Глава 12

Какое-то время Инга не существовала.

Ее просто не было, не было на свете.

Но вдруг в глухой беспросветной тьме появилась живая точка, которая превратилась в искру бледного света.

Она снова существовала, она была жива, хотя в первый момент не знала, не могла вспомнить, кто она такая.

Искра света расширялась, становилась ярче. Наконец через час, или через несколько минут, или через сутки она вспомнила свое имя, вспомнила, кто она такая.

А еще через какое-то время вспомнила все: Шефа, серию кровавых убийств, бывшую спортивную базу, осеннюю ночь, мертвую собаку, человека в дождевике.

Инга хотела открыть глаза – но тут вспомнила, что не раз говорил ей Шеф.

Если приходишь в себя в незнакомом месте – не показывай это, прежде попытайся узнать, где находишься и что тебе может угрожать.

Для начала Инга прислушалась к собственному телу.

Она почувствовала тянущую боль в спине – видимо, оттого, что долго лежала на холодном и твердом полу. Но больше ничего у нее не болело. Значит, никаких переломов и серьезных травм нет. Это уже хорошо. Если что-то может быть хорошо в ее положении.

Тогда она чуть-чуть приоткрыла глаза.

Прямо перед ней горела лампа, из-за которой трудно было что-то разглядеть. Лампа была, наверное, неяркой, но после беспросветной тьмы небытия она показалась Инге ослепительной, так что ей пришлось снова зажмуриться.

– Очнулась! – раздался над ней резкий, неприятный голос, болью отдавшийся в ее голове. – Добро пожаловать в мое маленькое королевство!

Инга поняла, что дальше прикидываться не имеет смысла, и открыла глаза.

В первый момент ей было трудно что-то разглядеть из-за того, что над ней висела лампа в жестяном абажуре. Лампа была неяркой, но с непривычки даже этот свет слепил Ингу. Однако постепенно ее глаза привыкли к этому свету, и Инга увидела над собой сводчатый потолок, уходящий в темноту, и грубые стены из красного кирпича. Она находилась в каком-то подвале, судя по высокому потолку и кирпичной кладке, здание было старое.

Больше ничего она не видела, самое главное – она не видела человека, обладателя того самого резкого и неприятного голоса, который вырвал ее из небытия.

Правда, она могла довершить то, что видели ее глаза, тем, что ощущало ее тело: она чувствовала, что лежит на холодном, сыром полу – каменном или бетонном. Сырость и холод этого пола проникали в ее тело, в каждую его клетку, пронизывая мучительным ледяным ознобом.

Инга попыталась приподняться, чтобы оторваться от холодного пола, а также чтобы увидеть больше, чтобы понять, где она находится, – но не смогла этого сделать, а по резкой боли в запястьях и щиколотках поняла, что связана по рукам и ногам.

– Где я? – проговорила она хриплым, едва слышным голосом. – Кто вы такой? Чего вы от меня хотите?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – ответил ее невидимый собеседник. – И слишком торопишься. На твоем месте я бы не спешил, потому что тем самым ты только приближаешь неизбежную развязку. Впрочем, если тебе не терпится…

Он не закончил фразу.

Вместо этого послышалось негромкое гудение, и Инга с удивлением ощутила, что какая-то сила отрывает ее от пола.

В первый момент это даже принесло ей облегчение – оторвавшись от пола, тело освободилось от сырого пронизывающего холода.

Но на смену одним неприятным ощущениям пришли другие.

В тело Инги врезались веревки, кроме того, она начала медленно раскачиваться и вращаться.

Инга поняла, что ее, связанную по рукам и ногам, поднимают к потолку.

Она поднялась на два метра от пола… на два с половиной… Теперь она висела, прикрепленная за пояс к крепкой веревке, свисающей с потолка.

Поднявшись, она стала сильнее раскачиваться и даже почувствовала тошноту, что-то вроде морской болезни. Механизм резко остановился, Инга закрутилась вокруг своей оси, затем обратно. Голова закружилась, все плыло перед глазами, тело прошиб холодный пот.

Зато теперь она могла осмотреть помещение, в котором находилась.

Это был огромный подвал, судя по кирпичным сводам и стенам, очень старый, скорее всего, XIX, а то и XVIII века.

Подвал был скудно освещен несколькими подвесными лампами, но дальние его концы терялись в темноте.

Кроме того, Инга увидела наконец и своего похитителя.

Это был высокий, очень худой человек с длинным лицом и узкими, неприятно бледными губами.

Тот самый человек, которого она увидела незадолго до того, как провалилась в небытие.

Человек, который появился на пороге спортивной базы в мокром дождевике Павла.

Павла, которого он убил, поняла Инга.

Сейчас этот человек стоял возле стены, нажимая на кнопки подъемного устройства – блока с электромотором, который поднимал Ингу к потолку подвала.

Инга почувствовала отвратительную беспомощность.

Она висела на толстой веревке, как туша в мясной лавке, и медленно раскачивалась.

– Кто вы такой? – повторила она, не надеясь на ответ.

И ответа не последовало.

– Чего вы от меня хотите? – проговорила она. И тут же сформулировала вопрос по-другому: – Почему именно я?

Он ничего не ответил, только нажал какие-то другие кнопки. Теперь Инга перестала подниматься, зато медленно поплыла вдоль подвала, по-прежнему раскачиваясь.

Скоро она поравнялась с высоким металлическим стеллажом, опустилась немного ниже, оказавшись на одном уровне с верхней полкой. И тут движение прекратилось, мотор затих, Инга, все так же раскачиваясь, повисла напротив стеллажа.

В то же мгновение над стеллажом вспыхнул яркий свет, и Инга увидела, что на его полках расставлены куклы.

Это были не простые куклы – тщательно изготовленные, с определенным портретным сходством, они были сделаны настоящим мастером. В то же время таких кукол мог создать только человек с извращенным рассудком.

Первая из этих кукол висела на металлической перекладине. Грудь ее была криво рассечена, разрез густо вымазан красной краской, а может быть, настоящей кровью, и из этого разреза торчал краешек крошечного мобильного телефона.

Да, это Воскобойников.

Инга вспомнила, как нашла его труп, подвешенный в шкафу. Вспомнила доносящийся из раны сигнал мобильника. Вспомнила и снова пережила безысходный ужас, который охватил ее при виде этой чудовищной картины.

Рядом, в следующем отделении стеллажа, расположилась вторая кукла.

Тоже мужчина, но значительно старше первого. Седые волосы ложились на воротник бархатной куртки. Он сидел на табурете перед крошечным клавесином, подняв над клавиатурой руки…

Точнее, обрубки рук. Кровавые культи без кистей. Они тоже были замазаны красным, и красная же лужица растекалась под клавесином.

Инга вздрогнула, до того точной была композиция.

Вестготтен.

Несчастный антиквар, торговавший старинными музыкальными инструментами.

Третья кукла сидела за простым дощатым столом.

Инга не сразу увидела, что у нее нет ног.

