Глава 19

Надя жила в частном секторе в довольно неплохом районе. Руслан видел ее всего лишь однажды… Именно тогда, когда все закрутилось. С тех пор только слышал о ней от Оксаны.

Они бросили машину в нескольких метрах от её дома и пошли пешком, чтобы не привлекать внимание и не создавать лишнего шума. Руслан несколько раз порывался позвонить Оксане, но она не отвечала на звонки. И ему казалось он сходит с ума набирая и набирая ее номер.

— Не звони. Никогда в таком случае не звони, — тихо сказал Афган, — а если она от них прячется, и ты звонком выдаешь её местонахождение. Прекрати. Возьми себя в руки.

Они шли пригнувшись, осторожно ступая по сухим листьям. Почти нет фонарей. Гробовая тишина. Район как вымер. Руслан ожидал, что там уже столпился народ и полицейские, но он ошибался. Никто не торопится ни во что вмешиваться. Сколько раз он сам рассчитывал именно на страх или человеческое равнодушие. Когда всем на всё наплевать лишь бы их не трогали. Даже звонок в ту же полицию — это лишние телодвижения, вопросы. Никто не хочет выходить из зоны комфорта даже если от этого зависит чья-то жизнь. Лучше отмолчаться, спрятать голову в песок и истово молиться, чтоб тебя не заметили. Он сам в эти минуты молился впервые в жизни, чтобы успеть.

Афган кивнул в сторону машины с охраной и Бешеный увидел аккуратную дырку в лобовом стекле — охрану сняли сразу же. Притом обоих. Скорей всего стреляли из ствола с глушителем с близкого расстояния. Те даже отреагировать не успели. Калитка закрыта, в доме и на террасе горит свет. Руслану казалось, что время в эти минуты остановилось, он почти не дышал, шел за более опытным напарником и понимал, что вот-вот сорвется и заорет «Ооксанаааа!», но Афган несколько раз показал жестами молчать. А у него от страха сердце колотится, как бешеное, ломает ребра, рвет грудную клетку. Он за эти мгновения прожил десять жизней. Наверное, после этого люди становятся седыми. Воображение рисовало жуткие картинки, от которых он не мог дышать. Только бы живая. Только бы дышала и дождалась его.

Они прокрались, пригнувшись, вдоль невысокого забора, потом ловко перелезли во двор и застыли оба.

Оксана сидела прямо на террасе на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону под какой-то монотонный звук похожий на мычание, окруженная разбросанными фотоснимками, опрокинутыми стульями и посудой. Рядом с ней мертвая Надя лежит на спине, с дыркой в виске, с широко раскрытыми глазами и вокруг кровь растекается аккуратными ручейками, к ногам Оксаны и к газону с высохшими цветами. На столе опрокинутая чашка с кофе и черные капли монотонно капают в кровь. Где-то у соседей скулит собака.

Афган показал Руслану жестом, что идет осматривать дом. Парень кивнул и медленно приблизился к Оксане, которая продолжала раскачиваться из стороны в сторону, сжимая в дрожащих пальцах снимки. И на всех связанные дети. Около десяти фотографий. В разных ракурсах. Суки! Ублюдки конченные! Представил, тот момент, когда Оксана это увидела и, закрыв глаза, стиснул челюсти, стараясь не взреветь, не заорать от бессилия. Нельзя, не при ней и не сейчас. Твари устроили спектакль чтоб надавить посильнее, сломать если не его, так Оксану. Стало жутко, что это могло окончится иначе… что он мог найти здесь два трупа, а не один. Мог потерять ее какие-то считанные полчаса назад. Вот так просто. Один выстрел и нет человека. Наверное, он бы сам сдох тут же, на месте. Дикое чувство вины, которое выворачивает наизнанку и отбирает способность думать. Понимание, что все держится на волоске и не зависит от него совершенно. Он может приставить к ней охрану, он может даже лично закрывать ее собой, но именно то, что Оксана является его женщиной уже делает её мишенью. И так будет всегда. Ему не изменить звериные правила собственного мира, в котором все святое превращается в твою личную ахиллесову пяту.

Медленно опустился на колени рядом с ней, вглядываясь в бледное, почти синее лицо и застывший взгляд. Она его не видит, она вообще кажется выпала из реальности и смотрит в никуда под это страшное монотонное мычание на одной ноте. Он не знал, о чем она думает, но это был двойной удар — смерть Нади и эти снимки. Смертельный удар и зацепил сразу обоих. Еще один гвоздь в гроб их отношений.

— Ксан… посмотри на меня. Я здесь. Все будет хорошо.

