Глава 3
Основные участники маскировочной бригады
Хормейстер, тренер, альпинист,
Великой силы оптимист,
Надежный друг и просветитель,
В войну златых вершин хранитель.
Прошли вы через все невзгоды,
Но не состарили вас годы.
Ваш дух был молод и силен…
Примите низкий наш поклон.
М. Бобров
Ольга Афанасьевна Фирсова (1911–2005)
Родилась в 1911 году в Швейцарии. Первые годы своей жизни провела в небольшом швейцарском городке Винтертуре, где в те годы жили ее родители, здесь она впервые увидела горы. Ольга Афанасьевна хранила любопытный документ величиной с газетный лист. Это диплом ее отца – Афанасия Осиповича, свидетельствующий об окончании им в 1910 году Высшего технического училища в Германии. Афанасий Осипович был среди специалистов, которые с первых же дней приняли советскую власть. Ольга Афанасьевна показывала мне фотографию своего дома в Винтертуре, где она родилась и жила. Фотографию сделала Оля, дочь Ольги Афанасьевны, побывавшая в командировке в Швейцарии и посетившая этот дом. На цветной фотографии виден четырехэтажный дом, прекрасно сохранившийся, удивительно аккуратный.
Семья Фирсовых проживала в квартире на третьем этаже. Афанасий Осипович воспитал у дочери любовь к спорту. Еще совсем маленькая Ольга часто мчалась с отцом по головокружительным ледяным склонам на санях и отлично каталась с гор на лыжах.
В 1914 году семья решила вернуться в Россию. Фирсов, инженер по дизелям, заранее списался с Коломенским паровозостроительным заводом, куда и устроился на работу. Революция застала Фирсовых в Нижнем Новгороде. Теперь отец трудился на эвакуированном из Риги заводе «Фельзер и Ко». Оля Фирсова на крутых приволжских склонах Нижнего Новгорода успешно осваивала катание на горных лыжах, удивляя своим мастерством нижегородцев.
В 1929 году семья Фирсовых переехала в Ленинград, где отец начал работать на заводе «Русский дизель». В 1930 году Афанасия Осиповича арестовали. Он был осужден на пять лет лишения свободы. Однако личность арестованного талантливого инженера А.О. Фирсова, находившегося в то время в Москве, на Лубянке, привлекла внимание наркома тяжелого машиностроения С. Орджоникидзе, не желавшего терять ценных специалистов, в которых остро нуждалась бурно развивающаяся промышленность страны. Афанасия Осиповича расконвоировали и назначили начальником конструкторского бюро Т-2. Это было специальное КБ по разработке конструкции быстроходного танка. Фирсовым и его сотрудниками были разработаны танки, которые успешно выдержали испытания и хорошо зарекомендовали себя в боях в Испании и под Халхин-Голом. На одном из военных парадов на Красной площади Афанасий Осипович Фирсов собственноручно провел новый танк на большой скорости впереди колонны бронетанковых частей.
14 марта 1937 года в Харькове он был снова арестован. 10 декабря 1937 года А.О. Фирсова приговорили к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение. Только 12 июля 1957 года Военная коллегия Верховного суда СССР полностью реабилитировала Афанасия Осиповича Фирсова за отсутствием состава преступления.
«Влияние отца на нас, детей, было очень сильным, – вспоминала Ольга Афанасьевна. – Мы ощущали его, даже когда отца не было… его слова, его голос. Он был большим патриотом и очень требовательным. Все, о чем он просил, мы выполняли беспрекословно. Авторитет его в семье был непререкаем».
С Олей отец очень дружил. Ее смелость ему импонировала. Афанасий Осипович поддерживал в детях рискованные начинания. Мать никогда не возражала.
Порядочность, чувство долга и ответственность были само собой разумеющимися понятиями в этой удивительной семье. Оля росла очень общительной. Делала все в жизни добросовестно и сноровисто, должно быть, это было заложено в генах. Однажды отец спросил Олю, не хочет ли она научиться играть на рояле. Девочка сказала, что хочет. После этого в доме появился огромный рояль. Оле шел тогда одиннадцатый год. И Афанасий Осипович не мог предполагать тогда, что сам предопределил будущую профессию дочери. Оля начала заниматься музыкой с учительницей. Поначалу музыкой увлекался и брат Игорь. Но скоро бросил это занятие, охладел. Оля не бросила.
Поступила учиться в музыкальное училище Василеостровского района Ленинграда. Одновременно преподавала музыкальное воспитание в 105-й школе для трудновоспитуемых детей. Отсюда с 1929 года и начался отсчет ее трудового стажа. В это же время она экстерном сдала вступительные экзамены в московский вуз по специальности «Электромашиностроение». Через год от инженерной карьеры отказалась окончательно, решила учиться в консерватории.
Для того чтобы заработать на жизнь, она не гнушалась никаким трудом: убирала туалеты, чистила железнодорожные пути, работала грузчиком, официанткой, гардеробщицей, сборщицей радиодеталей…
Жила Ольга в то время на улице Максима Горького в доме № 27. Ниже этажом жил известный дирижер Карл Ильич Элиасберг.
Ее альпинистская тропа началась с того, что отец, впервые в жизни получив отпуск, отправился с шестнадцатилетней Олей в Крым, где путь от Севастополя до Алушты они прошли по горному маршруту. Этот поход оставил у нее на всю жизнь неизгладимое впечатление – она влюбилась в горы.
