Одним из губительных дефектов нашего сознания стала убежденность, будто народ, когда-то возникнув (по воле Бога или под влиянием космических сил, пассионарного толчка и др.), не может пропасть. Это представление ложно. Народ, в отличие от биологических популяций живых существ, возник не в ходе естественной эволюции. Это творение культуры, причем недавнее, требующее для своего существования уже сложной общественной организации. Когда, например, возник русский народ? Совсем недавно – за ХIV – ХVI века. А ведь уже до этого у восточных славян была своя государственность, общая религия и развитая культура. Но чтобы собрать их в народ, требовалось создать еще множество особых связей между людьми – так, чтобы большая общность, расселенная на обширной территории, почувствовала себя огромной семьей. Мы – русские. Но ведь эти связи можно и порвать!

Жизнь народа сама по себе вовсе не гарантирована, нужны непрерывные усилия по ее осмыслению и сохранению. Это – особый труд, требующий ума, памяти, навыков и упорства. Как только этот труд перестают выполнять, жизнь народа иссякает и утрачивается. Народ жив, пока все его части – власти, воины, поэты и обыватели – непрерывно трудятся ради его сохранения. Одни охраняют границы «родной земли», другие возделывают землю, не давая ей одичать, третьи не дают разрастись опухоли преступности. Все вместе берегут и ремонтируют центральную мировоззренческую матрицу, на которой собран народ, его хозяйство, тип человеческих отношений. Кто-то должен строго следить за «национальными символами» – не позволять, чтобы недалекие политики озорничали около них, меняя то праздники, то Знамя Победы.

Эту работу надо вести как постоянное созидание национальных связей между людьми. Но созидание и сохранение – задачи все же во многом разные. Здесь таится опасность ошибки. Возникает иллюзия, что каждодневное применение тех самых инструментов, при помощи которых был собран народ, гарантирует и его сохранение. На деле это не так, в чем мы могли не раз убедиться. И окружающий мир, и сам народ непрерывно изменяются. Значит, должны меняться и инструменты, и навыки.

Сохранение народа или обеспечение безопасности всех систем, связывающих людей в народ, есть процесс динамичный. Это не сохранение чего-то данного, это постоянное воспроизводство всех этих систем в меняющихся условиях. Драма советского народа в конце ХХ века произошла потому, что государство и общество укрепляли привычные, уже существующие структуры безопасности, недооценивая возникающие угрозы нового типа.

В конце ХХ века в России возникли условия, в которых сохранение русского народа под вопросом. Опасность исчезнуть с лица земли уже не является метафорой. Однако изучение всех тех ударов, которые наносились по всей системе связей народа, показывает, что в перестройке и реформе сознательно велся демонтаж русского народа как хозяина великого богатства. В ходе ее выполнения эта задача неизбежно переросла в программу уничтожения всех вообще этнических и межэтнических связей народов СССР и главного скрепляющего их ядра – русского народа. Обойтись без этого реформаторам и их геополитическим союзникам было невозможно.

Из этого и надо исходить, вырабатывая программу сохранения народа. Словами и деньгами тут не обойдешься, нужна большая система конкретных действий. И первым делом надо перечислить главные механизмы воспроизводства русского народа, по которым наносятся удары. Нужна «карта» боевых действий противника. Без нее не построить оборону, под прикрытием которой можно вести восстановительную работу.

Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в момент кризиса своего народа высказал важную мысль: «Вера в то, что бессмертие народа в какой-то мере гарантировано, – наивная иллюзия. История – это арена, полная жестокостей, и многие расы как независимые целостности сошли с нее. Для истории жить не значит позволять себе жить как вздумается, жить – значит очень серьезно, осознанно заниматься жизнью, как если бы это было твоей профессией. Поэтому необходимо, чтобы наше поколение с полным сознанием, согласованно озаботилось бы будущим нации».

Проблема в том, что для жизни народа требуется выполнять противоречивые, взаимно исключающие условия. Сохранение народа достигается лишь при определенном соотношении устойчивости и подвижности. Мир меняется, иногда очень быстро. Народ, особенно большой, должен тоже изменяться, чтобы приспособиться к миру как среде обитания. В нем все время должны происходить нововведения и появляться группы, которые стали «иными», в чем-то «нерусскими». Застой – это деградация, такова участь всех сложных систем. Но изменение, отщепление «диссидентов», появление в народе «мозаики элементов», порождает опасности. Оно всегда сопряжено с неопределенностью – кто-то идет «не туда», кто-то в зоне хаоса норовит поживиться за счет народа. Угрозы реальны, и мы их видим своими глазами.

Здесь требуются знание, здравый смысл и трезвый анализ реальности. Очень полезна наука. На материале изучения множества кризисов, пережитых народами, она выработала несколько общих правил. А главное, она указала те точки, которые надо держать под контролем и о которых надо думать. Главная польза науки вообще в том, что она предупреждает, чего не следует делать, если хочешь уцелеть.

Если мысленно выстроим весь ряд изменений, произведенных в жизни русского народа за последние 20 лет, то окажется, что в целом доктрина этих реформ грубо нарушала главные правила, выработанные наукой (антропологией и этнологией). С народом, сложной системой, правители государства и властители дум поступали все эти годы как полные невежды или вредители. Невеждам надо помочь научиться, вредителей надо уничтожать. Но чтобы различать их, надо еще учиться самим. Кризис наш таков, что нам надо «заниматься жизнью народа, как если бы это было нашей профессией».

Поговорим о противоречии между устойчивостью и подвижностью. История никакому народу не дает столь длительной стабильности, чтобы утряслась и пришла к гармонии вся мозаика его частей – они возникают и изменяются в результате потрясений. Старики сегодня так болезненно переживают Смуту потому, что им довелось прожить полжизни в ощущении единства своего народа. Это такая роскошь, которую трудно объяснить даже родным детям. Но то единство было достигнуто на подъеме и при сплочении в «военный лагерь». Более того, оно было результатом несчастья народа – череды войн и революций, которые «упростили мозаику». Какие-то группы эмигрировали, были повыбиты, спрятались. Сейчас те раны раскрылись, их нам еще расковыряли, новая «мозаика» полна внутренней вражды. Кризиса избежать вряд ли было можно, но такая глубокая травма неизбежной не была.

Каким же образом «реформаторы» повредили связности народа? Вот первый вывод науки: непосредственная опасность гибели народа возникает вследствие избыточной подвижности, которая нередко наблюдается после периода застоя.

Это – чеканная формула антропологии. Она написана в книгах и учебниках. Для нас сейчас неважно, какими благими намерениями мостили дорогу перестройки и реформы Горбачев и Ельцин. Они нарушили эту формулу. Горбачев начал свою песню с того, что наш народ долго жил в условиях застоя. А в следующем куплете этой песни объявил перестройку путем слома. Наш народ поставили в условия такой избыточной подвижности, что возникла непосредственная опасность его гибели.

