25. Джесс

Эд лежал, опершись о подушки, и смотрел, как Джесс красится, замазывая синяки на лице консилером из маленького тюбика. Ей почти удалось замаскировать синяк на виске, в том месте, где ее голова отскочила от воздушной подушки. Но нос был фиолетовым, кожа туго натянулась на шишке, а верхняя губа выглядела опухшей и раздутой, как у женщины, опрометчиво воспользовавшейся нелегальными филлерами.

– Похоже, тебе кто-то врезал по носу.

Джесс нежно провела пальцем по его губам:

– Тебе тоже.

– Так и есть. Моя собственная машина, по твоей милости.

Джесс наклонила голову, глядя на отражение Эда у себя за спиной. На его губах играла ленивая кривая ухмылка, подбородок оброс колючей щетиной. Джесс невольно улыбнулась в ответ.

– Я не уверен, что есть смысл замазывать синяки. Ты будешь выглядеть избитой, как ни старайся.

– Я собиралась печально сообщить твоим родителям, что налетела на дверь. И возможно, украдкой покоситься на тебя.

Эд вздохнул и потянулся, закрыв глаза:

– Если это окажется самым ужасным, что они подумают обо мне к концу дня, я скажу, что все прошло неплохо.

Джесс оставила попытки накраситься и закрыла косметичку. Эд прав: единственное, что могло бы помочь, – весь день прижимать к лицу пакет со льдом. Джесс задумчиво провела языком по опухшей верхней губе:

– Поверить не могу, что не чувствовала этого, когда мы… Ну, прошлой ночью.

Прошлой ночью.

Джесс повернулась, забралась в кровать и вытянулась вдоль Эда во всю длину. Она знала этого мужчину. Знала каждый его дюйм. Невозможно поверить, что они толком познакомились всего неделю назад. Эд сонно открыл глаза, протянул руку и лениво поиграл с прядью ее волос:

– Это все благодаря моему мощному животному магнетизму.

– Или двум косякам и полутора бутылкам мерло.

Он обхватил ее за шею и притянул к себе. Она на мгновение закрыла глаза, вдыхая запах его кожи. От него приятно пахло сексом.

– Будь со мной поласковее, – тихо проворчал Эд. – Я чувствую себя немного разбитым.

– Я наберу тебе ванну. – Она провела пальцем по отметине на его голове, в том месте, где он ударился о дверцу машины.

Они поцеловались, долго, медленно и сладко, и Эд немного воспрял.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– В жизни не чувствовал себя лучше. – Он открыл один глаз.

– Я не об этом. Я насчет обеда.

Он на секунду помрачнел и уронил голову обратно на подушку. Джесс пожалела, что упомянула об этом.

– Нет. Но, наверное, мне станет легче, когда с этим будет покончено.

Джесс спряталась в туалете, чтобы немного пострадать в одиночестве. Без четверти девять позвонила Марти и сказала, что ей нужно кое-что уладить и она заберет детей между тремя и четырьмя часами. Это не было просьбой. Она решила, что впредь просто будет извещать Марти о своих намерениях. Он передал трубку Танзи. Дочь не стала ничего рассказывать, зато потребовала отчета, как Норман справляется без нее. Пес валялся перед камином, словно объемный коврик. Похоже, ни разу не пошевелился за двенадцать часов, не считая перерыва на завтрак.

– Он выжил. С трудом.

– Папа обещал сделать бутерброды с беконом. А потом мы погуляем в парке. Только он, я и Никки. Линзи ведет Сюзи на балет. У нее уроки балета два раза в неделю.

– Звучит замечательно, – сказала Джесс.

Возможно, способность восторгаться вещами, от которых хочется что-нибудь пнуть, – ее суперсила?

– Я вернусь после трех, – сообщила она Марти, когда он снова подошел к телефону. – Проследи, чтобы Танзи надела куртку.

– Джесс, – произнес он, когда она уже собиралась положить трубку.

– Что?

– Они чудесные. Оба. Я просто…

Джесс сглотнула:

– После трех. Я позвоню, если буду опаздывать.