В консерватории сложилась хорошая студенческая спортивная компания. Всем дружным коллективом в выходные дни выезжали в Кавголово кататься на горных лыжах. Там ее и увидел студент Михаил Шестаков. В консерватории он занимался по классу виолончели, а Оля – по классу хорового дирижирования.
С Мишей Шестаковым Олю объединяла не только музыка, но и спорт. Горами ее окончательно увлек Шестаков. Он был отличным горнолыжником и альпинистом.
В 1935 году Оля совершила свое первое восхождение на Казбек. Покорение этой вершины ей далось легко. Она унаследовала от отца хорошее здоровье. Была крепкой и в то же время пластичной, подвижной. Сила, соединенная с ловкостью, дала хорошие результаты в освоении горнолыжной техники.
Вместе с Мишей они работали в Кавголове тренерами по горным лыжам с группами школьников в секции добровольного спортивного общества «Искусство», где тогда активно занимался со своими одноклассниками и я. Это был очень дружный спортивный коллектив. Наши инструкторы Михаил Иванович и Ольга Афанасьевна (мы тогда называли их только по имени и отчеству) не только демонстрировали сами высочайшую технику спусков с гор, но и благодаря своему педагогическому мастерству быстро передавали нам азы виртуозной езды на лыжах. Но простыми практическими уроками дело не ограничивалось. Мы слушали рассказы о музыке, горах, выдающихся альпинистах. Тренеры, в свою очередь, интересовались нашими успехами в школе. Вместе мы встречали Новый год в кавголовском лесу и катались там на лыжах на северных склонах до самых майских праздников.
Ольга Афанасьевна умела находить ключик к сердцам девчонок и мальчишек.
Она их привораживала к себе постоянной интереснейшей и увлекательной информацией на различные темы, была для нас в полном смысле этого слова наставником. Мы часто заходили в гости к Шестаковым.
В их доме на улице Блохина в одной из комнат стоял большой рояль. Мы рассаживались вокруг и, притихнув, слушали домашний концерт. А потом обязательно пили чай – и вновь рассказы о горах, просмотр фотографий…
В довоенные годы Ольга Афанасьевна серьезно увлекалась альпинизмом. Вместе с Мишей они совершили ряд интересных восхождений на различные вершины Кавказа, в том числе на Эльбрус. Эта несложная по технике вершина тяжело досталась Фирсовой. Спортсмены попали в непогоду – снежный буран. Оля тогда сильно обморозила ноги, даже вставал вопрос об их ампутации.
Летом 1938 года Оля и Миша поженились. Они снова уехали на Кавказ, работали инструкторами в альпинистском лагере «Буревестник» на Домбае. В том же году Шестаков и Фирсова закончили обучение в консерватории и получили назначение в Киргизию, во Фрунзе, где Оля стала работать хормейстером в Оперном театре и художественным руководителем местной филармонии.
В 1940 году Оля и Миша возвратились в Ленинград. Олю назначили руководителем дошкольного клуба музыкально одаренных детей Дворца культуры имени С.М. Кирова.
А потом была война, блокада… Наташа Уствольская нашла Олю Фирсову и пригласила ее принять участие в маскировке Ленинграда, когда та работала в порту на погрузке ящиков с минами.
Александра Ивановна Пригожева (1920–1942)
Какой погиб цветок!
Какая красота увяла!
Опал твой каждый лепесток —
Все у тебя война отняла.
М. Бобров
Об Александре Пригожевой у меня было очень мало достоверных сведений. Мы с Алей (как ее все звали в нашем окружении) вместе до войны занимались в горнолыжной секции в Кавголове, встречались на тренировках и выезжали на Кавказ, в Баксанское ущелье, в альплагерь «Рот Фронт».
Я знал, что у нее есть две сестры. Но как их разыскать? Неожиданно мне повезло: 26 января 1988 года после окончания моей лекции о блокадных маскировщиках в Центральном лектории Всесоюзного общества «Знание» на Литейном проспекте ко мне подошла женщина и представилась родной сестрой Али Пригожевой. Это была Нина Ивановна Казачек (Пригожева). Мы назначили с ней встречу, и именно она поведала мне о нелегком детстве своей сестры.
«Аля родилась в 1920 году, – рассказала она. – Я похожа на маму, а Аля и наша сестра Катя – на папу. У отца были каштановые волосы, красивые белые зубы. Из деревни мы приехали в город с узлами. В них старая одежда и ничего больше. У детей из всей одежды – толстовка и пальтишко. Вот и весь наряд. И у мамы то же самое. Нужда – не передать! Отец поступил на завод «Вулкан» в литейный цех обрубщиком, мама – уборщицей на завод имени Козицкого.
Первые два года скитались по углам. Потом наконец переехали на Васильевский остров, 4-я линия, дом 47. Училась Аля в школе № 27 (потом она стала школой № 4). И я в ту же школу пошла. Отец был передовиком. Помню, носил знамя на демонстрации. Мы его встречали у Тучкова моста и кричали, радуясь: «Папа, папа флаг несет!»