Да, это Сергей Данциг – его несвежая, поношенная одежда, и даже внешнее сходство с куклой имелось.

Рядом валялась обезглавленная собака – уменьшенная копия той, из садоводства.

Четвертая кукла была женщиной.

Женщиной в деловом костюме. Женщиной в маленьком офисном кресле. Женщиной, у которой вместо глаз сверкали два крошечных хрустальных шарика.

Ольга Черкизова.

Перед куклой на столе стояли несколько маленьких телефонных аппаратов, казалось, что из одного из них сейчас донесется мелодия старой песни:

Пятая кукла была обезглавлена.

Бруно Сикорский. И поза точно такая, как нашла его Инга.

А дальше…

Точнее, ниже, на следующей полке…

Там была сложена груда щепок – костер, поняла Инга.

А на вершине этой груды, крепко привязанная к столбу, стояла шестая кукла.

И эта кукла, несомненно, была похожа на нее. На Ингу.

Короткие светлые волосы, рука, вскинутая в мольбе, распахнутый в крике рот… Точная копия гравюры из старинной книги. И вместе с тем похожа на Ингу.

– Нравится? – раздался рядом резкий металлический голос, и Инга увидела похитителя. Его длинное лицо было искривлено каким-то странным выражением, узкие бесцветные губы улыбались.

Лицо было сейчас на одном уровне с Ингой, он смотрел ей прямо в глаза.

– Нравится? – повторил он.

Инга ничего не ответила. Мужчина кивнул, как будто услышал то, что хотел, и добавил:

– Дальше будет еще интереснее.

Он достал из кармана зажигалку, поднес ее к игрушечному костру, щелкнул колесиком. Из зажигалки вырвался язычок голубого пламени, лизнул щепки.

Должно быть, эти щепки были заранее пропитаны какой-то горючей жидкостью, потому что они мгновенно ярко вспыхнули, пламя побежало по костру живой золотой змейкой и в долю секунды охватило куклу.

Инга вздрогнула.

В какой-то момент ей показалось, что языки пламени лизнули ее ноги, она даже почувствовала запах горящей плоти.

– Нравится? – повторил похититель, убирая зажигалку. – То ли еще будет!

Инга не могла отвести взгляд от горящей куклы.

Ей показалось, что кукольное лицо перекосилось от невыносимой боли.

Кукольное лицо, так похожее на ее собственное…

В следующую секунду кукла почернела, смялась, превратилась в черный обугленный комок.

– Почему, почему я? – проговорила Инга, с трудом шевеля непослушными губами. – Вы… ты можешь наконец вразумительно ответить, за каким чертом тебе все это понадобилось? Или ты просто сбрендил и решил убивать людей направо и налево?

– Почему? – Похититель пристально смотрел на Ингу, глаза его побелели, в них загорелся тусклый огонь безумия. – Ты спрашиваешь – почему? Хорошо, так и быть, я тебе расскажу.

Голос его стал совсем неживым, еще более высоким и каким-то бесполым. Если закрыть глаза, то и не понять, кто говорит: мужчина, женщина или ребенок. А может быть, вообще не человек…

Инга не стала закрывать глаза, она решила наблюдать за этим типом, благо сверху ей было все хорошо видно.

Он поднял ее повыше и отодвинул от стеллажа, затем встал прямо под ней, сложил руки на груди, потоптался немного на месте, из чего Инга сделала вывод, что рассказ его будет долгим, уж слишком тщательно он готовится. Что ж, ей торопиться некуда, можно и послушать.

– В центре Петербурга, на Невском проспекте, находится одна из самых старых школ России, самая старая школа Петербурга – Петришуле. Ее основал больше трехсот лет назад один из сподвижников Петра Первого, адмирал Корнелиус Крейг. Это была школа при лютеранском приходе святых Петра и Павла, и большинство ее учеников были немцами.

«Ты бы еще от царя Гороха начал», – ехидно подумала Инга, но вслух ничего не сказала.

– В Петербурге вообще и в XVIII, и в XIX веке, и в первой половине XX жило очень много немцев, немцы составляли самую многочисленную часть населения города после русских. Только перед самым началом Великой Отечественной войны большую часть немцев выселили из города.

– К чему ты мне это рассказываешь? – не выдержала Инга. – Для чего мне знать про старую немецкую школу?

Правда, она тут же пожалела о своих словах – пусть этот ненормальный говорит о чем угодно, чем дольше он говорит, тем дольше она проживет. Вот именно, сейчас она четко осознала, что жизнь ее висит на волоске, точнее, на той веревке, что привязана к блоку. Вот захочет этот псих ее перерезать – и Инга шлепнется на бетонный пол. Хотя нет, он же приготовил ей другую смерть…

Но все-таки, вдруг случится чудо и она спасется… Вдруг ее найдут… Лучше молчать и слушать.

Но слово – не воробей, вылетело – не поймаешь.

– Ты совершенно права! – Убийца криво усмехнулся своими узкими бесцветными губами и провел рукой по лицу, словно стирая эту усмешку. – Мы здесь не для того, чтобы читать лекции по истории. Тебе достаточно будет знать, что перед войной в этой школе училась компания ребят и девушек, часть из которых была немцами. Это была большая, дружная компания, самыми яркими личностями в которой были Пауль Шнитке и Эльза Берг.

– Берг? – переспросила его Инга и нахмурилась.

Когда отец говорил об их немецких корнях, он не называл никаких фамилий. Откровенно говоря, насчет немецких корней они в семье сильно сомневались. Мама говорила, что он дал дочерям немецкие имена просто из каприза, дескать, эти мужчины всегда все по-своему сделают, она и не спорила.

– Берг! – повторил убийца, и его глаза заблестели. – Слушай дальше. Пауль был блестящим учеником, спортсменом. Он прекрасно плавал, бегал на коньках, занимался боксом. Все преподаватели прочили ему блестящее будущее. Эльза же была просто красивой девочкой, но как часто бывает, ее объявили первой красавицей школы, и почти все ребята были в нее тайно или явно влюблены.

Так что эти двое составляли ядро компании. Но кроме них в эту компанию входили еще четыре человека. Они вместе проводили все свободное время, вместе бегали на каток, вместе ходили в кино. У них был девиз – один за всех, и все за одного.

А еще один парень, Ганс Лемке, страстно хотел присоединиться к этой компании.

Убийца на мгновение замолчал, как будто ему стало трудно говорить и даже дышать. Чтобы смотреть на Ингу, ему приходилось задирать голову, очевидно, у него заболела шея.

«Синдром Микеланджело», – злорадно подумала Инга.

Им страдают туристы в Ватикане, когда пытаются рассмотреть многочисленные фрески великого итальянца.

Точно, убийца поморщился, потирая шею, однако потом продолжил:

– Но Ганс был смешной увалень. Он посредственно учился, в спорте был совсем слаб, и соученики выбрали его постоянной мишенью для насмешек. Они даже прозвали его так – Дурень Ганс. Есть такой персонаж в немецких сказках, вроде нашего Иванушки-дурачка. А он словно не замечал этого – всюду таскался за блестящей компанией, рассчитывая, что рано или поздно станет ее полноправным членом.

