«Будьте осторожны»

С политической точки зрения в конце 2007 года был важен только один вопрос: кого Владимир Путин выдвинет своим преемником? Или же он, согласно распространенному предположению, продолжит руководить крупнейшей страной мира каким-то не предусмотренным законом образом? После восьми лет управления, двух последовательных сроков президентства Путин, согласно российской конституции, обязан был уйти в отставку.

Конкурирующие кремлевские фракции и большинство российских избирателей были бы счастливы, если бы Путин продолжил руководить. Но это означало бы пожертвовать международным авторитетом, которым он дорожит, несмотря на его антизападные выпады, которые стали частыми в 2007 году; Путин любит перемывать косточки президенту Джорджу Бушу и другим мировым лидерам. Антиконституционный третий срок сделает его лишь чуть лучше Ислама Каримова или Нурсултана Назарбаева — соседних центрально-азиатских тиранов, которые сохраняют свое президентское кормило неограниченно «по воле народа». Он также вызовет аналогии с Александром Лукашенко, авторитарным президентом соседней Беларуси, которого государственный секретарь США Кондолиза Райс назвала «последним диктатором Европы». Осенью 2007 года трудно понять, что происходит внутри Кремля, — не только западным журналистам, но даже тем, кто там работает.

В то же время идет компания ФСБ, направленная против меня, — всегда мелочно, порой громко, порой тихо. Как будто кто-то в тайной комнате незначительно меняет масштаб моего преследования — то вверх, то вниз. Россия имеет долгую традицию шпионажа за своими гражданами — деятельности, названной во Франции в XVIII веке «перлюстрацией». Как отмечают американские дипломаты в обнародованных телеграммах, «досадная» привычка официального шпионажа уходит корнями в эпоху Екатерины II. Для специальных служб императрица выделила изолированные комнаты в почтовых отделениях, которые назывались «черными кабинетами». «Советские власти были менее изобретательными — чиновники автоматически изучали всю международную корреспонденцию, а в здании главного центра магистрального и железнодорожного сообщения располагалось специальное подразделение перлюстрации», — пишет американский дипломат Дэйв Костеланчик.

При Путине эта практика продолжается: в 2009 году министерство связи России издает постановление, которое предоставляет восьми правоохранительным учреждениям, включая ФСБ, доступ к почте и электронной корреспонденции граждан. На самом деле эта практика существовала и до этого.

Я замечал, как кто-то слушает большинство моих телефонных звонков. Обсуждение политики Кремля плохо заканчивается — гудками разъединенной линии. Порой и более невинные темы вызывают гнев моего невидимого слушателя или слушателей. Интервью в прямом эфире, где я говорил о Путине или сущности российского государства, обязательно прерывают. Во время одной трансляции на «Radio New Zealand» связь прерывается пять раз — рекорд. Я почти горжусь этим. Разговор прерывают, даже когда я говорю о том, что недавно обнаружили идеально сохранившегося детеныша мохнатого мамонта, выкопанного великим оленеводом на ледяном арктическом севере России. Каким образом разговор о мамонте, который умер 16 000 лет назад, мог представлять угрозу безопасности российского государства? Но кто я, чтобы судить, что может стать помехой на пути возвращения величия России?

Сначала мне становится интересно: может, мои молчаливые слушатели — не настоящие люди, а лишь автоматические устройства, запрограммированные включаться, лишь когда произносятся определенные ключевые слова? Но позже я все больше убеждаюсь в том, что слушатели существуют

В начале декабря 2007 года я устраиваю встречу с Ольгой Крыштановской, ведущим российским экспертом по кремлевским элитам и исследовательницей института социологии Российской академии наук. Что необычно для социолога, Крыштановская имеет хорошую репутацию в обоих лагерях: у нее хорошие связи внутри Фирмы, как называет себя ФСБ, а кроме того, она является уважаемым ученым. Я отправляюсь на метро к дому Криштановской, на северную окраину Москвы — в Медведково.

Ольга — невысокая, немного тучная женщина средних лет, одетая в бордовый пиджак и в очках с позолоченной оправой. Она имеет добрый, спокойный, открытый взгляд.

Сидя в ее гостиной в ее тапочках для гостей, я расспрашиваю Крыштановскую о методах работы ФСБ. То, что она говорит, проясняет все. ФСБ имеет станцию прослушивания где-то в Подмосковье — в пригороде Москвы, говорит она. Ее существование, как и все, что связано с агентством, является государственной тайной. ФСБ имеет собственный особый отдел шпионажа за иностранными дипломатами, добавляет Крыштановская. Она считает, что ФСБ, вероятно, также имеет отдел слежки за иностранными журналистами. Агентам говорят, кого они должны прослушивать: круглосуточный надзор стоит дорого, но иногда он необходим; другие объекты прослушиваются периодически.