Аля росла очень общительной, занималась спортом и меня к этому делу тянула. Она в игрушки не играла. Любила книги читать, неплохо умела шить, посещала кружок пения и драматический. Аля всегда ходила на физкультурные парады. В то время что надевали? Трусики и футболки полосатые – и уходили так на Дворцовую площадь. Возвращалась домой радостная, вся светилась. А в доме есть нечего. Она очень стеснялась нашей бедности, поэтому к себе никого из друзей не приглашала. У Али были добрые отношения со всеми.
Мы ее очень любили. Она хорошо училась, ее хвалили учителя, а она ими восторгалась. Однажды отец сказал: «Доченьки, пробивайте дорогу сами, я уже не могу, мне очень тяжело». Пришлось Але уйти из девятого класса. Маме она тогда сказала: «Я буду жить самостоятельно». Работала Аля в типографии: сначала на ручном наборе, потом разбирала гранки. На ее исполнительность и прилежность обратили внимание и пригласили работать секретарем в добровольное спортивное общество «Искусство», которое находилось на Невском проспекте в бывшем Юсуповском дворце.
Аля приходила с работы в восторге, видела великих артистов – Корчагину, Александровскую, Бабочкина. Ходила на концерты. Но в то же время много тренировалась. Особенно серьезно увлеклась волейболом, греблей, лыжами и альпинизмом.
Аля всегда была аккуратненькая, красиво одета. Сама прекрасно шила, хорошенькие кофточки, платьица облегали складную, стройную фигуру, вызывали у всех восхищение. Многие мужчины, видные артисты, пытались за ней ухаживать, но без взаимности».
Здесь я прерву рассказ Нины Ивановны Казачек. Когда я четырнадцатилетним подростком в 1938 году пришел записываться в горнолыжную секцию ДСО «Искусство», в приемной председателя я увидел очаровательную улыбающуюся женщину с каштановыми волосами, смоляными бровями, жемчужными белыми зубами, огромными выразительными черными глазами, окаймленными густыми пушистыми ресницами. Особенно поразила меня светлая красивая кожа с легким румянцем – будто эта женщина только сошла с киноэкрана.
– Что вы хотите, юноша?
– Хочу записаться в горнолыжную секцию.
– А кто вы такой? Какое отношение имеете к ДСО «Искусство»?
– Я Миша Бобров, ученик восьмого класса девятой средней школы Петроградского района. У нашей школы шефы – кинофабрика «Ленфильм», и они рекомендовали мне обратиться к вам, – бодро отрапортовал я.
– Ах, так! Очень приятно. Пожалуйста, садитесь. Вот вам бланк заявления – заполняйте.
Это была Александра Пригожева. Она излучала обаяние и теплоту. Я почувствовал, что пришел в добрый дом. В этом доме впоследствии спортсмены общества «Искусство» часто проводили свои веселые вечера встреч. По волейболу Аля имела первый разряд и выступала за команду на первенстве города. В праздники проводили показательные игры и чемпионаты на Елагином острове. На игры, где выступала Аля, всегда приходил народный артист СССР Борис Бабочкин. Он смотрел на нее восторженными глазами. Ребята шутили: «Чапаев пришел за Анкой». Бабочкин смеялся и кивал. Много рассказал мне об Але тренер волейбольной команды «Искусство» актер Сергей Александрович Голубев: «Как-то мы с товарищем пришли в школу номер четыре посмотреть волейбольную команду. Игра девочек нам понравилась. Особенно выделялась Аля Пригожева. Очень скромная, отзывчивая, всегда помогала подругам: что ни поручишь, выполнит прилежно и аккуратно. Был у нее характер. Цементировала команду…»
В спортивном коллективе «Искусство» особенно дружили горнолыжники и альпинисты. Собирались компанией у кого-нибудь из ребят. Бывали здесь известные альпинисты Слава Иванов, супруги Кабановы – Володя и Фаина, Вера Передырей. Приходил артист О. Жаков с женой (тоже альпинисткой), Алоиз Земба, Аля Пригожева, Вера Кулешова. Играли в фанты, «цветки», очень любили петь, пекли блины. В песнях и приготовлении блинов особенно отличалась Аля.
В 1940 году я вместе с Алей был на Кавказе в альпинистском лагере «Рот Фронт». Когда она возвращалась с восхождения, то была заводилой всех вечеров. Собирались у огромного костра, слушали веселые рассказы и байки, много смеялись, пели альпинистские песни, шутили. Поющими у костра, как правило, руководил композитор Л. Книппер, автор песни «Полюшко-поле», которая нам всем очень нравилась. Запевали всегда Аля и известный скрипач, народный артист СССР Игорь Солодуев. В первых рядах у костра в шезлонгах сидели выдающиеся горовосходители страны, известные мастера спорта: Е. Белецкий, А. Сидоренко, Ю. Одноблюдов. Это было чудесное предвоенное время…
Аля прилично стреляла, хотя систематически этим спортом не занималась. Но если уж стреляла, то била в десятку. На лацкане ее пиджака я всегда видел значок «Ворошиловский стрелок».
22 июня 1941 года объявление о нападении Германии застало Алю на спортивной базе Дома театральных работников на Крестовском острове (сейчас там вход в Приморский парк Победы со стороны Морского проспекта). Там же находятся и теннисные корты Дворца пионеров. Именно здесь когда-то молодой князь Белосельский-Белозерский, вернувшись из Лондона, построил первые теннисные корты рядом со своим летним дворцом (сгоревшим в блокаду), где и начал демонстрировать петербуржцам лаун-теннис.
