Глава 2

Бойфренд. Посмотрим правде в глаза: на что может рассчитывать жирная, подслеповатая, веснушчатая официантка с нелепой стрижкой? Те два парня, которых я осмелилась пустить в свое сердце и в свою постель, не стоили потраченного времени, сказанных слов и выплаканных слез. На горизонте маячил третий – выпускник Королевского хирургического колледжа с классной стрижкой, милой улыбкой и смешной фамилией Тертл, но я не решалась думать о нем всерьез. Однажды он зашел в «Голову турка» и заказал кофе с молоком, а потом умудрился пролить его на свои конспекты. Пока я помогала ему ликвидировать последствия, стекающие со стола прямо ему на штаны, Терри Тертл сообщил мне, что через час у него экзамен, на котором к нему наверняка отнесутся снисходительно, так как теперь на его штанах мокрое пятно: очень похоже, будто он обмочился от страха. Я хохотала, как ненормальная, – даже не думала, что умею так смеяться…

А вечером Терри снова заглянул в «Голову турка», торжественно сообщил, что сдал экзамен, и предложил сходить куда-нибудь вместе. Мне. Я едва поверила своим ушам. Скай Полански идет на свидание с выпускником Королевского хирургического колледжа! Помню, как тряслись у меня руки, когда я красила ногти в кокетливый розовый цвет. Потом я примеряла новые туфли, платье с блестками и… его фамилию. Не шучу, целый вечер накануне свидания в моей голове вертелось: «Скай Тертл». Знаю, что глупо, но ничего не могла с собой поделать.

– Кейт! Кейти! Дай мне рецепт своей самой лучшей диеты!

С утра пораньше я уже наяривала своей лучшей подружке. Кейт работала в стейк-баре через дорогу от моего кафе, и мы с ней часто пропускали по чашке кофе с «Бейлисом» в обеденный перерыв. В отличие от меня, Кейт выглядела хоть куда: точеная фигура, шикарные волосы, брендовые шмотки с каких-то немыслимых распродаж, на которые мне никогда не удавалось попасть. Я могла бы поставить все свои деньги на то, что она не долго будет разносить картошку фри и пиво: за нее обязательно ухватится какой-нибудь состоятельный гуляка, сделает королевой своего особняка где-нибудь в Блэкроке, и ее и след простынет.

– Самая лучшая диета? Записывай: берешь скотч. Ножницы. Отрезаешь большой кусок липкой ленты. И заклеиваешь рот. Вот и все. Не снимать два месяца.

– Садистка. Я серьезно!

– Я тоже. Если тебя беспокоит эстетическая сторона дела, то реальный скотч можно заменить воображаемым, но он должен выполнять ту же функцию, что и настоящий, а именно держать твой рот закрытым.

– И больше никак?

– Никак. Слушай жестокую правду…

– Не хочу жестокую правду, хочу волшебный секрет! – простонала я.

– Еще ни одному умнику не удавалось перехитрить закон сохранения энергии. Секрет в том, чтобы создать отрицательный баланс калорий: забрасывать в организм меньше, чем он тратит. А что ты при этом ешь – дело десятое, хоть фастфуд, хоть «Нутеллу», хоть опилки, хоть крем для обуви…

– Подожди! Ты сказала «Нутелла»?! Обожаю «Нутеллу»!

– Двести грамм «Нутеллы» в день – твоя дневная доза калорий. При таком питании возникнет ежедневный дефицит примерно в тысячу килокалорий. Так, подожди, где мой калькулятор… То есть ты будешь терять по сто грамм жира каждый день. На потерю килограмма понадобится десять дней. На пять кило – где-то два месяца.

– Класс! И никакого салата и творога! Одна «Нутелла»! Спасибо, крестная фея!

– Не за что, дорогая Золушка. Но помни: двести грамм «Нутеллы» в день – и ни граммом больше! А иначе, когда придет время ехать на бал, ты попросту не поместишься в карету.

– Ха-ха. Что, и правда сработает?

– Клянусь своей фейской репутацией. Кстати, как зовут этого счастливчика?

Я откинулась на спинку стула и прошептала:

– Терри Тертл. Выпускник Королевского хирургического колледжа.

– Какая прелесть. Вы уже спали?

– Какая дура сначала спит с парнем, а потом садится на диету?

– И не поспоришь, – согласилась Кейти голосом эксперта.

Да, я не была одной из тех, кто способен бросить вызов судьбе, и не обольщалась насчет себя. Меня часто одолевали тоска и апатия. Но иногда случались дни, когда я чувствовала себя невесомой, как воздух. Никакие горести не тянули меня к земле. Никакая грусть не была способна отравить мою радость. И с появлением Терри таких дней стало больше.

