Однажды хирург зашел к бедному калеке и милостиво предложил оказать ему любую помощь, какая будет в его силах. Хирург cтал очень учено рассуждать о природе и происхождении болезни; о лечебных свойствах некоторых лекарств; о пользе физических упражнений, свежего воздуха и света и о различных способах, посредством которых можно восстановить здоровье и силу. Эти замечания были так полны здравого смысла, обнаруживали так много глубины и точного знания, что калека, сильно встревожившись, воскликнул: «Не надо, умоляю вас, забирать мои костыли. Они моя единственная поддержка, и без них я буду воистину несчастен!» «Я не собираюсь, — сказал хирург, — забирать ваши костыли. Я собираюсь исцелить вас, и тогда вы сами их выбросите».

Роберт Грин Ингерсолл

Даже если вы согласны, что наука и религия несовмес­тимы, какой в этом вред? В конце концов, большинство конфессий не выступает против науки как таковой, и многие религиозные ученые спокойно забывают о Боге, когда заняты работой, даже если в воскресенье, идя в церковь, меняют свое отношение.

Вред, как я неоднократно повторял, исходит не от существования религии как таковой, а от того, что религия полагается на веру и превозносит ее — и под верой я подразумеваю убеждение без опоры на доказательства. А вера в том виде, в каком она присутствует в религии (и в большинстве других областей жизни), представляет опасность как для науки, так и для общества. Вера искажает восприятие науки обществом: утверждает, к примеру, что наука, как и религия, основана на вере; уверяет, что откровение или рекомендации древних книг — такой же надежный проводник на пути к истине о Вселенной, как и научные инструменты и методы; считает, что адекватное объяснение может быть основано на том, что нравится лично вам, а не том, что подтверждено эмпирическими исследованиями.

Религиозные ученые подрывают основы собственной профессии, разбавляя строгую науку утверждениями о сверхъ­естественном — утверждениями научными в широком понимании. Несмотря на заявление Стивена Джея Гулда о том, что «правильная» религия воздерживается от заявлений о естественном мире (мы уже узнали, что для теистических религий нет четкой границы между «естественным» и «сверхъ­естественным» мирами), религия регулярно становится неправильной и делает заявления о реальности. И ученые и богословы показали, что Гулд был неправ, когда утверждал, что авраамические религии, по словам Иана Хатчинсона, «свободны от любых утверждений об исторических или научных фактах, доктринальных авторитетах и сверхъ­естественном опыте».

Исторические факты — это, конечно, тоже научные факты, но этого мало: новая естественная теология делает и чисто научные заявления. Возможно, самое вредное из них — это аргументы из категории «Бог пробелов»: заполнение лакун в наших представлениях о природе объяснениями с привлечением Господа. Мало того, что подобные объяснения легко разрушаются успехами науки (и это происходит регулярно), они еще дают людям ложное впечатление, что некоторые вопросы о Вселенной просто не поддаются научному объяснению, поскольку лежат вне компетенции науки.

Фрэнсис Коллинз говорит, что альтруизм и внутреннее моральное чувство невозможно объяснить с научных позиций, а значит, они даны нам Богом. Тем самым он делает заявление одновременно о природе и о науке: он утверждает, что мораль никогда не будет объяснена натуралистически. Богословы заявляют, что и сознание и способность наших чувств определять истину никогда не получат научного объяснения. Тем самым они не только вводят общественность в заблуждение, но и тормозят науку, поскольку подразумевают: ученым следует просто отказаться от исследования этих феноменов. По мнению религиозных биологов, эволюция человека, или человекоподобных видов, была неизбежна. Тем самым они делают заявление внешне научное, но опирающееся на самом деле на религиозное представление о человеке как особом виде и одухотворенном создании Божием. Эволюционисты-теисты утверждают, что Бог проявляет себя в незаметном движении электронов или в какой-нибудь хитрой мутации, которая приводит к возникновению нужного ему вида. Они говорят вещи, которые не имеют научной основы, а как бы подоткнуты сверху в научную пачку и призваны удовлетворять эмоциональные нужды. А когда мы слышим, что законы физики и тонкая настройка физических констант Вселенной не имеют другого объяснения, кроме божественного, я точно знаю, что большинство ученых с этим не согласятся.

Но слышит ли публика их возражения, понимает ли их контраргументы? Обычный человек, по крайней мере в США, с гораздо большей вероятностью решит, что да, наука в самом деле достигла пределов своих возможностей, а за этими пределами лежат владения Бога. Это искажение науки. Как мы узнали, на самом деле у науки есть условные объяснения для морали, альтруизма, сознания, конкретности физических законов во Вселенной, — и того факта, что многие наши представления, основанные на здравом смысле, верны. Эти объяснения могут оказаться ошибочными, но как мы можем это узнать без дальнейших научных исследований? К несчастью, аргументы из категории «Бог пробелов» не способствуют дальнейшим исследованиям, поскольку их сторонники считают, что наука никогда не объяснит эти моменты.

Я как ученый расстроен постоянными вторжениями религии в вопросы реальности. И еще больше расстраиваюсь, когда такое вторжение порождает ничем не подкрепленные утверждения об эволюции. Как мы видели, религия не имеет ни права, ни основания для заявлений о том, что входит, а что не входит в компетенцию науки. Разумеется, у науки хватает сложнейших задач, и некоторые из них никогда не будут решены (почему скорость света в вакууме постоянна?). Конечный ответ будет: «Просто потому, что это так». Мы можем подойти к пределу объяснительной способности по нескольким причинам: потому что доказательства от нас ускользают (многие древние виды, к примеру, просто не попали в окаменелости) или потому что наш мозг не настроен на их разгадку. Но подумайте, сколько вопросов религия уже объявляла неразрешимыми (и принимала за доказательство существования Бога) и сколько из них в конечном итоге было решено. Эволюция, инфекционные и душевные болезни, молния, стабильные орбиты планет — список можно продолжать. Религиозные люди часто призывают ученых к «скромности», не обращая внимания на бревно в собственном глазу, — на то, что многие вопросы вроде морали они считают неразрешимыми для науки. Утверждение о том, что наши неудачи почему-то свидетельствуют в пользу существования какого-то бога, говорит лишь о самонадеянности и незнании истории. А вера в то, что этот бог — бог именно вашей религии, свидетельствует о крайнем эгоизме. Если пресловутые «иные способы познания» вашей религии дают конкретные ответы, то сообщите нам не только о том, что это за ответы, но и о том, как они должны убедить неверующих или приверженцев других религий в вашей правоте. И пусть эти «иные способы познания» что-нибудь предскажут, как это делает наука.

Вред, который я до сих пор подчеркивал, имеет отношение к восприятию науки широкой публикой. Научная практика сама по себе от примиренчества особенно не страдает — за одним исключением. Речь идет о тех случаях, когда наука меняет траекторию движения под влиянием организаций вроде Фонда Темплтона. Тем самым фонд добивается собственных целей: прилежно изучает гармонию науки, веры и духовности. Не все финансирование фонда уходит на подобного рода исследования, но об этом можно говорить, поскольку проводится куда больше работ по «духовным» вопросам вроде околосмертных переживаний, чем если бы темы выбирали сами ученые (как принято во многих государственных организациях). «Основные области финансирования» Фонда Темплтона в науках о жизни таковы:

Фонд поддерживает проекты, исследующие эволюцию и фундаментальную природу жизни, особенно в том, где человеческая жизнь и сознание соотносятся с вопросами смысла и цели. Приглашаются проекты из различных дисциплинарных областей, включая биологические науки, нейробиологию, археологию и палеонтологию.

«Смысл и цель» — это человеческие концепты, продукты разумного сознания. Кроме того, «цель» подразумевает предвидение и мысли о будущем, характерные для такого сознания (не важно, человеческого или божественного). Это телео­логические идеи, которые сами по себе не будут частью науки, за исключением работ по поведению человека. Здесь мы видим тонкое подталкивание научных исследований в сторону религиозных вопросов, ответов на которые попросту не существует.

Аналогичное искажение мы видим в финансировании фондом наук о человеке:

Фонд поддерживает проекты, в которых инструменты антропологии, социологии, политологии и психологии применяются к различным нравственным и духовным концепциям, которые назвал сэр Джон Темплтон. К таким концепциям относятся альтруизм, творческое начало, свободная воля, великодушие, благодарность, интеллект, любовь, молитва и цель.

Очевидно, что исследования в этих областях мотивируются любопытством в отношении не естественного, а сверхъ­естественного.

Жестокое обращение с детьми:
вера вместо лекарств

Но самое страшное происходит, когда вера не только воспринимается как законный путь к эмпирической истине, но и сопровождается другими качествами религии. Это убежденность в том, что ты обладаешь абсолютной истиной в отношении божественных аспектов Вселенной, приверженцы других религий неправы, а Бог дал тебе кодекс поведения и обеспечил его выполнение системой вечных наград и наказаний. Это может привести к миссионерству: попыткам навязать свою ничем не обоснованную веру другим. Религии более прогрессивные избегают миссионерства (вы хотя бы раз видели на своем пороге пару унитариев с проповедью?), но зачастую действуют куда более антинаучно. Если религия в принципе вредна (а я в этом уверен), то любая религия, чьи убеждения основаны на вере, вносит свою долю в этот общий вред.

И вреднее всего подобное навязывание религиозных убеждений в тех сектах, которые отрицают медицинскую помощь, веря в силу молитвы и исцеление верой. И в это вовлечены дети. Лишенные благ современной научной медицины, они нередко умирают долгой и мучительной смертью. Их истории — ужасающее свидетельство как несовместимости науки и веры, так и того, что эта несовместимость характерна не только для библейских буквалистов, но и для членов более сложных и менее обособленных конфессий. И все мы, даже неверующие, виновны в этих смертях (по крайней мере, в США), потому что допускаем законы, позволяющие отказывать детям в медицинской помощи на религиозных основаниях. В основе всего этого — привилегированность веры, зеленый свет для религиозных взглядов, противоречащих науке.

Христианская наука — это не просто оксюморон, а распространенное религиозное учение, имеющее в США более 1000 приходов и несколько сотен тысяч членов по всему миру (подлинное число их держится в секрете). Ее члены — не фундаменталисты, во всем следующие Библии, но зачастую образованные и влиятельные члены общества. Последователи Христианской науки верят, что болезнь и травма — лишь иллюзии, вызванные неподобающими мыслями, и многие из них отвергают современную медицину. Взамен они полагаются на своих «специалистов», которых обучают всего две недели — и вовсе не медицине. У этой церкви есть санатории и лечебницы, где пациентам прописывают молитвы вместо лекарств. Любопытно, что приверженцам христианской науки дозволяется лечить переломы и посещать стоматологов и окулистов — очевидно, больные зубы и плохое зрение выпадают из представления о телесных недугах как об иллюзиях. Многие из них также дополняют «христианское целительство» современной медициной, хотя это и против правил. Но когда детей лечат исключительно молитвами, результаты ужасают: дети либо слишком малы, чтобы что-то понимать, либо воспитаны с верой в чудо исцеления. Один из самых вопиющих случаев такого рода связан с девочкой по имени Эшли Элизабет Кинг.

