Книга: Путин. Наш среди чужих
Назад: Зрелые годы
Дальше: Путь к вершинам власти

Владимир Путин в 1991 году

Между тем атмосфера в Советском Союзе сгущалась, все больше приближаясь к грозовой.
Пока недальновидный и нерешительный М. С. Горбачев критиковал демократов, лозунги которых, по его мнению, использовались для прикрытия далеко идущих замыслов, родившихся «в чужих научных центрах и в чужих головах», пока отстаивали свое ортодоксальные коммунисты, пока республики настороженно размышляли о предстоящем референдуме, Борис Ельцин собирался с силами, чтобы нанести еще один сокрушительный удар по системе, а точнее сказать, по ее руководителю.
19 февраля 1991 года Борис Ельцин в телеинтервью по Центральному телевидению публично открещивается от политики Михаила Горбачева. Больше того, он ратует за отставку Михаила Горбачева как президента и передачу его полномочий Совету Федерации.
Эта борьба на уровне личностных взаимоотношений напоминала борьбу двух медведей в одной берлоге. Ельцин олицетворял так называемое демократическое движение.
Горбачев же занимал странную позицию: сказать, что он в тот момент поддерживал и представлял коммунистов, уже нельзя. Скорее всего, он пытался охватить своим влиянием весь советский народ. Однако упустил из виду одно обстоятельство: нельзя было отнимать у людей одну веру, ничего не дав взамен. Лишив советский народ веры в идеалы коммунизма, он в их глазах совершил преступление, стал отступником.
Бесспорен факт, что идеи демократии вызревали именно в среде интеллигенции. На нее и опирался Ельцин, швыряясь лозунгами о правовом государстве и подлинном народовластии. Российская интеллигенция, всегда недолюбливавшая власть, выдвинула на первый план противостояние всевластию КПСС, борьбу республик за свой государственный суверенитет. Суперзвездным лидером этих сил стал Борис Ельцин.
Пассионарный Ельцин аккумулировал в себе не только политические стремления, но и чувства значительной массы граждан страны. Он возненавидел Горбачева открыто и яростно. Первым легальным проявлением этого чувства было данное им Центральному телевидению интервью: «…Россия смогла жить по своим законам, если бы Россия могла реализовать принятые законы, если бы не было блокирования республиканских органов со стороны центра, — все это сказывается прежде всего на работе предприятий, положении людей, работе местных органов. Я считаю моей личной ошибкой излишнюю доверчивость к президенту… Я предупреждал в 1987 году, что у Горбачева есть в характере стремление к абсолютизации личной власти. Он все это уже сделал и подвел страну к диктатуре, красиво называя это президентским правлением. Я отмежевываюсь от позиции и политики президента, выступаю за его немедленную отставку, передачу власти коллективному органу — Совету Федерации».
Продолжалось стремительное скольжение вниз огромной махины под названием Советский Союз. Анализируя настроения, взгляды Ельцина и стоящих за ним людей, можно сказать, что по своей сути они были одержимыми. Для них все, кто думал иначе, были врагами, по принципу фейербаховского Христа: кто не за меня — тот против меня.
Выступление Ельцина взбудоражило и союзный, и российский парламенты. На второй день вышло Постановление Верховного Совета СССР «О выступлении по Центральному телевидению 19 февраля 1991 года Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина». В нем пунктом первым было отмечено, что содержащиеся в выступлении положения и призывы, направленные на замену законно избранных высших органов власти страны, немедленную отставку Президента СССР, входят в противоречие с Конституцией СССР и создают в стране чрезвычайную ситуацию. Общее мнение депутатов сводилось к тому, что Ельцин тем самым выступил и против единого экономического пространства, где гармонично сочеталось бы волеизъявление и интересы населения всех республик и регионов, что это настоящий призыв к гражданской войне, что после такого выступления поставлена на карту судьба Союза.
Но раздавались и очень осторожные голоса: Ельцин произнес то, что другие боятся сказать открыто, он стоит на позиции суверенизации республик, а президент — на позициях унитаризма.
Стрелка политического барометра в начале 1991 года все больше подвигалась по шкале к слову «буря». Суверенизация республик повлекла за собой череду изменений, резко осложнивших межнациональные отношения.
В мартовском 1991 года интервью газете «Аргументы и факты» Нурсултан Назарбаев представил свое видение проблем, волнующих население огромной страны. Он знал, что его мнение интересует мыслящих людей. Народ волновал подписанный Казахстаном договор с Украиной. Он расценивал его как шаг к предстоящему Союзному договору. Нурсултан Назарбаев еще раз высказал свою точку зрения на будущее Союза, подтвердив, что не мыслит себя без него. Он считает, что если кто-то говорит, что республики могут выжить в сложившейся ситуации поодиночке, то это чистое политиканство. В который раз Назарбаев проводил мысль о том, что поправить положение можно только, держась вместе: при общей валюте, общем экономическом пространстве.
В начале апреля 1991 года были опубликованы результаты Всесоюзного референдума. Политбюро ЦК КПСС отмечало, что референдум готовился и проводился в условиях противоборства между сторонниками Союза и теми, кто выступает за его разрушение. И тем не менее 76 % принявших участие в нем высказались за обновленный Союз, федерацию суверенных республик, за социалистический выбор, равноправие народов, гарантию прав и свобод человека любой национальности на всей территории страны.
Итоги референдума создали условия для завершения работы над Союзным договором. Все шло к тому, что он вот-вот будет заключен. Вместе с тем, настроения депутатов Верховного Совета склонялись к тому, что надо спасать страну. Разъезжаясь по своим округам, они возвращались в Москву с тяжелыми впечатлениями о положении в стране, которое ухудшалось с каждым днем. Эмоции преобладали над анализом ситуации. Размышления о тревожном положении страны, о параличе власти и развале экономики перемежались рассуждениями о структуре нынешней власти, о необходимости ее изменения, о месте Верховного Совета в новых складывающихся структурах, о его роли, о способности быть самостоятельным настолько, чтобы принимать ответственные решения. Разумеется, все это не проходило бесследно для огромной страны.
Наряду с этим открывшиеся шлюзы породили процесс «прикармливания» советской элиты самыми разными способами со стороны Запада.
В то же время массовая культура, хлынувшая с Запада, внедряла в сознание советских людей новые психологические установки, навязывая модель буржуазного образа жизни. Особенно подверженными этой обработке оказались поколения людей, которые не испытали тягот военной и послевоенной жизни. Кипящим котлом мнений, суждений о мире, неутоленных желаний оказался Советский Союз в ту пору. Происходила обвальная переоценка прежних ценностей. Молодое поколение, более подверженное массированной идеологической и психологической обработке, оказалось в конфронтации со старшим поколением, более консервативным в своем мироощущении в силу жизненного опыта и перенесенных невзгод.
21 мая 1991 года на IV съезде народных депутатов РСФСР был принят Закон о Президенте Российской Федерации. Обозначившиеся разногласия между Президентом СССР М.С. Горбачевым и Председателем Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельциным сделали последнего очень популярным политиком в стране. Не случайно выборы первого президента России расценивались как выбор судьбы республики, ее будущего.
