9
Покинув Абидос, Рамсес XIII поплыл, как и прежде, вверх по реке до городов Тантарен (Дендера) и Кенне, которые лежали почти друг против друга — один на восточном, другой на западном берегу Нила. В Тантарене было две достопримечательности: пруд, где содержали священных крокодилов, и храм Хатор, при котором была высшая жреческая школа. В ней обучали медицине, песнопению, правилам богослужения и, наконец, астрономии.
Фараон побывал в обоих местах. Он возмутился, когда его заставили воскурить благовония перед священными крокодилами, которых он считал вонючими и глупыми гадами. Когда же один из них во время жертвоприношения, высунувшись из воды, схватил его зубами за одежду, Рамсес так хлопнул его по голове бронзовой кадильницей, что гад на минуту закрыл глаза и растопырил лапы, а потом попятился и полез в воду, словно поняв, что молодой владыка не потерпит бесцеремонности даже от существа божественного происхождения.
— Может быть, я совершил кощунство? — спросил фараон верховного жреца.
Святой отец посмотрел искоса, не подслушивает ли кто-нибудь, и ответил:
— Если б я знал, что ты, государь, принесешь ему такого рода жертву, я дал бы тебе дубинку, а не кадильницу. Этот крокодил — несноснейшая тварь во всем храме… Однажды он схватил ребенка…
— И сожрал?
— Родители были довольны… — ответил жрец.
— Как это вы, умные люди, — спросил его фараон, подумав, — можете поклоняться животным, которых, когда никто не видит, готовы лупить дубинкой?..
Верховный жрец, снова убедившись, что поблизости никого нет, ответил:
— Надеюсь, повелитель, ты не заподозришь людей, признающих единого бога, в том, что они верят в святость животных… То, что делается, делается для черни… Бык Апис, которого якобы чтят жрецы, самый красивый бык во всем Египте и поддерживает породу нашего скота. Ибисы и аисты очищают наши поля от падали. Кошки уничтожают мышей и таким образом сохраняют хлебные запасы, а крокодилам мы обязаны тем, что в Ниле хорошая вода, тогда как без них мы отравлялись бы ею. Легкомысленный, темный народ не понимает пользы этих животных и истребил бы их за один год, если бы мы не охраняли их существования религиозными обрядами. Вот секрет наших храмов, посвященных животным, и нашего поклонения им. Мы курим фимиам тем, кого народ должен чтить просто потому, что они приносят ему пользу.
В храме Хатор фараон быстро обошел дворы медицинской школы и без особого восторга выслушал прорицания астрологов. Когда же верховный жрец-астроном показал ему золотую доску, на которой была выгравирована карта неба, фараон сказал:
— Часто ли сбываются предсказания, которые вы читаете по звездам?
— Иногда сбываются.
— А если б вы предсказывали по деревьям, камням или по движению воды, они тоже сбывались бы?
Верховный жрец смутился.
— Не считай нас обманщиками. Мы предсказываем людям будущее, потому что оно их интересует, и, по правде сказать, только это и привлекает их в астрономии.
— А что вас привлекает в ней?
— Мы изучаем положение и движение звезд.
— А какая от этого польза?
— Мы оказали Египту немалые услуги. Мы указываем направление, в котором надо строить здания и рыть канавы. Без помощи нашей науки морские корабли не могли бы удаляться от берегов. Мы, наконец, составляем календарь и определяем сроки предстоящих небесных явлений. Например, в скором времени ожидается затмение…
Но Рамсес, не слушая его, повернулся и ушел.
«Как можно, — думал он, — строить храмы для такой детской забавы и еще делать какие-то чертежи на золотых досках? Святые мужи не знают, что и придумать от безделья…»
Недолго пробыв в Тантарене, фараон переправился на другую сторону Нила, в город Кенне. Там не было ни знаменитых храмов, ни окуриваемых благовониями крокодилов, ни золотых досок со звездами, зато там процветало гончарное искусство и торговля. Из Кенне шли два тракта к портам Красного моря — Косейру и Беренике, и дорога к Порфировым горам, откуда привозили статуи и огромные глыбы строительного камня.
В Кенне было очень много финикиян, которые с огромным энтузиазмом встретили фараона и преподнесли ему в дар разных драгоценностей на десять талантов. Несмотря на радушную встречу, он провел здесь только один день: ему дали знать из Фив, что священная мумия Рамсеса XII уже находится в Луксорском дворце и ожидает погребения.