Это – в общем, как суть всей доктрины перестройки и реформы. О конкретных измененных блоках нашего жизнеустройства и темпах изменений поговорим отдельно.

Мы говорили, что корень нашей нынешней Смуты в том, что стало меняться представление русских о том, «что такое человек». Тут наше национальное сознание дало сбой. Нам казалось, что оно очень устойчиво, что в нем есть как будто данное нам свыше жесткое ядро. Оказалось, что оно подвижно и поддается воздействию образа жизни, образования, телевидения.

Смута привела к краху советского строя и затяжному кризису, разъединившему народ. Как это случилось?

Безымянные миллионы творцов советского строя исходили из того представления о человеке, которым был проникнут общинный крестьянский коммунизм. Они верили, что человеку изначально присущи качества соборной личности, тяга к правде и справедливости, любовь к ближним и инстинкт взаимопомощи. В особенности, как считалось, это было присуще русскому народу – таков уж его «национальный характер». А поскольку все эти качества считались сущностью русского характера, данной ему изначально, то они и будут воспроизводиться из поколения в поколение вечно.

Эта вера породила ошибочную антропологическую модель, положенную в основание советского жизнеустройства. Устои русского народа, которые были присущи ему в период становления советского строя, были приняты за его природные свойства. Считалось, что их надо лишь очищать от «родимых пятен капитализма». Задача «модернизации» этих устоев в меняющихся условиях (особенно в обстановке холодной войны) не только не ставилась, но и отвергалась с возмущением. Как можно сомневаться в крепости устоев!

Эффективности крестьянского коммунизма как мировоззренческой матрицы народа хватило на 4–5 поколений. Люди рождения 50-х годов вырастали в новых условиях, их культура формировалась под влиянием кризиса массового перехода к городской жизни. Одновременно шел мощный поток образов и соблазнов с Запада. К концу 70-х годов на арену вышел культурный тип, отличный от предыдущих поколений. Если бы советский строй исходил из реалистичной антропологической модели, то за 50—60-е годы вполне можно было бы выработать и новый язык для разговора с грядущим поколением, и новые формы жизнеустройства, отвечающие новым потребностям. А значит, мы преодолели бы кризис и продолжили развитие в качестве независимой страны на собственной исторической траектории.

С этой задачей советский строй не справился. Он потерпел поражение и сдал страну «новым русским». Следствием этого срыва являются не только разрушение Империи (СССР) и массовые страдания людей в период разрухи, но и риск полного угасания русской культуры и самого народа. Ибо мы сорвались в кризис в таком состоянии, что он превратился в «ловушку». Прежняя траектория исторического развития опорочена в глазах молодых поколений, и в то же время никакой из мало-мальски возможных проектов будущего не получает поддержки у массы населения.

Вопреки разуму и совести большинства, с нынешнего распутья идет сдвиг русских к эгоцентризму (к человеку «атому»). Этот дрейф к «Западу» как устоявшемуся порядку начался в интеллигенции. Он не был понят и даже был усугублен попыткой «стариков» подавить его негодными средствами. В 80-е годы этот сдвиг уже шел под давлением идеологической машины КПСС. Сейчас неустойчивое равновесие. Если на него не воздействовать, сдвиг продолжится в сторону распада русского народа и государства. Вопрос в том, есть ли силы, способные остановить его, пока дрейф не станет лавинообразным.

В целом прогноз тревожен. Массовое сознание в России движется в тупик. Главное, что угроза вырождения России воспринимается большой частью русских как вполне реальная и приемлемая. Никаких попыток сплотиться для ее предотвращения не наблюдается. Скорее, люди думают о способах личного спасения и выживания небольших общностей (семейств, родов, кланов). Обрезав советские корни, русские не обрели других и становятся людьми ниоткуда, идущими в никуда. Когда они дойдут до нужной кондиции, их богатства и человеческий материал будут потреблены более жизнеспособными цивилизациями. Многих в нынешней России такой вариант устраивает, поскольку они питают иллюзию, что они лично (их дети) попадут в число избранных.

Но исход вовсе не предопределен. Уйти от ответственности не выйдет.

Здесь важно отметить следующее. Народы – это «сгустки» культуры, обладающие самобытностью. Люди изначально были вынуждены сплачиваться под внешним воздействием иных: «Чтобы избежать этого разлагающего воздействия, каждая группа делает непрерывные усилия сохранить свое внутреннее сцепление, и в этом-то она и приобретает черты более или менее личные». Если равновесие нарушается и народ не может «переваривать» посторонние элементы, он «теряет свою индивидуальность и умирает», то есть утрачивает свою этническую обособленность.

Массированное вторжение новшеств, разрушающих традицию (рутину), создает угрозу для этноса. Вот вывод ученых: «Жизнеспособность этноса основывается на рутине, а диалог создает равновесие между рутиной и прогрессом: рутина это капитал, необходимый для жизнеспособности группы, а прогресс – вторжение инноваций для улучшения жизнеспособности».

Итак, чтобы выжить, народ должен сохранять свои традиции, а чтобы улучшить жизнь, должен перенимать у других народов новшества. Почему большинству народов внушает ужас глобализация под рукой США? Потому, что она сметает те защиты, которые национальная традиция выстраивает против вторжения новшеств. И поток новшеств будет односторонним, потому что свои защиты Запад успел укрепить. При этом соблазн действительно велик – жизнь будет улучшаться («будем ездить на иномарках»). Но вскоре окажется, что самой жизни у народа не будет, останутся лишь улучшения.

Иными словами, вместо народа останутся пережившие его индивиды, отобранные глобальным «отделом кадров» по его критериям. Как предсказывал антрополог Конрад Лоренц, будет проведен всемирный искусственный отбор, при котором отсеются люди с качествами, которые всегда казались самыми прекрасными – люди добрые, гордые, творческие и красивые. Нет сомнения, что русские при этой селекции будут стерты с лица земли, а земля их будет перепахана, чтобы следов не осталось.

Историю того, как племена и народы с древности искали равновесие между традицией и прогрессом, надежнее всего изучать по остаткам техники. Велико многообразие национальных особенностей в применении огня, в обработке земли и скотоводстве, в способе перемещения тяжестей и грузов, в изготовлении оружия. Совокупность технических приемов – это устойчивая (и изменяющаяся) часть культуры народа. Антрополог Леруа-Гуран составил около 40 тыс. описаний разных технологических процессов у народов всех частей света.

