ГЛАВА 15
НЕОЖИДАННАЯ КОНЧИНА МУЖЧИНЫ В СМОКИНГЕ

Главный инспектор Скотленд-Ярда Чарльз Паркер продолжал испытывать беспокойство, и мысли путались в его голове. В Эссексе произошел еще один провал. Частный катер, подозреваемый в том, что имеет отношение к торговле наркотиками, был арестован и обыскан. Обыск не принес никаких результатов, за исключением того нежелательного последствия, что была поднята шумиха, объявившая тревогу для заинтересованных сторон. Дальше быстроходную речную машину, которая привлекла внимание своими частыми ночными поездками от побережья к столице, с трудом выследили и доказали, что она принадлежала члену дипломатического корпуса, совершавшему визиты инкогнито к одной леди, живущей на популярном морском курорте. Мистеру Паркеру, все еще лишенному права личного присутствия в подобных ночных экспедициях, оставалось признавать с мрачным удовлетворением, что у его подчиненных все всегда шло не так, когда он лично не участвовал в операции. Он также был благоразумно рассержен на Уимзи за его неспособность помочь чем-то конкретным. Наблюдение за происходящим в «Белом лебеде» до сих пор не принесло результатов. Уже около недели опытные полицейские облокачивались на барную стойку заведения, болтая со всеми без исключения о собаках, козлах, попугаях и других безмолвных друзьях человека, не получая взамен ничего интересного, вроде таинственного пакета.

Пожилого человека с историей о попугае достаточно легко было выследить. Он был здесь завсегдатаем. Сидел в пабе каждое утро и каждый день и имел запас подобных историй. Терпеливая полиция собрала их уже целую коллекцию.

Владелец «Лебедя», против личности которого ничего нельзя было выудить, хорошо знал своего клиента. Он сообщил, что тот был вышедшим на пенсию грузчиком с Ковент-Гардена, который жил на пособие по старости, и каждый уголок его безобидной жизни был открыт встречному дню. Этот пожилой джентльмен, когда его спросили, помнил ли он разговор с мистером Гектором Панчеоном, был абсолютно уверен, что никогда не видел его самого ранее, за исключением двух возчиков, которых знал достаточно хорошо. Последние подтвердили, что джентльмен в смокинге и человек низкого роста, который говорил о собаках, были одинаково незнакомы им. Однако они считали: нет ничего необычного в том, что эти люди зашли в «Лебедь», чтобы хорошо закончить веселую ночь. Таким образом, ничто не пролило света на тайну пакета с кокаином.

Паркер, однако, воодушевился некоторым энтузиазмом после отчета Уимзи о своей беседе с Миллиганом.

— Как ты все-таки невероятно удачлив, Питер. Люди, которые обычным образом, должны были бы избегать тебя, как чумы, приходят незваными на твои вечеринки в подходящий психологический момент и предлагают свои носы, чтобы ты их за них водил.

— Не такая уж это удача, старина, — ответил Уимзи. — Хорошее руководство, вот и все. Я отправил красавице Дайане анонимное письмо, серьезно предупреждая ее против меня и информируя, что, если она узнать обо мне самое худшее, ей нужно только поинтересоваться по адресу моего брата. Что весьма любопытно, люди не могут сопротивляться анонимным письмам. Почти всегда это срабатывает. Это как бесплатные предложения образцов. Они взывают ко всем низшим инстинктам человека.

— Ты сущий дьявол, — сказал Паркер. — Когда-нибудь ты попадешь в большие неприятности. Представь, что Миллиган узнал бы тебя.

— Я подготовил его разум к тому, чтобы он принял мое разительное сходство с выдуманным кузеном.

— Неудивительно, что он поверил в это. Семейное сходство обычно простирается до зубов и чего-то подобного.

— Я никогда не позволял ему приблизиться достаточно близко, чтобы изучить детали.

— Это должно было сделать его подозрительным.

— Нет, потому что я был груб с ним. Он поверил мне просто потому, что я ему грубил. Все подозревают страстное желание заискивать, но грубость, по какой-то причине, всегда воспринимается как гарантия добросовестности. Единственный человек, которому когда-либо удалось разглядеть истину сквозь грубость, был святой Августин, но я не думаю, что Миллиган читает «Исповеди». Кроме того, он хотел верить в меня. И он жадный.

— Ну, несомненно, ты знаешь свое собственное дело. Но что касается этого Виктора Дина. Ты действительно веришь, что глава этой наркобанды — среди сотрудников «Пимс»? Это звучит довольно неправдоподобно.

— Это отличный повод поверить в это. Ведь перевал уважаемого рекламного агентства может служить отличным тайником для большого жулика. Особенно потому, что траектория рекламного бизнеса настолько сильно удалена от траектории транспортировки наркотиков.

— Почему? Насколько я смог понять, все рекламные агенты — торговцы обманом.

— Именно так. Да, теперь я начинаю думать, что существует тонкая симметрия по поводу вещи, которая чрезвычайно художественна. Тем не менее, Чарльз, я должен признать, что мне кажется трудным довести дело с Миллиганом до конца. Я тщательно изучил персонал «Пимс» и до сих пор не смог обнаружить никого, кто выглядит в крайнем случае как Наполеон преступления.

— Но ты, кажется, убежден, что убийство Виктора Дина — это внутренняя работа. Или думаешь, что какой-то чужак прятался на крыше офиса и покончил с Дином потому, что тот собирался донести на банду? Я полагаю, чужак мог получить доступ на крышу «Пимс»?

— О, легко. Но это не объясняет наличие рогатки в столе миссис Джонсон.

— Так же как и атаку на меня.

— Нет, если тот же человек, что убил Дина, напал на тебя.

— Имеешь в виду, что это мог быть Уиллис? Мне кажется, что Уиллис не является Наполеоном преступлений, как ты изволил выразиться.