Она выгуляла пса и позволила ему растянуться на полу гостиной. К этому времени Эд уже встал и позавтракал. Первый час пути до дома его родителей прошел в тишине. Эд побрился и дважды переодел футболку, хотя они были совершенно одинаковыми. Джесс сидела рядом с ним, молчала и чувствовала, как утро и мили постепенно крадут у них близость прошлого вечера. Несколько раз она открывала рот, чтобы заговорить, но обнаруживала, что ей нечего сказать. Казалось, кто-то содрал с нее кожу, обнажив все нервные окончания. Джесс слишком громко смеялась и двигалась неестественно и неловко. Казалось, она проспала миллион лет, и ее рывком подняли с постели.

Ей чертовски хотелось прикоснуться к Эду, переплести свои пальцы с его, положить руку ему на бедро, но за пределами спальни, в беспощадном свете дня она начала сомневаться, уместно ли это.

Она не знала, как он расценивает то, что случилось. И боялась спросить.

Джесс подняла покрытую синяками ногу и положила на нее пакет замороженного горошка. Сняла и положила обратно.

– Все в порядке?

– Вполне. – Ей просто надо было чем-то заняться. Джесс улыбнулась Эду, и он улыбнулся в ответ.

Она хотела наклониться и поцеловать его. Хотела легонько провести пальцем по его загривку, чтобы Эд посмотрел на нее, как смотрел прошлой ночью, отстегнуть ремень безопасности, придвинуться к нему вплотную и заставить съехать на обочину, чтобы отвлечь от тягостных раздумий хотя бы на двадцать минут. А потом Джесс вспомнила Натали, которая три года назад надумала стать роковой женщиной и устроила Дину минет-сюрприз, когда он вел грузовик. Дин завопил: «Какого черта ты творишь?!» – и въехал прямо в минимаркет, и не успел он застегнуться, как из супермаркета выбежала тетя Натали Дорин, чтобы посмотреть, что случилось. С тех пор Натали несколько упала в ее глазах.

Так что, наверное, лучше не стоит. Джесс украдкой посматривала на Эда. Она обнаружила, что не может видеть его руки и не представлять их на своей коже, не воображать, как он медленно проводит губами по ее голому животу, щекоча его мягкими волосами. Она подумала о его запахе, крепких мышцах и гладкой коже. О боже! Джесс положила ногу на ногу и уставилась в окно.

Но Эд размышлял о чем-то другом. Он притих, выпятил подбородок, слишком крепко сжимал руль.

Джесс села прямо, поправила горошек и подумала о поездах. И фонарных столбах. И математических олимпиадах.

Я женщина, которой не нужны отношения, сказала она себе. Просто я немного запуталась, оттого что взболтала гормоны, словно суп для бездомных.

Я женщина, которая ничего не принимает близко к сердцу. И, честно говоря, все и так достаточно непросто, усложнять ни к чему. Это всего лишь несколько дней, вычеркнутых из моей жизни. Джесс смотрела в окно и молча повторяла эти слова, пока они не утратили всякий смысл.

Родители Эда жили в викторианском доме из серого камня в конце ряда. На таких улицах соседи стараются превзойти друг друга аккуратностью ящиков с цветами на окнах, а мусорные баки выставляются только на время их опорожнения. Эд остановился, дал мотору остыть и посмотрел в окно на дом своего детства, свежевыкрашенную калитку и лужайку, которая словно была подстрижена маникюрными ножницами. Он не шевелился.

Почти машинально Джесс коснулась его руки, и Эд повернулся к ней, как будто забыл о ее существовании.

– Ты действительно не прочь составить мне компанию?

– Ну конечно, – запинаясь, ответила она.

– Я правда очень благодарен. Я знаю, ты хотела забрать детей.

Джесс на мгновение задержала ладонь на его руке:

– Все в порядке. Давай это сделаем.

Они прошли по дорожке, Эд остановился, словно проверяя, что на нем надето, и резко постучал в переднюю дверь. Они переглянулись, неловко улыбнулись друг другу и немного подождали. И еще немного.

Примерно через тридцать секунд Эд постучал еще раз, погромче. Затем присел и посмотрел в щель для писем.

Он встал и достал телефон.

– Странно. Джемма точно говорила, что обед сегодня. Сейчас проверю. – Он пролистал сообщения, кивнул в подтверждение своих слов и снова постучал.