Эту целостную систему, соединяющую материальный и духовный миры, народ оберегает, отказываясь даже от выгод «эффективности». Есть «прогрессисты», которые видят в этом косность отсталых народов, а ученые видят в этом мудрость, необходимую для сохранения народа. Традиции хозяйства очень устойчивы, их стремятся сохранить даже ценой больших дополнительных затрат. Русские переселенцы ХVII – начала ХХ в. на юге Украины строили рубленые дома из бревен, которые с чрезвычайными усилиями и затратами привозили за сотни километров. Неимущие семьи предпочитали по нескольку лет жить в землянках, копя деньги на «дом», но не строили саманные мазанки, как местное население.

Но то же самое мы видим сегодня на переднем крае техники. Об этом писал и Леруа-Гуран: «Поразительно видеть, до какой степени американские и русские ракеты и спутники, несмотря на очень узкие функциональные требования, носят на себе отпечаток создавших их культур».

Найти в каждый исторический момент равновесие между устойчивостью и обновлением – трудная и ответственная задача народа и его правителей. Нельзя сорваться ни в какую сторону! Застой ведет к кризису, но еще быстрее могут рассыпать народ глупые «прогрессисты» с подсказки умных вредителей.

Нам надо взглянуть на мир как на борьбу двух сил – сил созидания русского народа и сил его разделения. Это война, которая идет во времени и пространстве. Во времени – с момента рождения народа до конца Света (если до этого момента продержимся как народ), а в пространстве – мировом. Везде есть люди, помогающие нам собраться с силой, и люди, желающие расчленения русского народа (как и расчленения России – земли, которая его породила и дает ему силу). Ктото скажет, что мыслить в таких образах – бесполезная патетика. Немножко есть, но патетика тут просто для краткости. За ней стоит дееспособная модель, организующая наше сознание – очень полезный инструмент.

Наша задача – научиться быстро и почти автоматически оценивать события, действия, слова и идеи с точки зрения именно этой «борьбы противоположностей». Кому они в данный момент помогают – силам созидания или разделения? Не всегда можно сразу дать ответ, но сам вопрос заставит задуматься и взять этот кусочек реальности под наблюдение. Сложность в том, что все силы, действия и слова переплетены, результат их надо предвидеть в развитии.

Вот, например, старое правило: «чтобы объединиться, надо размежеваться». В нем очень большой смысл. Система эффективна, если соединенные в ней части различны, не сливаются друг с другом. Армия сильна, если она разделена на рода войск. Наземные войска, авиация и флот размежеваны, но благодаря этому могут быть соединены в мощную систему.

Тем более надо размежеваться, если внутреннее несогласие назрело до такой степени, что диссидент готов стать врагом. Пусть он лучше выделится в свою фракцию и отмежуется от целого – не порывая с ним, но осознав риск разрыва и его последствия. Модель, конечно, не дает рецептов на каждый случай, но задает канву для выработки решения.

Если мы примем для наших рассуждений эту общую схему, то сможем двигаться от грубых «черно-белых» оценок к анализу более сложных и более реалистичных ситуаций, когда результат действий оказывается противоположен намерениям. Так бывает часто – благими намерениями вымощена дорога в ад. Например, когда усилия по объединению народа приводят к расколам и отщеплению частей народа. Бывают и ошибки противников, которые надо уметь использовать – когда действия, направленные на раскол народа, можно превратить в средство его сплочения.

Явления реальности действуют как силы созидания или силы разделения народа через сознание людей. Сами по себе ни протянутый тебе кусок хлеба, ни штык, упертый тебе в грудь, не сделают тебя более или менее русским. Это зависит от того, как ты осознаешь хлеб или штык, какой сигнал они тебе дадут. Эти материальные элементы действительности должны быть переработаны нашим сознанием, уложиться в такую систему наших мыслей и чувств, в которой они окажутся соединены с вопросом «быть или не быть русским». Для решения одинаково важны и частицы материального бытия (хлеб и штык), и сознание, в котором раскрывается их смысл. В нашей жизни материя и дух «одинаково первичны» и «одинаково вторичны».

Говорят: «нация есть воображаемое сообщество». В этом нет никакого принижения, поскольку для человека воображенный мир, создаваемый и изменяемый его духом, не менее реален, чем мир материальный. Для нас народ – подобие большой семьи, соединенной родственными связями. Но родственные связи у человека, созданные его сознанием, несравненно сильнее биологического родства животных, закрепленного в инстинкте. Кошка выполнит свою записанную в инстинкте программу продолжения рода, и через пару месяцев котенок становится ей чужим. А человек будет всю жизнь искать своего сына или брата, которых, может быть, никогда не видел.

Это говорится к тому, что война между силами созидания и силами разделения нашего народа и нашей страны идет в двух мирах – в нашем материальном бытии и в нашем сознании. Оба мира связаны воедино, но оба различимы, надо думать об обоих – и порознь, и вместе.

Когда мы думаем и говорим о таких больших вещах, как народ и страна, полезно сначала мысленно охватить целое, а потом представить себе его строение и уточнить, о какой именно части этого целого идет речь. Иначе всегда будем спорить до хрипоты и рассуждать, как семеро слепых о слоне – один схватил его за хвост, другой за хобот, третий за ногу. И вот спорят каждый о своем. Эта слабость нашего мышления типична, но все же удивляешься, как долго нас ухитряются удерживать в этой ловушке.

Первым шагом в подходе к строению образа страны как целого может быть рассмотрение ее в двух ипостасях: страна как пространство и страна как народ. Скажешь Россия – и сразу возникает образ ее пространства и образ народа, который это пространство соединил и одухотворил. Ведь страна – это не просто часть земной поверхности, не территория в ее физическом смысле, это обитаемое народом пространство, почти буквально созданное людьми, соединенными в народ с его культурой.

Сразу, конечно, мы думаем и о государстве, которое соединяет пространство и народ. Оно «держит» территорию, охраняет границы «нашей» земли, вод и неба, бережет ее недра и воды, леса и воздух, защищает наше духовное пространство. Оно устанавливает порядок, по которому народ пользуется всеми этими богатствами, а люди уживаются друг с другом. Государство вместе с обществом соединяет и организует все ипостаси страны. И народ, и государство, и даже само пространство страны – явления исторические, изменчивые. Они были не всегда, когда-то возникли, с течением времени меняли свои формы и свойства. Когда-то, говорят, они «отомрут», то есть преобразуются в какие-то новые формы, совсем непохожие на нынешние.

Но это – за пределами того «длинного» времени, за которое мы отвечаем. А сейчас мы переживаем критический период, нам довелось посетить сей мир в его минуты роковые. За то, как мы проведем страну через эти опасные перекаты, с нас спросят потомки. Для нас первая задача – понять, что происходит здесь и сейчас, какие угрозы стране вызревают в окружающем нас тумане и куда они протянут из тумана свои страшные лапы.