В ту эпоху Фивы были огромным городом и занимали площадь почти в двенадцать квадратных километров. Здесь находился величайший в Египте храм Амона и много общественных и частных зданий. Главные улицы, широкие и прямые, были выложены каменными плитами, вдоль берегов Нила тянулись набережные, дома имели четыре-пять этажей. Перед каждым храмом и каждым дворцом возвышались величественные ворота с пилонами, отчего Фивы получили название «стовратых». Этот город, с развитыми ремеслами и торговлей, был как бы порогом вечности, ибо на противоположном, западном берегу Нила среди ущелий находилось бесчисленное количество гробниц жрецов, знати, царей.
Своим величием Фивы были обязаны двум фараонам: Аменхотепу III, или Мемнону, который «застал город глиняным, а оставил каменным», и Рамсесу II, который достроил и расширил постройки, начатые Аменхотепом.
На восточном берегу Нила, в южной части города, находился целый квартал величественных царских дворцов и храмов, на развалинах которых сейчас стоит городок Луксор. Здесь тело фараона ожидало последних обрядов.
Когда прибыл Рамсес XIII, все Фивы вышли ему навстречу. В домах остались только старики и калеки, а в переулках — воры.
Здесь в первый раз народ выпряг лошадей из колесницы фараона и сам потащил ее. Здесь также впервые фараон услышал крики и проклятия по адресу жрецов — что его очень обрадовало, а также громкие требования, чтобы каждый седьмой день был праздником, и это заставило его задуматься. Он хотел преподнести этот подарок трудящемуся люду Египта, но не думал, что его намерения уже получили огласку и народ ожидает их немедленного исполнения.
Хотя надо было пройти всего около мили, шествие длилось несколько часов. Царская колесница очень часто останавливалась в толпе и могла двинуться дальше не ранее, чем гвардии его святейшества удавалось поднять ничком лежавших на земле людей.
Добравшись наконец до царских садов, где он занимал небольшой дворец, Рамсес был до того утомлен, что в этот день не занимался государственными делами. А на следующий день, воскурив благовония перед мумией отца, стоявшей в главном царском дворце, он сказал Херихору, что можно перевезти тело в гробницу. Это, однако, было сделано не сразу.
Из дворца покойного перевезли в храм Рамсеса, где он отдыхал сутки. Затем траурный кортеж торжественно направился в храм Амона-Ра.
Подробности погребального обряда были те же, что и в Мемфисе, только теперь все это носило более грандиозный характер.
Царские дворцы, расположенные на правом берегу Нила, в южной части города, соединяла с храмом Амона-Ра, находившимся в северной его части, единственная в своем роде дорога. Это была широкая аллея длиной в два километра, обсаженная огромными деревьями и уставленная двумя рядами сфинксов, у которых на львиных телах были человеческие или бараньи головы. Их было несколько сот.
По обеим сторонам аллеи теснились бесчисленные толпы народа, собравшегося из Фив и окрестностей, а посредине двигалась погребальная процессия. Шли оркестры различных полков, группы плакальщиц, хоры певцов, все ремесленные и купеческие цехи, депутации от нескольких десятков номов со своими богами и знаменами, депутации больше чем от десятка народов, поддерживавших сношения с Египтом, и снова музыка, плакальщицы и жреческие хоры.
Царскую мумию опять везли в золотой ладье, однако гораздо более роскошной, чем в Мемфисе. Колесница, запряженная восемью парами белых быков, была высотой около двух этажей. Она почти утопала в венках и букетах; ее украшали страусовые перья и драгоценные ткани и обволакивали густые клубы дыма из курящихся кадильниц, что производило впечатление, будто Рамсес XII уже, подобно богу, является своему народу в облаках. С пилонов всех фиванских храмов доносилось грохотанье, напоминавшее гром, и скорбный звон мощных бронзовых досок.
Несмотря на то, что погребальное шествие двигалось по широкой пустынной аллее под наблюдением египетских военачальников, а следовательно, в величайшем порядке, — чтобы пройти эти два километра, отделяющие дворцы от храма Амона, понадобилось три часа.
Лишь когда мумию Рамсеса XII внесли в храм, из дворца в золотой колеснице, запряженной парой ретивых коней, выехал Рамсес XIII. Народ, стоявший вдоль аллеи и соблюдавший во время процессии полное спокойствие, при виде своего повелителя огласил воздух такими криками, что в них потонули громы и звон металлических досок, доносившиеся с пилонов всех храмов.