Правда, один парень из компании, Марат Сикорский, поддерживал с ним почти дружеские отношения – играл в шахматы, обменивался книгами. Ганс очень хорошо играл в шахматы, мог бы стать чемпионом, если бы занимался этим серьезно. Но он так хотел быть принятым в компанию, он, как все, был влюблен в Эльзу…

– Сикорский, – мысли Инги повернулись в нужную сторону, – ты хочешь сказать…

Но он махнул рукой, требуя, чтобы она замолчала, не отвлекала его, и заговорил торопливо:

– А потом случилась трагическая история. В начале зимы в классе появился новый ученик – Борис Зайцев. Он был рослый, красивый, физически развитый парень, и у них с Паулем Шнитке сразу возникло соперничество, которое усугубилось тем, что Борис стал ухаживать за Эльзой. Она же принимала все его знаки внимания, кокетничала с ним в открытую, очевидно, ей хотелось подразнить Павла и всех остальных.

В конце концов соперничество парней переросло в настоящую вражду, и Пауль вызвал Бориса на дуэль. Дуэли в то время в школе случались часто и были двух видов – на кулаках или на коньках. Дуэли на коньках, конечно, гораздо опаснее, и велись они до первой крови. И Пауль настоял именно на такой дуэли.

Чтобы никто из учителей не пронюхал и не помешал задуманному, участники и зрители собрались после уроков на уединенном пустыре неподалеку от школы. Ганс Лемке случайно узнал о дуэли и тоже пришел на пустырь.

Дуэлянты начали драку по всем правилам. Борис уже начал побеждать, но тут он случайно поскользнулся и потерял равновесие. Пауль воспользовался этим, ударил его коньками…

Удар пришелся в висок Бориса.

Тот упал на снег и не подавал признаков жизни.

Кто-то из ребят наклонился над ним, проверил пульс и повернулся к товарищам с белым от страха лицом:

– Он мертв!

Ребята страшно перепугались.

Особенно Пауль – непосредственный виновник трагедии.

Он понял, что жизнь его кончена – хоть он и несовершеннолетний, но за такое серьезное преступление его будут судить, как взрослого. Он совершенно растерялся, сел на снег, обхватив голову руками, и только раскачивался иногда взад и вперед. Остальные растерянно молчали.

И тут вперед вышла красавица Эльза и проговорила:

– Ребята, вы помните наш девиз? Один за всех, и все за одного! Неужели мы допустим, чтобы Пауль, наш Пауль, лишился будущего?

– А что делать? – спросила Лиля Штейн, тихая, незаметная девочка.

– Я знаю, что делать!

Вся компания собралась вокруг Эльзы, и она вполголоса стала что-то говорить. Приятели слушали ее с испуганным вниманием. Ганс Лемке тоже хотел подойти, но его оттолкнули, как чужого.

Когда Эльза замолчала, один из компании, Коля Данциг…

– Данциг? – переспросила Инга.

– Данциг! – повторил убийца, сверкнув глазами. – Коля Данциг взглянул на нее и проговорил:

– Нет, я не могу в этом участвовать!

– Слабак! – бросила ему Эльза.

– Пусть я слабак, но я не могу! Это нечестно!

– Но ты нам, по крайней мере, не помешаешь? Не проговоришься? – спросила Эльза.

– Не помешаю, я не доносчик! Делайте что хотите! – И с этими словами Данциг убежал с пустыря.

– Больше среди нас нет слабаков? – Эльза оглядела друзей своими синими глазами.

– Но как же, – тихо заговорила Лиля, – ведь это же…

– Ты вообще молчи! – резко приказала Эльза. – Делай, что говорят!

И Лиля опустила глаза. Тихая некрасивая девочка, очень застенчивая, она всегда была в тени своей эффектной подруги и во всем ей подчинялась. Эльза держала ее возле себя в качестве девочки на побегушках.

Больше слабаков не нашлось.

– Я тоже не слабак! – проговорил, подойдя к ним, Лемке. – Я тоже хочу быть с вами! Я никому ничего не скажу!

– Хорошо. – Эльза улыбнулась. – Тебе достанется самая ответственная роль…

– Ответственная роль? – переспросил Ганс взволнованно.

Глаза его заблестели: осуществлялась его давняя заветная мечта, его принимали в компанию, ему доверяли что-то важное, и не кто иной, как Эльза, красавица Эльза, в которую он был тайно и безнадежно влюблен, поручала ему важную роль в их общем плане!

– Да, очень ответственная! – повторила Эльза. – Ты готов?

– Конечно! А что я должен буду сделать?

– Ты должен будешь подтвердить, что сегодня мы все вместе ходили в кино – ты, я, Пауль и остальные ребята.

– В кино? – переспросил Лемке. – А на какой фильм?

– На «Волгу-Волгу», – проговорил Пауль. – Ты ведь его видел?

– Раза три!

– Вот и отлично! Значит, если придется, сможешь пересказать содержание.

– Смогу! Да, а в какой кинотеатр мы ходили? – спохватился Лемке.

– В «Колизей».

– Хо… хорошо… – проговорил Ганс неуверенно.

– Помнишь наш девиз? – Эльза взяла его за руку. – Один за всех, и все за одного! Теперь ты – один из нас!

– Один из вас, – растерянно повторил Лемке.

– Значит, договорились! – оживилась Эльза. – А сейчас немедленно расходимся по домам. Никто не должен увидеть нас здесь, возле этого пустыря.

Все разошлись.

Ганс Лемке в ту ночь не смог сомкнуть глаз – ему все виделся мертвый Зайцев, одиноко лежащий на заснеженном пустыре, его бледное лицо, пятна крови на снегу.

Но он вспоминал девиз компании – один за всех, и все за одного! Теперь это и его девиз! И Эльза, красавица Эльза, сама взяла его за руку, оказала ему доверие, он никогда ее не подведет!

На следующее утро он пришел в школу невыспавшийся, с красными глазами. Первым уроком была математика, но вместо учителя в класс вошел высокий человек в форме, с лейтенантскими нашивками. Рядом с ним шел завуч, Матвей Иосифович Низовский.

Оглядев затихший класс, он проговорил:

– Вчера случилась ужасная вещь. Кто-то убил вашего товарища, вашего одноклассника – Бориса Зайцева. Его нашли на пустыре за школой.

Класс замер, потом по рядам пробежал взволнованный шепот.

– Это – серьезное преступление, – продолжал человек в форме. – Мало того, что это убийство – у него еще и политическая составляющая: отец Бориса – важный государственный служащий, и удар по нему – это удар по советской власти. Я не сомневаюсь, что вы сознательные ребята и поможете следствию установить убийцу.

Он обвел класс строгим, проницательным взглядом и проговорил:

– Если кто-то из вас хоть что-то знает об этом преступлении – скажите сразу.

Все молчали.

– Хорошо, тогда скажите, кто из вас видел Бориса вчера после уроков.