– Если бы там кто-то был, то наверняка услышал бы, – заметила Джесс.

У нее мелькнула мысль, что было бы здорово для разнообразия подойти к дому и узнать, что происходит по ту сторону двери.

Они вздрогнули, когда где-то наверху рывками подняли окно. Эд отступил и посмотрел на соседний дом.

– Это ты, Эд?

– Добрый день, миссис Харрис. Я ищу своих родителей. Вы не знаете, где они?

Женщина поморщилась:

– Эд, милый, они уехали в больницу. Боюсь, твоему отцу опять стало плохо сегодня утром.

Эд поднес ладонь к глазам:

– В какую больницу?

Соседка помедлила, словно не могла поверить, что он не в курсе.

– «Ройял», милый. Это примерно в четырех милях в сторону шоссе. До конца дороги и налево…

Он уже пятился к машине:

– Все понятно, миссис Харрис. Я знаю, где это. Спасибо.

– Передайте ему наши наилучшие пожелания! – крикнула соседка, и Джесс услышала, как она опустила окно. Эд уже открывал дверцу машины.

Они добрались до больницы за несколько минут. Джесс молчала. Она не знала, о чем говорить. В какой-то момент она отважилась заметить: «Что ж, по крайней мере, родители будут рады тебя видеть», но это было весьма глупо, и Эд так глубоко погрузился в раздумья, что, похоже, не услышал. Он назвал имя отца на стойке информации. Оказалось, он лежит в отделении «Виктория».

– Вы же в курсе, где онкология? – уточнила администратор, оторвав взгляд от экрана. При слове «онкология» Эд заметно вздрогнул.

Они вошли в стальной лифт и поднялись на два этажа. Дверцы открылись, и они увидели табличку с названием отделения. Эд сообщил свое имя по интеркому, протер руки антибактериальным лосьоном, стоявшим рядом с дверью, и когда им наконец отворили, Джесс последовала за ним.

Навстречу по коридору шла женщина. На ней была войлочная юбка и цветные колготки. Ее волосы были подстрижены перышками, как стригутся женщины, которые уверяют, что у них слишком много дел, чтобы заботиться о прическе.

– Привет, Джемм. – Эд замедлил шаг.

Женщина неверяще посмотрела на него. У нее отвисла челюсть, и на мгновение Джесс показалось, что она собирается что-то сказать.

– Рад тебя ви… – начал он. Женщина внезапно врезала ему по лицу. Звук удара эхом раскатился по коридору.

Эд попятился, шатаясь и держась за щеку.

– Что за…

– Хренов козел, – сказала она. – Чертов, хренов козел!

Они уставились друг на друга. Эд опустил руку, словно чтобы проверить, нет ли крови. Женщина стискивала зубы, как будто ожидала, что он что-нибудь скажет или сделает, но он ничего не сделал.

Тогда она встряхнула руку, с удивлением на нее посмотрела и через мгновение осторожно протянула руку Джесс.

– Привет. Я Джемма, – сказала она.

Джесс помедлила и аккуратно пожала ей руку:

– Гм… Джесс.

Джемма нахмурилась:

– Женщина с ребенком, которой нужно срочно помочь?

Когда Джесс кивнула, Джемма медленно оглядела ее сверху вниз. Ее улыбка была скорее усталой, чем недружелюбной.

– Да, примерно так я вас и представляла. Ладно. Мама в конце коридора, Эд. Изволь сходить и поздороваться с ней.

– Он здесь? Это Эд? – Синевато-серые волосы женщины были скручены в аккуратный пучок. – Ах, Эд! Это ты, милый! Как здорово, что ты приехал! Но что с тобой случилось?

Эд обнял мать, уклонился от попытки потрогать его за нос и мельком покосился на Джесс.

– Я… я налетел на дверь.

Мать снова притянула его к себе, похлопывая по спине:

– Я так рада тебя видеть!

Через несколько минут он осторожно высвободился из ее объятий:

– Мама, это Джесс.

– Я… подруга Эда.

– Приятно познакомиться. Я Анна.