Охваченная восторгом толпа готова была выбежать на середину аллеи и окружить фараона. Но Рамсес одним мановением руки удержал людской поток и предупредил святотатство.
Спустя четверть часа фараон остановился перед исполинскими пилонами величайшего храма в Египте.
Подобно тому как Луксор представлял собой квартал царских дворцов в южной части города, Карнак был кварталом богов в северной. Главным же центром Карнака был храм Амона-Ра.
Само это здание занимало четыре морга, окружавшие же его сады и пруды — около сорока моргов. Перед храмом стояли два пилона высотой в десять этажей. Двор, который окружала галерея, поддерживаемая колоннами, занимал около двух моргов, а колонный зал, в котором собирались привилегированные сословия, — около морга. Это было уже не отдельное здание, а целый квартал.
Зал этот, или гипостиль, имел в длину больше ста пятидесяти шагов и семьдесят пять в ширину. Потолок же его поддерживался ста тридцатью четырьмя колоннами, из них двенадцать центральных колонн имели по пятнадцати шагов в окружности и высотой равнялись шести этажам!..
Статуи, размещенные в храме рядом с пилонами и над священным прудом, были соответствующих размеров.
В колоссальных воротах ожидал фараона достойный Херихор, верховный жрец этого храма. Окруженный жрецами, Херихор встретил повелителя почти высокомерно и, воскуряя перед ним благовония, даже не смотрел на него. Затем он через двор повел фараона в гипостиль и отдал приказ пропустить депутации в пределы храмовой ограды.
Посередине гипостиля стояла ладья с мумией умершего повелителя, а по обеим ее сторонам, друг против друга, два трона одинаковой высоты. На один из них воссел Рамсес XIII, окруженный военачальниками и номархами, на другой — Херихор, окруженный жрецами. Мефрес подал Херихору митру Аменхотепа, и молодой фараон во второй раз увидел на голове верховного жреца золотую змею, символ царской власти.
Рамсес побледнел от негодования и подумал: «Как бы мне не пришлось снять с тебя урей вместе с твоей головой!» Однако промолчал, зная, что в этом величайшем египетском храме Херихор является господином, равным богам, и владыкой чуть ли не высшим, чем сам фараон.
Тем временем народ заполнил двор, а за пурпурной завесой, отделявшей от смертных остальную часть храма, зазвучали арфы и послышалось тихое пение. Рамсес огляделся вокруг. Целый лес мощных колонн, сверху донизу покрытых рисунками, таинственное освещение, потолок, повисший где-то под небом, произвели на него угнетающее впечатление.
«Что значит, — думал он, — выиграть сражение у Содовых озер? Вот построить такое здание — это подвиг!.. А ведь они его построили…»
В этот миг он почувствовал могущество жреческой касты. Разве он, его армия и даже весь народ в состоянии разрушить этот храм?.. Но если трудно справиться со зданием, то легко ли будет одолеть его строителей?..
Из неприятных размышлений его вывел голос верховного жреца Мефреса.
— Государь, — говорил старик, — и ты, достойнейший наперсник богов (тут он поклонился Херихору), вы — номархи, писцы и простой народ! Достойнейший верховный жрец этого храма, Херихор, призвал нас, чтобы мы, согласно древнему обычаю, обсудили земные дела умершего фараона и отказали бы ему или признали бы за ним право на погребение…
Гнев охватил фараона. Мало того, что к нему относятся здесь с пренебрежением, они еще смеют судить дела его отца, решать вопрос о его погребении.
Однако он успокоился. Ведь это был лишь обряд, древний, как египетские династии. Это был, собственно, не суд, а восхваление покойного.
По знаку, данному Херихором, верховные жрецы расселись на табуретах. Номархи же и военачальники, окружавшие трон Рамсеса, остались стоять — для них не оказалось места.
Фараон запомнил и это оскорбление; но он настолько уже владел собой, что нельзя было понять, заметил ли он невнимание, оказанное его приближенным.
Тем временем святой Мефрес обсуждал жизнь умершего повелителя.