— Уиллис не является Наполеоном ни в чем. Точно так же, как, я думаю, и парень с рогаткой. Если у него хватило здравого смысла использовать свою собственную рогатку и сжечь ее после этого. Как я думаю, это человек значительной изобретательности, но ограниченной дальновидности; человек, который хватается за первую вещь, которую ему предлагают, и делает с ней что может, но ему не хватает лишь маленькой доли дополнительного обдумывания, что сделало бы эту вещь по-настоящему успешной. Он живет впроголодь, как ты можешь сказать. Я думаю, что могу разыскать его без особого труда, но это не то, чего ты хочешь, не так ли? Ты бы предпочел взять Наполеона транспортировки наркотиков, не так ли? Если он существует.

— Конечно, предпочел бы, — сказал Паркер выразительно. — Если подумать, то становится очевидны какой пустяк странное убийство этого Дина или нападение на меня по сравнению с методом управления контрабандой наркотиков, которая ставит в тупик весь Скотленд-Ярд. В самом деле, — продолжал Паркер серьезно. — Контрабандисты наркотиков — убийцы в пятьдесят раз большие. Они убивают сотни людей, умерщвляя их душу и тело, помимо того, что косвенно являются причиной всевозможных преступлений среди своих жертв. В сравнении с этим избиение одного презренного ничтожества по голове почти достойно поощрения.

— В самом деле, Чарльз! Для человека с твоим религиозным воспитанием твой взгляд удивительно свободен от каких-либо предрассудков и суеверий.

— Не такой уж и нерелигиозный. Бойся не того, кто убивает, а того, у кого есть власть бросить тебя в ад. Как насчет этого?

— Как, в самом деле? Повесить одного и дать другим несколько недель тюрьмы — или, если он с хорошим социальным положением, связать обязательством или вернуть на поруки на шесть месяцев с обещанием хорошего поведения.

Паркер скривил рот.

— Я знаю, старина, я знаю. Но разве было бы верно повесить несчастных жертв или более мелких сошек? Всегда останутся другие. Нам нужны главные люди, которые наверху. Возьми этого человека, Миллигана, который является паразитом чистейшей воды — без всякого оправдания этому, потому что сам он не наркоман, — и предположи наказать его здесь и сейчас. После этого они только начнут все заново, с новым дистрибьютором и новым притоном, в котором будут совершаться те же операции. И что, кто-нибудь выиграет от этого?

— Точно, — согласился Уимзи. — Насколько гораздо правильнее было бы схватить человека, стоящего над Миллиганом? Та же самая вещь будет применена.

Паркер жестом выразил безысходность.

— Я не знаю. Питер. Нет никакого смысла, чтобы беспокоиться об этом. Моя работа заключается в том, чтобы поймать главарей банды, если я смогу, а после этого как можно больше мелких сошек. Я не могу разрушать города и сжигать население.

— Огонь Страшного суда должен исцелить это место, — заметил Уимзи, — превратить в пепел землю и освободить заключенных. Существуют времена, Чарльз, когда даже лишенная воображения благопристойность моего зятя и злобная добродетель его жены кажутся мне достойными восхищения. Я едва ли могу сказать больше.

— У тебя есть собственная благопристойность, Питер, — ответил Паркер, — которая нравится мне тем, что она не негативная. — Озвучив эту вспышку сентиментальности, инспектор покраснел. — Но в настоящий момент я должен сказать, что ты нам не очень полезен. Ты расследуешь преступление — если это, конечно, преступление — уже несколько недель, и единственный ощутимый результат от проделанной работы — моя сломанная ключица. Если бы ты мог ограничить себя переломом собственной ключицы...

— Она была сломана до настоящего времени, — вставил Уимзи, — и не без достаточного основания. Ты не должен был совать свою проклятую ключицу в мои дела.

В этот момент зазвонил телефон.

Было половина девятого утра, и лорд Питер Уимзи поглощал ранний завтрак вместе со своим зятем, перед тем как отправиться в рекламное агентство, к месту осуществления деловых операций. Леди Мэри оставила мужчин спорить дальше и подняла трубку.

— Это из Ярда, дорогая? Что-нибудь насчет этого человека, Панчеона?

Паркер взял аппарат и пустился в оживленную дискуссию, которая закончилась словами:

— Пошлите Ламли и Иглса туда немедленно и скажите Панчеону, чтобы тот был с вами на связи. Я сейчас буду.

— Что случилось? — поинтересовался Уимзи.

— Наш маленький друг Панчеон снова встретил своего знакомого в смокинге, — сказал Паркер, ругаясь, когда пытался надеть плащ на поврежденное плечо. — Видел, как тот слонялся около редакции «Морнинг стар» сегодня утром, купил ранний выпуск газеты или что-то в этом роде. Любопытный репортер преследовал его с того момента, очевидно. Пришел с ним к Финчли. Только представь, говорит, не мог найти телефона раньше. Ладно, мне надо бежать. Увидимся позднее. До свидания, Мэри, дорогая. Пока, Питер.

Он выскочил в спешке.

— Хорошо, хорошо, — сказал в задумчивости Питер. Он отодвинул свой стул от стола и сел, рассеянно глядя на стену напротив, на которой висел календарь. Затем, высыпав резким движением на скатерть содержимое сахарницы, начал, ужасно хмурясь, складывать высокую башню из кубиков сахара. Мэри узнала у своего брата признаки вдохновения и незаметно ускользнула; нужно было приступать к своим домашним обязанностям.

Сорок пять минут спустя она вернулась и обнаружила разбросанные на столе в беспорядке кубики сахара. Мэри вздохнула и поняла, что брат ушел, не попрощавшись.

«Быть сестрой Питера — то же самое, что быть в родстве с государственным палачом, — подумала Мэри. — А быть женой полицейского еще хуже. Полагаю, родственники палача радуются, когда у него есть работа».

— Тем не менее, — сказала она вслух, не будучи лишенной чувства юмора, — можно быть связанным священными узами брака с владельцем похоронного бюро и радоваться смертям праведников, что было бы гораздо хуже.