Новую президентскую власть рассматривали как правопреемницу российского парламента. Главное объяснение учреждения поста президента в России основывалось на том, что грядет подписание Союзного договора, призванного придать российской государственности новое направление. Президентом России стал Борис Ельцин. После этого противостояние двух политиков — Михаила Горбачева и Бориса Ельцина — вошло в новую фазу. Мало кто понимал тогда, что борьба против центра выльется для России в борьбу против самой себя, так как, ослабив себя после распада единого хозяйственного комплекса, она по-прежнему должна была оставаться донором для союзных республик. В то же время ресурсная база обеспечения ее международной деятельности и сферы влияния резко сократится. Изменится ее геополитическое положение, к чему она была совершенно не готова.
Россия в лице Ельцина своим противоборством основательно подорвала обустройство своей государственности. Осознание этого придет гораздо позже, через годы.
Положение Горбачева к тому времени уже драматически изменилось. Рейтинг его катастрофически упал. Для правых сил он оказался излишне левым, для левых — слишком поправевшим.
Поиски компромисса во всем и со всеми привели Горбачева к политическому одиночеству. Уже в июле 1991 года резко обозначилась его ненужность на политической доске. Тяга Горбачева к центризму, желание угодить (с его же помощью образовавшимся) правым и левым общественным силам во многом привели к драматическим августовским событиям 1991 года.
Сам Горбачев еще в июне того года, несмотря на все признаки разрушения Советского Союза, не помышлял о том, что близится развязка закрученных в тугой узел событий. Горбачев дает одно за другим интервью по телевидению, в печати, где в отличие от Ельцина проводит одну и ту же установку, повторяя вновь и вновь: «Я не мыслю Союза без России. Без нее его просто не может быть. Но точно так же Россия нуждается в Союзе».
31 июля в Москве состоялась встреча Горбачева, Назарбаева и Ельцина.
Провели они вместе весь день и большую часть ночи. В результате был выработан следующий план: после подписания Союзного договора следовало действовать решительно и смело, не дожидаясь принятия новой Конституции. Решено было сформировать новую власть: провести выборы президента, создать новый парламент, правительство. Назарбаев, будучи наиболее сильным и решительным по характеру в этом трио, внес свою лепту в общее дело, придав динамизм предстоящим действиям президентов. Решили, что премьер-министром нового Союза будет Нурсултан Назарбаев, который тут же выставил условия: эта должность не должна носить декоративный характер, а значит, правительство, сформированное им, будет полнокровным и полномочным. Для этого понадобятся новые люди. Как оказалось впоследствии, этот разговор был записан службами КГБ и стал известен его главе Владимиру Крючкову.
А 4 августа вступил в законную силу Указ Президента России Ельцина о департизации. ЦК Компартии РСФСР расценил Указ как политический шаг, дестабилизирующий обстановку в стране.
Ельцин прекрасно понимал, что, подрубив коммунистическую партию под корень, он тем самым расчистит поле деятельности для себя. Ведь Компартия — единственная политическая сила в стране, противостоящая капитализации.
5 августа 1991 года в «Правде» было опубликовано выступление Горбачева, прозвучавшее до того по телевидению. Глава союзного государства заявлял, что новый Союзный договор открыт для подписания, которое должно, по его предложению, состояться 20 августа. Иными словами, наступало время вхождения Советского Союза в новую фазу развития государственности. Подчеркивалось, что хотя союзная государственность и сохраняется, в то же время создается новое, действительно добровольное объединение суверенных государств, в котором все народы самостоятельно управляют своими делами, свободно развивают свою культуру, язык, традиции.
Пока создавался Союзный договор, развернулась общепартийная дискуссия по обсуждению нового проекта Программы КПСС. Основной вывод, к которому многие пришли, сводился к тому, что главным является вопрос о роли КПСС в условиях реальной многопартийности, которая будет существовать в новом социально-экономическом и политическом пространстве. Теперь, говорилось в документе Центральной контрольной комиссии КП РСФСР, «партия имеет два течения: одно, поддерживающее курс XXVIII съезда, курс ее Генерального секретаря, Президента СССР М. Горбачева, сформулированный с учетом уже сегодняшних перемен в проекте новой Программы КПСС… Другое: в разных вариантах (необольшевистского течения Нины Андреевой, Инициативного движения, Марксистской платформы и курса, которому привержены иные партийные фундаменталисты) противостоит и съезду партии, и ее Генеральному секретарю».
Заметим, насколько тонко ставился в нем вопрос о трансформации Коммунистической партии. Вроде бы нет ничего особенного в том, чтобы заменить присущие ей идеи другими. И просто удивительно, почему находятся люди, которые сопротивляются этому!
Между тем раскол, произошедший внутри партии, свидетельствовал о том, что одни члены КПСС были потенциально готовы к различного рода преображениям, а другим были дороги ортодоксальные коммунистические идеи, и они не хотели поступаться принципами.
Страна же продолжала жить в захватывающих дебатах. Ничто, казалось, не предвещало внезапных потрясений.
Между тем утро 19 августа 1991 года для советских людей началось неожиданно. По радио и телевидению был передан Указ вице-президента СССР Г.И. Янаева, в котором говорилось, что он, Янаев, в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР на основании статьи 127 Конституции СССР приступил к исполнению обязанностей Президента СССР с 19 августа 1991 года.
В обращении Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР говорилось о том, что он полностью отдает себе отчет в глубине кризиса, поразившего страну, и в связи с этим принимает на себя ответственность за судьбу Родины, поэтому и преисполнен решимости принять самые серьезные меры по скорейшему выводу государства и общества из тяжелой ситуации.
Народ недоумевал.
В высших эшелонах власти развернулась ожесточенная борьба. Одновременно с обращением к народу ГКЧП был издан Указ Президента РСФСР. В нем говорилось следующее:
«Считать объявление комитета антиконституционным и квалифицировать действия его организаторов как государственный переворот, являющийся не чем иным, как государственным преступлением.
Все решения, принимаемые от имени так называемого комитета по чрезвычайному положению, считать незаконными и не имеющими силы на территории РСФСР. На территории Российской Федерации действует законно избранная власть в лице Президента, Верховного Совета и Председателя Совета министров, всех государственных и местных органов власти и управления РСФСР.
Действия должностных лиц, исполняющих решения указанного комитета, подпадают под действия Уголовного кодекса РСФСР и подлежат преследованию по закону».
Вслед за этим Президент РСФСР издал еще один Указ, в котором вице-президент СССР Янаев, Премьер-министр СССР Павлов, Председатель КГБ СССР Крючков, министр внутренних дел СССР Пуго, министр обороны СССР Язов объявлялись вне закона и квалифицировались как изменники народа, Отчизны и Конституции.
Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев позже вспоминал: «Если касаться всех деталей августовского путча, то не могу пройти мимо нескольких фактов. Они имеют ключевой характер для понимания той ситуации, которая складывалась непосредственно перед путчем и после него. Б. Ельцин накануне тревожного августовского периода был в столице Казахстана, мы вырабатывали общие подходы к формированию обновленного Союза. Результатом нашей встречи стало подписание 17 августа 1991 года совместных заявлений «О гарантиях стабильности Союза суверенных государств» и «О едином экономическом пространстве». Тогда мы выступили с инициативой, которая сводилась к следующему:
1. Обратиться к руководителям всех республик с предложением согласовать время и место проведения рабочей встречи глав пятнадцати суверенных государств с целью обсуждения всего комплекса экономических и социальных проблем, связанных с формированием единого рыночного пространства.
2. Предложить следующую повестку дня встречи:
— выработка концепции экономического соглашения всех республик;
— согласование этапов, сроков подготовки и условий подписания экономического соглашения;
— обсуждение принципов создания межреспубликанского экономического совета и его деятельности незамедлительно после подписания Договора о Союзе суверенных государств».