Ее взгляд на мгновение задержался на лице Джесс, оценивая разбитый нос и слегка распухшую верхнюю губу. Мать Эда чуть помедлила и, видимо, решила не спрашивать.

– Боюсь, Эд ничего мне о вас не рассказывал, но он никогда мне ни о чем не рассказывает, так что я с удовольствием послушаю вас. – Она положила ладонь на руку Эда, и ее улыбка чуть дрогнула. – Мы планировали такой чудесный обед, но…

Джемма шагнула к матери и начала рыться в своей сумочке.

– Но папа снова заболел.

– Он с таким нетерпением ждал этого обеда! Нам пришлось отменить приглашение Саймона и Дейрдры. Они как раз выезжали из Скалистого края.

– Мне очень жаль, – сказала Джесс.

– Да. Что ж. Ничего не поделаешь. – Похоже, она собралась с духом. – Знаете, это самая отвратительная болезнь на свете. Мне приходится очень стараться, чтобы не считать ее своим личным врагом. – Она наклонилась к Джесс и грустно улыбнулась. – Иногда я ухожу в нашу спальню и обзываю ее распоследними словами. Боб пришел бы в ужас.

– Я тоже могу обзывать ее, если хотите, – улыбнулась Джесс.

– О да, пожалуйста! Это было бы замечательно. Самыми грязными словами. И громко. Обязательно громко.

– Громко – это Джесс умеет. – Эд потрогал губу.

Последовало короткое молчание.

– Я купила целого лосося, – сообщила Анна в пространство.

Джесс чувствовала, что Джемма изучает ее. Она непроизвольно одернула футболку, чтобы татуировка не торчала из-под джинсов. Сами слова «социальный работник» заставляли ее чувствовать себя словно под лупой, как будто эта женщина уже выяснила ее происхождение и сейчас оценивала ее саму.

А затем Анна бросилась к сыну с протянутыми руками. Она с таким пылом заключила Эда в объятия, что Джесс слегка вздрогнула.

– Ах, милый! Мой милый мальчик! Знаю, я ужасная приставучая мамаша, но не сердись на меня. Я правда очень рада тебя видеть.

Эд обнял ее в ответ и виновато посмотрел в глаза Джесс.

– В последний раз мать обнимала меня в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, – пробормотала Джемма. Кажется, она не замечала, что говорит вслух.

– Меня мать никогда не обнимала, – откликнулась Джесс.

Джемма посмотрела на нее так, точно совсем забыла о ее присутствии.

– Гм… Насчет того, что я врезала брату… Наверное, он рассказывал вам, чем я зарабатываю на жизнь. Я просто хочу подчеркнуть, что обычно не бью людей.

– Думаю, братья не в счет.

Глаза Джеммы сразу потеплели.

– Весьма разумное правило.

– Все в порядке, – сказала Джесс. – Знаете, мне и самой не раз хотелось ему врезать за последние несколько дней.

Боб Николс лежал на больничной койке, натянув одеяло до подбородка и осторожно положив сверху руки. По его бледной коже и выступающим черепным костям было ясно, что он не самый здоровый человек. Дышал он с трудом и медленно повернул голову к двери, когда они вошли. На прикроватном столике лежала кислородная маска, и две небольшие вмятины на лице Боба свидетельствовали о ее недавнем применении. На него было больно смотреть.

– Привет, папа.

Джесс наблюдала, как Эд пытается скрыть потрясение. Он наклонился над отцом и помедлил, прежде чем легонько коснуться его плеча.

– Эдвард, – прохрипел Боб, и все же в его голосе чувствовалась властность.

– Дорогой, правда, он чудесно выглядит? – произнесла мать Эда.

Отец изучал его полуприкрытыми запавшими глазами. Когда он заговорил, то ронял слова медленно и обдуманно, как будто их запас был ограничен.

– Нет. Он выглядит так, будто из него выбили всю дурь.

Джесс видела новый синяк на скуле Эда, в том месте, куда его ударила сестра. Она машинально коснулась распухшей губы.

– Где он был?

– Папа, это Джесс.

Отец Эда перевел взгляд на нее и поднял бровь на четверть дюйма.

– А у вас что с лицом? – прошептал он.

– Не поладила с машиной. Сама виновата.

– Эд тоже?