Сначала кажется, что пространство мы знаем лучше, чем свой народ, – изучали в школе географию, что-то помним даже из экономической географии. Но и эти знания очень скудны – смотрите, какие споры снова начались по сравнительно простому вопросу: является ли Россия частью Европы, Евразией или вообще особым целостным пространством. В школе нас не учили глядеть на страну сверху, «с небес».

Но уж о народе знаем мало. Странное дело, кого ни спросишь, когда и при каких обстоятельствах возник русский народ, вопрос приводит в замешательство. Как-то люди привыкли думать, что русский народ был всегда. Спросишь, а что нам про это в школе говорили, – не могут припомнить, чтобы эта тема вообще поднималась. Так не годится. Наш народ переживает трудные времена – недомогает, поправляется, снова болеет, а мы даже возраста его не знаем.

Может быть, это неважно? Ведь вот он, русский народ, как на ладони. Надо просто любить его, каков он есть, и не мудрствовать. Любить надо, а не мудрствовать нельзя, заведут в ловушку. Тема народа – вечный хлеб демагогов и отравителей духовных колодцев. Да и не на ладони наш народ, а живет в очень сложных пространствах и временах, в нем бушуют огромные силы и его раздирают сильные страсти. Минимум знаний нам необходим. С лица земли исчезло множество народов, даже больших и развитых, отчасти потому, что не осознали они сами себя, не было у них к этому тяги, не нашлось таких мудрецов. У нас с мудрецами тоже не очень-то, так давайте понемногу сами наверстывать, в разговоре «между собой». Трудно это, тема для всех нас жгучая, но надо постараться.

О русских говорят, что у них мессианский дух. Кто говорит с неприязнью, кто с уважением. Мессианский дух – значит общая забота о том, что русские скажут миру, какую мысль несут они человечеству. Это забота не о том, родится ли у нас гений, к которому прислушается мир (как, например, Лев Толстой или Ленин). Миссия народа – выстрадать общее народное мнение, безымянное и, быть может, даже явно не высказанное. Но выраженное так, чтобы люди в разных уголках Земли подумали: «А русские считают, что так нельзя».

Мессианским духом обладают не все народы. Скорее, даже мало таких, что захотели бы взвалить на себя этот крест. Большинство хочет иметь «свою хату с краю». Часть народов слишком уж впала в либерализм – здесь люди считают себя свободными индивидами, гражданами мира и ни о каком народном мнении и слышать не хотят.

Те народы, в которых такая забота зародилась и живет, самобытны. Они по-разному видят свою миссию. Образ каждой из них можно собрать по крупицам из песен, сказок, литературы и философии. И хотя век от века этот образ меняется, в нем есть постоянное ядро. То англичане гордились, что Англия – «новый Израиль», создала капитализм с его духом наживы, то Англия – «мастерская мира», то пели «правь, Британия, морями» и говорили о «ноше белого человека» – по морям они несли цивилизацию индусам и китайцам.

Что же русские, как они сами ощущали свою миссию, что думают сейчас? Были горькие мысли, с самоотрицанием. Вот, духовный отец наших западников, Чаадаев. Он считал, что Россия создана, чтобы давать миру отрицательные уроки – «как не надо делать». Так расписал, что его отправили в сумасшедший дом. Чаадаеву поверила небольшая часть интеллигенции, ее слушали с интересом, но это не был голос России.

Через века прошла другая мысль: «Москва – Третий Рим». Западников она возмущает, они стараются ее оболгать – мол, русские тянутся к мировому господству. Вранье, с самого начала речь шла о миссии духовной, о России как хранительнице христианства. Первой державой с царями-христианами была Римская империя, потом Византия (Второй Рим). Оба пали, и хранить православие взялась Россия.

Какая же из этого выводится идея для человечества? Как она звучит без религиозных одежд? Смысл ее в том, что мироустройство должно быть справедливым, что человечество должно быть семьей народов, в которой надо заботиться обо всех и не обижать слабых. Эта идея в русском сознании постоянна, меняет лишь форму. Она не задана официальной идеологией – иногда ей противоречит, иногда совпадает. Иногда обретает силу, иногда приглушается. Но жила и живет.

Старые помнят – в войну все знали, что русские выполняют мировую миссию – «отребьям человечества сколотим крепкий гроб». Когда сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, люди были возмущены: «Зачем! И так война кончалась. Сколько народу погубили!» Когда французы вторглись во Вьетнам, говорили с презрением: «Какая подлость! От японцев убежали, бросили колонию. Вьетнамцы сами воевали, выгнали японцев, так теперь нечего лезть». А как радовались Кубе – еле на карте видна, а не побоялась монстра. И это мнение русских ощущалось во всем мире.

Кто-то скажет, что в советские времена это мнение навязывала идеология. Это неверно, скорее идеология питалась этим мнением. Ведь так же было дело и в царской России. Уж как не хотели принимать Грузию под свою руку, но пожалели – сожрут ее Турция и Иран. Жалели африканцев, которых увозили в рабство. Русские военные моряки, даже в научных экспедициях, гонялись за кораблями работорговцев – вспомним рассказ Станюковича «Максимка». Жалели болгар и шли добровольцами на турецкую войну. Жалели буров, потому что с англичанами у них были неравные силы. Русские добровольцы ехали помогать бурам, но никто – англичанам.

А еще нагляднее – сейчас. Русские сегодня расколоты по идеологиям, по доходам. Но происходит в мире нестерпимая подлость – и мнение их практически едино. Так было, когда НАТО бомбило Сербию. Скажут – православная солидарность. Не только! То же самое было, когда США стали бомбить, а потом вторглись в Ирак. Единодушное мнение! Все знали: русские против!..

Недавно социологи провели большой опрос – что граждане РФ думают о русском народе, о его роли в мире. Ответы удивили тем, что одинаково думают и молодые, и старые. Первые позиции в большом списке заняли такие мнения: русский народ – это народ-освободитель (74,2 % опрошенных), защитник народов (77,7 % опрошенных), создатель великой культуры (65,2 % опрошенных).

Народ-освободитель, защитник народов! Тут нечего добавить.

Не менее важный вопрос в данной теме – что такое «русское самосознание»? Начнем издалека. Человек – существо общественное. Как сказал Аристотель, вне общества могут жить только звери и боги. Сознание человека, с момента рождения и до смерти, строится и перестраивается. В этом строительстве важны его личные усилия, его сугубо интимные переживания, озарения, открытия. Но они происходят в «поле» коллективных представлений, которое задает личной работе ума и совести руководящую нить, слова и понятия, признаки различения добра и зла.