Сержант Ламли и констебль Иглс не нашли Гектора Панчеона в маленьком дешевом ресторанчике в Финч, откуда он им звонил. Не дождавшись полицейских, Панчеон ушел, оставив для них записку.

«Тот человек позавтракал и ушел, — говорилось в записке, написанной наскоро на листе бумаги, вырванном из записной книжки корреспондента. — Я позвоню вам, как только смогу. Боюсь, он догадывается, что я слежу за ним».

— Вот, — уныло заметил сержант Ламли. — Опять эти любители. Конечно, он дал понять мужчине, что за ним следят. Если бы один из этих журналистов и по совместительству сыщиков любителей был полицейским и ему следовало выследить слона, он бы прожужжал ему все уши, передав все подробности своих тайных замыслов.

Констебль Иглс был восхищен этим полетом фантазии от всего сердца.

— Поручи такому дело, так он уж провалит его окончательно, — продолжал сержант Ламли. — К тому же я рассчитывал перекусить, а этот юный детектив заставил нас убраться отсюда без завтрака.

— Не вижу оснований, чтобы нам оставаться без завтрака, раз уж мы здесь, — высказал свое мнение констебль. Иглс обладал таким легким характером, с которым без труда находил выход из любой ситуации. — Как насчет пары чудесных копченых селедок?

— Я не возражаю, — согласился сержант, — если только нам позволят съесть их спокойно. Но помяни мое слово, он начнет звонить прежде, чем у нас будет время проглотить хотя бы кусок. Это уж наверняка. Я лучше позвоню в Ярд и остановлю Паркера от утомительного путешествия сюда. Его не стоит беспокоить по пустякам. О нет!

Констебль Иглс заказал копченую сельдь и чайник чая. Восхитительная смесь! Он использовал свои челюсти более охотно для того, чтобы жевать, чем для того, чтобы говорить. Сержант сделал звонок и вернулся, как раз когда еду поставили на стол.

— Если репортер позвонит откуда-нибудь издалека нам лучше взять такси, — объявил он. — Сэкономим время. Как думаешь, мы должны заказать такси здесь? В этом районе, кажется, нет ничего, кроме проклятых трамваев.

— Лучше распорядиться о машине заранее, — предложил мистер Иглс с набитым ртом, — чтобы быть готовыми.

— И отдадим вперед три пенса ни за что? Представь, что они подсчитают допустимые расходы? Не уложимся. «Вы хотите заплатить за это из своего собственного кармана, мой дорогой?» — «Отлично», — это именно то, что скажут наши бравые скупердяи.

— Ладно, давай есть, — ответил Иглс миролюбиво.

Сержант Ламли пристально посмотрел на свою селедку.

— Надеюсь, она свежая, — пробормотал он. — Выглядит маслянистой, это точно. Надеюсь, она достаточно просолилась и вполне съедобна. А то ведь, если съесть селедку, которая внутри сырая, — она останется в твоем дыхании на всю оставшуюся жизнь. — Ламли отправил вилкой большой кусок себе в рот, позабыв заранее избавиться от костей. Поэтому он был вынужден потратить мучительную минуту, удаляя их изо рта при помощи пальцев. Но даже это сержант не мог сделать, не проворчав: — Одного не могу понять: почему всемогущий Господь захотел всунуть так много костей в этих тварей.

Констебль Иглс поднял глаза от тарелки и произнес:

— Вы не должны подвергать сомнению деяния Господа всемогущею. Его слова прозвучали с упреком.

— Держись в рамках приличия, мой мальчик, — ответил сержант Ламли, — и не забывай, что мне положено в связи с моей должностью.

— Нет никаких должностей в глазах Бога, — решительно заявил Иглс. Отец и сестра констебля были выдающимися светилами в Армии спасения, и он чувствовал себя здесь на своей территории. — Если Ему захочется сделать вас сержантом, это одно дело, но это не принесет вам пользы, когда вы предстанете перед Ним, чтобы ответить за свои сомнения в Его деяниях относительно этой рыбы. Подумайте об этом, в Его глазах мы — то же самое, что червяки, а они, как нам известно, вообще без костей.

— Никакие не червяки, — рассердился сержант Ламли. — Тебе следует быть поосторожней с разговорами о червяках и подобных им тварях, когда человек ест свой завтрак. Этого достаточно, чтобы перебить аппетит кому угодно. И позволь мне заметить, Иглс, червь или не червь, если я услышу хотя бы еще одно слово от тебя... — Его яркую речь прервал телефонный звонок. — Пропади пропадом этот телефон!

Тяжело ступая, Ламли направился к маленькому шкафчику, на котором стоял аппарат, и появился через несколько минут с мрачной миной на лице.

— Это он. На этот раз Кенсингтон. Иди на улицу и поймай такси, пока я здесь разберусь.

— Не будет ли подземкой быстрее?

— Решили такси, черт побери, пусть это будет такси, — пробурчал сержант Ламли. Пока Иглс ловил машину, сержант воспользовался возможностью доесть свою порцию, считая, что таким способом отомстил Иглсу за свое поражение в религиозном споре. Это улучшило его настроение, и все же он согласился спуститься в метро; они достаточно быстро добрались до станции «Южный Кенсингтон», а оттуда поспешили к месту, которое указал Гектор Панчеон. Оказалось, что он привел их ко входу в Национальный исторический музей.

Гектора Панчеона в вестибюле не оказалось. Констебль Иглс предположил, что тот, не дождавшись, продолжил свое наблюдение.

Сержант Ламли с недовольным видом еще раз осмотрел помещение и заметил:

— Я не могу с этим ничего поделать. Я дал ему указание позвонить и сообщить, куда он направится, или дать знать о своих планах в Ярд. Я пойду прогуляюсь, а вы следите за выходом, может быть, он появится с кем-нибудь. Если они выйдут, сам отправляйся за неизвестным, попросив Панчеона остаться здесь и дождаться меня. Только не допусти, чтобы преследуемый заметил, как ты общаешься с корреспондентом, и если увидишь, что я сам последую за ним, — иди за мной, но держись вне поля зрения, понятно?

