы успокоить напряженное тело. Наконец они завернули ее в прозрачный, просвечивающий пеньюар и с поклонами вышли из спальни.

Она устала, покрывала на кровати были откинуты, и постель смотрелась очень соблазнительно, но Шаззад еще не собиралась ложиться. Она очень дорожила этими часами, украденными у сурового расписания, когда ей не приходилось сгибаться под весом тяжелых нарядов и массивных драгоценностей, когда она не несла почти непосильной ответственности за судьбу государства.

Она лениво подошла к высокому, в человеческий рост зеркалу, стоявшему у стены, украшенной фресками. Легкий ветерок, дувший из открытой двери балкона, заворачивал подол ее пеньюара. Она долго изучала себя в зеркале. Всю косметику с лица уже сняли, но в льстивом свете свечи не видно было седины в волосах, пышной черной волной лежавших на плечах.

Шаззад потянула за ленточку, стягивающую пеньюар на шее, тело ее слегка обнажилось, и королева совсем распахнула пеньюар. Ей понравилось то, что она увидела. То, что она много ездила верхом, помогло сохранить тело упругим, а относительные лишения походной жизни заставили сбросить избыток веса.

Кожа по-прежнему была безукоризненно белой и не обвисала. Шаззад никогда не рожала, и на нежном животе не было следов. Ее большие груди, конечно, утратили часть былой упругости, но они все же были большими и мягкими, широкие коричневые соски на них выступали вперед так же, как умбон в центре щита воина. Талия по-прежнему оставалась узкой, бедра — широкими, а между ними лежал густой, идеально очерченный черный треугольник. Ноги были не длинными, но очень красивой формы, с изящными щиколотками и крошечными ступнями.

— Очаровательно.

Она ахнула и резко повернулась, запахнув пеньюар, будто это были оборонительные доспехи. На балюстраде сидел Гассем, скрестив длинные, могучие ноги, широко расставив руки по обеим сторонам перил, на привлекательном, покрытом шрамами лице — дерзкая улыбка.

— Ты… ты осмелился! — выдохнула она, когда вновь обрела голос. — Как ты попал сюда? — вопрос прозвучал глупо даже для нее самой.

— Перелез со своего балкона, — резонно ответил он. — Я всегда любил лазать, с тех пор как был мальчишкой. Виноградные лозы на стене очень облегчают путь. Я предположил, что ты именно этого от меня хотела. Поэтому выделила мне эти покои и не поставила с той стороны стражу.

— Это нелепо! — И тут же спросила себя, не говорит ли он правду. Может быть, она действительно этого хотела, даже сама не сознавая? — Отсутствие стражников можно исправить. Я позову их прямо сейчас.

Его улыбка не дрогнула.

— А как это отразится на нашей исторической встрече? Уж наверное ты не будешь подвергать ее опасности, потому что я смутил тебя?

— Покинь меня немедленно! — Голос ее задрожал, и она устыдилась этого. Она забыла, что сейчас власть была у нее, что это ее дворец, что она окружена своими войсками, что в ее руках узница, которая означает все на свете для этого дикаря. Все, что она сейчас могла ощущать — его подавляющее присутствие.

Медленно, лениво встал он с балконных перил и вошел в ее комнату. Свет от пламени свечей мерцал на его великолепном теле, обрисовывая резкий рельеф перекатывающихся мускулов. Лоснящаяся кожа бронзового цвета блестела, как только что вычищенная шкура призовых кабо.

— На самом деле ты не хочешь, чтобы я ушел, правда, Шаззад? — Он стоял так близко, что она чувствовала его тепло. Несмотря на свое роскошное тело, Шаззад была невысокой женщиной, и глаза ее приходились на одном уровне с его мускулистой грудью. Помимо сладкого запаха орехового масла, которым островитяне так любили умащивать свои тела, Шаззад ощущала его животный мускусный запах. Он был потрясающим мужчиной, и ее колени задрожали. Прозрачный пеньюар неожиданно сделался тяжелым, царапая набухшие соски.

— Нет, — сказала она, толком не понимая, что это означает.

Он подхватил королеву и поднял вверх, как будто ее массивное тело вдруг сделалось легким, как пух. Он закрыл ее рот своим, и она не поняла, его ли язык проник ей в рот, или наоборот, так они сплелись воедино. Ее руки обвили могучую шею, такую же жилистую, как у кабо, и она никак не могла прижаться к нему достаточно сильно.

Он поднял ее еще выше, и, что было просто невероятно, удерживал одной рукой, другой в это время срывая с Шаззад пеньюар, причем ткань в его руках казалась такой же невесомой, как крылышки крохотного насекомого. Разорванный в клочья наряд слетел с ее тела, и королева почувствовала такое облегчение, будто с нее сняли оковы. Она заставила себя открыть глаза, увидела его золотоволосую макушку, потом ее собственная голова откинулась назад, и она начала ловить воздух открытым ртом, потому что Гассем посасывал один из ее пульсирующих сосков. Он облизывал сосок языком, причиняя ей сладкую муку.