Человечество возникло не как однородная масса, а в виде «сгустков» культуры. Эти «сгустки» – сплоченные множеством связей умы и души людей, собранных в народы. Поэтому в сознании человека есть ядро, в котором «записаны» коллективные представления его народа. Это самая устойчивая часть «культурного ядра» того общества, в оболочку которого «упакован» народ.

Общество меняется довольно быстро, а ядро культуры народа прочно. Так, русский народ существовал в формах сословного феодально-общинного общества, пережил вторжение капитализма с попыткой разделить народ на классы, прошел через чрезвычайные периоды Гражданской войны и военного коммунизма, передохнул во время НЭПа, совершил рывок и военную мобилизацию в рамках тоталитаризма. Потом расслабился и пожил спокойно в «почти неклассовом и почти несословном» советском обществе – и тут его тряхнула перестройка и реформа, породившие общество аномальное, ни в каких учебниках не предусмотренное. Но за все это время ядро русского самосознания принципиально не изменилось. В чем-то оно повреждалось, какие-то его блоки в новых условиях заменялись, но «генетический код» сохранялся. Была попытка в 90-е годы вырастить в пробирке реформы «новых русских», но провалилась. Кишка тонка оказалась.

Вот эту «сохраняемую вечно» часть самобытного культурного ядра называют иногда «центральной мировоззренческой матрицей» народа.

Грубо говоря, на этой матрице собирается народ, а затем на ней штампуется каждое последующее поколение. Обрамление ее может меняться, так что части народа могут даже разодраться, но и при такой катастрофе хорошо слаженная матрица выдерживает взрыв и затем соединяет расколотые части народа.

Так срастились эти части после раскола ХVII века и после Гражданской войны, так же мы обязаны их срастить после нынешней Смуты. Не сумеем – позор на наши головы. Хотя, конечно, отравители колодцев поднаторели за ХХ век, много новых ядов наварили в своих лабораториях…

Ниже идеологии лежат слои сознания, в которых умозаключения делаются быстро, исходя из готовых установок. Это запас традиционного «неявного» знания. Чтобы его применить, человеку не надо задумываться. Есенин писал:

На этом уровне сознания расположены, например, стереотипы хозяйственного поведения. Мы видим, что массовое сознание отвергает неправедно нажитое богатство и не слишком торопится навесить на себя обузу частной собственности. Инерция? Да, но и «проверенная временем» осторожность, а вовсе не фанатизм.

Пожалуй, можно назвать три устойчивых составляющих русского самосознания. Частично мы уже говорили об этом, но надо повторить еще. Первая составляющая народного самосознания – православные представления о добре и зле, о мире и человеке. Они проходят с нами через века, вопреки ересям и расколам, революциям и реакции, атеизму и новым вспышкам религиозности. Они прочно вошли в мировоззренческую матрицу русских, и никаким реформаторам их из нее не выбить.

Вторая – коллективная память об исторических выборах, которые России пришлось сделать, находясь, по словам Менделеева, «между молотом Запада и наковальней Востока».

Третья – русский тип мышления, соединяющий крестьянский здравый смысл с космическим чувством. Как сказал поэт о русском уме, «он трезво судит о земле, в мистической купаясь мгле».

Это сочетание блоков русского сознания дает ему устойчивость и гибкость. Конечно, не ко всем ударам оно готово, иначе бы задубело. Но после ударов восстанавливается быстро (ох, хотелось бы побыстрее!).

Итак, люди стягиваются в народ множеством типов связей – только самых важных можно набрать до сотни. А если собрать все связи в «пучки», то главных пучков будет около десятка. Это пучки связей через государство и хозяйство, через язык и культуру, через общий взгляд на мир (и религиозный, и научный), через память и родство – обо всем этом нужен большой разговор.

В жизни народа постоянно какие-то связи ослабевают или рвутся, их все время надо чинить, укреплять, протягивать новые. Этим занимается, того не осознавая, весь народ – каждый русский, как ткачиха у станка, все время бегает, завязывая оборвавшиеся нити. А кто-то этим занимается сознательно и усиленно, по долгу службы – государи и учителя в школе, священники в церкви, писатели и журналисты, офицеры в своих ротах и полках. Но есть и такие, кто, спрятав бритву между пальцами, подрезает, а в удобный момент и смаху рубит эти нити.

Бывают тяжелые кризисы, когда этот ткацкий станок идет вразнос и не то что нити, а прямо ткань кромсает. В народе возникают мелкие и глубокие трещины, потом разломы. Если их рост не остановить, может образоваться пропасть, через которую уже не перекинуть мост, – расколотые части народа скатываются к гражданской войне.

Кризисы обычно сначала поражают верхушку, она первая перестает восстанавливать ткань народа и даже сама рвет ее на части. Такой кризис мы и переживаем, вот уже двадцать лет – он то подведет нас к краю пропасти, то слегка отпустит. Тут и нужна самоорганизация тех, кто пытается скрепить связи народа, не дать трещинам превратиться в разломы, а разломам в пропасти.

Грубо говоря, есть два типа трещин, которые разделяют сегодня народ. Одни из них, мелкие, покрыли всю ткань нашего народа. Они разделяют всех, все наши классы, сословия, профессии на мелкие группы и группки, на клики и кланы – в пределе, на семьи и даже одинокие личности. Они превращают всю глыбу народа в кучу песка. Конечно, до этого дело не доходит, но уже сейчас глыбу нашу разрыхлили до опасного состояния.

Другой тип – разломы народа на большие куски, на части, которые отдаляются друг от друга. Между ними растет отчуждение, потом неприязнь, а у особенно активных даже и ненависть.

В работе по объединению надо иметь в виду оба эти типа разделений. Надо не только восстанавливать тонкие нити «молекулярных» связей между личностями, семьями, группами, но и обязательно наводить мосты между расходящимися частями, пока не образовались пропасти. Если этого не будет, то начнется процесс объединения внутри разных частей, но уже на почве ненависти, через создание образа врага в лице другой части нашего народа. Когда маховик такого «разделяющего объединения» раскрутится, остановить его будет очень трудно. Дело пойдет к катастрофе.

Пока что большинство русских такому ходу событий сопротивляется. Но ведь не только большинство решает исход дела. А в том меньшинстве, которое взяло курс на отщепление от народа, которое перекачивает свои шальные деньги за рубеж и отправляет туда жен и детей, похоже, идет процесс сплочения именно на основе социальной ненависти, которая легко может превратиться в национальную. Недаром жуют миф о «русском фашизме».

По нашим расчетам, ни один разлом в России еще не достиг того порога, за которым будет необратимый разрыв. Но времени мало, действовать надо в аварийном режиме.