Эшли была единственным ребенком Катерины и Джона Кингов, состоятельных прихожан церкви Христианской науки в Финиксе (Джон был застройщиком). В 1987 г. у двенадцати­летней Эшли на ноге появилась шишка. Родители не стали обращаться за медицинской помощью, и шишка продолжала расти. Когда она стала слишком большой и болезненной, чтобы девочка могла ходить в школу, родители забрали Эшли и отказались от положенного домашнего обучения.

Шишка Эшли — опухоль — продолжала расти, а Кинги продолжали ее игнорировать. В мае 1988 г. сотрудник полиции, вызванный соседями, которые несколько месяцев не видели ребенка, сумел попасть в дом Кингов. Там он увидел, что проблема серьезна. Эшли пыталась прикрыть опухоль подушкой, но полицейский сразу понял, что девочка умирает. По решению суда девочку передали службе защиты детей, которая поместила Эшли в детскую больницу Финикса. Однако к тому моменту, когда девочка получила реальную медицинскую помощь, время было давно упущено. Опухоль оказалась остеобластической саркомой — раком кости — и дала метастазы в легкие. Сердце было опасно увеличено — ведь оно все время пыталось прокачать кровь к растущей опухоли; из-за боли девочка не могла двигаться, ее гениталии и ягодицы были в пролежнях. Опухоль выросла до 35 см в поперечнике — больше баскетбольного мяча, — а зловоние от гниющей плоти ребенка распространилось на целый этаж больницы. Врачи рекомендовали ампутировать ногу — не для того, чтобы спасти жизнь девочки, поскольку она была уже в предсмертном состоянии, но чтобы облегчить боль и дать ей немного больше времени. Один из врачей сказал, что Эшли в это время испытывала «один из худших видов боли, известных человечеству».

Кинги отказались от ампутации и 12 мая перевели свою дочь в санаторий Христианской науки, где не было никакой медицинской помощи, даже обезболивающих. Зато было 71 обращение к «специалистам» конфессии за помощью в форме молитвы. Когда девочка кричала от боли, ей говорили, что она мешает другим пациентам. Эшли умерла 5 июня 1988 г., став жертвой заблуждений своих родителей. На последовавшем за событиями судебном процессе прокурор сказал, что ее опухоль на момент смерти была «размером примерно с два арбуза». Врачи считали, что при своевременной диагностике шансы девочки на спасение составили бы 50–60%.

Аризона — один из немногих штатов, которые не освобождают родителей от судебного преследования за жестокое обращение с ребенком, если они отказывают ему в медицинской помощи по религиозным соображениям. (Если вы сделаете это из каких-то других соображений, преследование вам грозит всюду.) Кингов судили за жестокое обращение после того, как было снято обвинение в причинении смерти по неосторожности. Они не стали оспаривать обвинение и были осуждены за преступную неосторожность. За это правонарушение их, по существу, мягко пожурили: приговорили к трем годам условно без надзора и к 100–150 часам общественных работ.

Как во многих других подобных случаях, родители Эшли проявили удивительно мало эмоций и раскаяния в содеянном. На пресс-конференции после смерти Эшли ее мать сравнила страх дочери перед больницей с ужасом, который испытывала Анна Франк перед отправкой в Аушвиц. И еще Катерина Кинг сказала: «Я знаю, что была хорошей матерью, и никакой судья, никакие присяжные не убедят меня в обратном». Напротив, прокурор округа, выступавший на стороне обвинения, сказал: «Ни один человек, называющий себя христианином, не позволил бы даже собаке умереть таким образом». Но ведь Эшли умерла в муках именно потому, что Кинги были членами одной из христианских сект — причем такой, где есть жесткие предписания в отношении медицины и целительства. Будь они атеистами, у девочки были бы неплохие шансы выжить.

Я читал о десятках подобных случаев, и у всех у них есть два общих момента: во-первых, родителей никогда всерьез не наказывают, а во-вторых, сами родители не особенно сожалеют о содеянном. И то и другое, как мне кажется, объясняется верой. В большинстве штатов отсутствуют юридические основания для привлечения к суду таких родителей, как у Эшли. А там, где это возможно, присяжные не спешат признавать подобных людей виновными, а судьи не спешат их наказывать. Но это только в тех случаях, когда жестокое обращение с детьми объясняется религиозными убеждениями. Отсутствие эмоций у родителей я тоже объясняю религией: они верят, что боль, страдания и смерть их детей гораздо менее важны, чем возможное нарушение положений религии. Они убеждены, что поступили так, как требует от них Бог и церковь, и потому не имеют нормальных для человека чувств вины и стыда.

У Христианской науки есть куча похожих историй про смерть детей после их «лечения», но и многие другие, более маргинальные секты тоже отрицают медицинскую помощь и признают только молитву. Эта догма неизменно основывается на цитатах из Библии, к примеру, из Послания Иакова (5:13–15):

Злостраждет ли кто из вас, пусть молится. Весел ли кто, пусть поет псалмы. Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простится ему.

С тех времен, когда были написаны эти слова, медицина прошла громадный, невероятный путь, но наши дети продолжают страдать и умирать на основании древних текстов — и из-за давления среды, общества единоверцев. Многие секты, которые вместо медицины полагаются на молитвы, третируют или изгоняют своих членов, которых поймали на том, что они обратились к врачу.

Свидетели Иеговы, которых в мире насчитывается почти 8 млн, обычно отказываются от переливания крови, цитируя Библию (к примеру, Книгу Бытия 9:4: «Только плоти с душею ее, с кровью ее, не ешьте», или книгу Левит 17:10: «Если кто из дома Израилева и из пришельцев, которые живут между вами, будет есть какую-нибудь кровь, то обращу лице Мое на душу того, кто будет есть кровь, и истреблю ее из народа ее»). Немало взрослых и детей умерло от метафорического истолкования слов «есть кровь», хотя переливание некоторых компонентов крови, таких как гемоглобин, в настоящее время разрешено. Умерших детей, которых внушенные родителями понятия заставляли отказываться от переливания крови, свидетели Иеговы считают мучениками: в церковном журнале «Пробудись!» (Awake!) за май 1994 г. фотографии 25 таких детей помещены под леденящим душу заголовком: «Они ставили Бога на первое место».

Эти совершенно ненужные смерти продолжаются. В 1998 г. Сет Эссер и Рита Суэн в статье, опубликованной в медицинском журнале «Педиатрия» (Pediatrics), попытались подсчитать потери. Целью было определить, сколько детей умерло из-за пренебрежения медицинской помощью по религиозным соображениям за 20 лет после 1975 г. и сколько из них можно было спасти. К этому числу они добавили гибель плодов и младенцев во время и вскоре после родов, которые проходили без врачей и акушерок по религиозным соображениям. Конечно, определить задним числом, можно ли было спасти жизнь пациента медицинским вмешательством, трудно, но во многих случаях, включая детский диабет, перитонит и роды при тазовом предлежании, медицинское вмешательство почти всегда приводит к успеху.

Результаты поражают и печалят одновременно. Из 172 детей, умерших за эти два десятилетия после отказа от медицинской помощи по религиозным соображениям, 140 (81% от общего числа) имели заболевания, излечимые с вероятностью более 90%. Еще 18 (10%) могли рассчитывать на излечение с вероятностью более 50%, но менее 90%. Только троим детям (жертвам автомобильной аварии, серьезного порока сердца и анэнцефалии) медицина помочь бы не смогла. Вот три примера из душераздирающего списка, составленного Эссером и Суэн:

Двухлетняя девочка подавилась бананом. Ее родители неистово обзванивали единоверцев и просили молиться за нее в течение часа, на протяжении которого девочка еще подавала признаки жизни.

Девочка-подросток обратилась к учителям с просьбой помочь ей получить медицинскую помощь по поводу обмороков (родители ей в этом отказали). Девочка сбежала из дома, но правоохранительные органы вернули ее отцу. Она умерла через три дня от разрыва аппендикса.

Один отец получил медицинское образование и прошел год резидентуры, прежде чем приобщился к церкви, осуждавшей медицину. После четырех дней высокой температуры у его пятимесячного сына периодически останавливалось дыхание. Позже отец сказал коронеру, что с каждым таким эпизодом он «отгонял духа смерти» и малыш «вскидывался и вновь начинал дышать». Младенец умер на следующий день от бактериального менингита.

При отказе от присутствия врача или акушерки при родах бывали случаи смерти и плода, и матери. Могло ли что-нибудь кроме веры — или полного медицинского невежества — вызвать описанную ниже жуткую сцену?

В одном случае женщина 23 лет поступила в пункт неотложной помощи после 56 часов активных схваток, причем головка ребенка 16 часов торчала из ее влагалища. Мертвый плод, удаленный экстренным кесаревым сечением, находился в продвинутой стадии разложения. Мать умерла через несколько часов после этого от сепсиса из-за блокирования содержимого матки. Патологоанатом, проводивший вскрытие, отметил, что труп младенца источал настолько неприятный запах, что невозможно представить, чтобы кто-то, присутствовавший при родах, мог этого не заметить.

Среди верующих в описанных авторами случаях были не только приверженцы Христианской науки (16% всех смертей), но еще 22 христианских конфессии из 34 штатов.

Эти смерти невозможно оправдать ничем, ведь их жертвы — дети, которые не могут говорить за себя (как минимум не могут говорить взвешенно и ответственно) и сами решать, нужна ли им медицинская помощь. Они полностью зависят от своих родителей. Поскольку нанесение вреда ребенку путем отказа от медицинской помощи по нерелигиозным мотивам с точки зрения закона представляет собой жестокое обращение с ребенком, трудно обосновать позицию, согласно которой то же самое, но по религиозным мотивам, не считается жестоким обращением. В этом свете заявление Иисуса в Евангелии от Матфея (19:14) — «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» — приобретает ужасный второй смысл.

И виноваты здесь не только родители. Религиозные исключения вписаны в закон федеральным правительством и правительствами штатов, то есть людьми, которые представляют всех американцев. 36 из 50 штатов имеют религиозные исключения в наказаниях за жестокое обращение с детьми и невыполнение обязанностей в их отношении; в 15 штатах такие исключения предусмотрены и для правонарушений, в 17 — для тяжких уголовных преступлений, и в пяти (Айдахо, Айова, Огайо, Западная Вирджиния и Арканзас) исключения предусмотрены для причинения смерти по неосторожности, убийств и тяжких убийств. В целом, 43 из 50 штатов предоставляют некоторый гражданский или уголовный иммунитет родителям, которые калечат своих детей, лишая их медицинской помощи по религиозным соображениям.