Понятия не имею, что он во мне разглядел. Я никогда не притягивала взгляды и в театре жизни исполняла второстепенные роли. Но что-то перевернулось с ног на голову, и я вдруг оказалась в центре сцены, в лучах софитов: Терри держит меня за руку, мы гуляем по Сант-Стивенс-Грин и кормим уток с моста. Не могу поверить, что исполняю главную роль в этой романтической постановке!

Декорации – как из сказки: ранняя осень, хрустящие, как вафли, листья, паутинки блестят на ветру. Только газоны по-прежнему ярко-зеленые, словно нарисованные акварелью. Трава в Ирландии не знает, что такое морозы, и зеленеет круглый год.

Терри потчует меня медицинскими байками. Улыбаюсь во весь рот, поглядываю то на него, то на мыски своих туфель, проверяю в кармане упаковку мятной жвачки: если есть хоть малейший шанс, что он поцелует меня сегодня, пусть этот поцелуй будет идеальным. Все должно получиться с первого раза. Вторые шансы выпадают мне не чаще, чем снег в пустыне Найроби.

– Что еще за лапароскопист? – переспрашиваю я, откусывая от горячей яблочной слойки.

– Это хирург, который может провести операцию на внутренних органах через маленький сантиметровый разрез на коже.

– Bay!

– Если бы обычному хирургу поручили починить машину – он бы первым делом вскрыл капот. Если бы дело предоставили лапароскописту – он бы смог починить машину через выхлопную трубу!

Откидываю назад голову и смеюсь – прямо небу в лицо. Боже, откуда он взялся в моей жизни?

– Теперь я понял, кого ты мне напоминаешь, – щурится Терри. – Кэти Перри в клипе «Часть меня».

– Там, где она бросает неверного парня и уходит служить в армию?

– О да.

– Это все из-за моей стрижки? – поднимая глаза кверху. – Я похожа на солдата!

– Ты похожа на солдата, – соглашается Терри. – В хорошем смысле. В тебе есть что-то… неудержимое.

– Аппетит, – хохочу я. – Неудержимый аппетит. И запихиваю в рот последний кусок слойки.

– И неудержимый смех, – подливает масла в огонь Терри.

«И неудержимое желание поцеловать тебя», – думаю я.

В этот момент Терри смотрит на меня, и мне кажется, что он думает о том же. Кажется, еще мгновение – и он возьмет меня за руку, встанет близко-близко, и…

– Ай! – подскакивает Терри. Ему в голову врезается большой сине-зеленый воздушный змей, за которым, держа в руке другой конец нити, бежит мальчишка в бейсбольной кепке.

– Извините! – кричит он, хватает змея и уносится прочь.

Но момент безвозвратно утрачен: я смеюсь и не могу остановиться, пока Терри с выражением театрального страдания на лице потирает голову.

– Меня чуть не убил дракон, а тебе весело! – грозит он мне пальцем. – Между прочим, ты тоже была на волосок от гибели.

– Я солдат, забыл? А солдаты носят каску! – с умным видом говорю я, натягиваю шапку до самого носа.

Я ничего не вижу, но Терри, должно быть, стоит напротив и умирает со смеху. И тут его руки находят мои ладони, и… ох, он меня целует. Легкий, вкусный, солнечный поцелуй – под стать яркому, беззаботному дню. Моя шапка по-прежнему закрывает обзор, и мне не хочется подтянуть ее кверху, не хочется открывать глаза. Я не успела пожевать жвачку, но, кажется, так даже лучше: поцелуй со вкусом яблочной слойки. Идеально.

Мы с Терри присматривались друг к другу, не спешили – как люди, которые уже обжигались и теперь не хотели заново залезать в бинты. Мой опыт отношений можно было назвать плачевным, и у Терри, видимо, тоже не обошлось без драм.

Однажды, когда мы шли к трамвайной остановке и курили одну сигарету на двоих, зазвонил его телефон. Терри хмуро переключил его в бесшумный режим, сунул в карман и больше не доставал. Но мелодия рингтона царапнула по нервам, я узнала ее с первых нот: композиция «Отпускаешь ее» группы «Passenger».

К сожалению, я очень хорошо помнила текст этой песни.

– Звонила бывшая девушка? – спрашиваю я прямо. Официально мы с Терри все еще не встречались, так что я могла говорить все, что лезло в голову, без риска стать похожей на ревнивую злючку.

– Угу, – кивает он. – Как ты догадалась?

– Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь ее! Гимн одиноких рыдающих парней, – заключаю я со смехом. Я смеялась в любых ситуациях, даже когда смех был не совсем уместен.

– Поверить не могу, что ты узнала песню по трем первым нотам! Любишь музыку? – меняет тему Терри.