И сам понимает, что не будет. Никогда у них с ней не будет хорошо. Потому что он и есть причина всего. Потому что он — это утопия и болото. Не даст он ей ничего кроме вечной гонки на выживание. Хорошо может быть только без него. И то не сразу. Отпустить ее должен. Обязан. Только от этой мысли хочется зверем выть и головой о стены до беспамятства. Самому отказаться — это как вскрыть вены тупым лезвием. Режешь и режешь, а смерть не наступает только боль адская.

— Оксана. Ты меня слышишь?

Не слышит, только звук этот жуткий прекратился. Он сглотнул и протянув руку провел костяшками пальцев по ее щеке. Попытался привлечь к себе, но она как каменная не сопротивляется и не поддается. Застыла с этим страшным выражением лица, как высеченная из льда статуя. Не живая и не мертвая. Но уже не та Оксана, которую он знал… как и он уже не тот Руслан. Они оба изменились за это время до неузнаваемости, и он совсем не уверен, что у этих новых людей есть совместное «завтра»… потому что у них и «сегодня» не осталось. Только «вчера»… Какое-то эфемерное, сказочное и ненастоящее «вчера». Сейчас ему казалось, что это все было сном, который обязательно должен был закончится.

Слишком все хорошо, чтобы быть правдой. Так не бывает. Жизнь, сука, никогда не позволит. Лишь прикоснуться и потрогать кончиками пальцев, чтобы потом до конца своих дней вспоминать эти прикосновения.

— В шоке она. Не трогай пока. Я дом осмотрел — все чисто. Он скорей всего на моте подъехал конверт швырнул уже после того, как выстрелил. — Афган склонился к Наде, несколько секунд в глаза смотрел, хотел закрыть, но руку тут же одернул. — Мгновенная смерть, даже понять ничего не успела. Всем бы так умирать. Увозим Оксану твою, ничего здесь не трогаем. Менты не скоро приедут. Если кто и слышал чего — молчать будут. Менталитет у наших такой — моя хата с краю ничего не знаю. Давай снимки собираем и уходим.

Теперь Руслан не слышал его, он продолжал гладить холодную щеку Оксаны и чувствовал, как внутри боль пульсирует — живая и вечно голодная тварь. Она дышит и стонет вместе с каждым вздохом Оксаны. Резко привлек её к себе, пальцами в волосы зарылся, вдыхает запах, а от него еще больнее. Больнее от того что она не подвижная и твердая, ледяная. Сама, как мертвая и он внутри такой же. Шампунем пахнет. Яблочным. И тем самым вчера, которое уже никогда не вернуть. Не простит его, и он себя не простит никогда за то, что не уберег ни ее, ни детей.

Поднял на Оксану руки, сильно прижимая к себе. Такая легкая, почти невесомая. Или это внутри так тяжело, что он уже сам ничего не чувствует. Мог бы не выпускал бы из объятий вообще никогда. Так бы и стоял с ней на руках часами, днями, месяцами.

Афган снимки собрал обратно в конверт и тихо калитку отворил, выглянул во двор и кивком головы показал идти за ним. Никто из соседей так и не вышел даже свет нигде не зажегся. Все такая же тишина и их легкие шаги, едва слышные. Руслан бросил взгляд на мертвых ребят в машине рядом с домом и задержал дыхание — смерть его преследует. По пятам идет. Дышит сука в затылок. Играет в прятки с ним. Отнимает дорогое. Только он больше никого ей не отдаст. Разве что себя самого — пусть берет и успокоится наконец. Только не сейчас. Рано пока.

Руслан с Оксаной сзади сел, попытался снова ее к себе привлечь, но она сжалась еще сильнее, как готовая взорваться пружина. Ни слова не проронила и не посмотрела на него. Глаза открыты, а кажется, что слепая потому что ничего не выражают они. Ни одной эмоции, даже не моргает почти. Руслан со щеки ее кровь пальцем вытер и руку сильнее сжал, пытаясь сплести пальцы.

Это он во всем виноват. Во всем что сейчас происходит. Красивая любовь закончилась смертями и реками крови. Если он еще и мог все это вынести, сам смерть не раз видел, то она вряд ли оправится так быстро и безболезненно. Долго еще забыть не сможет. И как на детей посмотрит всегда вспоминать будет.