Удивительно, но этих исключений требовало от штатов правительство США в 1974 г. как условия для получения штатами федеральной помощи по защите детей. До этого момента такие исключения были только в 11 штатах, а после их стало 44. (Это требование было снято в 1983 г., но было уже поздно: большинство штатов ввело у себя религиозные исключения, и они все еще в силе.) Правительство или, скорее, налогоплательщики, продолжает поддерживать религиозную жестокость по отношению к детям, субсидируя целителей Христианской науки и их лечебницы через систему медицинской страховки и налоговые льготы — несмотря на их полную неспособность обеспечить хоть какую-то медицинскую помощь. Еще одна форма налоговой поддержки предусматривает разрешение федеральным чиновникам, некоторым чиновникам штата и военнослужащим выбирать программы медицинского страхования, включающие помощь в виде услуг целителей и лечебниц Христианской науки.

Путаница в законах, по которым в некоторых штатах родители могут избежать обвинения в жестоком обращении или небрежности, но быть обвиненными в убийстве по неосторожности, привела к массовой путанице и в судах. В результате, когда родителей признают виновными в медицинской небрежности по отношению к своим детям из религиозных соображений, в суде обвинение может попросту рассыпаться из-за противоречий в законах. Или, если дело все-таки доходит до приговора, из-за религиозных симпатий к родителям их приговаривают к пустяковому наказанию, обычно условному сроку или небольшому штрафу. В тюрьму такие родители попадают очень редко. Неуместная симпатия к вере исключает строгие приговоры, которые могли бы удержать других родителей от попыток исцелить своих детей верой.

Не только в американском здравоохранении для религий делаются исключения. Вы вправе (исключительно по религиозным мотивам) отказаться от того, чтобы ваших новорожденных детей проверяли на метаболические заболевания или закапывали им в глаза профилактические капли. Вы можете отказаться от проверки крови ваших детей на свинец. В Орегоне и Пенсильвании действуют религиозные освобождения от велосипедных шлемов. В Калифорнии школьные учителя могут по религиозным мотивам отказаться от проверки на туберкулез, в результате чего их ученики подвергаются опасности.

Религиозное освобождение от прививок законно в 48 из 50 штатов США (кроме Миссисипи и Западной Вирджинии), что ставит под угрозу не только здоровье самих детей, но и общество в целом, поскольку даже привитые дети не всегда приобретают полноценный иммунитет. Для посещения государственных школ и многих колледжей (к примеру того, где преподаю я) студенты обязаны предъявить документ о вакцинации от гепатита, кори, свинки, дифтерии и столбняка. Исключения возможны только по медицинским показаниям (например, пониженный иммунитет) — и религиозным соображениям.

Кстати, христиане — не единственные верующие, выступающие против вакцинации. Исламское духовенство в Афганистане, Пакистане и Нигерии призывает прихожан противиться вакцинации от полиомиелита, объявляя ее заговором с целью стерилизации мусульман. Эти попытки могут помешать полной ликвидации полиомиелита у людей как вида, как в свое время было сделано с оспой. Доктор Маджид Катме, официальный представитель и бывший глава Исламской медицинской ассоциации Великобритании (Guardian характеризует его как уважаемого члена британского мусульманского сообщества), выступил против любой вакцинации детей. Он утверждает, что «вопрос вакцинации — в первую очередь исламский вопрос, и решать его нужно на основе исламского этоса, который исходит из совершенства естественной иммунной защиты человека, наделенной благодаря великой милости Пророка способностью избегать большинства инфекций». Последствия этого, разумеется, катастрофичны.

Случаи гибели взрослых из-за религиозного «целительства» почти не отслеживаются, но можно получить представление о проблеме, изучив статистику гибели женщин при родах среди членов общины «Ассамблея веры» (Faith Assembly) — религиозной группы в штате Индиана, отвергающей медицинскую помощь. Смертность плодов на поздних сроках беременности и новорожденных в первые недели жизни там втрое выше, чем по штату в целом, а материнская смертность при родах выше в 92 раза!

Разумеется, никто не думает о судебном преследовании взрослых, предпочитающих духовное целительство, а не современную медицину. Считается, что они имеют право принимать в отношении себя сколь угодно глупые решения. Но их выбор может быть вовсе не таким свободным, как нам кажется. Ведь многие родители, лишающие медицинской помощи своих детей, когда-то, будучи детьми, сами были в подобном положении. Они воспитаны в соответствующей вере и впитали ее догматы. Конечно, Кингов следовало бы наказать суровее, чем это было сделано, — во-первых, для того, чтобы не дать им в дальнейшем поступать точно так же, а во-вторых, чтобы отвратить остальных от подобных действий. Трудно, однако, утверждать, что родители, сами воспитанные в подобной вере, могут совершенно свободно отвергнуть то, что было внушено им, когда они были юными и доверчивыми.

Я так долго рассуждал о медицинских исключениях потому, что они ясно показывают конфликт между наукой и верой, а также ужасающий вред, к которому это приводит. Лекарства могут исцелять, а вера на это не способна. Но эта вера не обязательно должна быть религиозной. В 2013 г. канадке Тамаре Софи Ловетт было предъявлено обвинение в преступной небрежности за то, что она лечила своего семилетнего сына Райана от серьезной стрептококковой инфекции гомеопатическими средствами и травами. Хотя такая инфекция, как правило, легко излечивается дозой пенициллина, у Райана не было такой возможности, и он умер. Его убила не религиозная вера, а вера в нетрадиционную медицину. Один из детективов, расследовавших смерть мальчика, сказал: «У нас нет прямой информации о том, что в этом деле сыграли роль религиозные убеждения, но система убеждений там, безусловно, была, и гомеопатия в ней фигурировала». Вера есть вера, и в данном случае она тоже конфликтовала с наукой.

Хотя конфликт между креационизмом и эволюционизмом снижает научную грамотность американцев, никто все же не умирает от того, что не изучает эволюцию в школе. Другое дело — целительство, основанное на вере. Даже один ребенок, убитый во имя веры, — это слишком много. Сколько еще смертей понадобится, чтобы мы поняли: при таком излишне уважительном отношении к религии эти смерти будут продолжаться вечно? Дело Кингов и другие подобные случаи — хорошая иллюстрация к утверждению Стивена Вайнберга: «Чтобы хорошие люди творили зло — здесь не обходится без религии» (или по крайней мере без веры).

Многие родители, сделавшие своих детей калеками или убившие их отказом от медицинской помощи, вовсе не фанатики Библии, и даже не библейские фундаменталисты. Многих из них, как приверженцев Христианской науки, можно отнес­ти к религиозным «умеренным» — группе, которая, по уверениям примиренцев, относительно безобидна или даже полезна в качестве союзников в борьбе против креационизма.

Однако верующие американцы даже из прогрессивных конфессий причастны к смерти этих детей. И не только они: в детских смертях повинны и законодатели, составляющие положения о религиозных исключениях и налоговых льготах, и простые люди, поддерживающие эти законы (даже если они не одобряют методы исцеления верой), и прокуроры с судь­ями, которые не спешат преследовать по подобным делам родителей в судебном порядке или выносят легкие приговоры. Печально, но истинным виновникам — конфессиям, пропагандирующим исцеление верой, — всегда удается уйти от наказания. На любого американского политика, который выступает против религиозных исключений, навешивается ярлык антирелигиозности, и подобное политическое давление препятствует отмене этих несправедливых и вредных законов.

Но почему же все это продолжается? Вера благоволит другой вере, конечно, а есть ведь еще «вера в веру» — представление о том, что религии, вне зависимости от конкретных догм, следует поощрять как социальное благо. Религиозное лобби (вспомните последователей Христианской науки) всегда яро выступает за законы о религиозных освобождениях при отказе в медицинской помощи, и это усиливает давление. Кроме того, многие американцы используют молитву как дополнение к традиционным медицинским средствам. От 35 до 62% взрослых обращаются к молитве по соображениям здоровья. Если вы думаете, что молитва дополняет традиционную медицину, вам будет несложно принять позицию некоторых сект, уверяющих, что молитва способна ее даже заменить. А некоторые «обычные» религии придерживаются мнения, опасно близкого к доктрине исцеления верой. В Ватикане, к примеру, есть официальный экзорцист Габриель Аморт, который утверждает, что провел обряд изгнания демонов 70 000 раз. Недавно католическая церковь официально признала Международную ассоциацию экзорцистов, в которую входят 250 священников из 30 стран. Многие ли католики осведомлены, что их церковь официально признает одержимость демонами и имеет специальные процедуры для таких случаев? И кто знает, сколько психически больных людей было подвергнуто пугающей процедуре, которая в лучшем случае бесполезна, но потенциально опасна, особенно когда экзорцисты неверно понимают и потому игнорируют реальную причину душевной болезни?

Даже ученые дают добро целительству, основанному на вере. В 1992 г. конгресс основал Бюро альтернативной медицины, которое через семь лет стало Национальным центром дополнительной и альтернативной медицины (NCCAM), все так же связанным с престижным учреждением Национального института здравоохранения США. С 1992 по 2012 г. правительство спустило на деятельность NCCAM 2 млрд долларов. Несмотря на громадные расходы, центр не произвел ни одного доказательства ценности нетрадиционной медицины — а в нее входят акупунктура, рейки и различные формы духовного целительства. (Сторонники научной медицины шутят: «Как называется нетрадиционная медицина, которая работает? Просто медицина».) NCCAM финансирует исследования действия «дистанционного целительства» — в том числе и молитвой — на ВИЧ и глиобластому (рак мозга); клизмы с кофе как паллиативного средства при раке, а также матрасов с магнитными вставками как средства против артрита. Ни одно из этих исследований не дало положительных результатов, и многие даже не были опубликованы.

Хотя нетрадиционная медицина часто носит светский характер, в ней много сходства с религией, поскольку и той и другой присущи многие черты псевдонауки. Религиозные люди, занимающиеся нетрадиционной медициной, склонны игнорировать свидетельства ее бесполезности или отрицать их со ссылкой на особые обстоятельства. Они принимают на веру неопровергаемые утверждения («Это невозможно показать при двойном контрольном испытании» звучит как «Нельзя испытывать Бога»). Они принимают сомнительные данные как «доказательства» и утверждают, что научный метод неприменим к их догмам. Они отрицают воспроизведение и проверку независимыми учеными и скептиками, а также отказываются рассматривать альтернативные гипотезы. Но самое главное — и религия, и исцеление верой, и нетрадиционная медицина демонстрируют характерную черту веры: их цель — не найти истину, а подтвердить уже сложившиеся верования, эмоции и убеждения. Растущую популярность интегративной медицины — смеси традиционной медицины и более холистических методов терапии — можно рассматривать как форму примирения между наукой и духовностью.