А вот о музыке мы говорить не будем…

Она оказывала на меня слишком сильное воздействие. Я была беззащитна перед музыкой – могла расплакаться, слушая грустную мелодию, и пуститься в пляс, слушая веселую. Моя психика не умела сопротивляться ей, противостоять, бороться с тем настроением, какое она неизменно создавала. Поэтому я старалась просто избегать ее: просила таксистов выключать радио, сама составляла плей-лист в том кафе, где работала, и в этом списке был только безобидный фолк. Я ни разу не купила ни один музыкальный диск, а те, что остались в моем доме после смерти матери, отправила на благотворительные распродажи сразу же после похорон.

Это она, музыка, забрала у меня мать. Это музыка вытеснила из ее души любовь к жизни, любовь ко мне и заполнила ее болью блюзовых голосов и горечью минорных аккордов.

Моя мать страдала от тяжелой формы клинической депрессии и при этом пыталась найти утешение в тоскливой музыке. Проклятье! Это было все равно, что искать защиты у серийного убийцы. Музыка ее не лечила. Наоборот, она ее отравляла, как неправильно подобранное лекарство. Жаль, что я поняла это слишком поздно.

В день смерти мамы я взяла ее плеер и включила композицию, которую она слушала последней: «Люстра» из альбома Сии «Тысяча форм страха». Меня хватило только на куплет и небольшой кусок припева: «Ничего не чувствую… Буду пить рюмку за рюмкой, пока не собьюсь со счета… Я буду качаться на люстре… Буду жить так, будто завтра никогда не наступит». Потом меня скрутило от подступивших рыданий, головокружения, тошноты. Я растоптала плеер каблуками и поклялась себе никогда не иметь дела с музыкой – так же, как с незнакомцами на красивых машинах, которые останавливаются рядом с тобой темной ночью и предлагают подвезти. У каждого второго из них в багажнике наверняка лежит удавка, пила и мясницкий нож.

А еще была предсмертная записка, после которой наши с музыкой пути разошлись окончательно…

– Так что, любишь музыку? – снова спрашивает Терри.

– Стараюсь избегать, – признаюсь я. – Фолк, кантри и веселая попса – еще куда ни шло, а всякие тоскливые песни просто не выношу. Ненавижу страдания, терпеть не могу страдальцев.

– Но для «Пассенджера», видимо, все-таки сделала исключение?

– Слышала эту песню всего один раз, когда стояла в очереди в супермаркете. Вышла оттуда с головной болью.

– О как, – вскидывает брови Терри. – В тебе точно есть что-то неудержимое, Скай.

– Однажды я растоптала эм-пэ-три-плеер. Вдребезги, – признаюсь я.

– Разве небо может быть таким жестоким? – дразнит меня Терри.

– По-моему, оно только таким и бывает.

Словно в подтверждение моих слов, тут же начинается ливень, и мы, накинув капюшоны, быстро добегаем до остановки Луаса.

Нутелловая диета (как это возможно?!) сработала. Я начала худеть, но чувствовала себя хуже некуда. В тот день посетителей оказалось немного: пара теток среднего возраста, уже второй час гоняющих чаи у дальнего окна, и несколько офисных ребят с приспущенными галстуками, разложивших на столе папки, – так что у меня была уйма времени обсудить с Кейт щекотливое положение, в которое я попала.

– Кейти! Я худею! Прикинь?! Но у меня запор третий день. Так и надо?

– Предсказуемо. Тебе просто нечем какать, дорогая. Ты же ешь только жир и сахар.

– А что делать?

– Добавь брокколи-шпинат-капусту… – Дальше последовал долгий перечень ассортимента овощного отдела супермаркетов.

– И это не отразится на темпах похудания?

– Абсолютно, в овощах калорий кот наплакал.

– А еще нет сил, спотыкаюсь на ровном месте…

– Ну, ты же не ешь белок, так что скажи гудбай своим мышцам. Замени часть «Нутеллы» творогом и мясом. Но так, чтоб калорий осталось столько же!

Я минуту усваивала сказанное, и тут меня осенило:

– Черт, начали с «Нутеллы», а закончили овощами и творогом!

– Ну, если бы я тебе сразу сказала, что без них никак, ты бы вряд ли влезла в эту авантюру, правда?.. Никому не интересны прописные истины, всем подавай ноу-хау! – фыркнула Кейт.

– Что дальше? Окажется, что мне необходимо становиться на беговую дорожку три раза в неделю? – ужаснулась я.

– Да, кстати, не хотела пукать в твоем магнолиевом саду, но придется: скоро твой обмен веществ замедлится из-за дефицита калорий, и ты перестанешь терять вес. Чтобы продолжить худеть, придется трясти задницей.

В моем арсенале появилась новая метафора: «Нутелловая диета». Это когда нечто, казалось бы, сулит одни плюсы и соблазняет легким успехом – да так, что невозможно устоять, – но потом все-таки придется расстаться с иллюзиями, заменить «Нутеллу» творогом и купить спортивный костюм. А иначе запор!