Переворот совершился 19 августа 1991 года. И дата — это совершенно очевидно — выбрана не случайно: последний день перед подписанием нового Союзного договора.
Через несколько дней участники ГКЧП были арестованы.
Они не смогли пойти против народа, не смогли (в отличие от Ельцина в 1993 году) стрелять в людей, когда президент РСФСР, развив бешеную активность, собрал народ перед зданием Белого дома.
В процессе следствия выяснилось, что заговорщики были убеждены в святости своего дела. Они были единодушны: если бы 20 августа состоялось подписание Союзного договора, государство под названием Советский Союз перестало бы существовать. Следовало упредить эту трагедию. На самом деле выступление ГКЧП привело к ликвидации Коммунистической партии и к быстротечному развалу Советского Союза.
Нурсултан Назарбаев позднее вспоминал: «Во всех вариантах Союзного договора Горбачев стремился любой ценой сохранить пост президента. Но его кредит доверия был полностью исчерпан. Более того, для ряда лидеров бывших республик, и прежде всего для России, он стал уже нечто вроде красной тряпки для быка. Поэтому Ельцин, Кравчук и другие руководители республик искали вариант, исключающий наличие должности союзного президента. Все это особенно ярко проявилось на расширенном заседании Госсовета 25 ноября 1991 года. Открывая его, Михаил Сергеевич заявил, что члены Госсовета собрались для парафирования Союзного договора. Но в самом начале обмена мнениями стало ясно, что это невозможно. В связи с множеством замечаний решено было послать проект о Союзе Суверенных Государств (ССГ) для обсуждения Верховными Советами суверенных государств. Обещанное Горбачевым подписание Договора ССГ в начале декабря рассеялось, как утренний туман. Но Горбачев продолжал делать хорошую мину при плохой игре. Вечером того же дня на пресс-конференции он заявил, что в середине декабря все равно договор будет подписан. И при этом добавил: «Тянуть с этим нельзя, ибо без подписания политического соглашения затормозится осуществление экономической реформы».
В поисках выхода из тупика Горбачев 9 декабря 1991 года пригласил к себе для обсуждения ситуации Ельцина, Кравчука, Шушкевича и меня».
Тогда же Назарбаеву позвонил Ельцин, сказав: «Я хочу полететь в Белоруссию подписывать соглашение. Туда же прилетит и Кравчук, мы там посоветуемся, с чем идти к Горбачеву». Об участии Назарбаева и речи не было, так как имелось в виду, что какое-то решение должны принимать сообща у Горбачева. Назарбаев далее продолжает: «Когда 8 декабря, в воскресенье вечером, я прилетел во Внуково, меня там ожидал представитель Ельцина, срочно попросил к телефону и тут же связал с ним. Ельцин, а затем Шушкевич предложили мне тотчас лететь в Беловежскую Пущу и присоединиться к ним. На мой вопрос «зачем?» Ельцин ответил: «Мы прямо здесь составляем и подпишем важные документы и хотели, чтобы Казахстан был четвертым». Я сказал, что без совета и консультаций я не готов подписывать экспромтом важные документы. И не поехал.
На другой день в 12 часов, как было намечено, я прибыл к Горбачеву. Думал, что у нас с ним будет разговор наедине. Но там оказался Ельцин, который, как потом выяснилось, не знал, что я буду у Горбачева. Общая беседа длилась больше часа. Разговор, по существу, свелся к тому, что мы с Горбачевым задавали вопросы Ельцину о Беловежской встрече, он подробно рассказал детали о существе принятых решений от имени тройки. «Более двух часов шел довольно напряженный и нервный разговор между М. Горбачевым и Б. Ельциным о сути Беловежского соглашения. Я сидел между ними и слушал. Было обидно за страну…»
Завесу тайны Беловежских соглашений спустя шесть лет, летом 1997 года, снимет президент Белоруссии Александр Лукашенко, рассказав всему миру, почему Борис Ельцин внезапно пошел на подписание этого договора. Оказывается, Кравчук и Шушкевич пообещали Ельцину пост Президента СССР, а после того как договор был подписан, отказались от своего слова. Иными словами, они обманули Ельцина, а тот не захотел, чтобы кто-то знал об этом, и потому впоследствии молчал.
Вот так решалась судьба великого народа.
Спустя 20 лет со дня заявления ГКЧП я слушала интервью экс-президента СССР Михаила Горбачева. Телеведущий очень тактично, но настойчиво старался получить у экс-президента СССР ответ на вопрос: говорил ли Горбачев Янаеву и Крючкову о том, что пусть они действуют как хотят, либо не говорил? Но, несмотря на старание, он так и не получил ответа, так же, как и я, сидевшая перед экраном. Было горько слушать Горбачева, мысли его путались всякий раз, когда ему вновь напоминали о вопросе: так санкционировал Генсек КПСС или не санкционировал будущих гэкачепистов?
На этот вопрос спустя несколько лет Горбачев ответил в книге 2013 года — «Михаил Горбачев наедине с собой». Видно, что ему хотелось как-то реабилитироваться. «Меня глубоко потрясло предательство, казалось бы, хорошо известных мне людей, которые за моей спиной подготовили и устроили путч».
А я за этими строками вижу его коллег, обреченных на ГКЧП потому, что они слишком хорошо осознавали слабость моральных, политических и человеческих сил Михаила Горбачева.
Михаил Полторанин, в то время находившийся в команде Бориса Ельцина, уверен в том, что ГКЧП — это величайшая провокация Михаила Горбачева. Анализируя ситуацию с позиций последнего времени, он признается: «Позже, возглавляя комиссию по рассекречиванию документов КПСС, я насчитал в архивах более десяти тысяч грозных телеграмм. «Выражаем недоверие деятельности Политбюро ЦК КПСС и лично Генерального секретаря М.С. Горбачева. Контрольная комиссия Алтайского края. 04.07.1991 г.», «Объединенный пленум Якутского горкома партии считает, что руководство ЦК КПСС проводит политику, не отвечающую чаяниям трудящихся. Требуем срочного созыва съезда КПСС. Секретарь А. Алексеев. 10.07.1991 г.». Многие тогда требовали: даешь съезд! До ноября 91-го года». На многих телеграммах я видел закорючку Михаила Сергеевича — мол, прочитал. Расписывались и члены его Политбюро, сопровождая жирными восклицательными и вопросительными знаками». Именно тогда, по мнению Полторанина, Горбачев решил избавиться от Коммунистической партии: раз вы решили отправить меня, Генерального секретаря ЦК КПСС в отставку, так вот вам: я разрушу партию. Находясь в Форосе, он, по свидетельствам, санкционировал создание ГКЧП. Доказательством того, что ГКЧП «планировался как верхушечная акция, чтобы нагнать на общество страх и разогнать КПСС», является телеграмма, направленная в адрес первых секретарей ЦК Компартий союзных республик, крайкомов, обкомов партии: «В связи с введением чрезвычайного положения примите меры по участию коммунистов в содействии ГКЧП. В практической деятельности руководствоваться Конституцией СССР». Никаких других действий ГКЧП предпринято не было, то есть не было захвата власти. Одной из важных целей ГКЧП было намерение остановить Ельцина, который забирал себе все больше власти.