Иглс ответил, что все понял, подошел к стенду с колибри и принялся разглядывать его с большим интересом, в то время как сержант Ламли тяжело поднимался по ступеням, изображая из себя бедного родственника из провинции, смотрящего на город и городскую жизнь круглыми глазами, которые восхищаются увиденными достопримечательностями.

Констебль пробыл в вестибюле около десяти минут и, продолжая с увлечением интересоваться представленными экспонатами, заметил человеческую фигуру, отражавшуюся в стекле. Это заставило его украдкой обернуться, чтобы лестница оказалась в поле его зрения. Дородный мужчина в плаще и цилиндре медленно спускался вниз, одна рука была глубоко засунута в карман плаща. Иглс обратил внимание, не следует ли за ним кто-нибудь, но ни Гектора Панчеона, ни сержанта Ламли на ступенях не было. На мгновение констебль заколебался, раздумывая, что же делать дальше. И тут его внимание привлек левый карман плаща Джентльмена, из которого торчал свернутый номер «Морнинг стар».

Не было ничего необычного в том, что мужчина отдавал свое предпочтение именно этому лондонскому изданию. По статистике, эта газета была очень популярна среди читателей, и этот человек мог оказаться одним из них. Тем не менее констебль Иглс решил рискнуть. Он торопливо нацарапал несколько слов на оборотной стороне конверта, что случайно лежал у него в кармане брюк, и подошел к швейцару.

— Если вы увидите моего друга, который пришел со мной, передайте ему, пожалуйста, вот эту записку и скажите, что я больше не мог ждать. Я должен заняться своей работой.

Швейцар кивнул, давая свое согласие выполнить просьбу.

Боковым зрением Иглс увидел, как джентльмен в плаще вышел через дверь-вертушку. Он последовал за ним.

А в это время наверху, на площадке черной лестницы, перегороженной досками, на самой верхней из которых красовалась надпись «Входа нет», сержант Ламли склонился над безжизненной фигурой Гектора Панчеона. Репортер тяжело дышал, на его виске был ужасный кровоподтек.

— Так и знал, что вы, любители, провалите все дело, — с горечью проговорил сержант Ламли. — Я надеюсь, что хотя бы у этого Иглса голова на нужном месте. Но здесь вы. Я не могу находиться в двух местах одновременно.

Мужчина в плаще спокойно шел по улице по направлению к станции метро. Он не оглядывался. В нескольких ярдах от него, не теряя ни на секунду бдительности, двигался констебль Иглс. Он не сводил глаз со своей добычи. Ни преследователь, ни его спутник не заметили незнакомца, который появился словно из ниоткуда и следовал не спеша, немного позади констебля. Никто из прохожих даже не обратил внимания на маленькую процессию, когда она пересекла Кромвель-Роуд и вышла на открытое пространство возле станции метро.

Мужчина в плаще посмотрел в сторону стоянки такси, но не двигался к машинам, возможно, передумал. Только сейчас он впервые оглянулся назад. Он увидел констебля, покупающего газету, и в этом не было ничего тревожащего. Другого человека он не мог увидеть, потому что тот еще находился вне его поля зрения, но Иглс мог бы его заметить, если бы посмотрел в нужную сторону. Джентльмен в плаще двинулся ко входу на станцию. Иглс, якобы увлекшийся газетным заголовком «Налоги на продукты», вошел вслед за ним и также приобрел билет до Чаринг-Кросс.

Преследуемый и полицейский почти одновременно вошли в двери лифта, но джентльмен прошел к дальнему выходу.

В кабине было уже около полудюжины людей, в основном женщины, и, как раз когда дверь закрывалась, торопливо вошел еще один человек. Мужчина прошел мимо Иглса и занял центральное место среди группы женщин. На дне шахты все вышли, мужчина довольно торопливо протиснулся мимо джентльмена в плаще, прокладывая себе путь к платформе, где как раз показался движущийся поезд.

Что случилось после, констебль Иглс не совсем ясно понял, хотя в свете последующих событий явно увидел одну или две вещи, которые не были очевидны для него в тот момент. Его немного насторожило, что мужчина, тот, что последним забежал в лифт, стоит близко к краю платформы, сжимая в руках тонкую трость. Мимо него прошел джентльмен в плаще; затем неожиданно остановился и зашатался. Иглс увидел, как мужчина с тростью втянул руку и схватил другого за кисть, двое зашатались вместе, стоя на самом краю платформы; затем послышался крик женщины. Мужчины упали под колеса приближающегося поезда.

Посреди женских криков констебль локтями энергично прокладывал себе путь.

— Эй! — воскликнул он. — Я офицер полиции. Посторонитесь, пожалуйста.

Пассажиры расступились, за исключением проводника и другого человека, который вытаскивал что-то, зажатое между поездом и платформой. Показалась рука, потом голова, а затем израненное и окровавленное тело мужчины с тростью. Тело положили на платформу.

— Где другой?

— Скончался, бедняга.

— Этот мертвый?

— Да.

— Нет, он не мертв.

— О, Бетти, я сейчас упаду в обморок.

— Он в порядке, посмотрите! Он открывает глаза.

— Да, но как насчет другого?

— Перестаньте толкаться!

— Здесь, внизу, рельсы под напряжением.

— Где доктор? Пошлите за доктором.

— Держитесь подальше. Отступите, пожалуйста.

— Почему не отключат электричество?

— Отключили. Тот парень побежал сделать это.

— Как они вытащат его, не убрав поезд?

— За исключением того, что он превратился в маленькие кусочки, бедняга.

— А тот, видимо, пытался спасти его.

— Он выглядел так, будто был болен или пьян.

— Пьян в это время, утром?

— Надо дать ему бренди.