– Ты хитрая лиса, Кейт, но знаешь что? Я рада, что ты меня в это втянула. Я уже скинула три кило, а Терри вчера подарил мне плюшевую собачку!

– Плюшевую собачку, – зевнула Кейт. – Что-то он слишком осторожничает, Скай. Я бы уже давно затащила тебя к себе в квартиру и хорошенько бы помяла тебе сиськи.

– Он просто не хочет еще раз обжечься, как и я, – пожала плечами я.

– Бред. Хочешь мое мнение? Если парень не кует железо, пока оно горячо, то, возможно, он и не собирается ковать…

– Можно нам еще чаю? – гаркнула в мою сторону одна из двух теток, которые уже битый час что-то нервно обсуждали, склонившись над столом и чуть ли не сросшись головами.

– Конечно! – спохватилась я, откладывая телефон. Кейт продолжала что-то щебетать, но я ее уже не слышала.

Я заварила еще пару чашек «Айриш брекфаста» и двинулась к теткам.

– Нужна новая гончая – и точка! – сказала брюнетка с цыганщинкой в облике: большие, ясные, темно-карие глаза, изогнутые идеальной дугой брови, безупречного оттенка помада.

Любительницы охоты с собаками? В центре Дублина? Да еще и такие расфуфыренные? Фантастика…

– Как скажешь, Лилит, – произнесла с сильным американским акцентом ее молодая светловолосая собеседница. Стрижка под Майли Сайрус, с выбритыми висками, да и в целом очень на нее похожа.

– Ваш чай, – пробормотала я, ставя на стол чашки.

Обе посетительницы не обратили на меня никакого внимания. Даже не сбавили темпа разговора.

– Найди ее, Брук. Какую-нибудь маленькую ирландскую дрянь, красноволосую, отчаянную, бойкую на язык…

Словосочетание «ирландская дрянь» застряло у меня в ушах. Мне захотелось пролить чай на ту, что которую звали Лилит.

– Она где-то здесь, – продолжала брюнетка. – Говорит «наличка» вместо «кошка» и носит ирландское имя. Кстати, как они тебе – ирландские имена? Кива – «нежная». Или вот, например, Сирша – «свобода»?

– Ужасно, – ухмыльнулась блондинка. – Как собачьи клички.

Брюнетка расхохоталась. А мое терпение лопнуло. Я ослепительно улыбнулась и сказала:

– А знаете, как будет «Добро пожаловать в Ирландию!» по-ирландски?

Обе женщины впервые удостоили меня взгляда.

– Пог ма хон! Пог ма хон – и приходите снова! Дедуля за соседним столиком, коротавший утро в компании стакана «Гиннеса» и гамбургера, чуть не поперхнулся. Блондинка глянула на меня, как на пустое место, и снова повернулась к черноволосой. А та пристально посмотрела мне в глаза. А потом, клянусь, окинула меня взглядом с ног до головы, словно я была какой-нибудь породистой сучкой на выставке.

– А еще можно плюнуть ей в чай, – шепнул мне Хьюго, вытирая с барной стойки пивную пену.

– Моя слюна для этого слишком драгоценна.

Сентиментальное настроение было для меня недопустимой роскошью. Я берегла свои нервы, как умела. Не слушала слезливые мелодии, гнала прочь тоску и – весьма полезный навык – мгновенно забывала о тех, кто разливал вокруг яд. Как только гадкие тетки свалили из кафе, я вытерла начисто столик и тут же выбросила их из головы. Как будто их и не было тут никогда.

Каково же было мое изумление, когда на следующий день я снова увидела в кафе брюнетку, которая вчера смеялась над остротами крашеной стервы. Она опять заказала чай и, сладко улыбаясь, спросила, как меня зовут.

– Меня зовут Скай, мэм. Что-то еще?

– Скай, – повторила та, будто пробуя мое имя. – Надеюсь, небо не гневается на мою приятельницу Брук? Она вчера была не слишком мила.

Мне нравилось, когда друзья в шутку произносили мое имя с библейским пафосом, и черноволосая словно знала об этом.

– О, что вы, небеса чисты и безмятежны, – невольно улыбнулась я.

– Рада это слышать. Хотя Брук в самом деле иногда бывает сущей язвой, и тогда ее действительно стоит приструнить. Предложение поцеловать задницу – то, что надо!

Вот черт…

Эта дьяволица, не имевшая ничего ирландского ни во внешности, ни в произношении, и которая, судя по выговору, была американской туристкой, – она знала, что на самом деле означает «Póg mo Thóin», и сейчас тонко намекнула мне на это.

«Поцелуйте меня в задницу», – сказала я им вчера и сейчас приготовилась извиняться. Джонни, наш менеджер, прихлопнет меня, если узнает.