— Рамсес Двенадцатый, — говорил он, — не совершил ни одного из сорока двух грехов, и потому суд богов вынесет ему милостивый приговор. А так как царская мумия благодаря особой заботливости жрецов снабжена всеми амулетами, молитвами, наставлениями и заклинаниями, то не подлежит сомнению, что умерший фараон уже находится в обители богов, рядом с Осирисом, он сам — Осирис. Божественная природа Рамсеса Двенадцатого проявилась уже в его земной жизни. Он царствовал более тридцати лет, дал народу долгий и прочный мир, выстроил или довел до конца постройку многих храмов. Кроме того, он сам был верховным жрецом и превосходил благочестивейших из них своим благочестием. В его царствование на первом месте была забота о славе богов и возвышении священной жреческой касты. За это благоволили к нему силы небесные, а один из фиванских богов, Хонсу, снизойдя к просьбе фараона, даже посетил страну Бухтен и исцелил царскую дочь, изгнав из нее злого духа.
Мефрес передохнул и продолжал:
— Поскольку я доказал вам, достойнейшие, что Рамсес Двенадцатый был богом, вы спросите, с какой же целью это высшее существо снизошло на египетскую землю и провело на ней несколько десятков лет?
Оно сделало это, чтобы воскресить добрые нравы, поколебленные упадком веры. Ибо кто ныне думает о благочестии? Кто заботится об исполнении воли богов? На далеком севере мы видим могучий ассирийский народ, который верит только в силу меча и, вместо того чтобы посвятить себя изучению мудрости и служению богам, стремится к покорению народов. Ближе к нам живут финикияне, для которых богом является золото, а богослужение — обманом и ростовщичеством. Другие же народы — хетты на востоке, ливийцы на западе, эфиопы на юге, греки на Средиземном море — это варвары и разбойники. Вместо того чтоб работать, они занимаются грабежом, а вместо того чтоб совершенствоваться в мудрости, пьют, играют в кости или валяются на боку, как усталая скотина. В мире есть только один воистину благочестивый и мудрый народ — египетский. Но посмотрите, что делается и здесь? Вследствие наплыва безбожников-чужеземцев вера наша пришла в упадок. Знать и сановники за кубком вина подтрунивают над богами и вечной жизнью, а народ забрасывает грязью святые статуи и не совершает жертвоприношений в храмах. Место благочестия заняла роскошь, место мудрости — разврат. Каждому хочется надеть огромный парик, натереться редкостными благовониями, носить златотканые рубашки и передники, украсить себя золотыми ожерельями, запястьями, усеянными драгоценными каменьями. Пшеничной лепешки ему уже недостаточно, он хочет пряников с молоком и медом. Пивом он моет ноги, а жажду утоляет заморскими винами. Из-за этого вся знать в долгах, народ изнемогает от работы и терпит побои, и то здесь, то там вспыхивают бунты. Что я говорю «то здесь, то там»?.. С некоторых пор по всему Египту народ, подстрекаемый неизвестными лицами, требует: «Дайте нам отдых каждый седьмой день! Не бейте нас без суда! Выделите нам по клочку земли в собственность!..» Это угрожает разорением всего нашего государства, и надо спасти его от этого зла. Спасение же только в религии, которая учит нас, что народ должен трудиться, святые мужи, знающие волю богов, — указывать ему путь, а фараон и его вельможи — наблюдать, чтобы работа исполнялась честно. Этому учит нас религия. В этом духе правил богоравный Осирис-Рамсес Двенадцатый. Мы же, верховные жрецы, признав его благочестие, начертаем на его могиле и в храмах следующую надпись:
«Бык Гор, могучий Апис, соединивший короны двух царств, золотой кобчик, правящий мечом, победитель девяти народов, царь Верхнего и Нижнего Египта, повелитель двух миров, сын солнца Мери-Амон-Рамсес, возлюбленный Амоном-Ра, господин и повелитель Фиваиды, сын Амона-Ра, приемный сын Гора, рожденный Гормахисом, царь Египта, повелитель Финикии, властвующий над девятью народами».
Когда присутствующие приняли это предложение одобрительными возгласами, из-за завесы выпорхнули танцовщицы и исполнили перед саркофагом священный танец, жрецы же зажгли благовония. Затем сняли мумию с ладьи и внесли в святилище Амона, куда Рамсес XIII не имел уже права входить.
Вскоре богослужение окончилось, и присутствующие покинули храм.
Возвращаясь во дворец в Луксоре, молодой повелитель был до того погружен в думы, что почти не замечал бесчисленной толпы и не слышал ее возгласов.