Голос Афгана доносится сквозь пульсацию боли в висках и свист покрышек на поворотах:

— Подругу расстрелял и охрану снял. Профессионально сработал, на моте подкатил под рев мотора три выстрела. Снимки подбросил с детьми через забор и укатил. Давят суки. Поторопить хотят. Ты Фаине набери пусть к тебе едет — тут бы успокоительного внутривенно не помешало. Пацаны у тебя? Расклад поняли? Ну мы скоро — минут через двадцать будем.

Руслан снова пальцы ее погладил, согревая, но они так и оставались ледяными. Хоть бы слово сказала. Пусть бы кричала или билась в истерике, а это молчание страшнее самых страшных слов и упреков. Оно режет по сердцу и оставляет рваные раны. Между ними такая стена появилась через которую не пробиться не перелезть, и он ощущает ее физически. Оксана далеко от него настолько, что, наверное, будь она в тысячах километров, он не ощутил бы этого расстояния, так как сейчас.

— С ними все в порядке, ты слышишь? Они вернуться домой.

Ни одной эмоции на ее лице, только веки прикрыла и снова открыла. По щеке слеза скатилась. Он вытер очень медленно, наслаждаясь бархатистостью кожи и отчаяние внутри растет скачками. Когда еще к ней так прикоснется?

— Посмотри на меня. Ты мне веришь?

Как смешно прозвучал этот вопрос. Задал и понял, что ответ знает сам — не верит и никогда не поверит. Его для нее больше нет, и он сам этого хотел. И сейчас хочет… но ведь чувства никуда не делись и держать себя в руках невыносимо тяжело. Особенно сейчас, когда так нужен ей. Они бы могли пройти через это вместе. Через многое могли бы. Только бывших бандитов не бывает и просто так его из этого мира никто не отпустит… но он может отпустить ее.

— Я пока тебя в доме друга отца оставлю, а мы вернем их сегодня ночью. С ними все хорошо. Верь мне, пожалуйста.

А она вдруг повернулась неожиданно и нахмурив брови тихо сказала:

— Мне все равно, где ты меня оставишь. Лучше бы ты никогда к нам не возвращался. Лучше бы тебя не было вообще в нашей жизни. Ненавижу тебя.

Потом так же медленно отвернулась, а ему показалось, что она ему в сердце нож вогнала и прокрутила там несколько раз. Он доже вздохнуть не смог. Сам не понял, как пальцы ее выпустил и руки в кулаки сжал, отворачиваясь к окну. Права! Тысячу раз права — так было бы лучше! Но он тогда этого не знал. Он просто, мать его, счастья хотел. Жизни хотел, как у всех, любимую женщину рядом, запах надежды, а не смерти. Верил, что все иначе будет. Да и кто его осудит за это? Он ее любит… Только тогда все же себя любил больше, себе это счастье хотел. О ней не думал. Он жадными глотками брал то, что дала жизнь и глотал взахлеб, цеплялся, выдирал у другого — потому что его она. Себе ее хотел любой ценой… только цену понял сейчас, а не тогда. Знал бы как дорого платить придется отпустил бы два года назад. Впрочем, он лжет самому себе — не отпустил бы тогда. Для осознание нужен опыт. Вот такой жуткий опыт.

Афган дверцу машины открыл и помог Оксане выйти. Она пошатнулась и когда Руслан взял ее под руку, повела плечами, отталкивая его. Сама пошла к дому с какой-то обреченной покорностью.

Их встретила миловидная светловолосая женщина, она ободряюще кивнула Руслану и взяв Оксану под руку повела в другую комнату. Бешеный слышал, как она ей что-то говорит, но та и ей не отвечала, только позволила себя увести. На Руслана даже не обернулась. Он окликнуть хотел и осекся, перевел взгляд на Афгана.

— Это Фаина, она врач. Поговорит с ней немного и укол сделает, чтоб успокоилась и поспала. Она в шоке. Это видно сразу. Ты не волнуйся — Фаина у нас волшебница и душу, и тело латать умеет. Идем познакомлю тебя с Воронами-младшими и за дело. До рассвета четыре часа осталось. Нам затемно успеть надо.

Афган кивнул в сторону кабинета, а Руслан в след Оксане смотрел. Как пошатнулась несколько раз и за стену взялась. Потом резко отвернулся и пошел за Афганом. Всё. С ней поговорит потом. Сейчас бесполезно, да и говорить нечего. Её успокоят только дети рядом с ней. Остальное сейчас второстепенно.

В кабинете его ждал сам Ворон и двое молодых мужчин. Одного он узнал — на похоронах отца видел, а другого нет. Хотя вроде оба чем-то похожи между собой и на самого Савелия.