— Очистите здесь все, — сказал Иглс. — С этим все будет в порядке. С другим все кончено, я думаю.

— Разорвало полностью в клочья.

— Это ужасно.

— Значит, вы не сможете ему помочь. Очистите станцию от пассажиров, вызовите «скорую помощь» и полицейских.

— Вы правы.

— Этот человек приходит в себя, — вставил мужчина, который помогал вытащить жертву на платформу. — Как вы себя чувствуете, сэр?

— Ужасно, — слабым голосом произнес тот. Затем, поняв, где он находится, добавил: — Что случилось?

— Видите ли, сэр, один джентльмен упал с платформы и прихватил вас с собой.

— Да, помню. Он в порядке?

— Боюсь, что нет, сэр. Он сильно разбился.

Кто-то подбежал с фляжкой:

— Сделайте глоток, сэр. Только осторожно.

— Поднимите ему голову вверх. Не дергайте его. Вот.

— Ах, — проговорил мужчина. — Мне уже лучше. Не суетитесь, пожалуйста. Мой позвоночник в порядке, и я, кажется, ничего не сломал. — Он подвигал руками и ногами, чтобы проверить свое предположение.

— Доктор совсем скоро будет здесь, сэр.

— Черт бы побрал вашего доктора. Я сам врач. Конечности мои в порядке. Голова, по-видимому, тоже, хотя чертовски болит. Ребра — вот насчет них я не совсем уверен. Боюсь, что-то вонзилось сюда. Таз не поврежден.

— Очень рад слышать это, — сказал Иглс.

— Я думаю, что меня задела подножка вагона. Я помню, что катился и катился, как клубок, — продолжил незнакомец; его поврежденные ребра, казалось, не особенно препятствовали его дыханию. — И я видел, как колеса поезда замедлили свой ход и остановились, в этот Момент я сказал себе: «Вот оно. Ты умер, приятель. Время остановилось, и это вечность». Но теперь я вижу, что ошибался. И очень рад этому.

— К счастью, что так, сэр, — добавил Иглс. — Однако жаль, что я не смог остановить того другого, этого несчастного.

— Я уверен, что вы сделали все, что могли, сэр. — Иглс достал свою записную книжку. — Извините меня, сэр, но я офицер полиции, и если вы сможете рассказать мне, как получилось, что...

— Будь я проклят, если знаю, как меня зовут, — ответил мужчина. — Все, что я знаю, — это то, что я стоял как раз вот здесь, когда один из пассажиров прошел мимо меня. — Он немного помедлил, казалось, что ему становилось сложнее дышать. — Я заметил, что он выглядел довольно странно. Явно у него проблемы с сердцем, подумал я. Незнакомец неожиданно остановился, затем приблизился ко мне. Я взял его за руку, а потом он накренился всем своим весом и потащил меня за собой. Что было после — я не помню ничего, кроме грохота приближающегося поезда и колес огромного размера; тогда я почувствовал, словно дыхание из меня выжали. Я думаю, что позже отпустил его руку.

— И неудивительно, — заметил Иглс сочувственно.

— Вспомнил! Меня зовут Гарфилд. Доктор Герберт Гарфилд. — Он продиктовал свои адреса в Кенсингтоне и на Харли-стрит. — По-моему, приехал один из моих коллег, и первое, что он сейчас скажет, — что мне нельзя разговаривать. — Он слабо улыбнулся. — Так или иначе, в течение следующих нескольких недель я буду в вашем распоряжении, если вам понадобится дополнительная информация.

Констебль Иглс поблагодарил доктора Гарфилда, затем повернулся к телу мужчины в плаще, которого уже достали из-под колес поезда и положили на платформу. Это было неприятное зрелище. Даже констебль, привыкший к несчастным случаям, почувствовал яростное отвращение к своей работе, необходимости произвести обыск карманов потерпевшего и установить его личность. Что любопытно, Иглс не обнаружил ничего похожего на визитные карточки и другие бумаги, удостоверяющие личность жертвы. В кармане брюк несчастного был бумажник с несколькими купюрами фунтов стерлингов, серебряный портсигар, наполненный популярными сигаретами «Терке», немного мелочи, носовой платок и ключ от американского замка фирмы «Эйч Ти энд Ви». Кроме того, в кармане плаща лежала маленькая резиновая дубинка, которые продаются для обороны против автомобильных бандитов. В тот момент, когда Иглс пытался разыскать ярлык портного на костюме, его поприветствовал инспектор местного отделения полиции, который прибыл вместе с машиной «скорой помощи».

Иглс испытал некоторое облегчение, поздоровавшись со своим коллегой. Констебль знал, что ему нужно связаться с сержантом Ламли и сообщить о случившемся в Скотленд-Ярд. Сержант Ламли прибыл в ближайший полицейский участок после того, как отправил фактически бессознательного мистера Панчеона в больницу. Главный инспектор Паркер также явился в Кенсингтон, выслушал отчеты Ламли и Иглса, осмотрел место катастрофы и тело таинственного незнакомца в смокинге и был раздосадован. Когда человек, которого вы старательно преследуете по всему Лондону, имеет наглость быть убитым, как раз когда вы собираетесь его схватить, и оказывается, что на его одежде нет ничего, что могло бы идентифицировать тело, а лицо пострадавшего похоже на кашу, что делает невозможным сделать его фотографию для опознания, ваше удовлетворение от проделанной ранее утомительной работы сводит на нет все желание продолжать заниматься этим делом. Но долг остается долгом.

— Здесь ничего нет для нас интересного, — сказал Паркер, — разве только отметка из прачечной. И вылеченные зубы, если такие имеются.

Но оказалось, что покойный имел отличный набор зубов и, меньшей мере, отметки трех прачечных. Его туфли ни о чем не могли рассказать, будучи купленными готовыми у превосходной и широко рекламируемой фирмы «Обувь Фарли». Этот несчастный, будучи до последнего вздоха обутым, поддерживал таким образом смелое утверждение изготовителя «Обуви Фарли», что «каким бы выдающимся ни было событие, «Обувь Фарли» поможет Вам преодолеть его».