Шаззад стонала, а мучительное наслаждение продолжалось, кажется, бесконечно. Она не заметила, когда это произошло, но Гассем целовал уже ее другую грудь, потом влажные соски ощутили прохладу воздуха, он поднял ее еще выше, а губы его блуждали по нежной выпуклости ее живота. Его язык лениво проник в пупок, и пульсирующий трепет пронизал все тело королевы. Он поднял ее еще выше, выпрямив руки безо всякого усилия.

Ее руки покоились на его мощных плечах, сначала пальцы поглаживали их, потом впились в кожу, потому что Шаззад ощутила его губы между своих бедер. Его язык извлекал из нее наслаждение, как музыкант извлекает музыку из своего инструмента. Слезы наслаждения пролились у нее из глаз, когда она почти погибла на краю исступленного безудержного восторга, но тут Гассем остановился.

Он опустил Шаззад. Ей казалось, что конечности ее лишены силы, ум — парализован, она не могла больше мыслить, остались одни чувства. Она облизывала его лицо, язык пробегал по длинному шраму, потом по губам и зубам. Она лизала его шею грудь, его жесткий мускулистый живот, на языке оставался вкус масла, пота и самца. Ноги не держали ее, будто в теле не осталось костей, она упала на колени, пытаясь развязать обессилевшими руками его пояс, и чуть не зарыдала, потому что он не поддавался.

Гассем сам поднял руку к бедрам, пояс и одежда, которую он удерживал, упали на пол, и она ощутила у лица его напрягшуюся мужскую силу, он водил по ее губам своей плотью, слишком большой, чтобы она могла полностью охватить ее губами. Она обняла его, руки ее скользнули по ягодицам вниз, к его бедрам, и она попыталась доставить ему такое же наслаждение, какое он только что доставил ей.

Гассем наклонился, его ладони охватили мягкие округлости ее ягодиц, он поднимал Шаззад вверх и раздвигал ей ноги. Бедра ее распахнулись, она опрокинулась на спину, не в силах удержаться без его поддержки. Она смутно сообразила, что упала на постель. Гассем стоял, удерживая ее бедра на весу, она охватила его ногами, его большое тело, казалось, разрослось, нагнувшись над ней. Шаззад протянула руки, но не смогла дотянуться до него. Руки бессильно упали. Он сжал ее груди, мял их, крутил болезненно напрягшиеся соски. Она чувствовала такое напряжение, что, не достигни она в скором времени разрядки, оно точно свело бы ее с ума.

Легко изогнувшись в бедрах, Гассем вошел в нее, заполнил ее, и она закричала. Его тело склонилось над ней, он обеими руками держал ее голову. Королева обнимала дикаря, и казалось, что тело ее удерживается на весу. Он приподнялся над ней на вытянутых руках и начал вторгаться в нее снова и снова, почти полностью выходя из нее и вновь погружаясь, и каждый его ритмичный толчок заставлял ее выгибать спину дугой, груди подкатывались под подбородок и ей приходилось придерживать их. Шаззад превратилась в беспомощное существо, и могла только изгибаться, стонать и ощущать волны наслаждения, пронзающие ее от макушки до кончиков пальцев.

Его неослабевающая атака заставляла ее сдвигаться все дальше, и наконец она уперлась ногами в покрывало. Задыхаясь, Шаззад ощутила, что силы возвращаются к ней, и она может приподымать бедра навстречу его движениям. Оба они были покрыты потом; животы их с хлопком ударялись друг о друга, и этот звук почему-то возбуждал ее еще больше. Она чувствовала себя такой живой, какой не была многие годы, ощущала окончание каждого нерва, каждый дюйм ее тела пел от необыкновенных ощущений.

Со стоном откинула она голову на подушку, шея болезненно изогнулась, низ живота, как расплавленный жидкий металл, заполнило наслаждение и вдруг взорвалось во всем теле. Королева пронзительно закричала в исступленном восторге, одновременно сожалея, что все уже кончилось.

Шаззад на несколько мгновений потеряла сознание, не в силах выносить наслаждение такой силы. Когда она вновь пришла в себя, волны наслаждения продолжали проходить по ее телу, но теперь более нежные, и Гассем все еще нависал над ней, улыбаясь и продолжая двигаться внутри нее медленными, долгими толчками. Потрясенная и восхищенная, Шаззад почувствовала, что в ней вновь нарастает возбуждение. Их бедра неистово ударялись друг о друга. На этот раз, достигнув пика, она ощутила, что и он напрягся в ее объятиях. Гассем проник невероятно глубоко и остался там, пульсируя, и Шаззад услышала его долгий, почти животный стон.

Еще долго она трепетала и содрогалась, лежа под ним, сердце ее бешено колотилось, она тяжело дышала, и королеве показалось, что она уже никогда не сможет вдохнуть достаточно воздуха. Ощущения были необыкновенными. Каждый дюйм ее тела саднил, даже губы распухли. Гассем медленно отодвинулся от нее, и она протестующе закричала, потому что не хотела его отпускать.

Она с трудом могла поверить в то, что чувствовало ее собственное тело; теперь ей казалось, что оно принадлежит кому-то другому, такими богатыми были эти ощущения. А Гассем возобновил свой земной, губительный танец жизни. Она обняла его и отдалась ему с радостью, очищенная от страха и сожалений, сознавая, что этот мужчина вновь сделал ее своей рабыней и что она в восторге от этого.