Полторанин считает фарсом то, что Ельцин оказался на танке. «Впрочем, один серьезный момент был. Надежные информаторы донесли 20 августа из штаба ГКЧП: некоторые путчисты решили по-настоящему разобраться с дерьмократами, замочить всех разом. Требуют от Янаева приказа штурмовать Белый дом. Трусливый Янаев кивает на Крючкова. Тот в раздумьях. Ельцин поручил Бурбулису связаться с Крючковым. Генка-философ включил аппарат на громкую связь и стал крыть матом шефа КГБ. Мол, если он пойдет на штурм, Бурбулис лично натянет его уши на поганую жопу. Я подумал: случись штурм, искать придется наши с Генкой уши. Крючков устало отбрехивался: это провокационные слухи, штурма не будет. Но вечером у нас поднялась паника. На баррикадах под проливным дождем мужчины, женщины, подростки готовились отбивать атаки ГКЧП. Премьер Силаев потихоньку покинул здание. Остальные вожди сопротивления спрятались в подвалах Белого дома. Туда же охрана утащила и Ельцина. Вожди ели бутерброды, запивая водкой с коньяком. Ждали сверху вестей о победе. Гавриила Попова, вспоминал Коржаков, пришлось выносить под белы ручки здоровенным охранникам. Про других участников застолья он промолчал. Это метода всех интендантов от политики. Взбудоражить народ, заставить лезть под пули, на баррикады. А сами — в теплое укрытие. Выстоял народ — они лезут из убежищ, отталкивая локтями победителей, начинают распоряжаться их собственностью и жизнями… я просидел до рассвета за телефонами в кабинете сбежавшего премьера. Штурма не было. ГКЧП кончился. Членов ГКЧП арестовали. Горбачева привезли в Москву. Ельцин организовал политическую казнь КПСС, скомпрометированную связью с разгромленными путчистами. Казнь была публичной. 23 августа Михаил Сергеевич приехал в Белый дом на заседание Верховного Совета РСФСР. Я сидел в первом ряду напротив трибуны. Борис Николаевич зачитал указ о приостановке деятельности партии (окончательно он запретит ее в ноябре). Поднял над трибуной ручку, чтоб подписать указ. Надолго картинно задержал ее в воздухе, лукаво поглядывая на Горбачева. Тот поднялся, изображая порыв протеста, притворно попросил: «Не надо, Борис Николаевич». «Надо!» — воскликнул Ельцин и подписал приговор. Горбачев отказался от поста Генсека, призвал ЦК объявить о самороспуске, а рядовым коммунистам посоветовал разбежаться». Операция по уничтожению компартии была закончена. «Когда низы КПСС покорно плелись за вождями, Горбачева с командой это устраивало. Когда же они вздумали бунтовать в катастройку, партии вынесли приговор. И не осталось организованной силы, способной остановить крушение государства. Как бы мы ни относились к КПСС, она была цементирующей основой СССР. Разогнав партию, страну подготовили к развалу. Беловежская Пуща — тоже результат спецоперации ГКЧП».
После расправы над коммунистической партией Михаил Горбачев остался президентом СССР, освободившимся от поста генсека, Ельцин также был президентом, но — России. «Ельцин, — вспоминает Михаил Полторанин, — сразу же перебрался в Кремль, мечту всей жизни. Первое время они ходили с Горбачевым как шерочка с машерочкой. А после Беловежья Ельцин выкинул Горбачева из Кремля. Михаил Сергеевич остался один-одинешенек — без партии, президентского кресла, народа, без страны.
Горбачев смирился с распадом СССР: у него не было сил ни бороться за свои убеждения, ни организовывать должное сопротивление.
8 декабря 1991 года РСФСР вместе с Украиной и Белоруссией вышла из состава Советского Союза.
Народ задавался вопросом: почему так легко, по большому счету, произошло крушение СССР?
Волновал этот вопрос и Владимира Путина.
Можно присоединиться к мнению Александра Зиновьева, анализировавшего причины распада СССР: «На Западе правильно угадали, что русских (советских) людей можно победить путем великого соблазна — соблазна властью, славой, богатством, свободой и прочими земными благами. Как только советские люди увидели реализацию марксистской идеи на Западе, они перестали быть оплотом коммунизма. К благам, какие им принес коммунизм, они привыкли и считали чем-то само собой разумеющимся, данным от природы. Они захотели присоединить к ним блага, какие увидели на Западе. При этом они не понимали, что блага Запада исключают (убивают) блага коммунизма и что эти блага достаются не всем, а лишь избранным».
Говоря от лица среднего советского человека, мыслитель беспощаден, спрашивая самого себя: «С чего началось падение? Чем больше я думал на эту тему, тем настойчивее напрашивалась мысль, что именно с наших успехов и улучшений все и началось. С ними пришла жажда большего. Пришли соблазны. Появились соблазнители. И они овладели нашими душами. Мы не понимали того, что те, кто соблазняет и обольщает, всегда обманывают, что соблазн и обольщение суть всегда орудия обмана. Соблазн и обольщение были настолько сильны и настойчивы, что мы потеряли разум. Мы знали, что эпидемия диссидентства была спровоцирована Западом, поддерживалась им и процветала на средства Запада. И все-таки мы слушали западные радиостанции. Читали засланные с Запада антисоветские книги. Снабжали информацией западных шпионов. Хохотали над антисоветскими анекдотами. Радовались провалам советских властей. Раздували мелкие бытовые недостатки до масштабов социальных и сваливали все на власть и социальный строй».
Характеризуя горбачевский период, Александр Зиновьев пришел к печальному заключению: «В горбачевский период завершилась «холодная война». Распался советский (коммунистический) блок. В странах Восточной Европы был разрушен коммунистический социальный строй. Советский Союз капитулировал перед Западом. В нем разразился всеобъемлющий (системный) кризис, принявший форму перестройки. Высшее советское руководство подпало под влияние сил Запада. В стране сложилась мощная «пятая колонна» Запада. По инициативе сверху и под давлением со стороны Запада (извне) началось интенсивное разрушение советской системы власти. Кризис стал переходить в распад всех социальных основ страны. Запоздалая попытка остановить этот процесс, принявшая форму «путча» в августе 1991 года, фактически сыграла провокационную роль. Ее результатом явился распад Советского Союза и антикоммунистический (антисоветский) социальный переворот. Этот переворот был подготовлен в горбачевские годы антисоветскими (антикоммунистическими) силами, сложившимися в стране. Подготовлен под руководством горбачевской клики, манипулируемой силами Запада. Осуществлен как заключительная операция «холодной войны». Запад одержал величайшую в его истории победу».
Правда, надо помнить, что политические деятели Западной Европы почти сразу увидели в Горбачеве человека, который может при должном взаимодействии разрушить ненужную им систему Советского Союза. Они прониклись к нему непостижимой для многих советских людей глубокой симпатией, существующей и поныне. Неудивительно, что британская «железная леди», ненавидевшая коммунистов и всю свою жизнь отдавшая борьбе с ними, первой почувствовала острый интерес к Горбачеву. В 1989 году Маргарет Тэтчер признается: «У меня сложились очень хорошие отношения с г-ном Горбачевым, потому что в нем сразу же раскрывается человек незаурядный, огромного мужества, весь устремленный в будущее своей страны, обладающий аналитическим складом ума, что позволяет ему правильно анализировать и устранять выявленные недостатки. Хотя это и не такое уж редкое качество у политических деятелей, именно оно выделяет его среди прочих людей как политика, влияющего на формирование будущего, убежденного в правильности выбранного им курса, обладающего мужеством, необходимым для того, чтобы довести дело до конца».