«Зачем обманывать себя?.. — размышлял Рамсес. — Верховные жрецы относятся ко мне с полным пренебрежением; этого не бывало до сих пор ни с одним фараоном. Они даже указывают мне, каким образом я могу вновь обрести их милость. Они хотят управлять государством, а я должен только следить, чтобы исполнялись их приказы… Так нет же, не бывать этому, я приказываю, а вы должны исполнять. И либо я погибну, либо поставлю свою царскую ногу на ваши непокорные выи».
Два дня священная мумия Рамсеса XII пребывала в храме Амона-Ра в святом месте, куда, за исключением Херихора и Мефреса, не имели права входить даже верховные жрецы. Перед покойным горел лишь один светильник, пламя которого, обновляемое чудесным способом, никогда не угасало. Над ним парил в вышине символ души — птица с человеческой головой. Трудно сказать, был ли то особый хитроумный механизм или действительно живое существо. Одно несомненно: жрецы, имевшие смелость взглянуть украдкой за завесу, видели, что существо это висит в воздухе без опоры, раскрывая рот и вращая глазами.
Затем траурная процессия снова тронулась в путь. Золотая ладья перевезла покойника на другой берег Нила. Окруженная огромной процессией жрецов, воинов, плакальщиц и поющих хоров, она двигалась по главной улице Фив. Это была, можно сказать, самая красивая улица во всем египетском царстве: широкая, ровная, обсаженная деревьями. Четырех— и даже пятиэтажные дома были сверху донизу выложены мозаикой и покрыты раскрашенными барельефами. Казалось, что на этих зданиях развешаны огромные разноцветные ковры или картины, изображающие жизнь торговцев, ремесленников, мореплавателей, далекие страны и народы. Словом, это была не улица, а скорее бесконечная галерея картин, варварских по рисунку и необычайно богатых по краскам.
Погребальная процессия прошла около двух километров с севера на юг. Приблизительно в центре города она остановилась и затем свернула на запад, к Нилу.
В этом месте посередине реки находился большой остров, к которому вел плавучий мост. Во избежание катастрофы военачальники, возглавляющие процессию, еще раз выстроили шествие, поставив по четыре человека в ряд, и отдали приказ, чтобы все двигались очень медленно, избегая ритмической поступи. С этой целью оркестры, шедшие во главе отдельных групп, играли каждый в другом такте.
Через несколько часов процессия перешла первый мост, потом остров, потом второй мост и очутилась на левом, западном берегу Нила.
Если восточную половину Фив можно было назвать городом богов и царей, то западная являлась городом монументальных храмов и гробниц.
Шествие двигалось от Нила, по центральной дороге, к горам. К югу от этой дороги стоял храм, воздвигнутый в честь побед Рамсеса III; стены этого храма были покрыты изображениями покоренных народов: хеттов, аммореян, филистимлян, эфиопов, арабов, ливийцев. Несколько ниже возвышались две колоссальные статуи, изображавшие Аменхотепа II; высота их соответствовала пяти этажам. Одна из статуй отличалась чудесным свойством: когда на нее падали лучи восходящего солнца, статуя издавала звуки, подобные звукам арфы, у которой обрывают струны.
Еще ближе к дороге, тоже влево от нее, стоял Рамсессеум — не очень большой, но красивый храм Рамсеса II. Его преддверие охраняли статуи с эмблемами царского достоинства в руках. На дворе возвышалась статуя Рамсеса II высотой в четыре этажа.
Дорога шла постепенно в гору, и все яснее видны были крутые взгорья, испещренные отверстиями, подобно губке: это были гробницы египетской знати. Перед ними, между отвесными скалами, стоял причудливый храм царицы Хатасу. Здание имело четыреста пятьдесят шагов в длину. Со двора, обнесенного стеной, можно было войти по ступеням в окруженный колоннами внутренний двор, под которым находился подземный храм. С колонного же двора, тоже по ступеням, вел ход в храм, высеченный уже в скале; под этим храмом были тоже подземные помещения.
Таким образом, храм состоял из двух ярусов — нижнего и верхнего, из которых каждый делился тоже на верхний и нижний. Лестницы были огромные; два ряда сфинксов заменяли перила. Вход на каждую лестницу охраняло по две статуи в сидячих позах.