И снова все молчали.

Ганс Лемке побледнел, его руки предательски задрожали, и он убрал их под парту.

Это не укрылось от взгляда проницательного лейтенанта.

– Ладно, тогда спрошу иначе. Вот ты. – Лейтенант в упор посмотрел на Ганса. – Что ты делал вчера после уроков?

– Я? – Ганс вскочил, лицо его перекосилось, он спрятал дрожащие руки за спину.

– Да, ты! Я к тебе обращаюсь!

– Я… я вчера ходил в кино с ребятами в кинотеатр «Колизей»… На фильм «Волга-Волга».

– «Волга-Волга»?

– Да, если нужно, я могу пересказать содержание фильма…

– Вот как? Похоже, ты хорошо подготовился. А кто еще из ребят ходил с тобой в кино?

– Пауль Шнитке. И Эльза. И Марат Сикорский.

И тут Марат вскочил и возмущенно воскликнул:

– Не надо меня вмешивать! Это ложь! Я не был вчера в кино!

– И я не была! – поддержала его Эльза. – И Пауль тоже не был – мы вместе с ним готовились к урокам!

Лемке почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он в ужасе и недоумении взглянул на ребят – но не смог поймать их взгляды.

Один за всех и все за одного, – вспомнил он их девиз. Как же так? Ведь он теперь – один из них!

– Хорошо, что вы сказали правду, – одобрительно проговорил лейтенант. – Хорошо, что не солгали из ложного чувства товарищества. Тайное всегда становится явным, правда всегда выходит наружу. Я только что проходил мимо кинотеатра «Колизей» и видел афишу. Вчера там шел другой фильм – «Чапаев». Так что твоя ложь бесполезна! – Он мрачно взглянул на Ганса. – Подумай немного и скажи правду: где ты был вчера после уроков? Что ты делал?

– Я… я не помню… – пролепетал Ганс, опустив глаза.

– Не помнишь? Удивительно плохая память для твоего возраста! Я в твоем возрасте не страдал внезапными провалами памяти! Да и сейчас не страдаю!

Тут завуч что-то зашептал на ухо лейтенанту. Тот кивнул, оглядел класс и проговорил:

– Никто никуда не выходит! Мы скоро вернемся!

Они с завучем вышли, а в дверях появился милиционер с наганом на боку.

Лемке привстал, взглянул на Сикорского, на Эльзу:

– Как же так, ребята? Мы же вчера договорились…

– О чем, Лемке? – Эльза удивленно захлопала ресницами. – Мы с тобой ни о чем не договаривались!

– Не впутывай нас в свои дела! – неприязненно проговорил Марат Сикорский.

Его слова особенно больно ударили Ганса. Ведь они с Маратом были, можно сказать, друзьями. Они часто сидели за шахматной доской, Марат бывал у него дома, они пили чай с домашним маковым печеньем, обсуждали прочитанные книги. Они разговаривали о разных вещах, Ганс радовался, что у него есть друг.

Или это ему только казалось?

Тут двери снова распахнулись, и лейтенант с завучем вошли в класс.

Лейтенант что-то держал за спиной.

Все затихли в напряженном ожидании.

Лейтенант вытащил руку из-за спины. В этой руке был матерчатый мешок с завязками – в таких мешках все носили коньки.

Лейтенант обвел класс победным взглядом и пристально посмотрел на Ганса.

– Чей это мешок? – спросил он с фальшивой мягкостью.

– Мой, – удивленно пролепетал Лемке.

– Хоть что-то ты помнишь! – неприязненно процедил лейтенант. – Впрочем, тут тебе и провал в памяти не помог бы, потому что твоя фамилия написана на этом мешке. И мешок этот мы нашли в твоем шкафчике в спортзале. Так что отпираться было бы бесполезно.

Действительно, на мешке химическим карандашом было аккуратно выведено – И. Лемке. Иоганн Лемке. Ганс.

Надпись сделала мама, она работала чертежницей в конструкторском бюро. Почерк у нее был очень красивый и четкий.

– И что же, интересно, в этом мешке? – проговорил лейтенант вкрадчивым голосом.

– Коньки, – выдавил Ганс, все еще ничего не понимая.

– Действительно, коньки! – Лейтенант дернул завязку и, как цирковой фокусник, вытащил из мешка коньки.

И тут Лемке с ужасом увидел, что лезвия коньков измазаны красным.

– Действительно, коньки! – повторил лейтенант, как будто сам был немного удивлен. – А на коньках – кровь, причем я не сомневаюсь, что она – той же группы, что у убитого Бориса Зайцева!

Он пристально, грозно взглянул на Ганса и прогремел:

– Как ты можешь это объяснить?

– Ни… никак… – Ганс чувствовал, что жизнь его окончена.

– А мне и не нужно, – насмешливо отозвался лейтенант. – Улики и без того неопровержимы! Овсиенко! – Он обернулся к милиционеру, стоящему возле дверей. – Арестовать его!

Когда его выводили, Ганс оглядел всех. Павел Шнитке – способный ученик, хороший спортсмен, надежный товарищ, Эльза – красивая, синие глаза блестят как никогда, светлые волосы вьются вокруг лица, Лиля Штейн – бледная, в глазах слезы, губа закушена, чтобы не проговориться, и где-то на задней парте спрятался Коля Данциг. В глазах Марата Сикорского Ганс увидел неприкрытую злобу – еще бы, люди всегда ненавидят тех, кому причинили зло.

Похититель замолчал, но эхо его голоса еще какое-то время отдавалось под сводами подвала. Он наконец перестал задирать голову и теперь утомленно крутил ею, чтобы снять напряжение.

Инга пошевелилась, чтобы разогнать кровь, и от этого снова стала раскачиваться.

– Для чего ты мне все это рассказывал? – проговорила Инга, когда поняла, что продолжение не последует, по крайней мере, не сразу.

– Для чего? – переспросил похититель, и в его глазах снова мелькнул тусклый огонь безумия. – Ты спрашивала, почему ты? Так вот, именно поэтому!

– Не понимаю, – Инга тянула время, пытаясь вызвать его на длинный разговор, потому что обостренным слухом уловила какие-то звуки за стеной. Или ей это только показалось?

– Все еще не понимаешь? Ганс Лемке был моим дедом. Его осудили за убийство, которого он не совершал, он был несовершеннолетним, поэтому отделался сравнительно легко – десять лет лагерей. Но потом, пока он отсиживал свой срок, ему еще надбавили пять лет – просто так, для порядка, как тогда говорили – в целях укрепления тыла. Он вышел на свободу только через пятнадцать лет, в пятьдесят четвертом году, совершенно больным, сломленным человеком. Он так и остался жить в Сибири, там и умер.

Похититель пристально взглянул на Ингу и проговорил тихим напряженным голосом:

– Как ты считаешь – кто-то должен был заплатить за его погубленную жизнь?

– Ты хочешь сказать, что нашел виновных в страданиях своего деда и теперь мстишь их потомкам? Но ведь это же бред! Это безумие!