В предыдущей главе я пытался доказать, что, в отличие от науки, религия имеет встроенный план действий, поскольку если ваши убеждения неразрывно связаны и с моральным кодексом, и с обещанием вечного блаженства или вечных же мук, то вы, вероятно, почувствуете, что должны привить те же убеждения не только вашим детям, но и остальным людям. Христианин и социолог в области религии Родни Старк сравнивает долг распространения своих убеждений с долгом распространения спасительной вакцины:

Представьте, что в некой общине изобретают вакцину против смертельной болезни, косившей прежде ее членов и продолжающей косить людей в соседних общинах, где причину болезни ошибочно объясняют неправильным питанием. Как бы вы оценили действия первой общины, если бы она утаила свою вакцину на том основании, что было бы этноцентрично пытаться объяснять людям другой культуры, что их медицинские представления неверны, и убеждать их принять эффективный метод лечения? Если человек уверен, что ему повезло и он владеет истинной религией, а, следовательно, имеет возможность получить самую ценную из всех возможных наград, то разве не должен он распространять это благословение среди тех, кому повезло меньше?.. Только единый истинный Бог может побудить к великим свершениям по изначально религиозным мотивам, и главное среди таких свершений — желание и даже долг распространять знание о едином истинном Боге: долг миссионерства заложен в дуалистический монотеизм.

Противодействие исследованиям и вакцинации

Религиозное миссионерство не всегда заключается в том, чтобы ходить по домам и доносить до людей благую весть. Нередко оно осуществляется в более тонкой форме: в попытках навязать другим собственные моральные убеждения через политическое лоббирование или принятие новых законов. Когда подобные политические действия основываются на религиозных убеждениях, противоречащих науке, как в случае с религиозными исключениями в области здравоохранения, это означает, что страдают и наука и общество. Такое бывало (и до сих пор случается) и в нескольких других областях, где наука сталкивается с верой на публичной арене.

Одна из таких областей — исследования в области эмбрио­нальных стволовых клеток (ЭСК). Стволовые клетки недифференцированы изначально и способны развиться в любую ткань организма. Это обеспечивает им огромный потенциал в лечении различных заболеваний, при выращивании тканей и органов и терапии таких прежде неустранимых медицинских проблем, как синдром Альцгеймера, болезнь Паркинсона и травмы спинного мозга. Обычно ЭСК получают из зародышей на ранней стадии развития (менее недели), замороженных как избыточный продукт при экстракорпоральном оплодо­творении, когда в лаборатории выращивают сразу много эмбрионов. После размораживания их подсаживают в матку женщины (вероятность оплодотворения 50%). Дополнительные эмбрионы нужны на случай, если первая попытка окажется неудачной.

В цилиндрах с жидким азотом хранятся сотни тысяч таких замороженных эмбрионов, которые никогда не будут использованы. Это просто излишки. Но хотя их клетки обладают огромным потенциалом и способны помочь живым людям, как детям, так и взрослым, их использование много лет было ограничено из-за веры. Многие религии считают, что оплодо­творенная яйцеклетка — уже личность, а уничтожение эмбриона на ранней стадии развития — уже убийство. Из-за такого противодействия президент Билл Клинтон, вопреки рекомендации совета экспертов из Национального института здравоохранения, запретил в 1995 г. федеральное финансирование любых исследований, в ходе которых предполагается использование замороженных человеческих зародышей. Еще через шесть лет президент Джордж Буш ограничил распространение тех немногих линий зародышевых стволовых клеток, которые были одобрены для исследований, и ограничил их число до 21. В 2006 г. Буш впервые воспользовался президентским вето, чтобы отменить принятый конгрессом закон, разрешающий федеральное финансирование исследований стволовых клеток. Буш — возродившийся христианин — объяснил свои действия откровенно религиозными причинами и сказал, что этот закон «поддерживает лишение невинной человеческой жизни в надежде отыскать какую-то медицинскую пользу для других», и добавил, что «этот закон переходит моральные границы, которые нашему добропорядочному обществу следует уважать».

Ситуация немного улучшилась после того, как президент Обама расширил федеральное финансирование линий ЭСК и увеличил число поддерживаемых линий с 21 до 64. Использование плюрипотентных стволовых клеток, взятых у взрослых людей, а также частные источники финансирования помогли заполнить пробел. Но число линий по-прежнему ограничено — вне всякого сомнения, по моральным соображениям, — и в некоторых штатах, таких как Луизиана, Северная и Южная Дакоты, до сих пор запрещены все исследования ЭСК. Очевидно, что без религиозного противодействия оппозиции исследование стволовых клеток уже ушло бы на несколько лет вперед. То есть почти наверняка люди, которые могли бы жить, продолжат умирать.

Одна из самых диких форм религиозного противодействия науке связана с вакцинацией против вируса папилломы человека (ВПЧ) — основной причины рака шейки матки, анального канала, вульвы, влагалища и глотки, а также заражения аногенитальными бородавками. Этот вирус распространяется при сексуальном контакте. От него можно почти наверняка защититься при помощи серии из трех безопасных инъекций, которые рекомендуют девочкам и мальчикам 11–12 лет в Центрах по контролю и профилактике заболеваний США. Рак шейки матки смертелен: в год от него умирает около 4000 амери­канок и почти 200 000 женщин во всем мире. Большинство этих смертей можно было бы предотвратить при помощи вакцинации детей.

В США религиозные и правые политические организации (членство в которых в значительной мере пересекается) часто одобрительно высказываются о наличии у населения возможности сделать прививку от ВПЧ, но резко выступают против попыток сделать вакцинацию обязательной. (Удивительно, но в 2007 г. губернатор Техаса Рик Перри, религиозный и консервативный республиканец, подписал распоряжение об обязательной вакцинации для девочек, но законодатели штата отменили это решение. Перри, вероятно под давлением верующих, позже признал: «Если бы мне пришлось делать это сегодня, я поступил бы иначе».)

Вирус ВПЧ распространяется исключительно через половой контакт, но, учитывая серьезные последствия вроде рака шейки матки и доказанную безопасность и эффективность вакцинации, нет никаких причин не сделать эту прививку обязательной, как прививки от кори и дифтерита. То есть нет никаких причин, кроме одной: устранив один из отрицательных побочных результатов секса, вакцинация якобы поощрит беспорядочные половые связи (как до брака, так и в браке). Многие христиане выступают против секса вне брака. Несмотря на то что исследования не показывают заметного повышения сексуальной активности после вакцинации от ВПЧ, религиозные люди по-прежнему выступают против нее. К примеру, консервативная американская религиозная организация Focus on the Family в меморандуме с изложением своей позиции по поводу вакцинации рекомендовала от нее воздерживаться:

Серьезность ВПЧ и других заболеваний, передаваемых половым путем, подчеркивает значение Господнего замысла в отношении сексуальности и важности ее для человеческого благополучия. Таким образом, Focus on the Family подтверждает: превыше любой возможной медицинской помощи — воздержание до брака как лучшее и первейшее средство предотвращения ВПЧ и других ЗППП.

Католическая церковь считает секс вне брака греховным, поэтому неудивительно, что именно она — крупнейший противник обязательной вакцинации от ВПЧ, и не только в США. Хотя канадское правительство обеспечивает детей бесплатной вакцинацией, католический епископ Калгари Фред Генри пуб­лично высказался против одобрения ее школьными советами католических школ Канады (финансируемых государством), потому что это «подорвало бы усилия школ по воспитанию детей в духе воздержания и целомудрия согласно учению католической церкви». Давление католической церкви заставило правительство Тринидада и Тобаго отказаться от вакцинации против ВПЧ. Церковь зашла так далеко, что, несмотря на все научные данные, поставила под сомнение безопасность вакцины.

Достоверно установлено, что обеты воздержания и соответствующее образование почти бесполезны в снижении числа подростковых беременностей и предотвращении заболеваний, распространяющихся половым путем. Но даже если бы подобные программы были отчасти эффективными, тем, для кого они не работают, все равно грозила бы опасность заражения. Стоимость трех инъекций намного меньше, чем стои­мость лечения рака, вызванного ВПЧ. Учитывая сексуальную активность молодежи и риски, возникающие при сексе с зараженным партнером, можно сказать, что профилактика ВПЧ — более серьезная проблема здравоохранения, чем профилактика кори, вакцинация против которой одобряется большинством религий. А если вспомнить о принятом в США преувеличенном уважении к вере, очевидно, что даже если бы вакцинация против ВПЧ стала обязательной для школьников, то все равно были бы освобождения, причем не из-за потенциальной опасности вакцины, ведь она якобы поощряет секс (что неправда), а по религиозным соображениям. Родители, которые отказываются прививать своих сыновей и дочерей от ВПЧ, принимают сознательное решение подвергнуть их жизнь риску при любом добрачном сексе. Они при этом уподобляются последователям Христианской науки, свидетелям Иеговы и целителям верой, которые мучают своих детей во имя веры, и католическим больницам, в которых скорее позволят матери и ребенку умереть, чем предложат аборт.

Кроме того, религия затрудняет борьбу с болезнями, приписывая эпидемии вмешательству Бога и утверждая, что для исцеления необходимо не лечиться, а исправить аморальное поведение. (Это тоже очень напоминает Христианскую науку.)

Мы в Америке регулярно слышим, что землетрясения, торнадо и засухи — это признаки Божьего гнева на, скажем, гомосексуальное поведение или аборты. В то время, когда я пишу эти слова, в Африке свирепствует вирус Эбола и невозможно сказать, удастся его обуздать или эпидемия будет разрастаться. Но местные религиозные лидеры, включая и Либерийский совет церквей, не помогают справиться с ситуацией. Они обвинили в эпидемии коррупцию и аморальность, включая гомосексуализм. В результате президент Либерии Элен Джонсон-Серлиф призвала народ посвятить три дня молитве и посту, чтобы попросить Бога о милосердии. Это только подогрело подозрения либерийцев в отношении западной медицины и вызвало волну отказов от медицинской помощи и вмешательства правительственных чиновников. Мы видим возвращение в Средневековье, когда черная смерть, свирепствовавшая в Европе, рассматривалась как наказание Господне за грехи. Разница в том, что сегодня у нас есть медицинские средства, чтобы справиться с Эболой, и наука эпидемиология, способная разработать наилучшую стратегию для борьбы с ней.

Противодействие эвтаназии

Какой еще вред проистекает от моральных претензий веры — претензий, попирающих и науку и здравый смысл? Один из примеров — противодействие эвтаназии. Трудно представить себе, что в мире без религии были бы какие-то проблемы с регулируемой системой помощи смертельно больным в уходе из жизни. В конце концов, большинство из нас считает милосердным усыпить собаку или кошку, если животное ужасно страдает без всякой надежды на облегчение. Без религии никто не сказал бы, что заставлять животное страдать нравственно, потому что только Бог имеет право решать, жить ему или умереть. И все же именно такую позицию многие религии занимают в отношении людей, ибо человек исключителен — это особое создание Божие, наделенное, в отличие от всех прочих, душой.

Если вам приходилось усыплять своего любимца, вы знаете, что процесс этот проходит гуманно и безболезненно. Наука в наши дни может и человеку помочь умереть безболезненно: большая доза пентобарбитала работает эффективно и используется в европейских странах, где разрешена эвтаназия (к примеру, в Швейцарии). Кто запретит смертельно больному пациенту, страдающему от рака или нейродегенеративного заболевания, выбрать для себя этот путь, а не страдать месяцами?