Пройдут десятилетия. И смерть Маргарет Тэтчер всколыхнет память о ней, о враге, сразу распознавшем в Горбачеве разрушителя Советского Союза. На всех главных каналах российского телевидения прозвучит общая оценка действий Горбачева, сдавшего свою страну Западу из тщеславных побуждений, пестуемых в том числе и Маргарет Тэтчер.
Государственник Путин переживал случившееся особенно остро.
«Мы избежали бы очень многих проблем, если бы не было такого скоропалительного бегства (из Восточной Европы)», — скажет он позже в книге «От первого лица».
Где же в это непростое для России время находился Владимир Путин? Не подозревая о том, что происходило в это время в России в ночь с 18 на 19 августа 1991 года, он спокойно проводил свой отпуск. Получив информацию о ГКЧП, он на перекладных добрался в Ленинград 20 августа.
Переселившись в Ленсовет вместе с Собчаком и другими коллегами, он написал рапорт об уходе из органов безопасности.
Много позже Путин так объяснил свои действия: «Почему я так поступил? Да потому что возникла опасность… что меня могут попытаться использовать в этой ситуации для решения каких-то внутриполитических вопросов, даже, скажем, — разбирательств. А вот с этим я никогда не был согласен! Я приходил служить Родине, стране, народу, приходил выполнять определенную задачу, но… не предполагал быть использованным для решения каких-то… конъюнктурных внутриполитических вопросов. …И когда я понял, что меня могут поставить перед необходимостью выбора между моральными и формальными обязательствами, я просто заранее сделал превентивный шаг. Во-первых, я сделал выбор в пользу моральных обязательств. Во-вторых, я предпринял превентивный шаг, полагая, что он напрочь должен исключить возникновение такой ситуации. Но надо отдать должное моим бывшим руководителям: мои опасения в значительной степени были напрасными, и этого не случилось. Руководство повело себя очень порядочно».
Иначе говоря, Путин захотел стать свободным человеком, потому что только в этом случае он мог осуществить выбор своей дальнейшей судьбы, независимо от политической конъюнктуры, чьих-то приказов и указаний.
«Когда начался путч, у меня было очень сложное чувство. Очень сложное! Во-первых, я не был согласен с тем, как развивались события. Многое, о чем тогда публично говорили люди, которые после этого стали первыми лицами у нас в городе, регионе, стране, мне казалось ошибочным. Их тезисы казались ошибочными. Ведь я занимался и вопросами внешней политики, все-таки в разведке работал, и для меня было тогда абсолютно ясно, что наше одностороннее разоружение по всем направлениям ничем хорошим для нас не обернется. Наше братание с недавними геополитическими противниками хорошо в меру. А те, кто в тот период этим братанием занимался, меры не знали. Это было для меня очевидным. Но… было также очевидным и то, что прежняя система уже умерла. Ее просто нет! И если мы хотим сделать что-то хорошее для своей страны, то нужно быть в нарождающейся системе, делать все в рамках своих возможностей для того, чтобы устранить имеющуюся бредятину и вывести этот процесс в какое-то позитивное русло».
Путину было ясно, что своими действиями путчисты разваливают страну, хотя «в принципе, задача у них была благородная, как они, наверное, считали, — удержание Советского Союза от развала».
Путин сразу определил для себя: по приказу путчистов никуда не пойдет и на их стороне никогда не будет. Именно поэтому и появилось заявление об увольнении из органов.
Следует сказать, что Путин осознал главное: страна, которой он гордился, благодаря Горбачеву утратила свое значение на мировой арене. Советский Союз уже до распада сдал все свои позиции в Европе, Африке, Латинской Америке, Кубе. Были преданы социалистические страны. Этого Владимир Путин простить экс-президенту СССР не мог.
Между тем после подавления ГКЧП позиции Анатолия Собчака укрепились. Он был «на коне», все приветствовали его как одного из идейных вдохновителей зародившейся в России демократии.
После ареста «путчистов» Собчак и Путин начали закладывать основу для появления мэрии. Одновременно с этим готовили и выборы главы уже переименованного города, ставшего Санкт-Петербургом. После того как Собчак стал мэром, он решил создать новое ведомство, и Путин занял в его администрации пост председателя Комитета по внешним связям.
Путину пришлось заниматься торговлей и финансами, чтобы накормить жителей города. «Когда я уходил из органов безопасности, то был преуспевающим, но все-таки рядовым оперативным работником, у которого по службе все было хорошо. Так что нечего мне было жаловаться на карьеру. Но когда я стал председателем Комитета по внешним связям, а затем заместителем и первым заместителем мэра, то это был абсолютно другой уровень, на котором принимаются решения, от их качества зависит очень многое для пятимиллионного города. …Поэтому на первом этапе работы в мэрии мне было довольно сложно понять: все — теперь не надо собирать, обобщать и писать рекомендации, теперь я сам должен принимать решения. И конечно же, было необходимо какое-то время для адаптации, чтобы произошло не просто привыкание и не только привыкание, но появился навык к принятию решений СА-МО-СТОЯ-ТЕЛЬ-НО. Ведь я был, по сути, последней инстанцией по своей линии работы. И необходимо было осознать, что мне уже не к кому идти и предлагать какие-то решения. Я сам должен был эти решения принимать!»
Стране грозил продовольственный кризис. Ленинград испытывал проблемы в связи с недопоставками продуктов. «И тогда наши бизнесмены предложили следующую схему: им разрешают продать за границу товары, главным образом сырьевой группы, а они под это обязуются поставить продукты. Других вариантов у нас не было», — вспоминал Путин спустя годы.
Сам комитет ничего не покупал и не продавал, но, согласившись с этой схемой, Путин способствовал тому, чтобы схема заработала, и на это было получено разрешение председателя правительства. Однако скоро он убедился в том, что одни фирмы просто не выполняли своих обязанностей, а другие выполняли, но не в полном объеме, тем самым нарушая обязательства перед городом. Подавать в суд было делом бессмысленным, так как это было время финансовых и мошеннических пирамид. Стоило лишь затронуть кого-либо из них, фирма тотчас прекращала свою деятельность и «испарялась». Так Путин столкнулся впервые в своей жизни с мошенничеством и разгильдяйством.
Советское воспитание плюс специфика прежней работы сделали Владимира Путина убежденным государственником. Его поколение не имело тяги к бизнесу, поэтому найти себя в нестабильное для России время многим было непросто. Сам Владимир Путин тоже был определенного мнения о своих человеческих качествах, когда сказал: «Совершенно не факт, что, уйдя из разведки и начав в девяностом году свою трудовую деятельность практически с нуля, я добился бы значительных высот в бизнесе. Для того чтобы стать финансовым магнатом в то время, все-таки надо было проявить, скажем так, особые качества. Не думаю, что они у меня были. Для того бизнеса требовалось быть немножко авантюрным человеком, и, чего греха таить, думаю, на меня никто из нынешних так называемых олигархов не обидится, — нужно было уметь переступить через какие-то моральные принципы и требования закона. Иначе очень трудно сколотить первоначальный капитал. У меня же была совершенно другая предыдущая жизнь, которая к деятельности такого рода меня, конечно же, не подготовила… Кроме того, к сотрудникам внешней разведки всегда предъявлялись особые требования в моральном и нравственном плане».