22 июня вся волейбольная команда девушек решила добровольно идти на фронт. Но в военкомате девушкам отказали. Больше всех возмущалась Аля. Особенно оттого, что ее лучшую подругу Милу Поворинскую взяли в разведку, а ей отказали. Видела Аля в этом какую-то несправедливость, поэтому и переживала. А где-то через месяц получила Аля письмо с фронта. Вскрыла конверт, прочитала и зарыдала. Дважды повторила фразу: «Милу прострочили пули финского автомата…» А в скором времени к Але пришла повестка: «Явиться в Государственную инспекцию охраны памятников для выполнения особо ответственного задания», где она и встретилась с нашей бригадой маскировщиков. Аля до конца дней своих оставалась мужественным человеком. Уже умирая от голода, она пишет письмо своему другу, известному архитектору Николаю Фукину. Адресовано оно в госпиталь № 1014, размещавшийся на Мойке в помещении Педагогического университета имени А.И. Герцена.
ЛЕНИНГРАД, 22 марта 1942 года
«Дорогой Коля! Принималась тебе писать три раза и три раза не могла закончить – нет сил.
Ничего не вижу, чувствую себя скверно. Совершенно серьезно – настроение на Смоленское кладбище. Я похоронила отца, мать. Теперь сестренка и я. Если бы я была одна, я бы здесь не осталась, уехала куда-нибудь. Я нахожусь в этом же доме, кв. 10. Спроси Левину, а затем и меня, конечно, если поправишься после госпиталя и будешь свободен. Вход с улицы, последний этаж направо. Заходи, дорогой, и посмотри на меня, на кого я стала похожа.
Целую, Аля».
Последние строки письма, написанные слабеющей рукой, едва разборчивы. Коля лежал тогда в тяжелейшем состоянии. Я его дважды навещал в госпитале. Раненного осколком снаряда Николая Фукина переехал немецкий танк. У него был поврежден таз, переломаны кости ног, травмированы внутренние органы. И конечно, он не смог в марте сорок второго навестить Алю. Страдая, он держался мужественно и на удивление врачей жил и всем смертям назло выжил.
Письмо это пролежало в планшете Фукина до 1969 года. Незадолго до смерти он переслал его Наталье Михайловне Уствольской. А Наташа уже передала его мне.
Я разглядываю хранящиеся у меня дома пожелтевшие любительские фотографии, сделанные в альпинистском лагере: мальчики протягивают Але цветы, сорванные здесь же, под ногами, на альпийском лугу. А она, подтянув колени к подбородку, сидит на камне в широкополой абхазской шляпе и улыбается щедрым дарам, как юная принцесса…
И знаю ведь, что Аля погибла, что нет ее на земле и никогда мы не встретимся. Но вдруг ловлю себя на мысли: «Хорошо бы успеть спасти эту золотую девочку, этого солнечного зайчика». Ну неужели ни один из этих милых мальчиков, дарящих ей цветы, не догадывается о близкой беде? Пусть увезет ее на Урал, в Сибирь, куда угодно, но только увезет и спасет, сохранит от блокады, от голодной и холодной смерти… А они, наивные, несмышленые, улыбаются, преподносят цветы к ее ногам и ни о чем не ведают… И я не могу их предупредить… Аля должна жить!
Умерла Аля 1 мая 1942 года. По радио передавали праздничные марши. Похоронили Алю в братской могиле на Смоленском кладбище.
Алоиз Августинович Земба (1913–1942)
…Ты не умер в Кабонах,
Тебя Ангел унес
В громовых перезвонах
На высокий утес.
Ты красив и по-прежнему молод.
Смотришь сверху на город Петра,
Вспоминаешь и голод, и холод,
И колючие злые ветра.
Здесь мы все постарели,
Многих нет среди нас.
Мы такую страну просмотрели!
Но огонь внутри нас не погас…
Доминанты, что мы укрывали,
Так же золотом в небе горят.
О тебе здесь всегда вспоминали
И по-доброму благодарят…
М. Бобров
Родился Алоиз в 1913 году в Петербурге в семье рабочих. Впервые я встретился с Алоизом на лыжных соревнованиях в Парголове в 1937 году, где мальчиком выступал за команду наших шефов кинофабрики «Ленфильм» на дистанции 5 километров. Рядом со мной бежал какой-то высокий дядя и подгонял меня: «Давай! Давай! Вперед!» Так он довел меня до самого финиша… Это был Алоиз. Оказывается, успех всей нашей команды «Ленфильм» зависел от результатов мальчишек и девчонок. Мы вносили весомый вклад в общую копилку командного зачета по своей возрастной категории и… выиграли. Радости было много, особенно у Алоиза, который сам успешно пробежал десятку и нас гонял, как зайцев.
Обратно в город мы ехали с Алоизом в одном вагоне. Он рассказывал нам много интересных историй, приводя нас, пацанов, в восторг. Так сложилась наша дружба, невзирая на десятилетнюю разницу в возрасте.