Многие религии так и делают. Хотя светское общество мало-помалу признает, что эвтаназия в крайних случаях не только милосердна, но и нравственна, некоторые религии, в первую очередь католичество, возражают. Они утверждают, что только Бог имеет право определять, когда вам умереть. (Как во многих противоречивых вопросах, многие прогрессивные католики не согласны с политикой своей церкви.) В официальной декларации об эвтаназии церковь подтвердила, что эвтаназия греховна в двух отношениях. Во-первых, сам больной совершает грех самоубийства — грех, за который, в зависимости от настроения Бога, человека может отправлен в ад:

Поэтому намеренное причинение себе смерти, или самоубийство, столь же дурно, как убийство; такое действие со стороны человека должно рассматриваться как отказ от всевластия Бога и его милосердного плана.

Хотя почти каждый скажет, что гуманно — и даже нравственно — избавить от мук смертельно больное животное, такое же решение в отношении человека рассматривается как убийство. Это немыслимое отождествление эвтаназии с убийством имеет под собой религиозную основу, ведь церковь видит в невыносимом страдании добро:

Согласно христианскому учению страдание, особенно страдание в последние мгновения жизни, занимает особое место в Божьем плане спасения. Фактически это приобщение к страс­тям Христовым и единение с искупительной жертвой, которую Он принес согласно воле Отца.

Существует ли еще хоть один институт, помимо религии, который рассматривает предсмертные муки как благодать?

Мало того, церковь заявляет, что всякий, кто без раскаяния поторопит смерть смертельно больного человека, тоже обречен на вечное проклятие. В церковном документе 1995 г. папа Иоанн Павел II провозгласил:

Я подтверждаю, что эвтаназия есть серьезное нарушение закона Божьего как нравственно недопустимое умышленное убийство человека. Эта доктрина основана на естественном законе и на писаном слове Божием, передана традицией Церкви и преподана в обычном и вселенском Учении. Эвтаназия содержит зло, в зависимости от обстоятельств характерное для самоубийства или убийства.

(«Естественный закон» здесь, разумеется, не имеет ничего общего с научными законами природы и ссылается только на мораль, будто бы дарованную католикам Богом и воспринятую разумом.)

Очевидно, католическая церковь с ее культом страдания лидирует в этом вопросе, но за ней следуют и другие религии. Англиканская церковь в Канаде и Великобритании выступает против эвтаназии; то же делают баптисты и другие хрис­тиане-евангелисты Америки. Протестанты, буддисты и иудеи разделились, тогда как мусульмане, отталкиваясь от отрицательного будто бы отношения Мухаммеда к самоубийству, решительно против. Они считают виновным и того, кто решил уйти из жизни, и того, кто ему в этом помогает. В большинстве стран эти религиозные воззрения представляют закон, и те, кто не может себе позволить поехать в одну из немногих стран, где эвтаназия разрешена, обречены на мучительную смерть. (В США только пять штатов — Орегон, Вашингтон, Монтана, Нью-Мексико и Вермонт — разрешают врачам оказывать пациентам помощь в уходе из жизни.) Многие нерелигиозные люди тоже не согласны с эвтаназией, но организованная религия бросила все свои силы на борьбу, цель которой — лишить людей такого выбора.

Отрицание глобального потепления

Способность человека игнорировать неудобную правду, которая противоречит вере (неважно, религиозной или нерелигиозной), поразительна. Опрос, проведенный агентством Associated Press совместно с социологическим институтом GfK в 2014 г., показал, что не менее 51% американцев либо «не слишком уверены», либо «вовсе не уверены» в том, с чем согласна космология, — что Вселенная возникла 13,8 млрд лет назад в результате Большого взрыва. 42% показали аналогичное отсутствие уверенности в том, что жизнь на Земле (включая и человека) развилась путем естественного отбора; 36% не уверены в том бесспорном факте, что возраст Земли равен 4,5 млрд лет, а 37% — в том, что температура на Земле повышается из-за парниковых газов, появившихся в результате деятельности человека. При соотнесении результатов опроса с данными о религиозных убеждениях опрошенных выяснилось (и это совершенно неудивительно), что признание научных данных об эволюции, Большом взрыве, возрасте Земли и антропогенном глобальном потеплении намного ниже среди тех, кто более уверен в существовании Бога и чаще посещает церковь. Учитывая такую корреляцию с религиозными убеждениями и широкую доступность данных о возрасте Вселенной и Земли, об эволюции и антропогенном глобальном потеплении, трудно поверить, что подобное невежество — результат недостаточного ознакомления с научными фактами.

Мало того, что невежество неприятно, оно становится просто вредным, когда сочетается с политическими и социальными действиями. Именно так происходит в ситуации с глобальным потеплением. Но если сомнения в эволюции и возрасте Вселенной обычно основаны на противоречиях между научным и религиозным взглядами на природу, то в случае с изменением климата непонятно, как неверие в изменение климата связано с религией. Как мы увидим, такая связь есть, и основана она на вере в божественное руководство планетой и обещание Бога сохранить Землю в неприкосновенности до своего возвращения.

Если отрицание эволюции не представляет для планеты никакой угрозы, то со скептицизмом в отношении глобального потепления все наоборот. Почти все климатологи едино­гласны в том, что на Земле становится теплее вследствие техногенных выбросов парниковых газов, таких как углекислый газ и метан. Если не сократить эти выбросы, результат губителен не только для человека (прибрежные области будут затоплены, а засухи снизят запасы продовольствия), но и для других видов, место обитания которых изменится или исчезнет. Например, мы совершенно точно увидим, как исчезнут белые медведи.

На кону стоит ни много ни мало будущее нашей планеты, и противодействие тех, кто отрицает глобальное потепление, попросту опасно. Оно обычно принимает одну из двух форм, и обе имеют отношение к псевдонауке. Одна из них опирается на вымышленные «научные» истины, поддерживающие чьи-то политические позиции, а вторая — на религиозные убеждения. И та и другая опираются на веру и необходимость придерживаться взглядов, соответствующих позиции твоей группы, будь она религиозной или политической.

И точно так же, как в случае мотивированных религией противников эволюции, которые не меньше осведомлены о науке, чем те, кто признает эволюцию, отрицающие глобальное потепление тоже знают о соответствующих научных данных не меньше, чем те, кто признает глобальное потепление. И все же скептики игнорируют эти научные данные, потому что они противоречат взглядам их сообщества — обычно политических консерваторов. Дэн Кахан, профессор юриспруденции и психологии Йельского университета, выяснил при анализе полученных данных следующее:

Когда людям демонстрируют свидетельства, относящиеся к представлениям ученых о культурно обсуждаемом и политически значимом факте (становится ли на Земле теплее? Безопасно ли хранить ядерные отходы под землей? Повышает ли разрешение открыто носить огнестрельное оружие риск преступления — или снижает его?), они избирательно верят этим данным или игнорируют их в зависимости от того, согласуются ли те с позицией их группы. В результате у них формируется двойственное восприятие научных данных, даже если они пользуются одними и теми же источниками информации.

Из этих исследований следует, что дезинформация — не решающая причина расхождения общественного мнения по поводу изменений климата. Люди в этих исследованиях дезинформируют себя сами, корректируя вес, который они придают тем или иным данным, в соответствии с уже име­ющимися убеждениями.

Единственная разница между этим случаем и примером с эволюцией такова: в первом случае сообщества носят политический характер, а во втором — религиозный.

Роль религии, кстати говоря, заключается еще и в утверждениях о том, что Бог велел нам править Землею. Некоторые из нас интерпретируют это повеление как разрешение делать с планетой все, что захочется. Такая позиция часто сочетается с утверждением, что Бог позаботится о том, чтобы Земля оправилась от любых человеческих вмешательств. Так, к примеру, Рик Санторум, республиканец и бывший сенатор, заявил на митинге в Колорадо, что изменение климата — это утка, а затем разыграл религиозную карту:

Мы попали на Землю как создания Божии, чтобы владеть Землей, разумно ею пользоваться и разумно управлять, но для нашей пользы, а не для пользы Земли… Мы — разумные существа и знаем, как управляться с разными вещами, и если мы можем посредством науки и открытий быть лучшими управляющими этой среды, то не должны позволять превратностям природы разрушать то, что создано с нашей помощью.

Джон Шимкус, конгрессмен от штата Иллинойс, зашел еще дальше и процитировал в 2009 г. перед подкомитетом конгресса по энергии и окружающей среде Книгу Бытия:

«Не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал: впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся» [Быт. 8:21–22]. Я верю, что таково непогрешимое слово Господне, и что так все и будет с его творением… Земля прекратит существование только тогда, когда Господь объявит, что пора этому случиться. Человек не уничтожит Землю. Земля не будет уничтожена потопом. Я ценю, что здесь присутствуют люди веры и мы можем вступить в теологический дискурс по этому поводу. Но я верю, что слово Господне непогрешимо, неизменно, совершенно.

Невероятно, но избранное должностное лицо пытается повлиять на политику правительства, выворачивая наизнанку цитату божества бронзового века! И Шимкус не одинок. 36% американцев (и 65% белых протестантов-евангелистов) видят во все более серьезных природных катастрофах доказательства прихода библейских последних времен, которые, разумеется, являются частью божественного плана. Чуть больше американцев (38%) согласны с тем, что «Бог дал человеческим существам право использовать животных, растения и все ресурсы планеты на пользу человеку».

Самое откровенное отрицание того, что Земля находится в опасности, обнаруживается в «Евангелической декларации о глобальном потеплении», выпущенной Корнуоллским альянсом наблюдения за Творением (Cornwall Alliance for the Stewardship of Creation) — консервативной христианской экспертной группой. Вот ее часть:

Во что мы верим

Мы верим, что Земля и ее экосистемы, созданные разумным замыслом и бесконечным могуществом Бога и поддерживаемые Его верным провидением, — сильны, устойчивы, саморегулируются и исправляются, отлично приспособлены для процветания человека и демонстрируют Его славу. Климатическая система Земли не исключение. Текущее глобальное потепление — один из множества естественных циклов потепления и охлаждения в геологической истории…

Что мы отрицаем

Мы отрицаем, что Земля и ее экосистема — это хрупкие и нестабильные продукты случая, и в первую очередь, что климатическая система Земли уязвима и в ней возможны катастрофы из-за малейших изменений химии атмосферы. Недавнее потепление не будет ни аномально сильным, ни аномально быст­рым. Нет никаких убедительных научных доказательств того, что жизнедеятельность человека является главной причиной глобального потепления.

Это заявление подписано сотнями священников, теологов, врачей, ученых, экономистов и преподавателей, включая даже видных метеорологов, таких как Джозеф Д'Алео и Нил Фрэнк, бывший директор Национального центра США по слежению за ураганами. Документ содержит призывы к дальнейшему использованию ископаемых видов топлива и страшные предсказания того, как от снижения вредных выбросов пострадают «бедные».