— Андрей, среди своих Граф — старший сын Ворона протянул руку, и Руслан, настороженно рассматривая его исподлобья, пожал сильную горячую ладонь. На вид лет тридцать пять. Очень сдержанный, на лице ни одной эмоции, только глаза темные колюче поблёскивают. Взгляд прямой, изучающий, в нем нет ни капли доверия, скорее — выжидание, с чем пришел и что можешь предложить. Опасный противник, хладнокровный. Такие просчитывают все ходы наперед, удерживая в узде любые эмоции — только трезвый расчет и жесткая хватка. На отца своего похож очень и внешне, и внутренне.

— А это брат мой — Макс. Многие его знают под кличкой Зверь. Может раньше слыхал.

Слыхал. Притом слыхал не раз. Неужели это и есть тот самый кровожадный психопат-отморозок из бригады Ворона? Сын? Руслан явно чего-то не знает, либо отец недоговаривал. Впрочем, сейчас это уже не имело значения. Время не просто отсчитывало секунду за секундой — оно неумолимо летело вперед и у них оставалось всего несколько часов.

— Тот самый Зверь? — спросил Рус и протянул Максу ладонь.

Макс усмехнулся и тоже пожал Руслану руку. Сильно пожал, отрывисто. Намного эмоциональней старшего брата и здесь опасность уже прет на уровне явной агрессии. Её чувствуешь кожей. Нет, не по отношению к самому Руслану, а вообще. Такие хватаются за ствол и вышибают мозги без предупреждения. Никаких просчетов. Не понравился — ты труп. Бешеный слышал, что после разборок именно Зверь выкалывает жертвам глаза — фирменная подпись Черных Воронов.

— Видать, точно слыхал. Зверь — тот самый. Других в наших краях не водится. Мне сказали, что сегодня война намечается? А как же война и без меня.

— Не паясничай. Не время сегодня. Намечается, — подтвердил Ворон, — не хилая такая война — склад будете брать с заложниками, а заложники — маленькие дети. Так что вы вначале мозгами раскиньте, а потом пойдете. Здесь без проколов и самодеятельности. Не то что в прошлый раз.

Улыбка с лица Зверя пропала. Бросил взгляд на отца, потом на Руслана и хлопнул по плечу.

— Повоюем. Склады у нас — любимое поле боя, да, Граф? Что там с охраной?

Андрей Воронов кивнул, слегка прищурившись и опираясь о стол. Он перевел взгляд на Руслана:

— Мы уже пробили по своим насчет этого склада. Ребята подтянутся туда в течение часа. На дороге светиться не будем. Если их там человек двадцать — управимся быстро. Если бы еще знать, где они детей держат. Мне это помещение знакомо. Как-то пересекался там с Ахмедом по одному делу. Второй этаж тогда только отстраивался.

Афган кинул конверт на стол.

— Твари снимки сделали — прислали матери. Там видно, где детей держат. Если знаком с помещением — может, признаешь место. Мне тоже знакомо, но я больше по местности, чем по самому зданию.

Андрей открыл конверт и достал фотографии, сильно сжал челюсти, и рука со снимком слегка дрогнула:

— Ублюдки! — несколько секунд рассматривал, потом опустил руку и сосредоточенно сжал переносицу двумя пальцами. — Думаю, это на втором этаже, где офисы. Там есть подсобное помещение. Если слева от здания осталась пожарная лестница, то можно по ней сразу туда попасть. Но они наверняка снизу пасут и по периметру. Смотри, Макс, — видишь там окно видно и часть забора. Но это другая сторона здания.

Передал Максу снимки и тот грязно выругался, когда посмотрел на фото.

— Ахмед, мразь, ничего не гнушается. Беспредел устраивает. Не по понятиям это — детей трогать. Вижу. Если они расставили своих по периметру, мы можем растянуться и снять всех по одному. А потом — через забор и на второй этаж.

— Если спалимся раньше времени — подвергнем риску детей.

— Не спалимся. Там собак нет? — Макс посмотрел на Руслана.

— Нет, не видел. Я два часа там крутился. Все, как ты говоришь, Зверь. Они по периметру стоят и двое наверху. Я видел фигуры в окнах.

В окнах, говоришь? — Андрей несколько секунд смотрел на Макса, постукивая пальцами по столу. — Афган, снимешь их первыми со снайперской. А ты, Рус, по лестнице полезешь в окно. Если их там не двое — добьешь остальных, пока мы внизу подчистим. Все, пора ехать. Мы теряем время. Действуем как договорилась, а все остальное — по ситуации.