Главный инспектор Скотленд-Ярда — возможно под влиянием мысли о рекламе господ Фарли — позвонил в рекламное агентство «Пимс» и пожелал поговорить с мистером Брэдоном.

Мистер Брэдон был в кабинете вместе с мистером Армстронгом, когда раздался звонок от Паркера. Фирма «Виффлетс» доставляла неприятности рекламному агентству Пима. На продажи сигарет этой компании существенное воздействие оказывали рекламные методы конкурирующего бренда, сигарет «Паффин». У производителей «Паффин» возникла блестящая идея: активный пользователь их сигарет имел возможность стать счастливым обладателем личного самолета. В каждую пачку сигарет они вкладывали купон, на котором было указано название детали популярного маленького туристического самолета, подходящего для использования пилотами-любителями. Когда курильщик собрал полный набор деталей (в количестве ста штук), ему нужно было отправить почтой все собранные купоны вместе с эссе на тему: «Полеты во сне и наяву. Первоначальное знакомство юных британцев — будущих покорителей неба — с некоторыми вопросами авиации». Автор лучшего эссе раз в месяц награждался личным самолетом и курсами бесплатного обучения, позволяющими получить сертификат воздушного пилота. Эта схема продаж активно поддерживалась интенсивной рекламой: «Будущее вместе с теми, кто разбирается в вопросах авиации», «Самый высокий полет в производство современных сигарет», «Затягивайся сигаретами «Паффин» и достигай вершины своих амбиций» и так далее.

Если счастливчик акции был не способен по каким либо причинам наслаждаться личным вождением самолета, то он становился правообладателем определенного количества акций нового выпуска компании по производству аэропланов. Рекламная акция имела поддержку выдающихся летчиков, чьи улыбающиеся лица сияли с газетных полос и утверждали, что «Паффин» вносила большой вклад в развитие английской авиации, помогая установить превосходство Британии в воздухе.

Представители «Виффлетс» были сильно расстроены удачной рекламной компанией своих конкурентов и интересовались с некоторым раздражением, почему у «Пимс» не возникла подобная блестящая идея первой. Они требовали собственную акцию с более крупным самолетом и ангаром. Мистер Армстронг пытался доказать, что единственным результатом этого будет то, что покупатели запутаются между продукцией «Виффлетс» и «Паффин», которые и без того достаточно существенно похожи по качеству и внешнему виду.

— Они все похожи, — сказал он Брэдону, имея в виду не сигареты, а производителей. — Они следуют друг за другом, как безмолвные овцы. Если «Виффлетс» используют крупным планом лица звезд кино, то «Паффин» выходят с еще более крупными портретами мировых знаменитостей. Если «Гаспереттес» раздает своим покупателям наручные часы, то «Паффин» дарит им настенные циферблаты или будильники, тогда как «Виффлетс» предлагает хронометры. Если «Виффлетс» объявляет, что их сигареты не вредят легким, «Паффин» Утверждает, что их продукция укрепляет легочную систему, а «Гаспереттес» цитирует докторов, которые рекомендуют их товар даже в случаях заболевания туберкулезом. И что же происходит? Люди курят все сигареты по очереди, так же как они делали и до этих предложений,

— Разве это плохо для торговли? — спросил мистер Брэдон. — Если одна из компаний получит все от продажи, тогда другие обанкротятся.

— О нет, они не обанкротятся, — ответил мистер Армстронг. — Они соединятся. Но это нехорошо для нас, потому что тогда они будут использовать одно агентство.

— Понятно, что тогда с этим делать? — осведомился Брэдон.

— Мы должны бороться. Мы должны предотвратить спрос на эти самолеты. По единственной причине — этот бум долго не продержится. Страна не готова к подобному загромождению летательными аппаратами, и отцы некоторых семейств уже начинают жаловаться по этому поводу. Даже сегодня мало отцов хотят, чтобы частные аэропланы были доставлены их детям в тихую загородную местность. Нам нужно придумать новую схему, с аналогичным размахом, но с большей привлекательностью для семьи. И это должно иметь патриотическую нотку.

Когда главный инспектор Паркер спорил на телефонной линии с представителем офиса, мистера Дэса Брэдона осенила великолепная мысль, о которой все говорят и сегодня, — схема, которая достигла известности как «Виффлетт по Британии» и увеличила продажи продукции «Виффлетс» за три месяца на пятьсот процентов, а также принесла процветание владельцам британских отелей, автомобильному и железнодорожному транспорту. Схема эта достаточна проста. Покупатель должен собирать купоны от всего — железнодорожных билетов, автобусов, счетов за пребывание в гостиницах, театральных билетов и других всевозможных программ культурного досуга и отдыха. Когда набиралось купонов достаточное количество для пребывания в путешествии, о котором мечтал покупатель, купоны «начинали свое путешествие».

На железнодорожном вокзале владелец купонов, дающих право на столько-то миль путешествия первым классом, получал билет до выбранного пункта назначения. Человек выбирал себе отель (практически все отели в Британии с удовольствием поддержали эту схему), представляя там купоны, обеспечивал себе определенное количество дней полного пансиона на специальных условиях от «Виффлетс». За поездки в автобусе, отдых на море, различного рода развлечения покупатели расплачивались купонами «Виффлетс». Это было чрезвычайно просто и надежно и способствовало радостному общению отдыхающих путешественников.

Когда один просил в баре пачку «Виффлетс», его сосед почти всегда спрашивал: «Вы тоже виффлите?» Многие компании договорились поддерживать данную акцию и обменивались купонами «Виффлетс» прямо на местах. Довольно быстро образовался большой клуб «виффлеров», а самые активные участники рекламной акции получали специальные купоны «виффлетс», дающие им право на проведение счастливого свадебного путешествия от «Виффлетс», получение подарков и фотографий в газетах. Когда состоялось несколько подобных путешествий, были достигнуты договоренности, согласно которым молодые супружеские пары «виффлеров» могли собирать купоны для оформления своего дома. После этого оставалось только сделать шаг к ребенку «Виффлетс».

