Глава 21. Тогда
Бинокль мертвым грузом повис на шее Ланы. Члены команды по очереди ушли под палубу, чтобы отдохнуть. Первой ушла Китти: морская болезнь окончательно ее замучила. Аарон настоял, чтобы Китти легла и поставила у койки ведро и большую бутылку воды.
Лана осталась у штурвала. Погодные условия ухудшались, волны качали яхту в разные стороны. Внутреннюю часть стопы свело судорогой; Лана резко выдохнула, схватилась за ногу и начала растирать сжавшиеся в комок мышцы. Через минуту напряжение спало, удалось согнуть пальцы ног.
Выпрямляясь, краем глаза она заметила на палубе пятно размером с кулак. Кровь.
Откуда здесь кровь? Они давно не рыбачили, да и в любом случае Аарон всегда следил за чистотой на яхте и не разрешал разделывать рыбу на палубе.
Лана представила на этом месте Жозефа: голова склонилась на одну сторону, глаза открыты, но взгляд невидящий, а изо рта стекает кровь.
Испугавшись собственных мыслей, она сжала пальцами переносицу, пытаясь избавиться от этого образа.
– Эй, в чем дело?
На палубу поднялись Шелл и Аарон – они с удивлением смотрели на сидевшую на корточках Лану.
– Тут кровь. Вот, прямо на палубе.
Шелл и Аарон нагнулись.
– Странно. Откуда она здесь? – спросила Шелл. Взглянув на Лану, она, должно быть, поняла ее беспокойство и добавила: – Думаешь, это как-то связано с…
– Как обычно! – воскликнул Аарон. – Вечно ругаю всех за грязь на палубе, а сам накапал кровью.
– Это твоя?
– Да, из плеча, – ответил он Шелл.
– Я думала, ты поранился в душе, – сказала Лана.
Шелл внимательно посмотрела на Лану – она явно не ожидала услышать в ее голосе возражение.
– Да, в душе, а потом вышел сюда подышать свежим воздухом и проветрить голову. Понял, что сильно поранился, только когда Китти сказала, что футболка пропиталась кровью. Кстати, – Аарон повернулся к Шелл и осторожно задрал рукав, – посмотри. Как думаешь, ничего страшного? Быстро заживет? Я закрепил порез несколькими полосками пластыря, но ты ведь знаешь, как долго затягиваются раны в море.
Порез был небольшой, сантиметра три-четыре, однако довольно глубокий. Кожа вокруг опухла и сильно покраснела, и края раны действительно были стянуты пластырем, как Аарон и сказал. Крови наверняка было немало – могло накапать целое пятно.
Непонятно другое – как можно так пораниться, споткнувшись в душе?
Утром зарядил дождь. Видимость ухудшилась, море бушевало. К обеду палуба покрылась тонким слоем воды; влажность проникла и в помещения – капало с ног, с мокрой одежды и волос, а еще из люков.
Пошатываясь, Лана пошла по коридору к камбузу, чтобы сделать себе кофе. В бурном море чувствуешь себя пьяным – походка нетвердая, постоянно теряешь равновесие, и кажется, будто пол уходит из-под ног.
Многие члены команды жаловались на тошноту, если слишком долго оставались под палубой, где все раскачивалось и кренилось, и нельзя было угадать, когда в яхту ударит очередная волна.
На камбузе о чем-то горячо спорили Шелл и Генрих. До Ланы донеслись слова Генриха:
– Мы оба там были.
Шелл издала короткий безрадостный смешок.
– В любом случае теперь уже ничего не изменишь, – сказал Генрих.
– А то я не знаю, – прошипела Шелл в ответ.
Заметив Лану, они тут же замолчали и расступились. Генрих сел за стол в салоне и вытащил с полки книгу, Шелл, повернувшись к Лане спиной, тоже нашла себе какое-то занятие.
Лана молча сделала кофе, а через пару минут в салон влетел Аарон с листком бумаги в руках.
– Новое расписание дежурств, – объявил он, прикрепляя листок к доске. – Из-за погоды и болезни Китти пришлось все перестроить. Мы сильно устаем, а погодные условия в ближайшие сорок восемь часов будут суровыми, так что ночью дежурим по двое – лучше не рисковать. Три часа дежурства, три часа отдыха. Обязательно пристегивайтесь ремнями безопасности. Днем сможете выспаться – как обычно, дежурим по одному и сменяемся каждые два часа.