Василий Шестаков, один из друзей, больше других знавший Путина в то время, вспоминал: «У него никогда не было склонности к корысти. Его любимое выражение — в могилу с собой ничего не унесешь. Ведь в комитет не последние люди отбирались, поэтому понятия чести, Родины, порядочности у этих людей были очень высоки. Я не только Путина, но и других людей разведки знаю. У них очень четкие понятия: преступник есть преступник, а честный человек — это честный человек. Думаю, что подобного рода понятия очень тяжело вытравить. Так как человек пропитан ими, всю жизнь живет под их знаком, и, в принципе, это искоренить нельзя. Ведь с возрастом взгляды на жизнь не меняются. Стержень есть стержень. А Путин не из тех людей, кто меняет свои убеждения. А теперь представьте человека, который прошел подобную подготовку, воспитывался на благородных принципах, съездил в командировку в Германию, где добился отличных результатов, и вдруг ему необходимо переступить через все эти принципы, переступить в буквальном смысле через себя и заняться частным бизнесом. А государственная служба — это все-таки другое. Тем более что я знаю Путина, знаю, что Владимир Владимирович человек достаточно самолюбивый. Его супруга, кстати, тоже. Поэтому они никогда не допустят, чтобы их кто-то покупал. Путин никогда не брал взяток. Для него даже сама мысль об этом была бы унизительна».
За несовершенство законов Путину пришлось отвечать непосредственно. Депутатская группа Ленсовета во главе с Мариной Салье и Юрием Гладковым обвинила его в том, что сделки в связи с программой снабжения города продовольствием в обмен на сырье заключались с грубым нарушением правил. Сырье продавали по ценам ниже рыночных, а продовольствие закупалось по завышенной цене. Однако в результате тщательных разбирательств какой-либо вины Владимира Путина не было установлено.
А в масштабах страны росли и ширились масштабы «катастройки».
Борис Ельцин продолжал отчаянно бороться за полную власть в России, понимая, что если останутся бывшие секретари обкомов, а в центре прежние «красные» министры, то режим его будет через некоторое время раздавлен. В 1991 году Ельцин заменил правительство Силаева на кабинет «младореформаторов», поставив у руля Бурбулиса, Гайдара, Чубайса.
Ельцин был центром притяжения для всех, кто остро желал захватить государственную собственность. В этом для них была главная ценность его существования как политика. Он был «крышей» тех, кто желал стать настоящей правящей элитой. Это было настолько характерно для ельцинского правления в России, что Борис Березовский, однажды встретившись с президентом Клинтоном, сказал после окончания разговора, что теперь хотел бы говорить с теми, кто в действительности правит страной, чем чрезвычайно удивил американцев.
Уже в октябре 1991 года Ельцин объявил стране об интеграции России с Западом. С этой целью Ельцин вытащил из забвения отвергнутого Горбачевым Григория Явлинского, самонадеянного автора программы «500 дней». Тот взял на себя ответственность за немыслимо короткий срок вывести огромную страну из хаоса через приватизацию в рыночную экономику.
В декабре 1992 года ельцинский режим впервые ощутил волну народного недовольства.
Критика, прозвучавшая в его адрес с трибуны Седьмого съезда народных депутатов, обескуражила и испугала его.
20 марта 1993 года Ельцин обратился к народу с телеобращением, сообщив, что подписал указ об особом порядке управления Россией, в связи с чем распускает Съезд и Верховный Совет.
От Запада Ельцин получил карт-бланш на антиконституционный разгром патриотических сил. Оставалось поискать «одобрителей» своего политического разбоя среди известных людей страны.
И они нашлись.
Многие представители интеллигенции сами, по собственной воле, запросились в загон мафиозного режима.
Сначала в печати появилось обращение 36, затем письмо 42, в которых авторы требовали от президента «раздавить гадину», то есть поставить вне закона Съезд народных депутатов, Верховный Совет, Конституционный суд, закрыть оппозиционные партии и телепрограммы, распустить неугодные Ельцину партии.
4 октября Дом Советов, где собрались народные депутаты, был осажден, а затем обстрелян из танковых орудий на виду у всего мира.
«В России всегда лишь одиночки осмеливались говорить правду вслух и открыто поступать по велению совести. И на них обрушивались все, включая и тех, ради кого эти одиночки жертвовали своим благополучием, свободой и жизнью. Это характерно для народов с холопской, рабской психологией.
Само понятие «народ» лишено социологического смысла. В самом деле, что такое российский народ? И ельцинская клика, отдавшая приказ убивать повстанцев, есть часть народа. И повстанцы — часть народа. И убивавшие их солдаты и милиционеры — часть народа. И аплодировавшие убийцам новоиспеченные миллионеры и ставшие всевластными уголовники — часть народа.
5 октября 1993 года в газете «Известия» (это правительственный орган) было опубликовано письмо большой группы известных российских писателей. Холуйские и кровожадные письма советские интеллектуалы в большом числе писали Сталину в 30-е годы с просьбой беспощадно расправляться с «врагами народа». Но они выглядели просто наивно в сравнении с упомянутым письмом российских интеллектуалов 1993 года. Это беспримерное по подлости, кровожадности и цинизму письмо не было вынуждено некоторыми принудительными причинами, оно явилось проявлением доброй воли авторов, то есть проявлением их подлинной натуры. Авторы письма называли повстанцев убийцами (хотя убивали их!), фашистами (хотя настоящие фашисты — их убийцы!) и т. п. Они благодарили Бога за то, что армия и органы правопорядка расправились с повстанцами. Они призывали президента запретить все виды коммунистических и националистических партий, запретить все оппозиционные газеты и признать нелегитимными съезд народных депутатов и Верховный Совет. И эти писатели — тоже часть народа.
Но самое страшное в событиях октября 1993 года — реакция на них массы рядового населения. Миллионы людей смотрели телевизионные передачи о расстреле повстанцев. Как будто смотрели американский боевик. Кстати сказать, эти передачи были организованы иностранными фирмами — оккупационное правительство Ельцина не могло доверить такое ответственное дело отечественному телевидению! Миллионы людей видели, как зверски убивали их собратьев, дерзнувших восстать против врагов их Отечества. Они не бросились на улицы поддержать своих лучших сынов. А ведь выбежал бы миллион человек — голыми руками раздавили бы палачей, втоптали бы их в грязь. Нет, не выбежали даже тысячи. Выбежали только те, кто аплодировал палачам… Народ России сам подписал себе этим поведением исторический приговор», — с болью сердца писал философ века Александр Зиновьев.
Сторонник Верховного Совета Андрей Дунаев, бывший заместитель министра МВД, вспоминал: «На моих глазах погиб сотрудник МВД, его скосил снайпер с гостиницы «Мир». Кинулись туда, но стрелок успел уйти, лишь по особым приметам и стилю исполнения поняли, что это почерк не наших эмвэдэшников, не кагэбэшников, а чей-то другой. Судя по-всему, иностранных спецслужб. А направляли подстрекателей из американского посольства. США хотели раздуть гражданскую войну и разорить Россию».
Сам Ельцин в период этих событий, по воспоминаниям очевидцев, находился в «привычном» состоянии.
Анатолий Собчак тогда был полностью на стороне Ельцина. Он отлично понимал, что угрожает лично ему, поэтому и распорядился провести тайную переброску одного из полков петербургского спецназа для поддержки Ельцина в Москву. Этот полк разгонял отряды генерала Макашова.