Она и глазом не моргнула:

– Да.

Он изучал ее еще мгновение.

– Похоже, от вас жди неприятностей, – сказал он. – Я прав?

Джемма наклонилась к нему.

– Папа! Джесс – подруга Эда.

Он отмахнулся от нее:

– На смертном одре есть единственное маленькое преимущество: можно говорить что вздумается. Непохоже, чтобы она обиделась. Вы обиделись? Простите, я забыл ваше имя. Растерял последние мозги.

– Джесс. Нет, я не обиделась. – (Он продолжал смотреть на нее.) – И да, наверное, от меня жди неприятностей, – добавила она, глядя ему в глаза.

Улыбка заиграла на его губах не сразу, но когда заиграла, Джесс на мгновение увидела, каким он был, пока не заболел.

– Рад это слышать. Мне всегда нравились девушки, от которых жди неприятностей. А этот парень слишком долго просидел, уткнувшись в компьютер.

– Как ты себя чувствуешь, папа?

Его отец заморгал:

– Я умираю.

– Мы все умираем, папа, – сказала Джемма.

– Не пичкай меня своей софистикой социального работника. Я умираю до неприятного быстро. У меня осталось весьма немного умений и совсем мало достоинства. Вряд ли я доживу до конца крикетного сезона. Я ответил на твой вопрос?

– Мне очень жаль, – прошептал Эд. – Жаль, что меня не было рядом.

– Ты был занят.

– Насчет этого… – начал Эд, глубоко засунув руки в карманы. – Папа. Мне нужно кое-что тебе рассказать. Мне нужно всем вам кое-что рассказать.

Джесс поспешно вскочила:

– Давайте я схожу за сэндвичами, а вы пока поговорите? – Джесс чувствовала, как Джемма оценивает, много ли ей известно. – И за напитками. Чай? Кофе?

Боб Николс повернул к ней голову:

– Вы только что пришли. Останьтесь.

Она встретилась глазами с Эдом. Он едва заметно пожал плечами, как будто ему было все равно, останется она или нет.

– Что случилось, милый? – Мать протянула к нему руку. – С тобой все в порядке?

– Все в порядке. То есть не совсем. В смысле, я здоров. Но… – Он сглотнул. – Нет, со мной не все в порядке. Я кое-что должен вам рассказать.

– Что? – спросила Джемма.

– Ладно. – Он глубоко вдохнул. – Дело вот в чем…

– В чем? – спросила Джемма. – О господи, Эд. Что случилось?

– Я нахожусь под следствием в связи с инсайдерской торговлей. Меня отстранили от управления компанией. На следующей неделе я должен явиться в полицейский участок, где мне, вероятно, предъявят обвинение. И возможно, посадят в тюрьму.

Сказать, что в палате воцарилась тишина, значит ничего не сказать. Казалось, кто-то высосал весь воздух. Джесс испугалась потерять сознание от нехватки кислорода.

– Это шутка? – спросила мать Эда.

– Нет.

– Я все-таки схожу за чаем, – произнесла Джесс.

Никто не обратил на нее внимания. Мать Эда медленно опустилась на пластиковый стул.

– Инсайдерская торговля? – Джемма первой обрела дар речи. – Это… это серьезно, Эд.

– Да. Я в курсе, Джемм.

– Настоящая инсайдерская торговля, как в новостях?

– Она самая.

– У него хорошие адвокаты, – сказала Джесс, но никто, похоже, не услышал. – Дорогие.

Рука его матери замерла на полпути ко рту. Она медленно опустила ее.

– Я не понимаю. Когда это случилось?

– Около месяца назад. По крайней мере, сама инсайдерская торговля.

– Месяц назад? Но почему ты ничего не сказал? Мы могли бы помочь.

– Нет, мама. Никто не может помочь.

– Но сесть в тюрьму? Как преступник? – Анна Николс заметно побледнела.

– Я и есть преступник, мама.

– Ничего, они во всем разберутся. Они поймут, что это какая-то ошибка, и во всем разберутся.

– Нет, мама. Боюсь, это невозможно.

Снова долгое молчание.

– Но ты справишься?