Мы все его звали Люсей. Он к этому привык. Был очень веселым, общительным. Любил джазовую музыку. Неплохо играл на гитаре и пел. Исполнял весь репертуар Леонида Утесова. Но самой любимой его песней была незатейливая «Мы едем, едем, едем в далекие края…», которую пели тогда все альпинисты. В спорт его вовлек оператор студии, инструктор Владимир Иванович Кабанов. Алоиз полюбил горы. Он увлекался кинотехникой, работая на «Ленфильме», вникал во все мелочи. Быстро освоил сложную специальность светоустановщика.
Люся совершенно не умел злиться. Всегда был самим собой, ни под кого не подстраивался. И хотя не был упрямым человеком, но в своих убеждениях оставался твердым. Был очень чутким и отзывчивым, помогал слабым и попавшим в беду. Он из тех, кто может отдать последний рубль, последнюю рубашку. Особенно любил детей и животных.
А как он умел дружить! У него дома часто собирались друзья – лыжники и альпинисты. Шутили, пели песни. Его родители хорошо к нам относились. Отец, Августин Павлович, по национальности поляк, работал истопником и плотником. Люсина мама, Розалия Мартыновна, эстонка, – в детском садике прачкой и кастеляншей.
Я был самым юным другом Люси. И когда я к нему приходил, Розалия Мартыновна хлопотала около меня, угощая пирожками, печеньем с чаем и черничным или клубничным вареньем, приговаривая с сильным эстонским акцентом: «Кусайте, посалуста, вам нато бить больсим и крэпким». Я стеснялся, благодарил ее, а она меня пичкала: «Нато, нато, Мися, – кусат, это осень васно и кусно». Августин Павлович тоже плохо говорил по-русски. Это были добрейшие родители моего добрейшего старшего друга Люси. У них дома все было очень просто, чисто, уютно.
Августин Павлович – человек высокого роста и крепкого телосложения. Люся пошел в него. А Розалия Мартыновна, наоборот, маленькая, худенькая, очаровательная женщина. Люся у родителей был поздний ребенок, маму боготворил, во всем помогал. Все Люсины друзья были влюблены в его родителей и считали за счастье быть гостями в этом бедном, но дружном доме.
В 1939 году, когда началась война с Финляндией, Люся вместе с молодыми лыжниками – комсомольцами киностудии «Ленфильм» (сам он не был комсомольцем) ушел добровольцем в лыжный батальон. Вскоре на фронте его ранили. Я его навещал в госпитале у Смольного. В первый раз привела туда нас, человек пять горнолыжников и альпинистов, его большой друг и коллега Зоя Васильевна Никитина. У Алоиза был прострелен коленный сустав. Лежал он в постели с высоко поднятой загипсованной ногой и забинтованными обмороженными на руках пальцами.
У меня сохранилось письмо оператора киностудии «Ленфильм», мастера спорта по альпинизму Владимира Ивановича Кабанова своему другу Александру Игнатьевичу Сидоренко, известному в стране горовосходителю, заслуженному мастеру спорта. Оба они работали в одном альпинистском лагере «Рот Фронт». С первым до войны я ходил на вершины Кавказа, у второго стажировался после окончания школы инструкторов альпинизма. А в 1942 году вместе с Александром Игнатьевичем мы сражались на центральных перевалах Главного Кавказского хребта против известной немецкой горнострелковой дивизии «Эдельвейс» и итальянской горной дивизии «Белая лилия», среди личного состава которых были известные альпинисты и горнолыжники Европы.
Письмо большое, поэтому привожу его с сокращениями. Оно выдержано в духе того времени, в нем дается оценка личности Зембы его альпинистским учителем, товарищем по оружию в финской войне.
15 апреля 1963 года
«Дорогой Александр Игнатьевич!.. По твоей просьбе сообщаю подробнее о Зембе. Альпинизмом он начал заниматься с 1937 года. Крестным отцом в альпинизме для него, как и для остальных ленфильмовцев, был я. Ты сам помнишь, каким дружным коллективом мы приезжали в лагерь «Рот Фронт». В нашу сплоченную товарищескую семью входили: Юра Тылес, Яша Парушкин, Вера Кулешова, Вера Передырей, Мила Поворинская, Аля Пригожева. Люся Земба был для меня особенно близок и дорог. Он был частым гостем в нашем доме. По работе мы общались с ним почти ежедневно.
В 1939 году, когда шла война с Финляндией, нас с Люсей пригласили в комитет ВЛКСМ и предложили пойти добровольцами в лыжный батальон. И мы дали согласие, как патриоты. А у меня родилась в 1938 году дочь Нина, и мне было трудно оставлять свою семью. А Люся был практически кормильцем старых отца и матери. Нас, как заводил-активистов по спорту, зачислили в 100-й отдельный лыжный батальон, где были сильнейшие спортсмены города. Формировался батальон в Инженерном замке.
В скором времени мы погрузились в эшелон и отправились на финский фронт. На подходах к фронту мы, как минометчики, вели с Люсей учебные стрельбы. Я целился, он вкладывал в ствол мины. Происходил выстрел, и мы с удовольствием отмечали, что мы не лыком шиты, потому что нас командир роты хвалил за точность попадания. Вспоминать об этом немного весело. Мы получаем с ходу приказ – выйти в сторону островов для первого боя с финнами. Выход с плацдарма начался уже в сумерках. Продвигаясь по льду, рота разошлась повзводно, и, когда мы были на самой середине озера, финны начали мощный обстрел из автоматов и минометов. Когда мы добрались с боем до островов и определили урон нашей роты, то картина была не из приятных. Мы потеряли много бойцов, трех командиров взводов и двух политруков.