Фактически кампания «Виффлетс» есть и остается выдающимся примером «думания по-крупному в рекламе». Единственная вещь, которую нельзя получить при помощи сбора купонов «Виффлетс», — это гроб. Не допускается, что кому-то из «виффлеров» когда-либо может понадобиться такой предмет.

Не нужно предполагать, что эта великая мысль. Во всей своей всеобъемлющей безупречности, возникла мозгу мистера Брэдона, когда мистер Армстронг произнес слова «привлекательность для семьи». У Брэдона сложилась мысленная ассоциация с фразой «семейный отель», связанной со слабым осознанием внутреннего озарения, и он ответил: «Да, я понимаю. Я попытаюсь придумать что-нибудь». Затем собрал несколько листов бумаги, на которых мистер Армстронг нацарапал какие-то неразборчивые записи и нечто, похожее на ежика, и вышел.

Брэдон сделал шесть шагов по коридору, и дурацкий слоган «Если это то, чего вы хотите, вы можете «виффлить» для этого» завладел его разумом. Еще через две ступеньки это отвратительное предложение перестроилось во «Все, что вы хотите, «виффлюя» получите», а на пороге его собственного кабинета первая практическая возможность реализации царства «Виффлетс» ударила его, как кузнечным молотом. Охваченный возбуждением, он бросился за свой стол, схватил записную книжку и написал слово «ВИФФЛ» заглавными буквами высотой в дюйм. Он счастливо вздохнул и улыбнулся. В это мгновение вошла мисс Росситер и сообщила, что мистер Паркер срочно просит мистера Брэдона перезвонить ему в Уайтхолл. С его лица спала улыбка. Он связался с Паркером, отпросился по срочному делу и направился в Скотленд-Ярд. В отделении полиции он осмотрел одежду и вещи жертвы.

— Несомненно, все идет к тому, что нам придется разослать циркуляры по прачечным, — сказал Паркер. — Возможно, фотография трупа и заметки о прачечных в какой-нибудь лондонской или провинциальной газете тоже нам не помешают. Я ненавижу газеты, но иногда они действительно помогают, рекламируя то, что людям нужно.

Уимзи посмотрел на своего зятя и произнес:

— Реклама, мой дорогой Чарльз, может помочь в случае с прачечными, но для таких людей, как мы, она не нужна. Джентльмен, чья одежда так хорошо скроена как у нашего подопечного, — не рекламного типа. Это вижу по его смокингу и цилиндру, таинственным образом оставшемуся неповрежденным.

— Цилиндр откатился от колес поезда к дальнему пути, — заметил Паркер.

— Возможно. Здесь также отсутствует золотая печать мастера. Она удалена. Какой абсурд, Чарльз! Человек не читает — по крайней мере, этот джентльмен, — что бренд является гарантией качества. Для нас качество гарантирует бренд. В Лондоне есть два шляпных дел мастера, которые могли сделать эту шляпу, и ты, несомненно уже заметил, что верхушка явно длинноголовая, в то время как закругление края тоже весьма характерное. Это отстает от современной моды; тем не менее предмет, несомненно, недавнего производства. Отправьте ваших сыщиков в каждое из этих предприятий и спросите насчет клиента с удлиненной головой, которому нравятся края такого типа. Не теряйте времени на заметки о прачечных, которые в лучшем случае скучны, а в худшем — обманчивы.

— Спасибо за совет, — произнес Паркер. — Я думал, ты сможешь точно указать нам на шляпника либо на портного.

Первый же шляпник, которого посетили полицейские, оказался тем, кем нужно. Он направил их в квартиру месье Горация Монджоя, который жил в Кенсингтоне. Полицейские вооружились ордером на обыск и навестили квартиру.

Месье Монджой, выяснили они у швейцара, был холостяком тихих нравов, за исключением того, что часто уходил куда-то довольно поздно ночью. Он жил один, и ему прислуживали служащие, принадлежащие к обслуге этого многоквартирного дома.

Швейцар приходил на работу в девять часов утра. Ночного портье в доме не было. Между одиннадцатью вечера и девятью утра наружная дверь всегда была заперта и открывалась жильцами их собственными ключами. Так было здесь заведено, чтобы не беспокоить швейцара полуночное время. Тот видел, как месье Монджой вышел прошлым вечером примерно без пятнадцати восемь в смокинге, и не видел, чтобы он вернулся. Швейцар посоветовал обратиться к Визерсу, камердинеру, возможно, он сможет сказать, был ли месье Монджой у себя в квартире ночью.

Визерс ответил, что мистера Монджоя той ночью дома не было.

Никто не входил в квартиру месье, кроме него и горничной, которая убирала комнаты. На постели никто не спал. В этом не было ничего необычного для Монджоя. Он часто отсутствовал по ночам, хотя он обычно возвращался в 09.30, к завтраку.

Паркер показал свое удостоверение, и они поднялись на третий этаж в квартиру Монджоя. Визерс хотел открыть дверь своей отмычкой, которой, как он объяснил, он привык пользоваться по утрам, чтобы не тревожить квартиросъемщиков, но Паркер остановил его и достал два ключа, найденные у трупа. Один из ключей подошел к замку и подтвердил без особых сомнений, что они пришли в нужное место.

Все в квартире было в совершенном порядке. В гостиной стоял письменный стол, где находились счета и бумага для записей; его ящики были не заперты и, похоже, не хранили секретов. Ничего поразительного не было и в спальне, и в маленькой столовой. В ванной был небольшой шкаф, в котором лежали обычные туалетные принадлежности и домашняя аптечка. Главный инспектор Скотленд-Ярда быстро обследовал все предметы, задержав свой взгляд на пакете с надписью «Бикарбонат соды». Но, попробовав его содержимое на вкус, Паркер убедился, что там находилось именно то, что было обозначено на ярлыке. Также в шкафу в ванной комнате было найдено нескольких пакетов сигаретной бумаги, что выходило пределы обычного.