Глаза похитителя побелели, он дернул за рычаг и опустил Ингу вниз, теперь она висела на уровне его роста. Убийца придвинулся к Инге и выдохнул ей в лицо:

– Никогда не смей так говорить! Я не безумен! Это мир безумен, жизнь безумна!

Инга поняла, что играет с огнем. Но она попыталась снова разговорить убийцу, чтобы оттянуть неизбежное.

– Откуда ты знаешь такие подробности того давнего дела? Со слов деда?

– Нет! – Убийца криво усмехнулся. – Я знаю все из первых рук, от самих участников заговора!

– Как это?

Взгляд убийцы затуманился, как будто он вглядывался в недавнее прошлое. Он снова заговорил:

– Ты веришь в высшую справедливость? Год назад я оказался по работе в маленьком провинциальном городке. Вечерами мне было нечего делать, и я проводил время в пивном баре. Там я познакомился с молодым парнем из местных. Звали его Андрей. Мы разговорились, и случайно я узнал, что его предки, как и мои, – петербургские немцы. Больше того, его дед, как и мой, учился до войны в Петришуле. Слово за слово, мы вместе вышли из бара, и Андрей пригласил меня к себе домой, выпить еще по рюмке за знакомство. Такой, знаешь, был открытый парень, выпить не дурак, особенно за чужой счет.

– Ты говоришь о брате Воскобойникова? – Инга вспомнила, что того звали Андрей.

– Не перебивай! – огрызнулся убийца. – Слушай дальше! Он жил с родителями, которых в тот день не было дома. Мы снова выпили, и Андрей показал мне дневник своего деда. Его мать хранила его в старых бумагах, оставшихся от бабки. На что угодно могу спорить, что никто из семьи этот дневник даже не пролистывал! А зря, узнали бы много интересного.

Этого деда, кстати, звали Пауль Шнитке. Он был главным виновником тех давних событий. Его дневник представлял собой толстую тетрадь в черном коленкоровом переплете, исписанную аккуратным мелким почерком.

Я заглянул в дневник и почти сразу увидел свою собственную фамилию.

Я решил во что бы то ни стало завладеть этим дневником. Напоил Андрея, а когда тот заснул, забрал дневник и ушел, вернулся в свою гостиницу.

Там я всю ночь читал этот старый дневник – и узнал из него, какую страшную шутку сыграли одноклассники с моим дедом.

Когда они поняли, что Пауль Шнитке убил Зайцева, они поняли и другое: Пауля, одного из них, их друга, арестуют за убийство. Но и всем остальным придется несладко. Вся школа знала, что они – одна компания, а в то время из каждого рядового преступления старались сделать заговор. И их всех могут привлечь как соучастников. Их девиз – один за всех и все за одного – может приобрести новый и страшный смысл.

И тогда в умной голове Эльзы Берг возникла гениальная, как ей показалось, идея – свалить все на «Дурня Ганса», на моего деда. Лучше уж пусть он пострадает «один за всех», чем они – «все за одного».

Для начала она убедила Ганса, что он – член их команды, что он с ними заодно и должен говорить, что во время убийства они все вместе были в кино. О, эта красивая и умная девица могла убедить в чем угодно любого мальчишку, а не то что такого наивного парня, как Лемке. Одно слово – Дурень Ганс!

Потом еще один парень из их компании, Алеша Вестготтен…

– Вестготтен! – ахнула Инга. – Родственник антиквара?

– Родной дед, – подтвердил убийца. – Так вот, Вестготтен был очень ловкий и небольшого роста. Вечером он пролез через окно в квартиру Ганса Лемке и украл у него мешок с коньками. Потом вместе с Маратом Сикорским они отвинтили коньки от ботинок Ганса и заменили их на окровавленные коньки Пауля. Затем подложили мешок с коньками в шкафчик Ганса в школьном спортзале.

На следующее утро, когда в школу пришли люди из милиции, Ганс своим взволнованным видом привлек внимание лейтенанта. Тот спросил его, где он был накануне, и сразу же поймал на лжи. Все остальные участники заговора дружно топили одноклассника, а когда в шкафчике Ганса нашли окровавленные коньки – его судьба была решена.

Разумеется, на допросе у следователя он пытался рассказать, как все было на самом деле. Но его просто не стали слушать, отец Зайцева был при власти, он требовал найти убийцу своего сына как можно скорее. Так что следователь пригрозил Гансу, запугал и вырвал признание, после чего закрыл дело. И невинного парня осудили на десять лет.

– И ты решил мстить? – спросила Инга.

– Конечно! Справедливость должна быть восстановлена! Преступление не должно остаться безнаказанным! Как сказано в Библии: Мне отмщение, и Аз воздам!

Инга молчала, пораженная услышанным.

– Там, в дневнике, были еще разные рассуждения. Ведь Пауль Шнитке писал все это в старости, когда не боялся, что его разоблачат и накажут. К тому времени все его друзья уже умерли – кто молодым, кто – средних лет, до старости дожил только он один. Его с семьей в первые дни войны сослали в Казахстан, никакого блестящего будущего у него не получилось, работал всю жизнь бухгалтером на автобазе, женился на ссыльной, потом вернулся в Петербург.

– Вот жизнь и так ему отомстила.

– Ты так считаешь? – прошипел убийца. – Ну уж нет, я не мог этого так оставить! Если я не мог отомстить всем виновникам, за них должны держать ответ их дети и внуки!

Я вернулся в тот город через два месяца, все подготовив. Я позвонил матери Андрея, сославшись на то, что привез посылку от ее старшего сына из Петербурга. Мы назначили встречу, и эта дура приехала с мужем! Пришлось убить их обоих…

– Муж-то чем виноват?

– Замолчи! – Голос убийцы сорвался на визг, как будто пила попала на сучок.

– Потом я вернулся в Петербург. Как раз тогда мне попала в руки старинная книга, рассказывающая о средневековых казнях, и я решил, что это перст судьбы. Тем более что мои предки были родом из города Любека. Из этой книги я узнал, как наказывали в Средние века за тяжкие преступления, и решил действовать по старому закону, по закону моих предков.

Пауль Шнитке совершил убийство – значит, он должен быть казнен как убийца. Алексей Вестготтен украл коньки моего деда, чтобы свалить на него вину, – значит, ему, как вору, надлежит отрубить руки. Данциг позорно сбежал, решив не вмешиваться в кровавый розыгрыш – значит, ему следует отрубить ноги, как бежавшему с поля боя. Лиля Штейн ничего не сделала, но промолчала – значит, ей нужно выколоть глаза, как тому, кто видел преступление, но не донес. Марата Сикорского следует обезглавить, как изменника – ведь он вроде бы дружил с моим дедом, но предал его и участвовал в заговоре. А Эльзу необходимо сжечь заживо, как тех, кто вступал в сговор с дьяволом – ведь это в ее красивой голове зародился весь этот дьявольский план.