Наступила темнота, мы окопались в снегу и ждали рассвета. Вдруг видим, как к противнику прямо по озеру с другого берега несется лошадь, запряженная в розвальни, и на них – два человека. Раздается команда: «Пресечь путь и захватить живыми финнов!» Человек восемь бойцов на лыжах стремительно побежали наперерез упряжке. Вот тут, Саша, я и хочу рассказать о Люсе Зембе. Он оказался в числе тех восьми, что вышли на перехват. Команда, которую дали, была неопределенной – люди не назначены, поэтому Люся считал, что к нему это тоже относилось. Когда бойцы пробежали метров сто, с опушки противника начался такой обстрел из пулемета, что продвигаться по открытому озеру было невозможно. И наши бойцы-лыжники залегли, повернули обратно и ползком начали отступление. Вот тут я и увидел, что три человека остались лежать на льду, а еще спустя какое-то время я понял, что и Люся остался среди них. Командир роты дал команду убитых и раненых бойцов подобрать и транспортировать к подразделению. Я спросил разрешения у командира и в числе шести человек, сняв лыжи, ползком стал добираться до лежащих без движения бойцов. Люсю я сразу же узнал и подполз к нему.
Люся был ранен. Открыв глаза, прошептал: «Володя! Я, кажется, отвоевался». Я взвалил его себе на спину. Он обхватил меня за шею, и я пополз обратно. Ты представляешь, что я больше ни о чем не думал: скорей, скорей дотащить до берега в лес. Он был высокого роста, ноги его волочились по снегу. Я выбивался из сил, много отдыхал. Представь картину: идет перестрелка, стреляют финны и наши. Только пули свистят. Дополз с Люсей до берега, здесь неровности, кусты. Мы настолько устали, что ни сказать, ни спросить ничего не могли друг у друга. Люся и я лежали как убитые. Определил, куда он ранен, под правой ногой увидел кровь на снегу. В это время притащили волокушу. Мы с товарищами привязали Люсю к волокуше, хотели его втроем транспортировать в медсанбат. Но командир роты остановил нас, разъяснив, что сейчас нам нельзя его отправлять в тыл, так как светло и надо ждать темноты.
Снова его развязали, наломав веток елей, положили его на лапник. Он все время бредил, стонал. Стрельба не прекращалась. Наконец, дождавшись вечера, мы двинулись в путь. Шли часа четыре. В полевом госпитале сдали Люсю врачам и вновь вернулись в часть.
Наша рота понесла большие потери. Нам дали два дня на отдых – и опять в бой. Меня назначили командиром взвода. Из двух разбитых взводов укомплектовали один.
Мы возвратились к месту боя, где получил ранение Люся. Финнов там уже не было. Они отошли. Я со своим взводом должен был наступать по указанному азимуту в направлении Выборга.
Дальнейшее случилось в течение того же дня. Как только мы подошли к хутору, нас обстреляли. Я был ранен в грудь и своим ходом, на лыжах, в сопровождении бойца прибыл в полевой госпиталь, откуда санитарным поездом выехал в Ленинград, затем в Воронеж – на длительное лечение.
Все это я написал, Саша, потому что считаю своим долгом рассказать о людях, которые всегда были достойными сынами нашей Родины. Будь то спорт, работа или обязанность во время тяжелых испытаний».
В этом бесхитростном письме Алоиз представлен таким, каким видел его непосредственный участник событий и друг Владимир Кабанов. Нельзя не обратить внимания на некоторые обстоятельства, характеризующие Зембу и Кабанова как патриотов, добровольцев. Они были не из тех людей, которые произносят красивые, пламенные речи, не из тех, кто старается выглядеть красивым со стороны. Они были людьми поступка. А ведь только поступок дает истинное представление о человеке. Оба они вызвались идти на фронт, хотя у обоих семейные обстоятельства были трудными. Оба добились того, чтобы участвовать в первом бою. Отчаянные ребята, они не думали беречь себя, рвались в бой, потому что Родина позвала их, попросила о помощи. Характерен эпизод с тем самым «неконкретным» приказом захватить языка. Неизвестно, к кому был обращен этот приказ броситься под пули на перехват белофиннов.
И не случайно в числе перехватчиков оказался Алоиз Земба, который понял, что приказ этот относится и к нему. В нем была готовность к подвигу. И он бросился на лед. И получил свою пулю.
Увидев, что друг сражен, Владимир Кабанов устремился под пули на выручку товарищу. И в этот момент он уже не думал о себе, заглушив присущий каждому человеку инстинкт самосохранения. А через день он нашел свою пулю. Думаю, что не последнюю роль в формировании характеров этих людей сыграли горы, занятия альпинизмом, где не только недопустим эгоизм, но каждый готов пожертвовать собой ради спасения товарища.
Когда фашистская Германия без объявления войны напала на Советский Союз, Люся без промедления явился в военкомат. Но тяжелое ранение не позволило ему встать в ряды защитников, врачи его не пропустили. Он продолжал трудиться на киностудии «Ленфильм», провожая многих своих товарищей на фронт.