У храма Хатасу начиналось мрачное ущелье, которое вело от гробниц вельмож к царским гробницам. На границе между двумя этими участками находилась высеченная в скале гробница верховного жреца Ретеменофа. Залы и коридоры ее занимали около двух моргов.
Дорога поднималась в гору по одной из стен ущелья, напоминая карниз, косо высеченный в скале, так круто, что людям приходилось помогать быкам, тянущим колесницу, и подталкивать траурную ладью. Наконец шествие остановилось на широкой площадке, возвышавшейся больше чем на десять этажей над дном ущелья. Тут был вход в подземную гробницу, которую строил для себя фараон в течение тридцати лет. Эта гробница представляла собой целый дворец, с покоями для царя, семьи и прислуги, со столовой, спальней и ванной, с часовнями, посвященными разным богам, и, наконец, с колодцем, на дне которого находилась небольшая камера, где должна была навеки почить мумия фараона.
При свете горящих факелов видны были стены покоев, испещренные молитвенными надписями и картинами, изображающими все дела и развлечения покойного: царские охоты, сооружение храмов и каналов, триумфальные шествия, торжества в честь богов, битвы с врагами, работы его подданных. Но это еще не все. Покои были уставлены не только мебелью, посудой, колесницами, цветами, полны яств, всякого печенья, мяса и вина, но в них еще находилось множество статуй. Это были многочисленные изображения Рамсеса XII, его жрецов, министров, женщин, воинов и рабов, ибо царь и на том свете не может обойтись без драгоценной утвари, изысканных яств и верных слуг.
Когда похоронное шествие остановилось у входа в гробницу, жрецы вынули царскую мумию из саркофага и поставили ее на землю, спиной к скале. Рамсес XIII воскурил перед телом отца благовония, а царица Никотриса, обняв мумию, стала причитать, рыдая:
— «Я — сестра твоя, жена твоя Никотриса. Не покидай меня, о великий! Неужели ты действительно хочешь, мой добрый отец, чтобы я удалилась? Если я уйду, ты останешься один, и будет ли кто-нибудь с тобой?..»
После этого верховный жрец Херихор возжег благовония перед мумией, а Мефрес, совершив возлияние вином, произнес:
— Твоему двойнику приносим это в жертву, Осирис-Мери-Амон-Рамсес, повелитель Верхнего и Нижнего Египта, голос которого праведен перед великим богом!..
Плакальщицы и хоры жрецов возгласили:
Хор первый. «Скорбите, скорбите, плачьте, рыдайте, без устали плачьте, так громко, как только вы в силах».
Плакальщицы. «О достойнейший путник, направляющий шаги свои в страну вечности, как быстро тебя отнимают у нас».
Хор второй. «Как прекрасно, как дивно то, что с ним происходит! Так как он возлюбил бога Хонсу из Фив, то бог разрешил ему достигнуть Запада в сопровождении слуг его».
Плакальщицы. «О ты, которого окружало столько слуг, будешь отныне в земле, обрекающей на одиночество. Ты — носивший тонкие одежды и любивший свежее белье, лежишь теперь во вчерашней одежде!..»
Хор первый. «С миром, с миром, на Запад, о господин наш! Иди с миром… Мы увидим тебя опять, когда настанет день вечности, ибо идешь ты в страну, единящую всех людей друг с другом».
Начались последние церемонии.
Привели быка и антилопу, которых должен был убить Рамсес XIII, но убил его заместитель перед богами, верховный жрец Сэм. Низшие жрецы быстро разрезали животных, после чего Херихор и Мефрес, взяв их окорока, стали прикладывать их ко рту мумии. Но мумия не хотела есть, ибо не была еще оживлена и уста ее были сомкнуты.
Тогда Мефрес омыл ее святой водой и окурил благовониями и квасцами, произнося:
— «Вот стоит мой отец, вот стоит Осирис-Мери-Амон-Рамсес. Я — твой сын, я — Гор, прихожу к тебе, чтобы очистить тебя и вернуть тебе жизнь… Я складываю вновь твои члены, скрепляю, что было рассечено, ибо я Гор, мститель за отца моего. Ты восседаешь на троне Ра, происходящего от Нут, рождающей Ра каждое утро, рождающей Мери-Амон-Рамсеса каждый день так, как Ра».
Говоря это, верховный жрец прикасался амулетами к губам, к груди и к ногам мумии.
Опять запели хоры.