Чтобы показать, как религия (или просто склонность принимать желаемое за действительное) способна повлиять на суждения ученого, в другой части декларации делается совершенно недоказуемое заявление: «Мы отрицаем, что углекислый газ, играющий важную роль в росте всех растений, загрязняет атмосферу». Да, растения потребляют углекислый газ в процессе фотосинтеза, но он же выделяется в гигантских количествах при сгорании ископаемых видов топлива. Вода тоже играет принципиальную роль в росте растений, но леса могут погибнуть от затопления, а города от подъема уровня океа­на. На самом деле углекислый газ — основной парниковый газ, и именно он вызывает глобальное потепление (кроме него в процессе участвуют метан и оксид азота), и отрицание этого факта — не просто сознательное проявление невежества, а прямой путь к катастрофе.

Можно, конечно, утверждать, что религия обычно служит лишь прикрытием для истинных мотивов алчности (или подозрительности по отношению к науке), но нет причин считать всех верующих неискренними. Общая религиозная точка зрения, которая заключается в том, что Бог спасет Землю или что загрязнение окружающей среды не имеет значения, поскольку конец света близок, конечно, влияет на отношение людей к глобальному потеплению.

Поскольку консервативные американцы, как правило, религиозны (особенно если вовлечены в политику), нередко трудно отделить взгляды на климат, основанные на религии, от тех, что опираются на светское отрицание науки. Отсюда, опять же, видно, как псевдонаука сходится с религией. И даже те скептики, которые отрицают глобальное потепление не из-за религиозных взглядов, постоянно делают откровенно ложные заявления, подобные высказываниям тех, кто верит в похищения людей инопланетянами или отрицает холокост. Климатические скептики заявляют, к примеру, что ученые из комиссии по изменениям климата Национальной академии наук США, в докладе которой глобальное потепление объясняется сжиганием ископаемого топлива, получают материальную выгоду от своих действий (что неправда). Еще говорится, что специалисты по изменениям климата основывают свои выводы «не на реальных научных фактах»; что «настоящие» данные не показывают тенденции к глобальному потеплению, которое есть не что иное, как «величайшая утка, произведенная научным сообществом… в отношении которой нет научного согласия»; и что тревога по поводу изменений климата — это «массовое международное мошенничество в науке». Удивительно, но все эти высказывания исходят от республиканцев — членов комитета палаты представителей конгресса США по науке, космосу и технологиям, органа, определяющего политику США по таким вопросам. Не менее 72% членов комитета откровенно отрицают климатические изменения или голосовали против законопроектов, направленных на смягчение глобального потепления.

В конечном итоге все эти взгляды и их политические последствия проистекают из того, что человек верит в то, во что ему хочется верить, невзирая на все научные данные. Я не видел тому более наглядного свидетельства, чем высказывания человека, который наверняка знает очень много: отца Гая Консольманьо, иезуита и астронома, хранителя коллекции метеоритов Ватиканской обсерватории. Заметив, как удивляет людей тот факт, что у Ватикана вообще есть обсерватория, Консольманьо объяснил, что ее цель — «показать людям, что церковь не только буквально поддерживает науку… но что мы поддерживаем, принимаем и продвигаем использование и сердца нашего, и разума для понимания принципов устройства Вселенной». Едва ли нужно напоминать, что сердце — орган не для размышлений, и что мы никогда не поймем «принципы устройства Вселенной», если будем опираться на эмоции и веру, а не на разум. Так, сердце подсказывает отцу Консольманьо, что если инопланетяне существуют, то у них, как и у нас, есть душа.

Бывает ли вера полезна?

Интересно представить себе, как выглядел бы наш мир без эмпирических убеждений, основанных на вере — и не только религиозной. На что он был бы похож?

Мир без веры потерял бы не хорошие свои черты — искусство и литературу, чувство товарищества, побуждающее нас помогать другим, моральные импульсы (как мы увидим, Европа сейчас в значительной мере атеистична, но едва ли ее можно назвать рассадником пороков), — а, наоборот, дурные. Что касается мирской жизни, мы лишились бы гомеопатии и других нерелигиозных форм нетрадиционной медицины, а противодействие глобальному потеплению и вакцинации стало бы слабее. В спорах о допустимости абортов, всеобщем медицинском обслуживании и политике стороны больше опирались бы на факты — хотя, конечно, личные предпочтения по-прежнему имели бы значение.

Что касается религии, мы лишились бы вредных догматов веры, основанных на факте несомненности морали, данной Богом. При отсутствии религии многие бесполезные аспекты общественного устройства потеряли бы практически всякую поддержку. Католичество считается одной из самых неэкстремистских религий, но если бы его положения не опирались на Писание, вот чего стало бы меньше: противодействия абортам, разводам, эвтаназии и исследованиям стволовых клеток; веры в греховность гомосексуальности; вмешательства в сексуальную жизнь взрослых людей, вступающих в связь по обоюдному согласию; принижения женщин (по крайней мере, в церкви) и представления о том, что женщина — это средство производства на свет новых католиков; противодействия контролю над рождаемостью и вакцинации против ВПЧ; заболеваемости СПИДом; запугивания детей чувством вины и муками вечного проклятия.

И это лишь одна религия. Догматы ислама еще более вредны, поскольку из-за тесной связи с политикой верования превращаются в законы, а часто и в законы шариата. Шариат опирается на Коран, а также на хадисы и Сунну — приписываемые Мухаммеду высказывания, наставления и взгляды. Таким образом, власть закона исходит от статуса Мухаммеда как проводника воли Аллаха — эмпирическое утверждение, бесспорное для большинства мусульман.

Интерпретация законов шариата и степень, в которой они применяются в гражданских и уголовных вопросах, варьируется между мусульманскими государствами. Некоторые, как Саудовская Аравия, Иран, Йемен и Судан, применяют их полностью, превращаясь таким образом в теократии. Многие другие страны, включая Египет, Ливию, Алжир, Индию, Пакистан и, как ни удивительно, Израиль, применяют их только по отношению к подданным-мусульманам и только в ограниченных вопросах, таких как брак или наследование имущества. Вот что означают законы шариата на практике: подчиненное положение женщин (включая разрешение выдавать замуж девочек), дискриминационные в отношении женщин законы о наследовании и разводе (в шариатском суде свидетельство женщины весит вполовину меньше, чем свидетельство мужчины, а для обвинения в насилии женщина должна представить четверых свидетелей). Законы шариата предусматривают телесные наказания, такие как порка или ампутация руки за кражу, и предписывают смертную казнь за гомо­сексуализм и отступничество от веры. Среди 13 стран, где предусмотрена смертная казнь за отказ от государственной религии или принятие атеизма, неисламских государств нет. Можно ли сомневаться, что если бы ислама не было, вместе с ним не было бы и значительной части этих неразумных законов? (Как можно приговорить к смерти за отступничество, если никакой веры нет?) Так же обстоит дело и с другими религиями, многие из которых используют свое писание для оправдания сексизма и ненависти к меньшинствам, а также для регулирования вопросов питания, стиля одежды и сексуальной жизни своих адептов.

Наконец, в мире было бы значительно меньше факторов, которые угрожают его разделить. Мусульманин против хрис­тианина и иудея, индуист против мусульманина, буддист против индуиста, католик против протестанта, суннит против шиита — вся ненависть, основанная исключительно на вере, исчезла бы. Конечно, вражда и ксенофобия никуда бы не делись. Вероятно, причина и того и другого кроется в эволюции. Но можно ли утверждать, что ненависть, основанную на религии, в конечном счете заменила бы какая-нибудь другая, как будто в мире непременно должен поддерживаться определенный уровень вражды? В конце концов, и сунниты и шииты — мусульмане, у них общие культурные корни. Они убивают друг друга только за веру.

И нет никаких причин, по которым мир без веры, в первую очередь религиозной, был бы запрограммированным обществом сталинского типа, похожим на улей. Мы это знаем, потому что, как мы скоро убедимся, нерелигиозные по большей части общества Европы очень неплохи. Они куда больше пригодны для жизни и, возможно, нравственнее, чем те — включая и западные религиозные конфессии вроде общин амишей, — которые, по сути, представляют собой теократии.

Я считаю, что от чистой веры любого сорта, будь то вера в Бога, гомеопатию или экстрасенсорное восприятие, следует отказаться. Но во всем ли? Не будет ли вера благом в определенных обстоятельствах? То есть стоит ли в каких-то ситуациях (важных для жизни или благополучия) действовать без учета имеющейся информации или вопреки ей? Бывают ли ситуации, в которых стоит выдавать желаемое за действительное и руководствоваться откровениями или бездоказательными догмами?

Мой ответ: такие ситуации бывают, но редко (с некоторыми оговорками). Под «верой» я подразумеваю, как всегда, уверенность без проверяемых доказательств. И, разумеется, ответ на вопрос «хорошо ли это?» достаточно сложен, так как следует различать, что хорошо для верующего и что хорошо для остальных или для общества в целом.

Обычный пример полезной веры — сценарий «умирающая бабушка». Представьте, что ваша бабушка находится на смертном одре, и ее глубоко утешает мысль о том, что скоро она будет на небесах и соединится с покойным мужем и предками. Вы совершенно в это не верите, но ничего ей не говорите. Что в этом плохого?

Ничего. Если эта вера облегчает бабушке последние минуты жизни, было бы жестоко разрушать ее, поскольку цена такого вмешательства высока, а пользы в нем ноль. К несчас­тью, этот сценарий часто используется для критики атеистов, которые, как считается, в нетерпении бьют копытом, спеша разрушить иллюзии бедной женщины и ее надежды на жизнь вечную. Но я не знаю ни одного неверующего, который бы так поступил или сказал, что в том, чтобы позволить умирающему сохранить свою веру, есть что-то дурное. Более того, как рез теисты пытаются обратить человека в свою веру хотя бы на смертном одре и сообщают смертельно больным людям, что им предстоит гореть в аду, если они не примут Иисуса. Ныне покойный Кристофер Хитченс, как видный атеист, подвергался особенно активным нападкам такого рода.

Но хотя такого рода вера в конце жизни может быть благо­творной, это не означает, что общество в целом становится от нее лучше. Как мы уже видели, есть серьезные аргументы против этого. Помимо вреда от попадания на удочку религиозной морали, люди многое теряют. Большинство людей живут долго, и у многих из них жизнь была бы совсем другой, если бы они не верили, что после смерти им предстоят вечные муки или вечное блаженство.

Что до веры (необязательно религиозной) в то, что ты одолеешь серьезную болезнь, то в этом вреда немного — за одним исключением. Хотя такой оптимизм может уберечь человека от депрессии (хотя, судя по всему, с лечением он не особенно помогает), он имеет неприятный побочный эффект: заставляет человека откладывать приготовления к возможному исходу (нужно ведь помириться со старыми врагами, попрощаться с любимыми, привести в порядок дела и т.д.). Религия дает утешение, но часто это происходит за счет практичности.