Но это довольно скучная работа, не так ли? В конце концов, кто захочет подслушивать беспредметные разговоры корреспондентов «Guardian» с зарубежным офисом в Лондоне? Или, как говорит Нейл Бакли, глава бюро «Financial Times» в Москве, кому интересно обсуждение того, покакал ли этим утором его малолетний сын Александр? «Специальный технический центр работает по сменам. Обычно работники дежурят в течение восьмичасовой смены. Это монотонная работа. Работники — нетворческие люди. После каждой смены они пишут отчет», — говорит мне Крыштановская и добавляет:

— Их держит там мысль, что они служат своей стране и борются с ее врагами.

Этот патриотический инстинкт является ключевым. Она продолжает: «ФСБ — мощная организация. Ее наемникам льстит то, что они служат государству, даже в незначительной степени». Обычно персонал набирают из армии — из так называемых «сапогов». Остальные — гражданские, они известны как «пиджаки». В тайном мире российских спецслужб наибольшее различие заключается между агентами разведки и контрразведки, говорит Криштановская. Те, кто работал во внутренней разведке, с Путиным и с Сергеем Ивановым, воинственным бывшим российским министром обороны, обычно ярче и гибче. Они владеют иностранными языками: Путин — немецким, Иванов — английским и шведским.

Наиболее фанатичные сторонники жесткой линии — это представители контрразведки, считает Крыштановская. Она характеризует этих служащих как зомби: «Эти люди воспитывались в СССР. Они были чрезвычайно изоляционистскими и ничего не знали о Западе, им не разрешали выезжать за границу, их кормили зомбирующей пропагандой, чтобы они стали правоверными фанатиками. Агенты разведки, которые работали за границей, видели мир. Они были более либеральными, более образованными, более гибкими». Крыштановская нравится мне все больше. Она говорит тихо, но с убедительным красноречием.

Несмотря на свои внутренние различия, ФСБ остается удивительно однородной организацией с особой ярко выраженной ментальностью силовиков. Это означает, среди прочего, подозрительность ко всему: убеждение в том, что Россия окружена злобными врагами, вера в то, что Запад и НАТО пытаются «дестабилизировать» ее. Если Россия не окружена врагами, тогда основа существования ФСБ исчезнет, отмечает Крыштановская, организация растворится в волнах конспиративной пыли: «Нет врагов — нет КГБ». Это многое объясняет.

Я замечаю, что с приближением России к парламентским «выборам» в декабре 2007 года путинский список врагов уверенно становится длиннее. В предвыборной речи на московском футбольном стадионе Лужники президент, одетый в черную водолазку, называет российских демократов «шакалами». Либералы страны являются иностранными агентами, чья цель — разрушить старательно созданную стабильность России, говорит он толпе сторонников из прокремлевской партии «Единая Россия», черпая слова из сталинской эпохи. Он говорит то же самое через четыре года, когда десятки тысяч россиян — представителей среднего класса выходят на акции протеста против массовой фальсификации результатов выборов 2011 года. Не удовольствовавшись оскорблением оппозиционеров, называя их западными стукачами, он говорит, что белая лента, которую протестующие цепляют на свою одежду, похожа на презерватив.

ФСБ остается привлекательным работодателем. Членство в этом самом тайном клубе несет определенные преимущества — преимущества, которые компенсируют относительно невысокий уровень оплаты труда. «Если вы работаете на ФСБ, то можете не беспокоиться о соблюдении закона. Вы можете убить кого-то, и ничего не произойдет», — говорит Криштановская. Сбейте пожилую женщину на пешеходном переходе, уезжая в нетрезвом состоянии, или уничтожьте бизнес-конкурента — государство всегда вас защитит. «Не удивительно, что работники ФСБ чувствуют себя по-особенному. Это все равно, что быть Суперменом», — говорит она.

Я спрашиваю Крыштановскую об убийстве Александра Литвиненко в 2006 году. Старшие офицеры ФСБ накануне рассказали ей в частной беседе, что убийство Литвиненко явно было операцией ФСБ, говорит она. Они не имеют угрызений совести относительно объекта — предателя России, который заслуживал того, чтобы быть убитым, но были не в восторге от того, как неловко и неуклюже было совершено его убийство. При Юрии Андропове — бывшем председателе КГБ, который в 1982 году сменил Леонида Брежнева на посту генерального секретаря Коммунистической партии СССР, КГБ убивал врагов значительно эффективнее и аккуратнее. Андропов сейчас является уважаемым лицом в кругах тайной службы: он — вдохновитель сторонников жесткой линии и субъект пропагандистской кампании Путина. Существуют стипендии Андропова, которые предоставляются студентам Московской академии ФСБ. Как часть посмертной реабилитации Андропова в 1999 году, Путин восстановил почетную доску в честь руководителя КГБ на мрачном московском здании штаб-квартиры ФСБ на Лубянке.

«Мои друзья из ФСБ говорили мне, что этого [неумелого убийства Литвиненко] никогда бы не произошло при Андропове, — говорит Криштановская. — Они говорили мне, что тогда КГБ был значительно более эффективным в убийствах».

Я прощаюсь. На пороге я возвращаю ей гостевые тапочки. Она дает мне совет:

«Будьте осторожны»

«Почему?»

«Потому что вы — враг Путина», — буднично говорит она.