Якорь
Ну, а как вы думали? На подводной лодке тоже есть якорь, это же как бы корабль. А ещё на подводной лодке случаются командиры дивизий со свербящим в жопе шилом, и, когда две эти субстанции пересекаются в пространстве и времени, происходят всякие казусы.
Отрабатывали мы как-то задачу с покладкой на грунт. Нашли место себе поприятнее, с дном помягче да поровнее, глубина небольшая, метров сто восемьдесят. Решили, что тут и будем ложиться. На ста метрах отдифферентовались без хода и начали вниз тихонько опускаться. А снизу у нас из лёгкого корпуса торчит лаг – прибор для измерения скорости. В заведовании он у штурманов находится вместе со всякими гироскопами, карандашами и секстантами. Но они же штурмана, они его, как от пирса отчаливаем, откидывают и забывают о нём. Опускаемся. Гидроакустики докладывают глубину под килем: двадцать метров, пятнадцать, десять…
А у меня на пульте лампочка горит, что прибор лага отвален.
– Антоныч, – шепчу комдиву три, – нога лага же торчит, штурмана забыли её завалить.
– Тихо, – шепчет Антоныч в ответ, – молчи, будь хитрым. Поржём хоть.
Восемь метров докладывают, семь, три, один. Один. Один. Ну и как бы по ощущениям понятно, что на дно-то мы не легли, а висим в пучине морской. Командир дивизии с нами тогда старшим на борту ходил, хороший был мужик, грамотный, но это именно у него шило в жопе кто-то забыл.
– Что такое? – спрашивает. – Кто виноват?
Комдив-три шепчет механику:
– Штурмана ногу лага завалить забыли.
– Тихо, – шепчет механик.
И оба хихикают.
– Чё вы ржёте-то, – спрашиваю я, волнуясь за народное добро. – А если погнём?
– Не ссы, – шепчет механик, – я её в доке видел, она как хер у слона, только железная. Её земным шаром не согнёшь.
– А мне вот, например, интересно, – решаю уточнить, – а где вы хер слона видели?
– Пошёл в жопу, – объясняет механик, где он видел хер слона.
Из рубок вылезают штурмана и гидроакустики и коллегиальным решением назначают виноватыми механиков. Тычут в нас троих пальцами и называют криворукими имбецилами, которые даже лодку на грунт нормально уронить не могут. Мы сидим и гордо молчим: накаляем обстановку.
– Механик, – не выдерживает командир дивизии, – немедленно доложить, что за хуйня!
– Эдуард, – пасует мне механик, – доложить, что за хуйня!
– Тащ контр-адмирал, докладывает Эдуард, то есть я. Нога лага отвалена.
Как он кинул в штурмана дыроколом каким-то:
– Ещё на механиков моих любимых бочку катит!
Завалили ногу лага, легли на дно, расслабились. Полежали, на косаток в камеры попялились. Надо бы и всплывать.
– А давайте, – неожиданно встрепенулся командир дивизии, – якорь заодно отдадим! Потренируемся!
– Какой якорь? – искренне удивился комсомолец.
Был у нас такой человек на корабле – замполит электромеханической боевой части. Замполита корабельного называли «замполит», а этого – «комсомолец», типа маленький замполитик. Наш к нам только перевёлся из Феодосии, где служил начальником клуба. Ну, то есть профессиональный подводник. Но даже не считая его, процентов тридцать подводников и не подозревали о наличии у нас устройства под названием «якорь».
– Ты чё, Вова, матчасть свою не знаешь? – презрительно щурится командир дивизии.
– Да какая у него матчасть? – отмахивается командир. – Рот закрыл, матчасть в исходном. Я против отдачи якоря, в задаче этого нет, к чему эта самодеятельность?
– Йа вам, командир, сейчас же и немедленно ставлю такую задачу: «Встать, блядь, на якорь». Кто тут самый главный? Я – самый главный!
– Тащ контр-адмирал, – вмешивается механик, – я тоже категорически против. Этот якорь с момента постройки корабля никто не отдавал ни разу. Как там всё получится – неизвестно.
– Да что вы меня, подъёбываете, что ли, все тут? Наркоманы, что ли, вы, а не солдаты?! – командир дивизии начинает кипеть. – Немедленно встать на якорь!!!