– Постой, – прервала его Инга, – даже если согласиться, что ты имеешь моральное право мстить – мстить-то уже некому! Одноклассников твоего деда, непосредственных виновников его несчастий, давно уже нет в живых!

– Нет, – кивнул убийца. – Но месть тем не менее должна быть осуществлена. Поэтому моя месть обрушилась на потомков тех, кто искалечил жизнь моего деда. Никто не должен уйти от возмездия, и никто не ушел. Пока только ты осталась в живых, ты, правнучка Эльзы Берг, главной виновницы страданий моего деда – но скоро и ты понесешь заслуженное наказание…

Он посмотрел на нее прозрачными безумными глазами и провозгласил:

– Ты будешь сожжена заживо, чтобы заплатить за грехи своей прабабки!

– Я правнучка Эльзы Берг? – закричала Инга. – Да я знать не знаю никакой Эльзы! Моя фамилия Воронина, и отца тоже, и деда…

– О, можешь не сомневаться, я выяснил все точно! В дневнике Пауля было все сказано. Он интересовался, что стало с его прежними друзьями, писал, но к тому времени все они умерли. Зато он выяснил все про их детей и внуков. Я стал следить за ними, искать подходы. И можешь себе представить, каково было мое удивление, когда рядом с Воскобойниковым я увидел его брата? Этот недоносок явился к нему жить! И тогда я понял, что высшие силы мне помогают, что я все делаю правильно! Я нашел себе замечательную помощницу – просто клад, а не девица, она помогала мне со страстью, даже не понадобилось ничего ей внушать.

– За то ты ее и отблагодарил, – процедила Инга. – Видела я ее в тележке уборщика мертвую.

– Что делать, это был отработанный материал. Ей на смену пришла другая. Ну, с этой пришлось поработать, я внушил ей, что я тот, кто может все.

– И получилось?

– Мне помогали высшие силы. Этого лентяя-братца я просто убил в той пустой квартире. Но потом решил, что нужно делать все более детально, тщательно.

– И театрально, – вставила Инга.

– Да, нужно все делать тщательно, – согласился убийца. – Итак, это я убедил Воскобойникова обратиться к твоему шефу. Так, знаешь, в случайной беседе проскользнуло… Я же заманил его в ту квартиру, сказав, что знаю, кто убил его брата.

– Не соврал, – вздохнула Инга.

– Дальше все пошло гладко. С Вестготтеном вообще не возникло проблем, с Данцигом тоже, только эту дуру Машку укусила собака. Сама виновата…

– Отработанный материал?

– Точно. Третью девицу я заранее устроил в фирму «Мясоед», где работала внучка Лили Штейн. В нужное время она впустила меня через служебный вход. Она же выяснила адрес той конспиративной квартиры, где держал тебя Сикорский, номера всех его телефонов и машин. Это было нетрудно.

– Верю.

– Оставалась только ты. Кстати, если сомневаешься, я точно знаю, что Эльза Берг – твоя прабабка. Ее, видишь ли, тоже выслали вместе с семьей в Казахстан, там она стала жить с местным начальником, которого потом посадили, а ее отослали куда-то уж и вовсе в богом забытую дыру. На работу ее никуда не брали, да и делать-то она ничего толком не умела. Сообразила сменить фамилию, для этого нужно было выйти замуж. Но мужчин после войны и так-то было немного, так что ей достался только сильно контуженный инвалид по фамилии Воронин. Он работал ночным сторожем, заикался и сильно пил. И очень ревновал Эльзу, и однажды зарубил ее топором.

– Господи!

– Да. Его посадили, а ребенка отправили в детдом.

«Точно, дед был детдомовский, отец говорил…»

– Это безумие! – выдохнула Инга.

– Я сказал тебе, чтобы ты не смела произносить это слово! – выкрикнул убийца, и лицо его перекосилось от ярости. – Я не безумен! Я безжалостен, но не безумен! Я пришел в этот мир, чтобы послужить торжеству справедливости! Не смей называть меня безумным!

– А то что? – перебила его Инга. – Ты так и так собираешься меня убить, так что мне нечего бояться!

Она почувствовала удивительную свободу. В самом деле, что он может сделать ей, кроме того, что и так собирается? Убить можно только один раз!

– Я могу сделать твою смерть страшной, долгой, мучительной, невыносимой…

– Да что может быть мучительнее сожжения заживо?

– Ладно. – Убийца внезапно успокоился. – Время разговоров прошло… пора переходить к делу!

Инга почувствовала, как от этих его слов, а еще больше – от прозвучавшей в них ледяной решимости по ее телу пробежал озноб. Она поняла, что этот страшный человек не изменит своих планов, доведет задуманное до конца.

Правда, она не понимала, как он собирается сжечь ее в этом сыром подвале. Здесь очень трудно развести достаточно сильный огонь, да и дров не видно.

Но похититель тут же развеял ее сомнения.

– Ты будешь сожжена не здесь, – проговорил он, потирая руки. – Мы находимся в подвале под старинной церковью, а над нами в самой церкви уже сложен костер, на котором тебе суждено расстаться с жизнью. Мне осталось сделать совсем немного, чтобы привести приговор в исполнение. Тебе придется немного подождать.

Отсрочка! В сердце Инги шевельнулась надежда. Он оставит ее одну, и ей, может быть, удастся развязать веревки и сбежать…

Но он словно прочитал ее мысли.

– Не беспокойся, ты не будешь без меня скучать. Моя подруга составит тебе компанию.

С этими словами он громко хлопнул в ладоши.

Тут же из соседнего помещения вышла высокая худая, коротко стриженная брюнетка.

Та же, которую Инга видела сначала живой в аэропорту, а потом – мертвой в тележке уборщика. Та же, которую они с Шефом видели на записи камеры в цветочном магазине.

Та – и не та.

Инга поняла, что перед ней – копия, подделка.

Первая брюнетка была натуральной, а волосы этой женщины были всего лишь коротко острижены и выкрашены в черный цвет. Но сама она от природы не была брюнеткой – это чувствовалось по коже, по типу лица. И все в ней было таким же поддельным, неестественным, как крашеные волосы. И большой рот, накрашенный ярко-красной помадой, смотрелся на лице странно, как будто был не свой, а приклеенный.

Но самым странным в ней было выражение лица и особенно взгляд – пустой, стеклянный, затуманенный взгляд, взгляд послушной исполнительницы чужой воли, куклы, марионетки, которым она смотрела на похитителя Инги.

Нет, не кукла.

Инга нашла более подходящее слово – зомби!

Эта фальшивая брюнетка зомбирована, загипнотизирована. Она сделает все, что прикажет ее хозяин. Говорил же он, что внушил той, второй, что он тот, кто может все. И этой небось тоже внушил. А они, дуры, верили…

Убийца не замедлил с приказом.

– Стереги ее! – проговорил он властным голосом. – Смотри, чтобы она не сбежала! И не умерла раньше времени!

С этими словами он развернулся и ушел.

Брюнетка остановилась рядом с Ингой, взглянула на нее своими пустыми, мертвыми глазами.

Глазами зомби.