– Как считаешь, каковы будут последствия фронта низкого давления? – спросила Шелл.
– Трудно сказать. Все зависит от того, как быстро он движется и в каком направлении. Надеюсь, он скоро рассосется и, если повезет, нас лишь немного заденет.
«Это сейчас нас лишь немного задевает?» – удивилась Лана, чувствуя, как под яхтой вздымаются волны.
Она вернулась в каюту – хотела отдохнуть перед следующим дежурством. Китти спала. Лана залезла на верхнюю койку и выглянула в иллюминатор: в стекло бил дождь, по морю гулял шквалистый ветер.
В голове крутилась одна и та же мысль: что произошло с Жозефом? Из-за вчерашних поисков и ухудшающейся погоды времени или сил поговорить о нем ни у кого не осталось.
Лана все пыталась представить, что могло случиться. А остальные, их так же мучают эти вопросы? Может, Жозеф был пьян и поскользнулся? Может, свалился за борт, когда писал с палубы? Звал ли он на помощь? Почему никто не услышал? Так странно: вот только что он здесь, часть команды, – и вдруг исчез.
Нет, не исчез. Погиб.
Хотя никто не говорил об этом вслух, они столкнулись со смертью.
Лана проигрывала в голове последний разговор с Жозефом, вспоминала, как обиженный взгляд исказил его лицо, когда Лана его отвергла. Какая-то мысль продолжала ее беспокоить. Лана тогда сказала Жозефу: «Тебе когда-нибудь хотелось нырнуть туда… и просто уплыть подальше от яхты? В бесконечность, подальше от всего?» Она была пьяна и во власти смутных эмоций, но Жозеф ответил: «Да, иногда очень хочется».
Все члены команды считали смерть Жозефа несчастным случаем, однако что, если это не так? Что, если Жозеф, пьяный и накурившийся, сам решил выпрыгнуть за борт? Жизнь складывалась не лучшим образом: родители погибли, Аарон выгнал с «Лазурной», все ребята злились на него за незаконное проникновение на яхту, а Лана, самый близкий ему на судне человек, его отвергла.
Вдруг он покончил жизнь самоубийством?
У Ланы перехватило дыхание, будто в каюте не осталось воздуха. Надо выбраться из этой тесноты. На затылке выступил пот, волосы стали влажными. Тяжело дыша, она слезла с койки, открыла дверь в коридор… Там было так же душно. Идти в салон, где собрались все остальные, или на палубу, где хлещет дождь, не хотелось. Отсюда никуда нахрен не денешься!
Не совсем понимая, что она делает, Лана вышла в коридор и направилась к каюте Генриха, которую он делил с Жозефом. В пустой комнате было немного прохладнее, пахло одновременно потом и дезодорантом.
Спальный мешок Жозефа все еще лежал на верхней койке, сверху валялся холщовый рюкзак. Лана поднялась и схватила рюкзак – жесткий, покрывшийся солью. Расстегивая его и засовывая внутрь руку, она чувствовала себя преступницей.
Как ни странно, вещей в рюкзаке было очень мало. Когда во время прощания на Филиппинах Жозеф забросил рюкзак на плечи, Лане показалось, что тот едва не трещит по швам, а сейчас она обнаружила там лишь две синие рубашки, черные шорты и три пары трусов. Да еще походный несессер: бритва, пена для бритья, кусок мыла, средство от насекомых, зубная паста и щетка.
На дне рюкзака Лана нашла книгу: «Вьетнамский шпион». На обтрепавшейся обложке был изображен мускулистый мужчина, сидящий на корточках среди джунглей с винтовкой на плече. Похоже на какой-то мальчишеский роман – наверняка в нем полно сражений, взрывов и жутких сцен войны. Лана думала, что Жозеф читает что-то более серьезное, и вид этой тонкой потрепанной книжки напомнил ей, как он был молод. Как много лет у Жозефа было впереди.
Солнечные очки, три ручки, паспорт… Лана открыла документ. Полное имя: Жозеф Пьер Мелина. Странно, что до сих пор Лана этого не знала.