– Я справлюсь, мама. Джесс права, у меня хорошие адвокаты. У меня есть средства. Следствие уже установило, что я не извлек никакой финансовой прибыли.

– Ты даже ничего не заработал на этом?

– Это была ошибка.

– Ошибка? – спросила Джемма. – Я не понимаю. Как можно заниматься инсайдерской торговлей по ошибке?

Эд расправил плечи и пристально посмотрел на сестру. Он перевел дыхание и покосился на Джесс. Затем поднял глаза к потолку:

– Ну, я переспал с одной женщиной. Я думал, она мне нравится. А потом понял, что она не та, за кого я ее принимал, и мне захотелось разойтись с ней без шума и пыли. А она мечтала путешествовать. И я, не подумав, рассказал ей, как подзаработать, чтобы развязаться с долгами и отправиться путешествовать.

– Ты сообщил ей инсайдерскую информацию.

– Да. О SFAX. Нашем грандиозном запуске.

– Господи Иисусе! – Джемма покачала головой. – Ушам своим не верю.

– Мое имя пока не появилось в газетах. Но обязательно появится. – Эд засунул руки в карманы и пристально посмотрел на свою семью. Джесс гадала, заметил ли кто-нибудь, кроме нее, что у него дрожат руки. – Так что… Гм… Вот почему меня не было дома. Я надеялся, что смогу скрыть от вас правду, возможно, даже уладить дело, чтобы не пришлось вам рассказывать. Но похоже, не выйдет. И я хочу сказать, что очень сожалею. Я должен был рассказать вам и должен был проводить здесь больше времени. Но я… Мне не хотелось, чтобы вы знали правду. Мне… не хотелось, чтобы вы знали, как я все испортил.

Все молчали. Джесс начала непроизвольно болтать правой ногой. Она внимательно разглядывала ноготь и старалась не дергать ногой. Когда она наконец подняла глаза, Эд смотрел на отца:

– Ну?

– Что – ну?

– Ты ничего мне не скажешь?

Боб Николс медленно поднял голову с подушки:

– А что я должен сказать? – Эд и его отец смотрели друг на друга. – Сказать, что ты был идиотом? Ты был идиотом. Сказать, что ты профукал блестящую карьеру? Скажу, не сомневайся.

– Боб…

– Так что ты… – Он резко закашлялся, глухо и скрипуче.

Анна с Джеммой бросились на помощь, протягивая ему салфетки, стаканы воды, суетясь и кудахча, словно курицы. Похоже, все были рады чем-то заняться.

Эд стоял у изножья кровати.

– Тюрьма? – повторила его мать. – Самая настоящая тюрьма?

– Он так и сказал, мама.

– Но это ужасно.

– Сядь, мама. Дыши глубже. – Джемма усадила мать в кресло.

На Эда никто не обращал внимания. Почему его никто не обнимает? Почему никто не замечает, каким одиноким он себя чувствует?

– Мне очень жаль, – тихо сказал он.

Казалось, никто не услышал.

– Можно, я кое-что скажу? – не вытерпела Джесс. Она слышала свой голос, звонкий и неоправданно громкий. – Я только хочу сказать, что Эд помог двум моим детям в безвыходном положении. Он провез нас через всю страну, потому что мы были в отчаянии. Насколько я могу судить, ваш сын… замечательный. – Все подняли глаза. Джесс повернулась к его отцу: – Он добрый, умный и находчивый, даже если мне нравится не все, что он делает. Он добр с людьми, которых едва знает. Если мой сын вырастет хотя бы наполовину таким прекрасным, как ваш, я буду очень счастлива, и плевать на инсайдерскую торговлю. Что там счастлива! Буду в экстазе. – Все уставились на нее, и она добавила: – Кстати, я считала его замечательным еще до того, как мы занялись с ним любовью.

Все молчали. Эд пристально смотрел себе под ноги.

– Что ж, – слабо кивнула Анна, – это… э-э-э… это…

– Поучительно, – закончила Джемма.

– Ах, Эдвард, – умирающим голосом произнесла Анна.

Боб вздохнул и закрыл глаза.

– Только не надо спектаклей. – Он вновь открыл глаза и дал знак приподнять изголовье кровати. – Подойди сюда, Эд. Чтобы я мог тебя видеть. Зрение стало ни к черту.