Позже Собчак вспоминал: «Примерно с четырех часов дня 3 октября я уже понимал, что речь идет о жизни и смерти. Я собирал своих сотрудников, и мы обсуждали, что произойдет и что мы должны делать, если власть в Москве перейдет в руки мятежников. Я считал и считаю: надо бороться за свои идеи, а не ждать, когда тебя повесят на первом же перекрестке».
После октября 1993 года вокруг Ельцина стали тучами роиться люди, почуявшие, что можно жить не по законам, а по понятиям, которые они сами вместе с Ельциным и устанавливали.
В орбиту «царя» Бориса вошли Березовский, Гусинский, Смоленский, Ходорковский, Абрамович, Мамут и прочие.
Позже Владимир Путин скажет: «У нас есть категория людей, которая разбогатела и стала миллиардерами, как у нас говорят, в одночасье. Их государство назначило миллиардерами: просто раздало огромные куски государственного имущества практически бесплатно».
Они имели прямое влияние на средства массовой информации, как печатные, так и электронные, а также возможность обращаться к Вооруженным силам при необходимости защищать свои интересы.
Как позднее констатировал Станислав Белковский, «с 1994 по 2001 год за свободу слова в РФ отвечали Березовский и Гусинский. Они объяснили стране, что «собственность» и «свобода» — синонимы. У кого собственность на СМИ — тот и имеет право на точку зрения. И никакое слово за пределами интересов собственника не существует, не живет, не дышит и уж точно никого не волнует».
После подавления Верховного Совета и расстрела Белого дома, а именно 12 декабря 1993 года, усталая, разочарованная и оболваненная СМИ страна проголосует за новую Конституцию, которая неимоверно усилит власть президента в России.
Многие в заслугу Ельцина ставят то, что он, к чести своей, так и не стал диктатором. Но давно уже не является секретом — он и не мог им стать в силу определенных объективных (здоровья) и субъективных (пристрастия к алкоголю) обстоятельств.
Тем временем в силу непредсказуемости Ельцина и, по сути, вакуума власти в России неимоверно расцвел фаворитизм. Особенным положением несколько лет пользовались Коржаков и Илюшин, без которых ни одна душа не могла просочиться на прием к президенту. Сам Ельцин практически не занимался делами государственного масштаба, а с 1994 года мало с кем встречался, уезжая домой уже после обеда, отказываясь от бесед, ломая график, не решая важные вопросы, перекладывая их на других. По свидетельству Сергея Филатова, обычной стала в его устах фраза: «Я не готов, надо подумать, оставьте — я почитаю».
Очевидно было, что Ельцин оказался в качестве президента не на своем месте. Не хватало знаний, общей культуры, силы воли, а главное, его мучила страсть к спиртному, которая не оставляла места делам. Неудивительно, что он, как вспоминает Вячеслав Костиков, часто сидел за пустым столом в глубокой и грустной задумчивости.
В марте 1994 года Владимир Путин был назначен первым заместителем мэра, при этом за ним был сохранен пост председателя Комитета по внешним связям, в этом качестве он проработал до июня 1996 года. За это время Путин сосредоточил в своих руках столько полномочий, что Собчак уже просто не мог без него обойтись. Друг Владимира Путина Сергей Ролдугин вспоминал: «Володя сильно изменился, когда начал работать в мэрии. Мы стали редко видеться. Он очень занят был — уезжал из дома рано. Приезжал ночью. И конечно, уставал. Даже когда мы шашлыки жарили на даче, он ходил вдоль забора, о чем-то думал. Он где-то был в другом месте. Он с головой ушел в санкт-петербургские дела и как-то высох в смысле души, мне так показалось. Он прагматиком стал».
Владимир Путин в этот период испытал на себе, каково быть сильной фигурой в мэрии. Не секрет, что некоторые депутаты напрямую работали с крупными фирмами, пытаясь заработать большие деньги, выполняя роль посредников. Путин им мешал. Но в чем бы ни пытались тогда обвинить Владимира Путина, все попытки оканчивались неудачей.
Известно, если кто-то действительно не замешан в противозаконных действиях, то обвинение не «прилипнет» к такому человеку. По свидетельству людей, работавших с Путиным, Владимир Владимирович не только не «подставлялся» сам, но и оберегал других — в частности, своего патрона.
Упрекали и в том, что мэрия якобы занималась игорным бизнесом. Речь шла о попытках Путина установить жесткий контроль над игорной сферой, для чего было создано муниципальное предприятие, которое, не владея казино, попыталось контролировать 51 процент акций игорных заведений города, с которых государство должно было получать дивиденды. На деле происходило иное: все деньги с игорных столов уходили «черным налом», и хозяева показывали убытки тогда, когда мэрия надеялась на прибыль.
Владимира Путина эта ситуация обогатила опытом. Он очень хорошо осознал неэффективность такой схемы с экономической точки зрения, так как она не была продумана, а значит, обречена на неудачу. Позже, когда Владимир Путин станет исполняющим обязанности Президента РФ, то скажет твердо и жестко: «Но если бы я остался работать в Питере, все равно эти казино додушил бы. Я бы их всех заставил работать на нужды общества и делиться с городом своими прибылями. Эти деньги пошли бы пенсионерам, учителям и врачам».
Запомним эти слова. Они во многом являются ключевыми в понимании характера Владимира Путина.
Между тем Россия, по его словам, превращалась «в идейные задворки Запада, в рынок сбыта западного идейного «дерьма». Тут не может быть никаких свежих идейных струй. Чтобы нечто подобное появилось, нужна стабильная жизнь, стабильное образование, традиции, школы, отбор способнейших, терпимость к оригинальным талантам и гениям, гражданственность, патриотизм и многое другое. На это нужно время, время и время. Нужны исторические усилия и историческое терпение. И защита со стороны государства и гражданского общества, хотя бы общественного мнения. Но у нас ничего подобного нет. Начинать некому. Творить не для кого. Никакой защиты. Никакой настроенности молодежи на тяжкий труд, на открытия ради самих открытий, на самопожертвование…
Разрушена государственная система, то, что создается, — это ублюдочная система колониального режима. Разрушена идеология, разрушено моральное и идейное состояние населения, разрушена культура, деморализована молодежь, растлевается следующее поколение… Такого тотального разрушения страны мы еще не знали, даже когда мы разгромили Германию во время Великой Отечественной войны, ничего подобного не было… У меня же лично позиция такая: мы обречены, и поэтому я, как русский человек, буду драться до конца, пусть я останусь один против шести миллиардов».
Путин по-прежнему держался очень скромно, оставляя лавры Собчаку. Причем делал это искренне, легко и ненавязчиво. Ему не нужна была слава политика, он выступал только в качестве организатора, управленца, или, как сегодня говорят, менеджера.
Одной из черт характера Путина всегда была осторожность, бесценное качество профессионального разведчика. В сочетании с жесткостью и импульсивностью Собчака осторожность Путина приносила городу свои плоды. Путин решал проблемы города преимущественно путем переговоров и достижения взаимовыгодных договоренностей. Он не позволял себе давления на окружающих, за исключением нескольких форс-мажорных обстоятельств: тогда он решал проблемы, действуя строго в определенном им самим направлении.
Собчак ценил то, что Путин был интеллектуалом, вежливым, корректным, слегка ироничным, всегда держащим нужную дистанцию в отношениях, как с самим Собчаком, так и с любым, кто пытался резко с ним сблизиться. Многие подмечали «закрытость» Путина и в то же время непосредственный интерес по отношению ко всему новому. Конечно, эти качества помогали ему продвигаться по иерархической лестнице.