В боковом кармане лежал кожаный бумажник, внутри – пятьсот долларов. А ведь Аарон утверждал, что Жозеф покинул яхту, потому что у него кончились деньги. Вот оно, доказательство лжи. Сумма пусть и небольшая, но этого хватило бы как минимум еще на три недели на «Лазурной». А если дело не в деньгах, то почему Аарон так настаивал на уходе Жозефа?
В рюкзаке остались только четыре одинаковые записные книжки в черной обложке, перевязанные резинкой. Почему-то Лана удивилась их количеству, хотя логично предположить: если Жозеф любил сочинять стихи, за время путешествия он должен был исписать не один блокнот – сосредоточенно согнувшись над страницами в свете налобного фонарика…
Лана взяла записные книжки в руку. Вряд ли у нее есть право копаться в личных вещах Жозефа. Но вдруг в книжках есть ответы, которые помогут понять, что произошло?
Она вытащила первую книжку…
Лана внимательно всматривалась в наклонный почерк Жозефа, пытаясь разобрать французские слова, и не сразу поняла, что по всей странице повторяется лишь одно слово.
Désolé.
«Сожалею».
Лана перевернула страницу – то же самое. Перелистнула дальше… Вся записная книжка была усыпана тысячами извинений. Лана достала следующий блокнот и открыла наугад.
Désolé. Désolé. Désolé.
Боже, четыре записные книжки Жозефа были усеяны словами сожаления. О чем же ты жалел, Жозеф?
– Лана?
Она резко повернулась: в дверях каюты стоял Генрих. Он сердито посмотрел на нее, затем удивленно взглянул на вещи Жозефа.
– Что ты тут делаешь?
Лана покраснела.
– Просто заглянула в вещи Жозефа.
– Зачем?
– Я… я не знаю… До сих пор в голове не укладывается. – Генрих молчал, не сводя с Ланы взгляда. – Не могу поверить, что его больше нет, что все это реально. Так грустно.
– Да, грустно, – неискренне протянул Генрих.
Лана быстро сложила вещи Жозефа обратно в рюкзак.
– Прости, что вошла сюда без разрешения.
Генрих глянул на свой рюкзак, закрепленный под койкой.
– Нашла что-нибудь интересное?
Можно было бы рассказать ему о записных книжках, старательно исписанных извинениями, но Лана подумала, что это слишком личное, а Генрих так и не поладил с Жозефом.
– Не особо.
Оба напряженно думали, что сказать друг другу; молчание затянулось.
– Как там Шелл? – наконец спросила Лана.
– Нормально, – выпрямился Генрих. – А что?
– Я ее почти не вижу. Она в последние дни сама не своя.
Генрих пожал плечами.
– Всем сейчас нелегко… из-за Жозефа.
– Да, – согласилась Лана.
Генрих отошел от двери, выпуская Лану из каюты.
Весь день Лана держалась в стороне от остальных. Читать или рисовать при такой качке было невозможно, так что она просто наблюдала в иллюминатор за бушующим океаном.
Около восьми вечера Лана надела штормовку и поднялась на палубу – настала их с Шелл очередь дежурить. Смеркалось, а дождь все не заканчивался; его крупные капли били по лицу, попадали в глаза.
Они сменяли Денни: он сообщил им текущие параметры курса и ветра и велел пристегнуться ремнями. Дождался, пока Лана зацепит ремень за штурвал, затем кивнул и молча скрылся под палубой, – волосы у него успели намокнуть и прилипли к лицу.
Шелл взялась за штурвал, Лана стояла рядом, широко расставив ноги. Парус натянулся силой ветра, по корпусу яхты хлестали волны, белая вспененная вода заливала палубу. Они будто оседлали брыкающегося зверя, который поигрывает мускулами и обдает их соленым дыханием. Кожа под штормовкой, липкая от пота и соли, горела. Хотелось снять с себя одежду и спасательный жилет и смыть все это под дождем.
Раньше тихими ночами Жозеф устраивался на краю яхты с записной книжкой и болтал ногами в воде… Как это было давно! Сегодня там никого не увидишь.