Он знаком попросил воды, и жена поднесла стакан к его губам.

С трудом проглотив содержимое стакана, он постучал по краю кровати, чтобы Эд сел. Протянул руку и легонько сжал ладонь сына. Боб был невыносимо хрупким.

– Ты мой сын, Эд. Ты можешь быть сколь угодно бестолковым и безответственным, но это совершенно не меняет моего отношения к тебе. – Он нахмурился. – Меня бесит, что ты думал иначе.

– Прости меня, папа.

Его отец медленно покачал головой:

– Боюсь, я мало чем смогу помочь. Глупый и задыхающийся… – Он скривился и мучительно сглотнул. Затем крепче сжал руку Эда. – Мы все совершаем ошибки. Иди и прими свое наказание, а после вернись и начни все сначала.

Эд поднял на него взгляд. И Джесс увидела, каким он был в детстве: ранимым, отчаянно нуждающимся в одобрении отца. И полным решимости этого не выказывать.

– В следующий раз постарайся получше. Я знаю, ты можешь.

Анна заплакала, судорожно, беспомощно, закрыв лицо рукавом. Боб медленно повернул к ней голову.

– Ну что ты, милая, – мягко произнес он.

Джесс поняла, что стала лишней. Она бесшумно открыла дверь и выскользнула в коридор.

Джесс положила немного денег на телефон в магазине при больнице, написала Эду, куда подевалась, и сходила в отделение экстренной помощи, чтобы показать ногу врачу. Сильное кровоизлияние, поставил диагноз молодой поляк, не моргнув и глазом, когда Джесс рассказала, как именно повредила ногу. Он перевязал ей стопу, выписал рецепт на сильное обезболивающее, вернул шлепанцы и посоветовал отдохнуть.

– Постарайтесь больше не пинать машины, – сказал он, глядя в свой планшет для бумаг.

Джесс, прихрамывая, поднялась обратно в отделение «Виктория», села на пластиковый стул в коридоре и принялась ждать. Люди вокруг разговаривали шепотом. Наверное, она ненадолго задремала. Она внезапно проснулась, когда Эд вышел из палаты. Джесс протянула ему куртку, и он молча взял ее. Через мгновение в коридоре появилась Джемма. Они с Эдом молча смотрели друг на друга. Сестра ласково погладила его по щеке:

– Ты чертов идиот. – (Он стоял, опустив голову и засунув руки глубоко в карманы, как Никки.) – Ты глупый чертов глупый идиот. Позвони мне.

Эд отступил. Его глаза были красными.

– Я серьезно. Я пойду с тобой в суд. Возможно, у меня найдутся знакомые в службе пробации, которые помогут устроить тебя в тюрьму открытого типа. В смысле, тебя же не посадят в тюрьму строгого режима, если ты больше ничего не натворил. – Она глянула на Джесс и снова посмотрела на брата. – Ты же больше ничего не натворил?

Эд наклонился и обнял сестру. Возможно, только Джесс заметила, как крепко он зажмурился, когда отстранился.

Они вышли из больницы в светящуюся белизну весеннего дня. Реальная жизнь, похоже, необъяснимо продолжалась, несмотря ни на что. Машины задним ходом заезжали на слишком узкие парковочные места, из автобусов выгружали коляски, вопил радиоприемник рабочего, красившего ограду. Джесс обнаружила, что дышит полной грудью, радуясь избавлению от затхлого больничного воздуха, почти материального призрака смерти, парящего над отцом Эда. Эд шел и смотрел прямо перед собой. На мгновение он напомнил ей Никки до того, как они приехали сюда, когда все его силы словно были направлены на то, чтобы ничего не выказывать и ничего не чувствовать. Они пересекли парковку, подошли к машине Эда, и он остановился. Щелкнули замки дверей. Эд застыл. Он словно не мог пошевелиться. Стоял с протянутой рукой и тупо смотрел на машину.

Джесс минуту подождала и медленно обошла машину. Забрала брелок с ключами из руки Эда. И наконец, когда Эд посмотрел на нее, крепко обняла его за талию. Он медленно положил ей на плечо неожиданно тяжелую голову.