Анатолий Собчак, не расположенный к кропотливому труду топ-менеджера, а любящий блестящую и феерическую сторону своего «мэрства» — приемы, визиты за рубеж, встречи с известными людьми мира, при подписании той или иной бумаги, глубоко не вникая в дело, часто уточнял у Путина: «Это законно?» А Путин не мог поступать иначе, считая, что в любое время, даже самое хаотичное, надо соблюдать законодательство, каким бы слабым оно ни было, жить по совести и закону. Древнее римское правило «Dura lex, sed lex» («Закон суров, но это закон»), знакомое по жизни с юношеских лет и закрепленное университетским образованием, стало для него обязательным.
Позже, когда станет Президентом Российской Федерации, в беседе с крупными предпринимателями России он особо подчеркнет: «Часто слышал: вот, законы были такими, что их нельзя было соблюдать. Можно!!!» В этой фразе — весь Путин. Его совесть должна быть чиста.
Неудивительно, что в скором времени Владимир Путин получил в городе прозвище Серый Кардинал. Он держался незаметно, не любил внешние атрибуты власти. Между тем без его ведома никаких решений мэром, как правило, не принималось.
Когда-то один из сотрудников «Штази» охарактеризовал Путина: «Он всегда был очень осторожен и постоянно держал себя в железных рамках самоконтроля. Он работал закулисно, не привлекая к себе внимания. Его просто не замечали. Он очень умен. Молчалив, но очень эффективен».
Дмитрий Ленков, профессор, возглавлявший в Ленсовете Комитет по международным связям, отмечал, что с Путиным депутаты взаимодействовали вполне позитивно, чего не скажешь о Собчаке. Он утверждает, что в отличие от своего шефа Путин был вполне воспитанным человеком и даже более «европейцем», чем считавшийся образцом «западничества» Собчак.
Сам Путин о себе сказал так: «…я достаточно быстро занял если не ключевую, то, во всяком случае, такую должность при тогдашнем мэре Петербурга Анатолии Александровиче Собчаке, которая позволяла решать довольно много проблем и задач, представлявших интерес для различных бизнес-структур. Но воспитание было соответствующим, и я никогда не позволял себе решать те или иные проблемы в интересах каких-то там групп или фирм. Я старался, как мне казалось, действовать в интересах города и страны. Конечно, я мог правильно или неправильно поступать, мог ошибаться, но, во всяком случае, в своих действиях я руководствовался именно такими соображениями».
Впоследствии Владимиру Путину не раз приходилось обращаться к этому периоду своей жизни. «Многие, обсуждая мой приход в мэрию, не обращают внимания на то, что у меня уже была хорошая база. Как правило, говорят, вот, мол, пришел из университета или же пришел из органов безопасности. Но как-то никто не задумывался, что я не просто в органах безопасности работал, а все-таки был связан с внешней деятельностью. В Германии была специфическая работа. Да, это была не такая ярко выраженная внешнеполитическая или внешнеэкономическая деятельность, но так или иначе — эта сфера была. Я все равно в ней варился. Я был в этой проблематике. И информация-то накапливалась, накапливалась, накапливалась! Оттого-то и произошел достаточно быстро такой профессиональный рост, потому что была база… Собственно говоря, у каждого человека в начале какого-то пути, какой-то конкретной работы, конечно же, нет достаточного опыта именно в этой работе. Но зато может присутствовать (или нет) определенный уровень предварительной подготовки. Ведь не будем забывать о том, что в городе я выполнял обязанности первого заместителя мэра и председателя комиссии, которая фактически была правительством пятимиллионного города, и работал в этом качестве почти пять лет. Почему-то именно этот период некоторыми как бы затушевывается, «забывается», и они говорят лишь о том, что можно было бы преподнести как-то этак на публике. А многолетнее управление городом — это на самом деле такая рутинная и не очень заметная работа. Казалось бы, не очень заметная, но она, именно эта работа, имеет принципиальное значение. Это очень принципиальный вопрос. Те пять лет дали мне больше, чем работа в административных структурах в Москве.
В Петербурге у меня была персонифицированная ответственность за огромный город с такой значительной экономикой и промышленностью, с широкими внешними связями, с такой наукой и богатой культурой, с большим количеством вузов. Кроме того, были социальная сфера, жилищное хозяйство, оборонка. Да, я не являлся первым лицом в городе, но должен честно сказать: сфера моих обязанностей была очень широкой. Помимо этого я тесно работал с силовыми структурами, да и вообще — со всеми. Поэтому я все это знаю изнутри, как следует. И это — огромнейший опыт! К тому же мы очень много работали — с утра и до позднего вечера. А труд — он всегда приводит все к тому же опыту, накоплению в процессе знаний».
Организация визитов, приемов в Санкт-Петербурге лежала на Владимире Путине как главе Комитета по внешним связям. Вся стратегия и тактика такого рода встреч были ему известны до мелочей. И эти знания послужили ему хорошую службу, когда он стал президентом России.
«Многие мои хорошие друзья, которые не были замечены в лести (тем более что у меня с ними близкие отношения и им не надо этого делать), у меня сейчас порой спрашивают: «Как у тебя так быстро получилось свободно общаться на самом высоком уровне?»
Они все забыли, что я в Петербурге семь лет этим занимался. И там очень высокий уровень общения. У нас же город очень популярный. У нас мэр был очень популярный. Мы много общались на самом высоком уровне. Я с госпожой Тэтчер раза три встречался, причем как в Петербурге, так и в Лондоне. Трижды — с Колем. С Бейкером. Несколько раз — с Киссинджером. Причем в неформальных встречах. А эти люди — киты мировой политики. Были встречи и с другими политиками. Это же накопление информации. Это постоянное накопление информации. И навыки общения».
Позже, когда он станет президентом России и мнение в мире о нем сложится лестное, в нью-йоркской газете «Уолл-стрит джорнел» появится такая характеристика: «Это человек, который сумел освоиться со всеми мировыми проблемами. …Его интеллект не должен удивлять, поскольку Комитет государственной безопасности в его годы все еще привлекал самых лучших и самых умных в Советском Союзе». За редким исключением это было правдой.
Так постепенно складывалась и формировалась мощная духовная основа, необходимая для будущей высокой государственной деятельности.
Ситуация в Санкт-Петербурге в первой половине 90-х годов мало чем отличалась от той, что была в стране. Крупные заводы останавливались, зарплату задерживали. Балтийское морское пароходство пришло в упадок. Общественный транспорт, жилые дома, улицы города находились в плачевном состоянии. Заметным стало и то, что, как и Гавриил Попов в Москве, Анатолий Собчак в Санкт-Петербурге оказался неважным хозяйственником. Рейтинг Анатолия Собчака пошел вниз. Размах приемов, банкетов, тусовок с именитыми гостями продолжал оставаться на высоте, а горожане жили все хуже и хуже. Однажды из уст Собчака выскочило такое признание: «Что касается моего появления в светских кругах, то, знаете, я ведь мэр Петербурга, духовной и культурной столицы России, а не мэр какого-нибудь Мухосранска или другого завалящего провинциального городка».
Народ разочаровывался в лидерах, которых недавно боготворил. Петербуржцам нужен был хозяйственник, который следил бы за состоянием города, наполняемостью бюджета, безопасностью горожан.
Собчак становился все менее популярным у жителей города. Но в отличие от Попова, который, поняв это, ушел в отставку, Собчак продолжал работать. 
Назад: Зрелые годы
Дальше: Путь к вершинам власти