Désolé. Каждую ночь он писал одно и то же, снова и снова. Неужели Жозеф и правда хотел со всем покончить? Лана представила, как в темноте он стоит на краю «Лазурной», вглядывается в темные воды – и падает. Если это было самоубийство, то море, пожалуй, действительно лучший вариант: не надо прыгать с высоты, завязывать петлю или покупать пистолет. Только море и аккуратный шаг вперед – и вот ты плывешь, глядя на удаляющиеся огни яхты, где никто не знает о случившемся. Решение принято, тебя не найдут. Лежишь на спине, смотришь на звезды и ждешь.
Но вдруг все было не так? Вдруг это не самоубийство? Что, если Жозеф просто поскользнулся и упал за борт, а потом отчаянно звал на помощь и плыл за яхтой, однако из-за ветра и волн пьяные члены команды его не услышали?
По воде прошелся резкий порыв ветра, и Шелл крепче схватила штурвал. Лана, держась за приборную панель, напрягла ноги. Ванты мачт издали мучительный стон. К яхте подобралась волна, подняла судно, и «Лазурная» скользнула по ее склону, задевая носом еще одну волну впереди. Палубу залило водой.
– Ты как? – крикнула Шелл.
– Нормально! – ответила Лана. Сердце бешено стучало. Хорошо, что они на дежурстве вдвоем. Не хотелось бы в такую ночь оставаться на палубе одной.
После дежурства Лана сошла вниз, радуясь возможности побыть вдали от дождя и ветра. В салоне было влажно и жарко. Бананы пропали, кожура покрылась коричневыми пятнами, и камбуз наполнился их тошнотворно-приторным запахом. Надо бы выбросить их за борт, но тащиться обратно на палубу, придерживая одной рукой бананы, а другой держась за переборку, ступеньки, люк, тросы, за что угодно, лишь бы не упасть, – нет, на это не было сил.
Лана расстегнула спасательный жилет, сбросила штормовку и повесила на дверь в ванную рядом с остальными.
На полу собралась лужица, блестевшая в свете лампы. Лана хотела вытереть ее, чтобы никто не поскользнулся, однако передумала. Схватившись за столешницу, выпила стакан воды и съела пригоршню орехов. Затем пошла в ванную и почистила зубы. Лана посмотрела на свое отражение в зеркале и не удивилась, увидев темные круги под глазами и прилипшие к лицу волосы. Она сплюнула пасту в раковину, вытерла рот рукой и, едва передвигая ноги, пошла в свою каюту.
Внутри стоял кисловатый, влажный запах рвоты и грязного тела. Вот бы открыть дверь и проветрить… но она лишь будет хлопать туда-сюда из-за качки.
Китти спала, подняв тканевый бортик койки – полотно, которое крепится под матрасом и цепляется наверху за крючки, чтобы спящий не свалился на пол, когда яхту качает на волнах.
Лана прикрепила бортик и на свою койку, забралась наверх и легла поверх спального мешка. Лоснящийся материал прилипал к ногам. Пришел ужасный страх закрытого пространства: в густой темноте каюты потолок был всего в нескольких сантиметрах от лица, а бортик загораживал выход. Лана нащупала крючок и убедилась, что полотно легко снять.
Она положила руки на живот и медленно выдохнула, чувствуя, как воздух уходит из тела. Два часа сорок пять минут на сон, а потом очередное дежурство. В голове все кружилось вместе с покачиваниями яхты.
Мысли о смерти Жозефа не отпускали. Надо понять, что с ним произошло, узнать ответы на бесконечные вопросы. Жозеф спланировал самоубийство или это вышло случайно? Вдруг они слишком рано бросили поиски? Почему Аарон уверял, будто у Жозефа нет денег, чтобы оставаться на «Лазурной»? И зачем ему нужно было отправиться в плавание к пятнадцатому марта?
Лана перевернулась на бок, к иллюминатору. Ливень пеленой закрыл и луну, и звезды. Они плыли будто вслепую, пробираясь сквозь бесконечную и безбрежную гладь. Хотелось нажать на паузу. Сойти с яхты. Вспомнить, что такое спокойствие, что такое неподвижность.
– Кит, – прошептала в темноте Лана. Сейчас бы перегнуться через край койки, взять Китти за руку, как они это делали в первые ночи на яхте, но бортики стали преградой. – Кит, ты спишь? Я все думаю о Жозефе…
Ей показалось, что Китти повернулась и сбросила простыню.
– Кит? – снова прошептала Лана.
В ответ донеслось лишь мерное дыхание Китти.