— Месье Монджой крутил свои собственные сигареты? — поинтересовался Паркер.

— Я никогда не видел, чтобы он делал это, — ответил Визерс — Он, как правило, курил «Теркиш Абдуллас».

Паркер кивнул и конфисковал всю сигаретную бумагу. При дальнейшем обыске было обнаружено несколько коробок сигар и сигарет, которые были извлечены из серванта в столовой. Паркер быстро разорвал одну из коробок и обнаружил, что в ней был отличный табак.

— Вам придется осмотреть здесь все очень тщательно, — приказал он Ламли.

— Да, сэр, — ответил сержант.

— Имеются ли какие-нибудь письма с утренней почтой?

— Нет, не было никаких.

— Какие-нибудь посетители сегодня заходили?

— Нет, сэр. Разве только не считать человека с почтамта.

— Да? А что он хотел?

— Ничего, он принес новый телефонный справочник, — ответил Визерс и указал на две книги, которые лежали на столе в гостиной.

— Да, это любопытно, — сказал Паркер. — Но это не звучит многообещающе. Он входил в комнату?

— Нет, сэр. Он постучал в дверь, когда мы оба, миссис Трэббс и я, были здесь. Миссис Трэббс подметала, сэр, а я чистил щеткой пиджачный костюм мистера Монджоя. Я взял книги из его рук и принес в комнату, сэр, после передал ему старые.

— Понятно. Хорошо. А кроме уборки и чистки одежды вы ничего здесь не делали, ничего не трогали?

— Нет, сэр.

— А что было в корзине для бумаг?

— Я не могу сказать, сэр. Возможно, миссис Трэббс знает.

Миссис Трэббс, когда ее пригласили, сказала, что в корзине для бумаг ничего не было, за исключением рекламы одного виноторговца. Добавила, что месье Монджой сам почти не писал и получал мало писем.

Поняв, что посторонних лиц в квартире не было после того как жилец ушел прошлой ночью, Паркер внимательно осмотрел шкаф и комод, где обнаружил разные предметы одежды, все должным образом промаркированные именем портного или изготовителя рубашек, ответственного за них. Он заметил, что все были первоклассными мастерами дела в своей отрасли. Еще одна шелковая шляпа, подобная той, что находилась в Скотленд-Ярде, но с лентой внутри шляпы для защиты от пота и нормальной макушкой, была обнаружена в шляпной коробке; там было также несколько фетровых шляп и котелок, также сделанные первоклассными мастерами.

— Месье Монджой был богатым человеком? — спросил Паркер.

— Он казался весьма не стесненным в средствах, сэр. Он хорошо одевался; всегда все самое лучшее. Особенно в течение последнего года или около того.

— Что было его профессией?

— Я думаю, он был состоятельным джентльменом. Хотя я никогда не слышал, чтобы он занимался каким-либо делом.

— Вы знали, что у него была шелковая шляпа, с которой было удалено имя изготовителя?

— Да, сэр. Он был очень зол по этому поводу. Сказал, что какой-то его друг изуродовал шляпу. Я предлагал несколько раз поправить ее, но, когда он остыл, сказал, что это не важно. Эту шляпу месье Монджой надевал очень редко, сэр. И, кроме того, он тогда заметил: «Почему я должен быть ходячей рекламой для этого шляпника».

— Вы знали, что его смокинг тоже без бирки портного?

— В самом деле, сэр? Нет, я не заметил этого.

— Каким человеком был месье Монджой?

— Очень приятным джентльменом, сэр. Мне очень жаль, что с ним произошел такой несчастный случай. Как долго он жил здесь?

— Я думаю, шесть или семь лет, сэр. Я сам здесь работаю четыре года.

— Когда с его шляпой сыграли эту грубую шутку?

— Полтора года назад, сэр, если я правильно помню.

— Так давно? Я думал, что шляпа новее, по крайней мере, она так выглядела.

— Да, сэр, как я говорю, он надевал ее не более одного или двух раз в нелепо. И мистер Монджой не беспокоился по поводу фасона своих шляп. Была одна определенная форма, которая ему нравилась, и он все свои шляпы заказывал по этому образцу.

Паркер кивнул. Ему было это уже известно от шляпника и от Уимзи, но было неплохо проверить все еще раз. Инспектор подумал, что еще не было случая, чтобы брат его жены ошибся в каком-либо факте, касающемся одежды.

— Ну, — сказал он, — как вы, возможно, догадались, Визерс, последует расследование по поводу смерти мистера Монджой. Вам лучше говорить об этом как можно меньше любому постороннему человеку. Вы отдадите мне все ключи от квартиры, и я оставлю здесь полицейских в течение одного или двух дней.

— Хорошо, сэр.

Паркер выяснил имя и адрес владельца этого многоквартирного лома и отправил к нему сержанта Ламли. От владельца было получено мало информации. Он сообщил, что мистер Монджой, без определенной профессии, снимал квартиру в течение шести лет; вносил арендную плату регулярно.

Выяснилось, что на Монджоя не поступало никаких жалоб. Ничего не было известно о его друзьях или родственниках. Вызывал сожаление гот факт, что такой хороший квартиросъемщик закончил свою жизнь так неожиданно и так печально. Владелец дома надеялся, что не просочится никакой информации скандального характера, что может негативно сказаться на его репутации.

Следующий визит Паркера состоялся в банк мистера Монджоя. Здесь он после утомительных выяснений все-таки получил доступ к его счетам. У Монджоя был регулярный доход около тысячи в год от выгодных инвестиций. Никакой неравномерности в доходах. Никаких таинственных колебаний. Паркер ушел с тревожным чувством, что мистер Гектор Панчеон попал пальцем в небо.