— Стоять! Погнали они! — несмотря на то, что голос Савелия был хриплым и приглушенным, он прозвучал настойчиво и твердо. — Вас послушать — все так просто, и Ахмед вас там не поджидает. Нельзя недооценивать противника. Никогда нельзя. Вы его ответку должны просчитать в десяти возможных вариантах, и тогда есть шанс, что один из них будет верным. А вы сразу сломя голову в самое пекло. Нужно еще раз план местности обмозговать.

Руслан слушал Ворона и думал о том, как сильно он напоминает ему отца. Тот таким же был, ворчал, учил вечно чему-то. Всегда хотелось ответить, отмахнуться, кровь в венах кипела, не понимал тогда, что они таким образом заботу проявляют, страх свой за детей вот так прячут — за нотациями и нравоучениями. Сейчас бы многое отдал, чтобы послушать это стариковское бурчание.

Андрей набросал шариковой ручкой схему на листке бумаги, а Руслан отметил, в каких местах видел охрану и сколько человек засветились в окнах наверху. Ворон долго рассматривал чертеж:

— Значит так, вы должны все одновременно делать — как только Афган возьмет цель и снимет тех, кто на втором этаже, вы должны погасить всех, кто внизу стоит по периметру здания. Синхронно. Все вместе, чтоб никто не вякнул и никого не предупредил.

— Да, все верно, — Граф наблюдал за тем, как Ворон водит ручкой по бумаге, и, посмотрев на Руслана, продолжил:

— Бешенный, в этот момент ты уже должен быть на втором этаже. Одна машина будет ждать с заведенным двигателем. Как только детей вынесут — сразу срываемся с места, а вы за ними следом.

Макс тоже подошел к столу и, отпив из бокала, обратился ко всем присутствующим:

Имеем в виду, что у нас всё про всё минут двадцать-тридцать. Ближайшее отделение где-то в нескольких километрах оттуда — вызовут ментов, а их точно вызовут после перестрелки, и у нас будет время свалить. Ахмеда явно кто-то из верхушки покрывает.

Руслан выслушал и подошел к Ворону, достав из-за пазухи тонкую папку. Протянул Савелию.

— Здесь подписанные бумаги. Имя не проставлено. Я хочу, чтобы компания принадлежала вам. Отец бы одобрил мой выбор.

Ворон долго смотрел Руслану в глаза, а бумаги не брал.

— Значит, решил отойти окончательно? Повоевать не хочешь?

— Довоевался уже. Один в поле не воин.

— Так ты не один теперь.

— Я терять больше не хочу. Ни ради чего. Ни ради отца, ни ради компании. И Ахмеду не хочу отдавать. А один я с ним не потяну.

— Я подарки не люблю принимать, сынок. За все в этой жизни платить надо. Я куплю ее у тебя. Мы с твоим отцом давно думали об этом. Да все как-то мне не с руки было, да и он не торопился. Но куплю после того, как все это утрясется, и ты еще раз хорошо подумаешь. Пока что скажу, что защиту гарантирую и тебе, и семье твоей.

— Спасибо, — Руслан пожал руку Ворона.

— Спасибо не булькает, — Ворон усмехнулся, — коньяк будешь должен. Итак, не геройствовать там, вы, трое. Чтоб все живыми вернулись. Фаину с собой берите.

Афган, меня в курсе всего держи.

Когда уходили Руслан к Оксане зашел на пороге постоял, глядя на ее силуэт на постели. Она не обернулась, а он не позвал. Только смотрел как ее волосы разметались по подушке и слегка вздрагивают плечи. Плачет. Наверное, хорошо, что плачет. Страшно, когда молчала и слова сказать не могла. Если плачет значит отходит понемногу. Ему до боли хотелось подойти, но он не сделал ни шагу только пальцы уже в который раз в кулаки сжал.

Когда вышел и дверь тихо прикрыл подумал о том, что вот это и есть конец и не тогда, когда она упрекала и плакала, и даже не тогда, когда увидела его с Ларисой, а именно тогда, когда эти слова страшные в машине сказала. Потому что в этот момент была искренней. Ненавидит и жалеет. Жалеет, что вернулся к ней, а возможно и жалеет, что жив остался. Любая мать всегда выберет детей, и он понимал её. По крайней мере старался понять.

— Ей станет легче. Через час где-то лекарство подействует, возможно она уснет.

Обернулся к невысокой женщине, которую Афган и Ворон называли Фаиной и едва заметно кивнул. Не станет. Пока детей не вернет не станет ни ей, ни ему.

В машину садился и на окна посмотрел — на секунду показалось, что силуэт заметил, но только на секунду.