Однажды в начале сентября в госпиталь в Инженерном замке, где я лежал, пришел Алоиз. Он вошел в нашу огромную палату (это был Тронный зал императора Павла I), сразу обратив на себя внимание больных. Я лежал к нему спиной и увидел, что раненые показывали в мою сторону пальцами. Оказывается, войдя в палату, он громогласно спросил: «А где здесь мой друг Мишенька Бобров?» Я плохо слышал после контузии и повернул голову в его сторону после указывающих жестов соседей по палате.
Надо ли говорить о том, какая это была теплая встреча. Здесь он мне и поведал о поиске альпинистов для формирования бригады верхолазов по маскировке высотных объектов города. На следующий день Люся привез письмо из Ленгорисполкома на имя начальника госпиталя № 1025 с просьбой об откомандировании меня в распоряжение Государственной инспекции охраны памятников. Таким образом я вновь встретился со своими друзьями-альпинистами в бригаде верхолазов-маскировщиков.
Михаил Михайлович Бобров (родился в 1923 г.)
Мне повезло – мой путь прекрасен
И окружают верные друзья.
Порою он тернист, опасен,
Но отступать уже нельзя.
М. Бобров
Родился я в Петрограде в 1923 году. Отец Бобров Михаил Михайлович – рабочий фабрики «Смена», мать Александра Яковлевна – домохозяйка. Мы жили на Малой Пушкарской, дом 22, квартира 5. Учился я в 9-й средней школе на Большом проспекте Петроградской стороны (бывшая гимназия Петра Великого). В этой школе учились писатели Александр Блок и Николай Анциферов, кинорежиссеры братья Васильевы, народный артист СССР, Герой Социалистического Труда Игорь Горбачев, многие известные деятели науки и культуры. В 1940 году помещение передали профтехобразованию. В послевоенные годы будущий космонавт Юрий Гагарин проходил в этом училище производственную практику. До войны в школе работали выдающиеся преподаватели. Сильный педагогический коллектив сумел сплотить учащихся в одну дружную семью. Преподаватели школы были для нас родными людьми: они участвовали с нами в туристических походах по всем районам Ленинградской области, устраивали интереснейшие экскурсии по городу и его музеям.
Пожалуй, с преподавателями школы мы делились своими радостями и горестями больше, чем с родителями. Мы верили им, были в них влюблены, а они доверяли нам и не делили нас на любимчиков и отвергнутых. Это был наш общий добрый дом. В школе учились русские, татары, немцы, евреи, финны, поляки, эстонцы, украинцы, позднее приехали учиться дети республиканской Испании. Мы не делили никого по национальности и не разделяли на «беленьких» и «красненьких». Все мы были детьми одного большого многонационального города – Ленинграда, которым мы гордились.
Школа славилась достижениями в учебе, в спорте, победами на различных школьных олимпиадах, работой хореографического, драматического, технического и других самодеятельных кружков. Выпускников школы, особенно моего возраста, осталось мало. Изредка, встречаясь с однокашниками, мы с грустью и теплотой вспоминаем нашу школьную колыбель и добрых наставников, которых мы помним по фамилии, имени и отчеству до сих пор. Хорошо оборудованный спортивный зал и два наших обаятельных педагога Екатерина Степановна Ткаченко и Георгий Романович Ветренко влекли к себе всех детей, и «хиленьких», и «сильненьких», и делали из них нормальных и здоровых ребят.
Мой первый тренер и спортивный наставник – отец. Я был поздним ребенком. Отец делал все для того, чтобы я рос сильным и здоровым. Езда на велосипеде, лыжный и конькобежный спорт, бег по утрам в любую погоду были любимыми нашими занятиями. Отец учил меня терпеть боль, переносить нагрузки. Именно он научил меня понимать природу, слушать пение птиц, ориентироваться в лесу, наслаждаться его тишиной, бесшумно в нем передвигаться. Все это мне потом пригодилось в разведке. Сколько я себя помню, вероятно с пяти-шести лет, отец начал со мной прогулки по городу. Он хорошо знал его историю со дня основания и пытался передать эти знания мне. Так – через знакомство с городом – начиналась моя любовь к Родине.
С отцом мы были большими друзьями. Мама Александра Яковлевна всячески это поощряла и поддерживала. Сама отличная спортсменка, она сопровождала нас во всех велосипедных прогулках по пригородам Ленинграда. Мама научила меня стирать, штопать, вышивать крестиком и гладью. Мои работы в школе и районе часто занимали призовые места.
Когда я в 1937 году выиграл первенство города среди мальчиков по слалому, отец купил мне настоящие горные лыжи ЦЛСИ (Центральная лаборатория спортивного инвентаря) со стальными кантами и креплениями «кандахар». Мой тренер по горнолыжному спорту Михаил Иванович Шестаков долго разглядывал эти лыжи, восхищенно цокал языком: «Надо же, как наши умеют делать!» С этими лыжами осенью 1942 года я уехал на Кавказ – воевать с фашистской горнострелковой дивизией «Эдельвейс».
Михаил Шестаков отбирал в свою группу мальчишек посильнее, постарше. Младших отдавал в группу своей жены – Ольги Фирсовой. Здесь был очень дружный коллектив ребят, мы все привязались друг к другу. И конечно, все восхищались Шестаковым: обаятельный мужчина, умный, к тому же призер первенства СССР по горным лыжам, хорошо владел техникой прохождения фигур слалома. Он нравился всем – высокий, статный. Женщины его просто обожали. Мы все хотели быть похожими на него.