Якорь у нас – это такая железная плита массивная, которая в носу отдаётся и на цепи потом обратно втаскивается – в теории. А в первом отсеке как раз мой старшина команды по боевой тревоге сидит и три доктора. То есть та ещё команда молодцов-удальцов. Подвсплыли немного. Механик в «Лиственницу» командует им:
– Первый!
– Есть первый!
– Отдать якорь!
Минута молчания.
– Первый, как поняли?
– Не поняли, что сделать?
– Якорь отдать!
Минута молчания. Командир дивизии выхватывает микрофон у механика и орёт в него:
– Первый, блядь! Я сейчас приду и вас на хуй с этим якорем за борт отдам!
– Есть отдать якорь!
Проходит пять минут в гробовой тишине:
– Центральный первому.
– Есть центральный.
– Якорь отдан.
Командир дивизии радостно потирает ладоши:
– Ха-ха, ссыкуны, а я вам говорил, что всё заебись будет!
– Ну, во-первых, не говорили, – встревает командир. – А во-вторых, мы боялись насчет обратно его затянуть, а не отдать.
Командир дивизии его не слушает:
– Так, там, эта, давайте-ка поманеврируем потихоньку, посмотрим, как держит!
Все на него смотрят, молча вопрошая: «Ну, ты совсем с катушек слетел?»
– Ай, бля, ну вас в жопу, трусы! – командир дивизии явно обижается. – Ладно, затягивайте обратно.
– Первый!
– Есть первый!
– Втянуть якорь обратно!
– Есть втянуть якорь обратно!
Через пару минут:
– Центральный первому.
– Есть центральный.
– Якорь обратно не идёт.
– Как не идёт?
– Как идёт, только наоборот.
Театральная пауза. В центральный входит связист:
– Товарищ командир, через час сеанс связи.
А сеанс связи – это такая штука, которую пропускать нельзя. Лодка должна по расписанию выходить на связь со штабом флота и докладывать, что всё, мол, хорошо, продолжаем бороздить просторы и шлём вам пламенный привет. Тогда в штабе продолжают радостно пить водку и хватать за жопы секретчиц. Если лодка на связь не выходит вовремя, то никакой паники ещё не начинается, так как есть запасной сеанс связи, но радостно пить водку прекращают и начинают искать бланки похоронок и думать, как бы подольше не докладывать Главкому ВМФ о чрезвычайном происшествии. То есть сеанс связи – штука обязательная.
– Первый, пробуйте ещё раз!
– Пробуем перманентно – не идёт, сука.
И тут вроде как жопа происходит, а на всех веселье какое-то нападает, и все начинают друг над другом юморить.
– Эдуард, – хлопает меня по плечу командир, – надевай гидрокомбинезон и прошвырнись-ка по дну на предмет наличия симпатичных русалок!
Остальные начинают рассуждать, что, в принципе, в реакторных отсеках картошку можно растить, в зоне отдыха – укроп, из минёра сделать живца и ловить на него рыбу через торпедные аппараты, а на блестящие шильдики с приборов можно обменивать у жителей морских глубин морскую капусту и что-нибудь ещё.
Не шутит только командир дивизии:
– Антоныч, – говорит он грустно командиру третьего дивизиона, – бери своих чертей трюмных, и пошли все вместе в первый разбираться.
– Есть, тащ контр-адмирал! А можно я без вас пойду?
– Ну, я же старший на борту, Антоныч, ну чё ты наглеешь-то?
– Я ж поэтому и спрашиваю, а не ставлю перед фактом.
– Ну вас, удоты, – обижается командир дивизии и уходит грустить в штурманскую рубку.
Что уж они там делали с этим якорем, на коленях его умоляли или в привода механизмов целовали – не знаю. Но медленно-медленно он начал выбираться. Каждые десять сантиметров докладывали. А как мы потом всплывали на сеанс связи за пять минут!!! Это был полнейший восторг, доложу я вам. Дали ход и сразу продули весь балласт на ста пятидесяти метрах. Летели вверх, как на ракете, из воды выскочили, как ковбои в кино из прерий, но успели. Говорю же вам, весело было, когда в море ходили, только спать всё время хотелось.