Этот размен между утешением и практичностью важен при рассмотрении одного из самых распространенных аргументов о ценности веры, который приводят и атеисты и верующие. Даже если у нас нет или почти нет доказательств божественного, говорят сторонники этой точки зрения, людям все же полезно верить в Бога. Этот аргумент бывает двух видов (в зависимости от того, о какой части населения идет речь). Если мы рассматриваем общество в целом, то вера объединяет нас в солидарности, взаимном уважении и морали. Если же речь идет об угнетенных, социально отчужденных и бедных, то религиозная вера дает таким людям надежду и силы жить дальше — иногда только потому, что они верят: в загробной жизни все будет по-другому, правильно. И даже если надежда обманчива, а смерть окончательна, они никогда об этом не узна­ют, но жизнь их будет менее мучительна.

Обе эти позиции представляют то, что Дэниел Деннет называет «верой в веру»: утверждение, что вера не обязательно должна быть истинной, чтобы быть полезной. Я слышал этот аргумент от многих атеистов, причем в их устах он звучит очень снисходительно: «Мы достаточно умны, чтобы расстаться с богами, но маленьким людям нужны боги. В конце концов, они не воспринимают разумные аргументы и не могут реализовать себя без веры». Но даже в устах верующих первый аргумент (что религия — это социальная необходимость и всегда будет с нами) сомнителен. Чтобы его разрушить, достаточно всего двух слов: Северная Европа.

Когда-то глубоко религиозная (Спиноза в конце концов был изгнан из амстердамской еврейской общины за ересь), в последние несколько столетий Северная Европа стала преимущественно атеистичной. Доля тех, кто согласен с утверждением «Я не верю, что существует дух, Бог или жизненная сила любого рода», в Германии, Дании, Франции и Швеции колеблется от 25 до 40% населения. Уровень нетеистической духовности («Я верю, что существует какой-то дух или жизненная сила, но не Бог») еще выше: от 25 до 47%. Если сложить эти две группы, получится, что нетеистов большинство: 71% в Дании, 73% в Норвегии, 79% в Швеции, 67% во Франции, 52% в Германии и 58% в Великобритании. Для сравнения: в США нетеисты составляют всего 18% населения, в то время как 80% верят в Бога.

При этом ничто не говорит о том, что Северная Европа социально ущербна. Более того, во многих отношениях можно утверждать, что в этих странах общество функционирует лучше, чем в религиозных Соединенных Штатах. Социологи измеряют благополучие стран при помощи индексов социальной дисфункции, где учитывается уровень разводов и убийств, количество заключенных, подростковая смертность, потребление алкоголя, бедность, неравенство доходов и т.д. И по этой шкале благополучие Скандинавии и Северной Европы оценивается куда выше, чем благополучие США, которые среди 17 экономически развитых стран заняли прочное последнее место. (Четырьмя самыми «успешными» странами оказались Норвегия, Дания, Швеция и Нидерланды.) Я тоже проанализировал ситуацию и выявил отрицательную связь между общественным благополучием и религиозностью: наиболее успешны наименее религиозные общества. Сама по себе такая корреляция ничего не значит, но при этом никак не скажешь, что религия необходима для гармоничного общества. Кроме того, Северная Европа отнюдь не кажется рассадником безнравственности, несмотря на все утверждения о том, что религия служит источником морали и поддерживает ее.

Хотя доверие европейцев к религии за последние несколько веков очевидно ослабло, социальная гармония в этих странах не пострадала. Конечно, опыт Европы нельзя примерять на глобальном уровне, да и секуляризация в США шла гораздо медленнее. И все же не стоит делать вывод, что вера неизбежна и необходима в хорошо организованном обществе.

Второй аргумент в пользу веры заключается в том, что она дает утешение и надежду обездоленным. И это, без сомнения, правда. Когда ситуация такова, что надежды уже не остается, человек находит утешение в мыслях, что Бог и Иисус заботятся о нем (даже если не особенно помогают), а в следующем мире все будет как надо. Я подозреваю, что именно поэтому европейские страны с мощной системой социальной защиты — включая медицинскую помощь за счет государства, отпуска для матерей и отцов по уходу за ребенком, специальные учреждения для ухода за больными и пожилыми — наименее религиозны. Когда государство о тебе заботится, не нужно искать помощи свыше.

Данные свидетельствуют, что когда человек считает себя менее благополучным, чем окружающие, или оказывается в неприятной ситуации или среде и чувствует, что теряет контроль над своей жизнью, то он либо становится более религиозным, либо отчаяннее цепляется за свою веру. Хорошим показателем как религиозности, так и ощущения благополучия будет неравномерность доходов: даже если ты относительно благополучен в сравнении с остальным миром, ты все же чувствуешь себя бедным, если твои соотечественники богаче тебя. Наполеон Бонапарт, очевидно, сознавал паллиативное воздействие религии на такое неравенство и ее пользу в управлении страной: «Я вижу в религии не столько загадку воплощения, сколько загадку социального порядка. Она вкладывает в мысль о рае идею равенства, и это спасает богатых от уничтожения бедными».

В США имущественное неравенство по статистике сильнее прочих факторов коррелирует с уровнем религиозности: чем сильнее неравенство, тем выше уровень религиозности. Более того, оба эти фактора колеблются согласованно, причем религиозность повышается только после того, как усиливается неравенство, и снижается только после того, как оно уменьшается. Эта временнáя задержка позволяет предположить, что именно неравенство питает веру, а не наоборот.

Мы видим, что религиозные убеждения — это ответ на неопределенности и тяготы жизни на этой планете. Ответ на трудности, но не способ их преодоления. Я не марксист, но кое в чем Маркс прав: у многих религия снижает потребность в решении как личных, так и общественных проблем. И это — главная проблема религии как социального паллиатива. Маркса часто критикуют за очернение религии, приводя известную цитату: «Религия — это опиум для народа». Но это высказывание, если рассматривать его в контексте, далеко не так однозначно — это призыв к социальным переменам, которые сделали бы религию не необходимой.

Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому, как она — дух бездуховных порядков. Религия — это опиум для народа.

Упразднение религии как иллюзорного счастья народа есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которого является религия.

Возможен ли диалог
между наукой и религией?

Люди часто призывают к диалогу между наукой и религией, при котором богословы, священники и раввины должны сесть рядом с учеными и разрешить все противоречия. При этом под «диалогом» подразумевается не просто разговор, но такой обмен мнениями, который рассеет всякое недопонимание и принесет пользу и науке и религии. На самом деле подобные совещания проходят регулярно, в том числе в Ватикане. Их мотивация выражена в знаменитой цитате из Альберта Энштейна: «Наука без религии хрома, религия без науки слепа». Но эта цитата вырвана из контекста, учитывая который, становится ясно, что говоря о религии, Эйнштейн подразумевал лишь глубокое благоговение перед загадками Вселенной. Эйнштейн неоднократно отрицал существование личностного, теистического Бога и рассматривал авраамические религии как ложные институты, придуманные человеком. Он был в лучшем случае пантеистом и рассматривал саму природу как «божественное». Он считал, что наука оказалась бы в тупике без глубокого, всеобъемлющего любопытства и изумления — тех черт, которые Эйнштейн считал «религиозными». Взгляды Эйнштейна, которые часто перевирают, не могут служить утешением ни для большинства верующих-теистов, ни для тех, кто уверен, что диалог науки и веры будет полезен обеим сторонам.

Но возможен ли конструктивный диалог? Мой ответ таков: все полезное проистекает из монолога, в котором наука говорит, а религия слушает. Более того, монолог этот будет конструктивным только для слушающего. Ученые, конечно, могут узнать кое-что о природе религии из разговоров с верующими, но то же самое способен узнать каждый, кто захочет поближе с ней познакомиться. Напротив, религии нечего сказать науке такого, что помогло бы ей делать свое дело. В самом деле, для развития науки потребовалось избавиться от малейших остатков религии, будь то сами убеждения или религиозные методы поиска «истины». Нам не нужны эти гипотезы.

С другой стороны, религия может получить от науки пользу в нескольких отношениях — если рассматривать «науку» в широком смысле слова, а «религию» не только как веру, но и как институт. Во-первых, наука может рассказать нам об эволюционных, культурных и психологических основах религиозной веры. Существует множество теорий о том, почему люди создали религию, включая страх смерти, мечту о могущественном покровителе, желание некоторых властвовать над остальными и естественную склонность человека объяснять природные явления чьей-то сознательной волей. Мне кажется, что мы никогда не поймем до конца, почему и как это началось, — ведь религия зародилась в далеком и невозвратном прошлом. Тем не менее уже в наше время мы были свидетелями зарождения новых религий — в качестве примеров можно вспомнить хотя бы Христианскую науку и саентологию. Это дает нам возможность изучать психологическую привлекательность религии или даже понять нейрологические основы веры.

Далее, библиоведение, которое при надлежащем подходе есть просто историческая наука в приложении к литературе, может пролить значительный свет на происхождение Писания — свет, который может помочь верующим разобраться в своих священных книгах. Так, ученые почти уверены, что два рассказа о сотворении мира в первой и второй главах Книги Бытия, противоречащие друг другу в части происхождения Земли и живых существ, созданы на основе разных мифов о сотворении мира, возникших с интервалом в несколько столетий.

Наконец, реальным вкладом науки в религиозные верования можно было бы считать эмпирическую демонстрацию того, что некоторые религиозные представления неверны. Среди множества опровергнутых наукой библейских утверждений — и история творения, и рассказ об Адаме и Еве как о прародителях человечества, и Исход евреев из Египта, и перепись Августа, которая, согласно евангелию от Луки, привела Иосифа и беременную Марию в Вифлеем. Поскольку прогрессивные и дружески настроенные к науке религии вроде бы не хотят иметь у себя фактически ошибочных догм, они вынуждены обращать то, что прежде воспринималось буквально, в метафоры, а затем в теологические добродетели. Можно, конечно, рассматривать эти научные исправления как «улучшение» веры, но только при устранении фактически неверных частей.

Конечно, всем, включая и ученых, полезно побольше узнать о религии, поскольку это одна из движущих сил человечества. Она направляет ход истории (как на современном Ближнем Востоке), глубоко влияет на общество (политика современных США совершенно необъяснима без понимания американской сверхрелигиозности), вносит свой вклад в искусство, музыку и литературу. «Макбет» полон отсылок к Библии. Без представлений о христианстве «Дева Мария в скалах» Леонардо да Винчи — это просто изображение мужчины, женщины и двух маленьких детей. Но историческое и художественное значение религии — не тема для диалога науки и религии, подлинная цель которого — защитить религию от науки, внед­рить религию в науку или продемонстрировать, что обе эти области представляют собой законные и дополняющие друг друга способы поиска истины.