Хор первый. «Осирис-Мери-Амон-Рамсес будет отныне есть и пить все, что едят и пьют боги. Он теперь восседает с ними. Он здоров и силен, как они…»
Хор второй. «Все его члены полны силы; тяжко ему, когда он голоден и не может есть и когда он жаждет и не может пить…»
Хор первый. «О боги! Дайте Осирис-Мери-Амон-Рамсесу тысячу тысяч кувшинов вина, тысячи одежд, хлеба и быков…»
Хор второй. «О вы, живущие на земле, что будете проходить здесь, если жизнь вам мила, а смерть постыла, если вы хотите, чтобы ваши высокие звания перешли к вашему потомству, читайте эту молитву по похороненному здесь усопшему».
Мефрес. «О вы, великие, вы, пророки, вы, царевичи и князья, фараон и писцы, вы, люди, те, что придете после меня через миллион лет, если кто-нибудь из вас заменит мое имя своим, то бог покарает его, сотрет его с лица земли».
После этого заклинания жрецы зажгли факелы, взяли царскую мумию и снова положили ее в футляр, а вместе с футляром в каменный саркофаг, имевший форму человеческого тела. Затем, невзирая на вопли, причитания и сопротивление плакальщиц, они отнесли эту огромную тяжесть в гробницу. Пройдя при свете факелов несколько коридоров и комнат, они остановились в одной, где находился колодец. В этот колодец жрецы опустили саркофаг и сами спустились за ним в подземелье. Там установили саркофаг в маленькой комнатке и быстро замуровали отверстие так, что самый опытный глаз не мог бы обнаружить могилу. Затем поднялись наверх и так же наглухо замуровали вход в колодец. Жрецы все это проделали одни, без свидетелей, и проделали так тщательно, что мумия Рамсеса XII по сей день почиет в своей таинственной обители в такой же безопасности от воров, как и от современных исследователей. В течение двадцати девяти столетий много царских могил было разграблено, но эта осталась нетронутой.
Пока одна группа жрецов замуровывала тело благочестивого фараона, другая, осветив подземные комнаты, пригласила живых к трапезе.
Рамсес XIII, царица Никотриса, Сэм и десятка два гражданских и военных сановников вошли в трапезную. Посредине комнаты стояли столы, уставленные яствами, вином и цветами, а у стены сидело высеченное из порфира изваяние умершего повелителя. Казалось, что он смотрит на присутствующих и с меланхолической улыбкой приглашает к трапезе.
Торжество началось священной пляской, сопровождаемой пением одной из старших жриц:
— «Пользуйтесь днями счастья, ибо жизнь длится только мгновение. Пользуйтесь счастьем, ибо, сойдя в могилу, вы почиете там навеки и дни ваши будут длиться бесконечно!..»
После жрицы выступил пророк и под аккомпанемент арф продекламировал нараспев:
«Жизнь — это вечное превращение и вечное обновление. Мудрый это закон судьбы и дивное предначертание Осириса, что, по мере того как одни тела разрушаются и исчезают, на смену им приходят другие.
Фараоны, эти боги, что были до нас, покоятся в своих пирамидах; мумии и двойники их сохранились, тогда как дворцы, что они воздвигли, не стоят уже на прежних местах, как будто их не бывало…
Не предавайся же унынию, а следуй своим желаниям и радостям и не трать попусту своего сердца, пока не придет для тебя день причитаний, а Осирис, сердце которого больше не бьется, не пожелает внять жалобам и мольбам…
Скорбь всего мира не вернет счастья человеку, который лежит в могиле. Пользуйся же днями счастья и не ленись наслаждаться. Воистину нет человека, который мог бы взять с собой добро свое на тот свет, воистину нет человека, который пошел бы туда и вернулся…»
Трапеза окончилась, и достойное собрание, еще раз окурив благовониями изваяние умершего, отправилось обратно в Фивы. В часовне гробницы остались только жрецы, чтобы совершать постоянные жертвоприношения фараону, и стража для охраны гробницы от святотатственных покушений воров.
Отныне Рамсес XII остался один в своей сокровенной обители.
Через крошечное, скрытое в камне окошко проникал к нему тусклый свет. Вместо страусовых перьев шумели над бывшим владыкой крылья огромных летучих мышей. Вместо музыки раздавались ночною порой завывающие стоны гиен да время от времени могучее рычанье льва, приветствовавшего из пустыни сошедшего в могилу фараона.