Как уже было сказано, русский народ раскололи на большие блоки – и так умело раскололи, что мелкие трещины прошли и по всем частям. Значит, надо определить, на какие блоки нас разделили. В каких же плоскостях прошли разломы? В двух – социальной и национальной. Это – те плоскости, в которых уложены пучки главных связей, соединяющих людей в народы. Связей общего хозяйства, общей культуры, общей памяти.

Для России обе эти плоскости были одинаково важны и связаны неразрывно. Болезни социальные всегда принимали у нас национальную окраску – и наоборот. Так же и достижения. В обеих этих плоскостях за последние двадцать лет произошли срывы и катастрофы. Какие-то обвалы были устроены диверсантами – когда в стране разлад, они лезут через все щели. Не в них сейчас дело, а в той лавине, которая стронулась от всех мелких взрывов. Вниз мы сползаем все вместе, но уже разделенные на части. Между какими же частями возникли самые острые противоречия?

В народе возникают расколы, когда какая-то его часть резко меняет важную установку мировоззрения – так, что остальные не могут с этим примириться и не имеют времени и сил договориться. Тут речь не о мелочах, а о вещах, которые для людей считаются главными. Так, например, произошел раскол в Русской церкви. Так мусульмане раскололись на суннитов и шиитов, а немцы при Реформации погрузились в Тридцатилетнюю войну, которая стоила им 2/3 жизней. Такие расколы зарастают медленно, заинтересованные силы могут рану растравить (как это мы видим в Ираке).

Расколы, возникающие как будто из интереса, даже чисто экономического, на деле тоже связаны с изменением мировоззрения, что вызывает ответную ненависть. Одно из таких изменений связано с представлением о человеке. В глубине это вопрос религиозный, но в наше время его обычно маскируют учеными рассуждениями.

Христианство определило, что люди равны как дети Божьи, «братья во Христе». Отсюда «человек человеку брат» – как отрицание языческого «человек человеку волк». Православие твердо стоит на этом, а в важной ветви протестантизма (у кальвинистов) было принято учение о предопределенности. Согласно ему Христос пошел на крест не за всех, а лишь за избранных. Остальные (отверженные) остались с неискупленными грехами и уже при рождении осуждены на вечные муки. Одни спасутся от геенны, другие нет (а кто конкретно, не известно). Их соединяет не любовь и сострадание, а ненависть и стыд. Вебер поясняет, что дарованная избранным милость требовала от них «не снисходительности к грешнику и готовности помочь ближнему… а ненависти и презрения к нему как к врагу Господню». Видимым признаком избранности стало считаться богатство, признаком отверженности – бедность.

Это и стало в раннем капитализме основанием для социального расизма – богатые и бедные разделились как две враждебные расы. Потом их назвали «классами», потом, разбогатев, смягчили и классовую вражду, но разделение это ушло вглубь, а не исчезло.

Человек мыслит в тех понятиях, которые ему навязала культура. На Западе четыре века человеку твердили: «Ты – индивид!» Он так и стал думать о себе и о других (о меньшинстве инакомыслящих не говорим). Раз индивид, то чуждается общности. Даже когда индивиды собираются в ассоциации для защиты своих интересов (партии, профсоюзы, корпорации), то это общности конкурирующих меньшинств. Вебер цитирует авторитетного богослова: «Слава Богу – мы не принадлежим к большинству». Наоборот, русский человек стремился быть «со всеми», в нашей культуре это качество считалось необходимым.

Пришвин записал в дневнике 30 октября 1919 г.: «Был митинг, и некоторые наши рабочие прониклись мыслью, что нельзя быть посередине. Я сказал одному, что это легче – быть с теми или другими. «А как же, – сказал он, – быть ни с теми, ни с другими, как?» – «С самим собою». – «Так это вне общественности!» – ответил таким тоном, что о существовании вне общественности он не хочет ничего и слышать».

Но последние 50 лет наша культура менялась, возник раскол. Он углубляется и расширяется. Тут – главная проблема объединения русских. Ее надо признать и трезво обдумать, скрывать уже невозможно.

Открыто обнаружился этот раскол весной 1991 г., когда готовилась приватизация. Горбачевская пресса тогда стала говорить о большинстве русских буквально на языке кальвинистов XVIII века – как о «расе отверженных» (лентяи, рабы, социальные иждивенцы, пьяницы и т. д.). Тогда казалось, что это просто идеологическая ругань, получат они вожделенную собственность, и это пройдет. Ну, будет русская буржуазия нас понемногу эксплуатировать, но все же народ не разделится.

На другой стороне думали иначе. В феврале 1991 г. газета «Утро России» (партии Новодворской) предрекала гражданскую войну. Кого с кем? Вот кого: «Сражаться будут две нации: новые русские и старые русские. Те, кто смогут прижиться к новой эпохе, и те, кому это не дано. И хотя говорим мы на одном языке, фактически мы две нации, как в свое время американцы Северных и Южных штатов».

От слов перешли к делу, старых русских вытеснили из их социального жизненного пространства. Старые русские оказались в массе своей угнетенным и обездоленным народом, поскольку к концу ХХ века современное механизированное и высокотехнологичное хозяйство и научно-техническая деятельность стали основой национального типа хозяйства русских. Они уже не смогут вернуться к сохе и ремеслу как норме.

А те, кто пошел по дороге социального расизма, ввиду этого бедствия стали звереть и в поисках оправдания еще сильнее раскручивать свою ненависть к «лузерам». На множестве сайтов и в «живых журналах» о бедной половине русских говорят уже как о недочеловеках. Обращаться к логике и совести «новых» бесполезно: мы с ними – уже не один народ. И раскол этот не совпадает с социальным расслоением – среди бедных тоже немало таких «кальвинистов», просто они считают, что им лично пока что не везет.

В эпохи кризисов от народов всегда отщепляются социальные группы, которые начинают осознавать себя особыми народами, иногда «новыми» (как «новые русские»). Сходство материального уровня жизни ведет к сходству культуры и мировоззрения, отношения к людям и государству, моральных норм. Это так бросалось в глаза, что премьер-министр Англии Дизраэли говорил о «расе богатых» и «расе бедных». Отцы политэкономии учили, что первая функция рынка – через зарплату регулировать численность расы бедных.

Люди богатых «иных народов» по-особому одеваются и говорят, учатся в особых школах, иногда в общении между собой даже переходят на чужой язык (как русские дворяне, начавшие говорить по-французски).

Но «этнизация» социальных групп, то есть их самоосознание как особых народов, происходит не только сверху, но и снизу. Совместное проживание людей в условиях бедности порождает самосознание, близкое к этническому. Крайняя бедность изолирует людей от общества, и они объединяются этой бедой. В периоды длительного социального бедствия даже возникают кочующие общности бедняков, прямо называющие себя «народами», даже получившие собственное имя.