Я всегда говорил, что религия по отношению к науке — то же, что суеверие по отношению к здравому смыслу. Именно поэтому они несовместимы. Я утверждаю также, что эта несов­местимость зиждется на двух основаниях. Во-первых, религия в некоторых отношениях похожа на науку, поскольку большинство религий делает смелые заявления о том, что существует во Вселенной, и обещает дать тому доказательства. (Я не устаю подчеркивать, что религия не ограничивается претензиями на истину!) И ценность религии для верующих, вне зависимости от того, какое поведение она мотивирует, сильно зависит от признания хотя бы некоторых из этих утверждений. Если бы мусульмане знали, что Мухаммед, как Джозеф Смит, сам придумывал слова, которые позже стали догмой; если бы христиане знали, что Иисус не воскрес и вообще был не сыном Божьим, а просто одним из множества проповедников апокалипсиса той эпохи; если бы теисты знали, что нет никаких достоверных признаков вмешательства Бога в дела Вселенной — то толпы верующих мгновенно растаяли бы, как снег под весенним солнцем. Конечно, некоторые образованные верующие и богословы считают, что религия не зависит от фактов, но они в явном меньшинстве. Их «религия» — это скорее философия, и она практически не вредит ни науке, ни обществу.

На сцене появляется отсутствие рациональности, когда претензии религии на истину основаны не на разуме или каких-то систематических исследованиях, а на вере — уверенности в вещах, для которых нет убедительных доказательств, но которые рассматриваются как истинные просто потому, что люди хотят, чтобы они были истинными, или им внушили, что они истинны. То есть, как сказал отец Консольманьо, они думают сердцем, а не головой. Размышления сердцем не приводят к истине; об этом свидетельствуют тысячи лет религиозных конфликтов и распрей по поводу конфликтующих «истин», основанных исключительно на вере. В Средние века богословие называли царицей наук, но, конечно, в те времена слово «наука» применялась ко всем без исключения областям исследований. В наши дни, когда появилась настоящая наука, мы понимаем, что теология — изучение Бога, его природы и свойств — так же бесполезна в познании реальности, как в 1795 г., когда Томас Пейн сказал про нее следующее:

Изучение теологии, как это принято в христианских церквях, это изучение пустоты. Теология ни на чем не основана. Она не опирается ни на какие принципы, не следует никаким авто­ритетам, не имеет никаких данных, не может ничего продемонстрировать и не признает никаких выводов. Никакая вещь не может изучаться как наука без того, чтобы мы владели принципами, на которых она основана; а поскольку в отношении христианской теологии это не так, следовательно, это изучение пустоты.

Второй столп несовместимости таков: претензии религии на научность, если в них разобраться, превращают ее в псевдо­науку. То есть когда возникают неизбежные конфликты между мышлением при помощи сердца и при помощи мозга, религия прибегает к стандартным псевдонаучным приемам, которыми пользуются отрицатели холокоста, фанаты НЛО и защитники экстрасенсорного восприятия. Огромное количество верующих не хочет, чтобы их веру скептически изучали; при этом они не пытаются честно исследовать другие религии и понять, почему ее адепты считают свою веру истинной, а все остальные — ложными. Наконец, религия, как истинная псевдо­наука, защищает свои утверждения, превращая их в непроницаемые крепости, неуязвимые для опровержения. А то, что невозможно опровергнуть, невозможно и признать истиной.

В конце концов, почему бы не выяснить, как наш мир на самом деле устроен, вместо того чтобы выдумывать про него истории или принимать на веру мифы многовековой давности? А если мы не знаем ответов, то почему просто это не признать, как регулярно это делают ученые, и не продолжить поиски, пользуясь объективными данными и разумом? Не пора ли последовать совету апостола Павла, обращенному к коринфянам: повзрослеть и отложить детские игрушки? Любое почтение по отношению к вере укрепляет те религии, которые причиняют реальный вред нашему биологическому виду и планете.

Пора прекратить рассматривать веру как добродетель и использовать выражение «человек веры» как комплимент. В конце концов, мы не называем того, кто верит в астрологию, гомео­патию, экстрасенсорное восприятие, визиты инопланетян и даже саентологию, «человеком веры», хотя эти слова будут самой точной его характеристикой. Иронию ситуации, когда вера безо всяких оснований превозносится до небес, выразил Бертран Расселл, самый откровенный атеист своего времени, в первом же предложении своего сборника «Скепти­ческие эссе».

Я хочу представить благосклонному вниманию читателя доктрину, которая может, боюсь, показаться весьма парадоксальной и провокационной. Доктрина, о которой идет речь, такова: нежелательно верить в какое-то утверждение, если нет никаких оснований полагать его истинным.

Или, как утверждает современный последователь Расселла Сэм Харрис: «Делать вид, что уверен, когда на самом деле не уверен, — более того, делать вид, что уверен в утверждениях, доказательства которых невозможно даже представить себе — это одновременно интеллектуальное и нравственное падение».

Наконец, хотя сам я ученый и глубоко восхищен чудесами, привнесенными наукой в нашу жизнь за короткие пять веков, я считаю, что религия не только несовместима с наукой, но и препятствует ее развитию. Я не предлагаю создать роботизированный мир, в котором правит наука. Мир, в котором мне хотелось бы жить, это мир, где сила убеждений человека пропорциональна силе доказательств. Это мир, где можно не спешить с ответом, если его не знаешь, и где сомнение в утверждениях других не воспринимается как оскорбление.

Кроме того, мир без веры не будет лишен искусства. Искусство не опирается на веру, поэтому литература и музыка останутся с нами. К тому же мы сохраним справедливость, закон и сострадание, возможно, даже в большей степени, чем сегодня, поскольку наши суждения не будут искажены приверженностью к неподтвержденным богоданным запретам.

Но может быть, конец веры означал бы также конец морали или всех тех социальных благ, которые связаны с религией? Нет, ибо опыт Европы говорит нам, что это не обязательно. Светская мораль и нерелигиозные формы общественной жизни вполне способны заполнить пробелы, которые возникнут с исчезновением религии. В самом деле, светская мораль, не искаженная стремлением следовать будто бы божественным законам, сильнее морали религиозной. И веру в Бога не обязательно заменять другой верой: европейцы не стали верить в духов и паранормальные явления. Они просто отказались от любых суеверий и, похоже, не нуждаются в «атеистических церквях», возникающих в США и Великобритании.

Я хочу закончить эту книгу двумя историями про веру и науку. В первой речь пойдет о Роберте Парке, профессоре физики из Мэрилендского университета. 3 сентября 2000 г. во время обычной утренней пробежки в лесу с Парком произошел несчастный случай. На него упал большой дуб, росший рядом с тропинкой. Парку раздробило руку и бедро, причем осколок кости проткнул кожу на ноге и вышел наружу. Он упал без сознания и был придавлен к земле. К счастью, неизвестный иммигрант из Сальвадора наткнулся на Парка, позвонил по сотовому телефону и вызвал помощь. Без телефона сальвадорца — продукта научных технологий — Парк, находившийся в этот момент в полумиле от начала тропы, наверняка умер бы. Кроме сальвадорца, на месте оказались два священника, но все, что они могли предложить пострадавшему, — это обряд отпевания.

Но даже и после прибытия помощи Парк все же умер бы, если бы не современная медицина, в первую очередь антибиотики, которые впервые появились на рынке в середине 1940-х гг. Из-за большой открытой раны, через которую почвенные бактерии проникли в организм, пострадавшему потребовались не только несколько операций и металлический стержень для закрепления бедренной кости, но и катетер, через который в вену подавался новый мощный антибиотик. На борьбу с инфекцией у врачей ушел почти год.

Для выздоровления Парка потребовалось сочетание событий, ни одно из которых не произошло бы, если бы не наука. Позже он сказал: «Меня поместили в самую современную больницу в столице страны, где искусные хирурги-ортопеды собрали меня по частям, пользуясь самым современным медицинским диагностическим оборудованием. Они постоянно консультировались с различными специалистами. Психологи следили за моим эмоциональным состоянием; гематологи проводили анализы крови, выискивая признаки инфекции; профессиональные сиделки следили за мной круглые сутки; опытные терапевты руководили моей реабилитацией».

В общем, какими бы добрыми намерениями ни руководствовались верующие (а те два священника позже стали друзьями Парка и много раз гуляли вместе с ним по той самой тропе), их вера в подобных ситуациях в лучшем случае бесполезна. Вряд ли стоит сомневаться в том, что большинство людей, оказавшись под упавшим дубом, предпочли бы медицинскую помощь молитве. Парк, кстати говоря, был атеистом, и, если бы находился в сознании, мог испугаться невнятного бормотания священников. Но даже будь он католиком, нет никаких оснований считать, что отпевание принесло бы ему какую-то пользу. Ведь мы не можем быть уверены в том, что, даже если Бог существует, именно католицизм, а не, скажем, ислам — единственная истинная религия. Вера никак не способна это определить. В конце концов, слова священников были столь же бессмысленным и бесполезным суеверием, как мои детские представления о том, что наступать на трещины в асфальте — плохая примета. Многие назвали бы выздоровление Парка чудом, но никакого чуда не произошло: это был результат десятилетий научных исследований во многих областях, а также усердие опытных врачей, медсестер и реабилитологов. Никаких молитв и сверхъ­естественных вмешательств не потребовалось.

Для многих переход от религии к неверию, от веры к рацио­нальности подобен пробуждению. Хотя это может принести чувство свободы и самоопределения, иногда его катализатором служит трагедия, и порой в результате приходят сожаления о жизни, напрасно растраченной на служение суевериям. Так было в случае с Рассом Бриггсом.

Бриггс был членом Церкви последователей Христа в Орегоне — конфессии, отвергающей медицинскую помощь. Он и его жена потеряли двух сыновей вскоре после рождения, с интервалом меньше года. Один родился преждевременно, но его легко можно было спасти, если бы младенец попал в руки опытного акушера. После этих смертей Бриггс в 1981 г. оставил церковь. Позже он попытался вернуться, но ему не позволили. Родственники и другие прихожане отвергли его, а один из них даже публично назвал Бриггса «лжецом и блудником». Мучимый чувством вины, он продолжал ходить на могилы сыновей. Вот как он описал свою боль: «Я стоял там, двадцатилетний ребенок, рыдал, мучился и пытался понять, почему умер мой ребенок. Если бы там был инкубатор или современная медицина, я знаю, он бы справился. Я мог спасти их, но позволил им умереть». Это был храбрый поступок, ведь Бриггс полностью признал свою ответственность за содеянное, не стал оправдываться или прикрывать свои поступки «волей Божьей». Он один из немногих, кто отбросил суеверия и признал реальность происшедшего.

Позже Бриггс принял традиционную медицину и стал отцом двух здоровых дочерей. Пусть те, кто считает веру добродетелью (позиция, позволяющая избегать юридической ответственности за жестокое обращение с детьми), подумают над словами Бриггса: «Только когда у тебя уже нет веры, до тебя внезапно доходит: как же я мог сотворить такое?»