Как только похититель вышел из комнаты, Инга пошевелилась, попыталась ослабить узел на руках. Но брюнетка тут же шагнула к ней и прошипела сквозь зубы:

– Даже не думай! Еще раз шевельнешься – порежу!

Действительно, в ее руке блеснул короткий острый нож.

– Тебе же не велели меня убивать! – проговорила Инга с напускной бравадой. – Не велели убивать раньше времени, чтобы не испортить удовольствие своему хозяину!

– А я тебя и не убью, – отозвалась брюнетка. – Я тебе только порежу лицо. Изуродую твое симпатичное личико. Хочешь?

– Почему ты так послушна ему? – заговорила Инга как можно убедительнее. – Ты ведь не первая. Ты знаешь, что до тебя – или кроме тебя – у него были еще две исполнительницы? Ты знаешь, что он убил их обеих, как только они стали ему не нужны? Точно так же он убьет и тебя, когда придет время.

– Заткнись! – прошипела брюнетка и взмахнула ножом.

Инга совсем близко увидела ее пустые глаза.

«Она зомби, – повторила про себя Инга. – Она – послушная исполнительница чужой воли. Она не знает, что творит…»

Когда-то она читала статью о гипнозе. Она много читала о маньяках с тех пор, как один из них убил ее сестру. Так, во всяком случае, считала полиция. Попадались разные статьи, среди них – та, про гипноз. Там было сказано, что гипнотизеры часто используют специальное кодовое слово, чтобы ввести подопытного человека в транс. И что этим же словом можно вывести из транса.

Знать бы только, какое слово использовал убийца.

– Справедливость! – проговорила она, не сводя глаз с лица своей тюремщицы.

Та никак не отреагировала на это слово.

– Месть! – сделала Инга еще одну попытку.

– Что ты бормочешь? – Брюнетка недоуменно взглянула на нее. – Ладно, болтай, тебе недолго осталось.

– Дурень Ганс! – попыталась Инга еще раз – и снова безрезультатно.

Она лихорадочно перебирала слова, важные для безумного убийцы. Слова, которые он мог использовать в качестве кодового сигнала.

Имя деда? Название школы, в которой тот учился?

Она попробовала то и другое – и впустую.

И тут она вспомнила старинную книгу, которую они с Шефом нашли в библиотеке. Старинную книгу, которая оказала на убийцу большое влияние, подсказав ему виды казней и саму идею возмездия за грехи предков.

Как она называлась? Жизнеописание любекского палача… Ах, ну да – Самсон…

– Самсон! – проговорила Инга громко и отчетливо.

В лице брюнетки что-то изменилось, она словно прислушалась к чему-то внутри себя.

– Вольфганг Самсон! – произнесла Инга полное имя средневекового палача.

И тут брюнетка удивленно заморгала, завертела головой, словно пытаясь понять, где она находится и что делает. Глаза ее широко открылись, и в них проступило что-то живое, человеческое.

Растерянность, как если бы человек проснулся в незнакомом месте и понятия не имеет, как он здесь очутился.

– Кто ты? – спросила брюнетка, удивленно глядя на Ингу.

– Долго объяснять! – бросила та. – Лучше помоги мне, разрежь веревки…

Брюнетка растерянно молчала.

– Да не тяни! Ты только посмотри, какому человеку ты помогала! Видишь этих кукол? – Инга показала на изуродованные человеческие фигурки, расставленные на полке. – Он сделал все это с живыми людьми! Неужели ты будешь и дальше ему помогать?

Брюнетка испуганно взглянула на кукол, неуверенно подняла руку с ножом…

Но в это время в соседнем помещении раздались приближающиеся шаги.

– Поздно! – выдохнула Инга.

В дверях появился убийца.

В последний момент брюнетка вложила свой нож в руку Инги. И отвернулась, скособочилась, глядя исподлобья пустыми глазами.

«Притворяется», – поняла Инга.

– Девочки, вы без меня не скучали? – проговорил убийца, оживленно потирая руки. – Осталось совсем немного, мы приближаемся к заключительной сцене трагедии.

С этими словами он опустил Ингу на пол, разрезал веревки на ее ногах и подтолкнул ее к выходу из комнаты:

– Пойдем, пойдем, тебе пора выходить на сцену!

Инга с трудом удерживала нож связанными руками, пряча его в рукаве.

За дверью оказалась каменная лестница, ведущая наверх, к свету и свежему воздуху.

Поднявшись по этой лестнице, Инга оказалась посреди просторного помещения. Когда-то это была церковь, но она много лет назад была разрушена. Сквозь проломы потолка проглядывало осеннее небо, непривычно синее для этого времени года, на полу валялись кирпичи и куски отбитой от стен штукатурки, кое-где сквозь плиты пола пробивались голые уже кусты и молодые деревца.

Стены когда-то были покрыты росписью, но эта роспись давно отвалилась, только в одном месте остался уцелевший фрагмент – на Ингу глядели мрачные глаза какого-то святого.

А в самой середине церкви перед алтарем стоял столб, вокруг которого был сложен огромный костер.

Он был сложен по всем правилам – снизу тонкие доски и щепки, на них – дрова потолще. И на самый верх костра, к столбу, были проложены дощатые мостки.

Именно к этому костру тащил Ингу ее похититель.

Она пыталась сопротивляться – но убийца был невероятно силен, он подтащил ее к мосткам, втолкнул на них, привязал к столбу.

Теперь Инга стояла высоко. Она невольно вскинула голову – и увидела над собой полуразрушенный церковный свод, с которого свисала толстая веревка – должно быть, когда-то ею пользовался звонарь, чтобы раскачать церковный колокол.

– Ну вот, сейчас все будет закончено! – с какой-то болезненной суетливостью проговорил убийца.

Он спустился по мосткам с костра, опустился на колени перед его нижним краем и достал из кармана зажигалку.

Убийца щелкнул зажигалкой, поднес голубоватый язычок пламени к тонким щепкам. Щепки занялись – медленно, словно с неохотой.

Инга смотрела на них как зачарованная.

Неужели сейчас ее жизнь закончится? Закончится в пламени огромного костра…

Робкое пламя пробежало по щепке и погасло – должно быть, дерево было сырым.

Убийца еще раз попытался зажечь костер – но и на этот раз пламя быстро погасло.

И тут Инга почувствовала резкую боль в правой руке.

Она вспомнила, что сжимает в этой руке нож, который передала ей брюнетка. Почувствовав робкую надежду, Инга перехватила нож поудобнее, насколько позволяли связанные руки, и попыталась перепилить им веревку. Пальцы плохо слушались, но все же она осторожно перерезала волокно за волокном.

Убийца, увидев, что пламя снова погасло, поднялся во весь рост, взглянул на Ингу и раздраженно произнес:

– Не надейся, ты не уйдешь от возмездия! Справедливость восторжествует!

Инга, которая уже почти наполовину перепилила веревку, попробовала отвлечь убийцу, выиграть немного времени.

