Хочу вспомнить, как всё было. Хочу всю себя сосредоточить, как в молитве, — в воспоминании. Что было? Хочу увидеть, — закрываю глаза.

…Мелкий дождик на перроне. Душный холод вокзала. Молниеносная выбитость из реальности жизни и времени, — в стоящее на одном месте бесконечное ожидание…

Хоть какого-нибудь изменения ситуации!

Поезд выкинул нас в Бресте среди ночи. Часов 10 назад? Сутки? двое? Двое. Вчера дождь был проливной, а сегодня кропит. Нет, мы же приехали сегодня, прошлой ночью. Проливной был сегодня. А этот сеет когда? Наверно — уже завтра. Мы сколько ночей не спали? Ничего не разобрать. Мы спим всё время и где попало.

Раскрываю спальный мешок на сухой грязи рядом с лужей у оградки летнего кафе под навесом. Кому-то уступила добытый с боем у сторожихи стул из белых металлических трубок. Она называла его ресторанным! Всухую дожёвывая горький анальгин, влезаю в спальник вместе с сумкой через плечо, укладываю дурную, тошную голову на мокрые свои туфли и — ныряю в забытье. Зуд комаров стоит как тишина, отодвигая гул тысяч голосов, гитарные всхлипы, скрип тележек, дребезжанье стульев. На ногах — аллергия. Блохи! Аллергия у меня на блох. Блохи не умеют гудеть. Значит, — комары…

Последние жалкие ниточки мыслей: это паломничество? на Святую Гору? к Папе Римскому? к Матке Боске? Паломник — это что, калика перехожая? Ходить на поклонение. Ходить, а не валяться! «Паломник — богомолец». Так у Даля. В те времена паломников встречали свежим хлебом, парным молоком… Есть хочется. Ничего не купишь. Дорого. Да и не продают ничего. А наши консервы на дне сумки. Бого-молец! — Сейчас, сейчас… Вот посплю и буду молиться.

............................

Сквозит здесь. У кафе было лучше. А те богомольцы? Лежали вповалку между бетонными заборами и гудящими решётками таможен? Эти таможенники, наверно, кагэбэшники. Нарочно нас унижают: Ах, вы верующие! К Богу захотели задарма, за папыримские денежки «заграничинки» отведать! Вот теперь хоть вы и верующие, а будете здесь валяться! Ещё под себя ходить станете, — в туалеты очереди часовые, а водичка-то сырая, уж извините, другой нету, другая за границей, у Папы Римского, — лежите, милые, нам на вашего Папу…

Через решётку было видно, как к чистому «ихнему» перрону приходят «ненаши» электрички, и в них впрыгивают шумящие счастливчики, протиснувшиеся за решётку под конвоирские крики таможенников. Поезда уходят почти пустыми! Живём слухами, что Комитет Пилигримов присылает для нас вагоны с обедами. Где они?..

Таможня пропускает нас только те 20 минут, что поезд стоит по расписанию. Таможенник один, а нас тысячи! Он выкрикивает фамилии из списка, нашего общего заграничного паспорта, но их не разобрать: кругом кричат, ругаются, требуют чего-то, дети плачут. Нет, не слышу фамилий. Да ведь это и всё равно! Пробиться к нему через свалку людей и вещей невозможно.

Почему мы не ставим палатки? Всё требуем чего-то у организаторов. Не молились на Белорусском перед выездом, сейчас не молимся. А ведь нет ни одного священника! Кому же поставить нас на молитву? Каждый, наверно, стесняется выделиться. Я же вот стесняюсь. Да все кругом и неверующие. Нет, — вон верующий! По глазам видно. Это В.С. Везёт в паломничество детей из воскресной школы в Подмосковьи. Отец Александр Мень открыл её за несколько дней перед тем, как его убили. Видно, что В.С. стыдно. За хамство таможенников, за нашу неорганизованность, за не приехавших нас встречать поляков… За родителей, сразу начавших оборону и кормёжку только своих детей. Стыдно за стремящихся пройти таможню раньше соседа, за наше постоянное «качанье прав». Слышу, как он говорит: «Нам никто ничего не должен, это же паломничество, нас никто не заставлял, сами пошли». Жалобно говорит. Вон ещё верующий, ещё… Надо будет потом найти этих людей, по глазам. Потом…

Всё смешалось… Неразбериха, дождь, запахи российского вокзала: вонь туалетов, застойных луж, сладковато-тошнотный дух дешёвой парикмахерской…

Я пошла в паломничество, чтобы стать толпой?.. Вернуться нельзя. Билет коллективный, купить новый не на что: денег и водки просили не брать. Многие взяли. Водку можно менять. Обыкновенные русские за границей — особый вид гражданской униженности. Водка — это понятно, а дети зачем? Совсем маленькие, на загривках сидят. Один так и спит, на голове отца. Тоже, наверно, не пойдут пешком по 35 километров в день. Я-то не пойду. У меня адрес есть. Мы с подругой переждём в Кракове и на поезде — на Святую Гору. К приезду Папы будем. Там, наверно, кормят. Есть хочется. Сколько прошло времени? Куда прошло?..

..............................................................