Переплетение социальных и этнических способов сплочения наблюдается при внедрении в «национальные» государства Запада мигрантов из других стран. Даже во Франции, которая гордится своим опытом объединения множества народов в единую нацию французов, интеграция мигрантов не удалась – их загоняли в гетто. Французская нация, ее социальный строй и государство не справились с задачей интеграции мигрантов в общество.

Пестрая смесь негров, арабов и азиатов образовала особый социальный класс. А во втором поколении говорящие уже по-французски подростки, дети из этого класса, объединенные общим социальным положением, превратились в совершенно новый народ. Это называют новый «трайбализм» (от слова tribе – племя). Дети иммигрантов уже не следуют традициям или религиям своих отцов и дедов, они – не арабы или лаосцы, не мусульмане или буддисты. Эта молодежь, выросшая во Франции и говорящая по-французски, но не ставшая французами, сплотилась как племя, враждебное французам.

«Трайбализм обездоленных» приобретает на Западе радикальные формы. «Племена» начинают время от времени показывать свою сплоченность и степень своей вражды. Например, некоторое время назад произошел взрыв ненависти такой молодежи в предместьях Парижа. У этого племени нет ни программы, ни конкретного противника, ни даже связных требований. То, что они делают, на Западе уже десять лет назад предсказали как «молекулярную гражданскую войну» – войну без фронта и без цели, войну как месть обществу, отбросившему часть населения как обузу. Десять лет назад эта война виделась как социальная, но теперь она приобрела черты войны этнической.

У любого народа важным является представление о бедности – отношение к тому, что часть соплеменников живет в нищете. Русские культурные установки, выводимые из крестьянского общинного коммунизма и Православия, исходили из того, что бедность есть порождение несправедливости и потому она – зло. По типу распределения благ русский строй жизни и в царское, и в советское время резко отличался от Запада – в нем были сильны уравнительные принципы, предотвращающие крайнюю бедность. Во время нынешней реформы эти принципы были отвергнуты, и именно Запад был взят за образец «правильного» жизнеустройства, устраняющего ненавистную «уравниловку». Отрицание уравниловки и есть оправдание бедности, придание ей законного характера.

Реформа действительно делит наш народ на две расы, живущие в разных мирах и как будто в разных «Россиях», – на богатых и бедных. Тонкая прослойка «среднего класса» уже не может их соединить, и они расходятся на два враждебных народа. Этот раскол еще не свершился окончательно, но мы уже на его пороге.

От тела народа «внизу» отщепляется общность людей, живущих в крайней бедности. В результате реформ в РФ образовалось «социальное дно», составляющее около 10 % городского населения, или 11 млн. человек. Сложился и слой «придонья», размеры которого оцениваются в 5 % населения (7 млн. человек). Как сказано в отчете социологов, находящиеся в нем люди «испытывают панику» – они еще в обществе, но с отчаянием видят, что им не удержаться в нем. Постоянно испытывают чувство тревоги 83 % неимущих россиян и 80 % бедных.

Общий вывод социологов в главном журнале Российской Академии наук «Социологические исследования» таков: «В обществе действует эффективный механизм «всасывания» людей на «дно», главными составляющими которого являются методы проведения нынешних экономических реформ, безудержная деятельность криминальных структур и неспособность государства защитить своих граждан».

Это – образование пропасти, отделяющей от русского народа общность величиной около 18 миллионов человек. При этом и большинство становится не вполне русскими: признать нищету ближних как норму жизни – значит отвергнуть русскую культуру и Православие.

Если мы заговорили о Православии, то следует подробнее остановиться и на этой теме. Отношение к Православию – одна из самых деликатных проблем, но говорить о ней приходится – не вдаваясь, конечно, в сокровенную суть религиозной веры и научного знания, а рассуждая о жизни грешных людей на грешной земле. То есть о делах общества.

Суть проблемы такова. От начала рода человеческого и поныне человек обладает двумя уникальными способностями – сознанием религиозным и сознанием рациональным. Первое позволяет его мыслям проникнуть в «потусторонний мир», познать великие истины через Откровение. Второе – познавать «естественные» законы земного бытия, открывать причины вещей и использовать это знание в обыденной жизни; для этого разум выработал много методов и инструментов (четыре века назад и такой мощный метод, как наука).

Спор о том, какой тип сознания человеку нужнее, смысла не имеет. Без каждого из них человека просто не существует, хотя он не всегда отдает себе отчет о значении того и другого. Хороший пример – атеизм или «вера в то, что Бога нет». По своему типу сам атеизм относится к числу религиозных воззрений. Богословы иногда применяют даже понятие «естественный религиозный орган» человека – его неуничтожимая способность видеть мир в понятиях, не сводимых к инструментам рационального мышления, ощущать святость бытия.

Одинаково важны оба типа сознания для соединения людей в племена, народы и нации. Именно религиозная мысль породила первые общественные представления и соединила людей в этнические общности, отличимые от других. Религиозное чувство стало и тем корнем, из которого возникла культура. Если взять поздние этапы развития человечества, то увидим, что народы и нации сложились в культурах, питающихся от великих мировых религий. Можно сказать, что русский народ создан Православием, как арабские народы – Исламом.

Сегодня даже можно слышать, что «русскость – это Православие». Но это – поэтический образ. Признать это значило бы «национализировать» религию, лишить ее вселенского смысла. «Создавая» народы, религия переплетается с множеством нитей из чисто «земного» материала. Так возникают православные русские и православные греки или румыны.

В моменты кризисов эти нити в местах соприкосновения испытывают отторжение – возникает раскол. Мы знаем о расколе русских, вызванном противостоянием двух ветвей в самом Православии. Другой, не столь глубокий, раскол возник в начале ХХ века из-за конфликта религии с идеологией в период революционного потрясения – они оказались по разные стороны фронта. Это два разных блока мировоззрения. Сейчас назревает новое разделение – по линии раздела между религиозным и рациональным сознанием. Его признаком служат, например, споры о преподавании в школах эволюционного учения о происхождении человека.

Это разделение во многом вызвано тем, что к религии прильнула большая доля интеллигенции, воспитанной в научном мышлении. У этих людей возникла сложная проблема совмещения веры и знания. Духовный кризис приводит к шатаниям и крайностям, к попыткам «рационализации религии» или, наоборот, внедрения религии в рациональность. Такое смешение порождает расколы, которые русским сегодня совершенно не нужны.

Философ, который много об этом думал, – Ницше. Многие его установки мы не принимаем. Но он хорошо выразил общее правило: «Высшая культура должна дать человеку двойной мозг, как бы две мозговые камеры: во-первых, чтобы воспринимать науку и, затем, чтобы воспринимать не-науку; они должны лежать рядом, быть отделимыми и замыкаемыми и исключать всякое смешение; это есть требование здоровья. В одной области лежит источник силы, в другой – регулятор».