– Справедливость? – повторила она слово, которое так нравилось похитителю. – Справедливость – это пустой и опасный звук, которым тысячи, миллионы раз прикрывали зависть и кровожадность! Сколько невинных людей было убито во славу справедливости! Так что ты в этом смысле не оригинален! Этим словом прикрывали свои злодеяния самые страшные палачи и кровавые убийцы!

– Ты не знаешь, о чем говоришь! – оборвал ее похититель. – Ничего, недолго тебе осталось болтать, я доведу свою миссию до конца!

Он развернулся и вышел из церкви.

Воспользовавшись его отсутствием, Инга принялась пилить веревку с удвоенной силой. При этом она не рассчитала усилия, и нож выскользнул из ее руки.

Инга ахнула: это была ее последняя надежда на спасение…

Она изо всех сил напрягла руки…

И веревка, перепиленная почти до конца, разорвалась.

Инга освободила руку, пошарила за спиной…

К счастью, она быстро нашла нож, который зацепился за суковатый столб. Она снова обхватила его пальцами, чтобы разрезать оставшиеся веревки. Скоро обе ее руки были свободны, осталось перерезать только веревки на ногах.

В это время в дверях церкви снова появился убийца. В руках у него была канистра с бензином. Он быстро подошел к костру и щедро плеснул бензином на дрова.

Инга замерла, прижавшись к столбу, чтобы он раньше времени не заметил, что она сумела перерезать почти все веревки.

Убийца наклонился, снова поднес зажигалку к костру.

На этот раз щепки моментально вспыхнули, пламя обежало костер по кругу, охватило его золотистой змейкой, начало быстро разгораться. Ждать было некогда, Инга наклонилась и быстрым движением перерезала веревки на ногах.

Теперь она была свободна, но ее уже окружало широкое кольцо пламени.

Инга ахнула: она снова оказалась в безвыходном положении…

Пламя разгоралось, подбиралось к ее ногам.

Чтобы отдалить неизбежную гибель, Инга полезла наверх по столбу. К счастью, он был покрыт сучками, и она легко поднялась по нему до самого верха.

Убийца с явным интересом следил за ее попытками.

– Ну, все, – проговорил он, когда Инга добралась до верхушки столба. – Здесь ты и умрешь. Зажаришься, как цыпленок на вертеле. Смерть твоя будет еще более медленной и мучительной.

Инга понимала, что он прав…

И тут она увидела над своей головой, совсем близко, свисающую с церковного свода толстую веревку. Она поднялась еще немного, протянула руки и ухватилась за конец веревки. Крепко схватилась за нее, оттолкнулась от столба, подтянулась…

Высоко над ней гулко и протяжно ахнуло, должно быть, она качнула чудом уцелевший колокол.

Инга еще немного подтянулась, качнулась на веревке…

– Ты не уйдешь! – выкрикнул снизу убийца.

Он бросился к костру, вскочил на дощатые мостки, балансируя на них, среди языков пламени добежал до столба. Он попытался дотянуться до Инги, схватить ее за ноги…

Инга раскачалась на веревке. Колокол над ее головой гудел мощно и тревожно, огонь у нее под ногами набирал силу. Убийца, не думая о своей собственной безопасности, балансировал на мостках, пытаясь стащить Ингу с веревки, но тут доски подломились под ним, и с безумным воплем он рухнул в огонь.

В тот же момент Инга, раскачавшись на веревке, отпустила ее и спрыгнула на пол церкви в стороне от костра.

Высота была приличная, и она ушибла ногу, но это была такая ерунда по сравнению с главным – она осталась жива…

Инга сидела на холодном каменном полу, и слезы стекали по ее щекам.

Слезы освобождения.

Вдруг она услышала хруст щебня под чьими-то ногами и испуганно подняла голову: неужели убийца выбрался из пламени и снова пришел за ней?

Но нет, это был Шеф, он шел от дверей церкви с озабоченным видом.

Увидев Ингу, он подбежал к ней, обнял и проговорил:

– Жива, слава богу! Цела?

– В общем, да. Нога вот только.

– Ребята Семенова его по сигналу телефона нашли все же! Такой самонадеянный тип, решил, что всех обыграл! А где он?

Инга сразу поняла, кого Шеф имеет в виду, и показала на костер, из которого еще доносились душераздирающие крики убийцы.

Рядом с Шефом появился Семенов и несколько парней в черных комбинезонах. Шеф что-то вполголоса сказал Семенову, тот – спецназовцам, и через минуту они вытащили из костра убийцу.

Тот сильно обгорел, но еще был жив. Один из бойцов вызывал уже «Скорую». Убийца орал диким голосом, Инга поморщилась и попыталась встать. Никто ей не помогал, Шеф уже спустился в подвал, откуда два бойца выводили связанную брюнетку.

– Эй! – Инга вспомнила, что надо бы замолвить за нее словечко, все-таки девица ей здорово помогла с ножом.

Она снова попыталась подняться, но резкая боль в ноге заставила ее вскрикнуть. Щиколотка распухла так, что не видно было кроссовки.

«Неужели перелом?» – испугалась Инга.

Во двор уже въезжала машина «Скорой помощи». Медики суетились над убийцей, кто-то вкатил ему укол, и он наконец перестал орать.

В наступившей тишине Инга услышала удивительно знакомый голос:

– Тут уж ничего не сделаешь, нужно в ожоговое отделение его везти, там обработают.

Инга подняла глаза и увидела того самого доктора, кого встречала уже, когда спасала от смерти бесшабашную девку Маринку. Ту едва не убила та, самая первая брюнетка. Вот она работала на убийцу по велению сердца…

Ну да, это тот самый врач – высокий, плечистый, сильный… Надежный. Тогда она тоже так подумала.

Доктор тоже ее узнал, усталое лицо его осветилось улыбкой.

– Ты? – спросил он. – Надо же, мир, оказывается. Тесен.

Инга осознала, что валяется перед ним на земле – вся грязная и пропахшая дымом от костра, и попыталась встать. Разумеется, у нее это не получилось. А он уже встал на колени и ощупывал ногу. Затем с трудом снял кроссовку, от чего Инга едва не заорала в голос.

– Перелом? – спросила она, отдышавшись.

– Вывих просто. Эй! – подозвал он ближайшего бойца. – Ну-ка, держи ее!

И дернул сильно, так, что Инга только ахнула. Сквозь набежавшие слезы она смотрела, как щиколотка принимала свой обычный вид.

– Ну, надо же… – с уважением сказал боец.

Доктор поднял Ингу на ноги и передал подбежавшему Шефу.

– Не надо ей в больницу, дома отлежится.

Ему уже гудели из машины – больной тяжелый, ждать нельзя.

Инга вдруг осознала, что больше может его никогда не увидеть – вряд ли бывают в жизни двойные совпадения.

Доктор сделал шаг в сторону машины, потом остановился и протянул Инге прямоугольник визитки.

– Здесь все телефоны. Звони, если что…

– Позвоню, – улыбнулась Инга сквозь слезы. – Обязательно позвоню.