И наши, и западные социологи непрерывно изучают вопрос о расколе народа – нас облепили электродами и датчиками, как испытуемых. Людям предлагают десяток типичных «межгрупповых противоречий» и просят указать, по мнению опрашиваемых, главные. Самым острым население считает противоречие между богатыми и бедными. Второе место – противоречия между русскими и нерусскими. Вот два главных разлома, их видят все – богатые и бедные, русские и нерусские. Не будем, как страус, прятать голову в песок от этой тяжелой реальности. Но не будем и рвать на груди рубаху, возбуждая эмоции. Эту реальность надо понять – и найти способ ее преобразовать. Причем преобразовать, не доводя дело до катастрофы тотальной, которая всех испепелит. Это мы всегда успеем.

Верными стали старые слова: никто не даст нам избавленья – ни Бог, ни царь и ни герой. Бог от нас, похоже, на время отвернулся, что неудивительно. Царя пока еще нет в Кремле. А герои… Лучше бы пока без них, они ведь если начнут, их уже не остановишь.

В чем дело, почему противостояние богатых и бедных? Разве, когда ломали советский уравнительный порядок, было непонятно, что произойдет социальное разделение народа? Чего ожидали люди, голосуя за Ельцина?

Дело прошлое, но точку поставить надо. Правящая верхушка и ее подручные совершили подлог. Того, что они натворили с народным хозяйством, никто не обещал, а мы не ожидали. Народ был обманут, и за это рано или поздно жулики получат по заслугам. Но и сам народ, и его интеллигенция оказались слишком простодушными, они дали обвести себя вокруг пальца. Признаков подлога было достаточно, но их не желали видеть, поверили краснобаям – сначала Горбачеву, потом Ельцину. Так хозяйство наше было отдано на поток и разграбление. Мало того, что ценная его часть была продана за рубеж и деньги утекли туда же, так еще управляющими новые собственники оказались никудышними. Они угробили хозяйство второй в мире экономической державы. При этом ведут себя по-хамски, тычут людям в глаза свое неправедное богатство, читают им мораль.

Народным достоянием завладела часть общества, начисто лишенная созидательного инстинкта. А человек труда, который обустраивал и содержал страну, втоптан в нищету и бесправие. Вот в чем национальная трагедия. И разделение народа произошло вовсе не потому, что бедные завидуют богатым и хотели бы отнять у них кошелек. Дело в том, что нищета честных трудящихся людей, часто высокой квалификации, есть нестерпимое надругательство над разумом и совестью. Такое состояние разрушает народ и страну.

На этом пути выхода из кризиса не будет, нефтедоллары – временная передышка. Они даны нам свыше для проверки – одумаемся ли мы, сможем ли разумно истратить эти шальные деньги? А жить можно только своим производством, а не красть у детей и внуков.

Есть ли возможность воссоединить две части разорванного народа? Мы считаем, что такая возможность еще есть. Эти части социально разделены, но они еще не стали враждебными расами (классами). Половина богатых сознает, что это их богатство – плод уродливых социальных условий. Как граждане, они тоже считают, что проиграли от реформ. Эти люди не стали ни извергами, ни изгоями, они будут работать на восстановление страны. Отщепенцев, которые поклоняются мамоне, среди русских еще немного. Они не решат нашу судьбу, если мы найдем разумное, приемлемое для подавляющего большинства решение.

Но ничто сложное и красивое не уцелеет, если иссякнут силы, противодействующие распаду и разложению, – даже в неживой природе. Народы, которые в какой-то момент утрачивали ощущение угрозы разделения или не находили средств преодолеть эту угрозу, просто исчезали с лица земли, растворялись в других, более умелых народах, – или просто вымирали. «Народ, разделившийся сам в себе, не устоит» – эту библейскую мудрость забывать нельзя, она проверена опытом тысячелетий.

Любая человеческая общность, даже такая маленькая, как семья, в ходе своего развития изменяется. Какие-то связи ослабевают или даже рвутся, другие возникают или укрепляются. Идет каждодневное обновление, ремонт, пересборка. Это не природный естественный процесс, тут нужны усилия ума и души, творчество и воля. Бывают моменты кризиса, когда обновление и созидание подавлены, а разрывы и отчуждение нарастают. Как правило, находятся и отравители, которые подливают яда ревности, соблазняют «сбросить узы», готовы плеснуть керосина на тлеющие угли взаимных обид. Это – вечная угроза для семей и народов. Но бывает, что развод и разделение необходимы и даже спасительны. Понять это – нужна мудрость и дар предвидения, суметь перейти через драму разделения с минимальным ущербом – большое искусство. Еще большее искусство – преодолеть разделение, если оно было ошибкой. Об этом и разговор.

Мы считаем, что русский народ, наша драгоценная соборная общность, испытал за ХХ век тяжелейшие удары, которые нанесли ему тяжелые раны и повлекли за собой глубокие расколы. Очень многие раны мы сумели залечить и трещины заделать. Даже братоубийство Гражданской войны мы смогли искупить огромным трудом и общенародным подвигом Великой Отечественной войны. Мы вновь осознали себя одним русским народом, гражданами одного государства. Но в конце ХХ века, в очень сложной обстановке быстрых перемен и внутри страны, и в мире, мы выпустили из рук нить своей судьбы, были сбиты с толку. И сразу получили серию таких ударов, к которым не были готовы и смысла которых даже не смогли быстро разобрать. Мы опять погрузились в Смуту, главный результат которой – разделение народа.

Это разделение идет по стольким направлениям и с такой скоростью, что связность русского народа приближается к той критической черте, за которой начинается распад. Это выражается во множестве признаков – и в хозяйстве, и в культуре, и в хаотичности сознания, и в политической беспомощности населения. Да взять самое наглядное, как на ладони, разделение – пространственное. Множество русских, миллионы, остались за рубежами той России, которая сохранилась как ядро после развала Советского Союза. Но ни мы в Российской Федерации, ни они, за ближними границами, не можем наладить тесного взаимодействия ни в какой области. Мы даже плохо знаем, как они живут, что думают, как видят будущее. А ведь современность дает новые средства общения, которые неподвластны политическим границам. Разве не обязаны мы найти способы объединения в сложившихся новых условиях! Мы же должны питать друг друга культурой, языком, опытом – мы нужны друг другу как части одного народа, который попал в большую передрягу.

Но это разделение – очевидность. Важнее и глубже разделение русских «в себе самих», ослабление или разрыв всех главных связей, соединяющих нас в народ. При этом каждый, укрывшись в «своей хате с краю», по каплям утрачивает свою русскость, ибо поодиночке ее не уберечь. Ее хранит народ в целом.