А через два года я стал чемпионом Ленинграда среди юношей. Меня премировали путевкой на Кавказ, в альпинистский лагерь «Рот Фронт», где было много моих старших друзей. Шестнадцатилетним мальчишкой я впервые попал в горы и навсегда оставил там свое сердце. Успешно освоив программу обучения начинающих альпинистов, я сдал все нормативы на значок «Альпинист СССР». Как мне кажется, я понравился и пришелся по душе тренерам – известным альпинистам Г. Одноблюдову, А. Сидоренко, которые оставили меня в лагере и стали брать с собой на вершины. В компании с Г. Одноблюдовым, А. Зембой, В. Станкевичем, В. Кабановым я поднимался на ряд сложных в техническом отношении вершин.
Тренеры рекомендовали меня в школу инструкторов альпинизма к знаменитому Евгению Андриановичу Белецкому. Пройдя курс обучения у Белецкого, я вернулся инструктором-стажером в «Рот Фронт». Позднее судьба свела меня с Евгением Андриановичем в боевых действиях на центральных перевалах Главного Кавказского хребта, где мы держали оборону против фашистов. Он был моим фронтовым наставником и тренером. Выдающийся горовосходитель, педагог и журналист, Е.А. Белецкий впоследствии стал заслуженным мастером спорта и заслуженным тренером СССР, почетным членом Королевского альпинистского клуба Великобритании. Умер он в 1978 году.
После окончания средней школы, а было это в 1940 году, я поступил на завод «Прогресс» – сначала учеником, а потом стал оптиком-механиком. Работая на заводе, одновременно готовился к вступительным экзаменам в Ленинградский институт точной механики и оптики. Но моим планам помешала война. Я был самым младшим из всех участников бригады верхолазов. Мне только что исполнилось восемнадцать лет. И ничем особенным моя биография не отличалась, за исключением, может быть, того, что я уже понюхал пороху и хорошо знал, что такое война. Из беззаботного юношества я сразу шагнул во взрослую боевую жизнь, где каждый неосторожный шаг мог быть последним.
Михаил Иванович Шестаков (1912–1979)
Мой первый тренер-педагог
Учил нас горнолыжным спускам,
И мы учились, кто как мог,
Отважному искусству.
Он делал из ребят мужчин —
Защитников страны.
На фронт ушли мы как один —
Мы были ей нужны.
М. Бобров
Михаил Иванович Шестаков родился в 1912 году в Клайпеде. Крестил его судовой батюшка. Отец новорожденного морской офицер Иван Ильич Шестаков происходил из петербургской дворянской семьи. Романтична история матери Михаила Ивановича – Марии Васильевны, которая была незаконнорожденной дочерью придворного врача императора Александра III В.Ф. Краузе. Последний являлся основоположником гомеопатии в России. Он же вылечил от менингита Николая II. Краузе влюбился в одну из придворных дам, которая ответила ему взаимностью. Рожденную от этой любви девочку назвали Марией. Естественно, она получила блестящее воспитание: знала несколько европейских языков, увлекалась литературой, искусством. Впоследствии у нее появилась еще одна страсть – теннис. Через некоторое время Мария стала одной из сильнейших теннисисток Европы.
Сам Иван Ильич по призванию был художником и до конца дней своих не оставлял занятия живописью. Но отец настоял на его службе во флоте. Настроенный демократически Иван Ильич революцию принял, поступил на службу в РККА. Однако в самом начале революции едва не погиб от рук анархистов, которые жаждали расправиться со всеми офицерами без разбора. Спасли матросы. Иван Ильич стал преподавателем Военно-морского училища. Внезапно он заболел, и вся семья вынуждена была уехать в деревню Копачево Тверской губернии.
С пяти лет Мише пришлось заготавливать дрова, разыскивать съедобные коренья (мать поделилась с ним знаниями, полученными от отца). Подростком он занялся пчеловодством. Жизнь не баловала его. Трудиться мальчик начал с раннего детства. В школе он не учился. Мать преподавала в деревне иностранные языки, лечила крестьян гомеопатическими средствами. Так добывались продукты. Когда возвратились в Ленинград, Мишу отдали в школу на Васильевском острове. Здесь он казался переростком – самым старшим и самым крупным. Но по характеру был человек добродушный, и, поняв это, сверстники начали обижать его. Изредка Миша терял терпение – вот тогда обидчикам приходилось плохо.
После окончания школы Михаил решил поступать в Ленинградскую консерваторию. Однако его не приняли из-за социального положения: тогда детей дворян в консерваторию не принимали. Ему пришлось устроиться чертежником в одну из контор. Однако свою мечту о музыке он не оставил. Отец получил справку о том, что был командиром РККА. В 1932 году Михаил во второй раз подал заявление в консерваторию, и на этот раз его приняли. Еще учась в школе, Шестаков увидел в Юкках соревнования слаломистов. С тех пор он увлекся горнолыжным спортом. В 1934 году Михаил Шестаков впервые участвовал в городских соревнованиях по прыжкам с трамплина, слалому и двоеборью. А летом этого же года выехал на Кавказ в альпинистский лагерь. Уже на третьем курсе Шестаков возглавлял консерваторскую секцию альпинизма и туризма. В 1937 году его избрали председателем секции альпинизма ДСО «Искусство». Тогда же он создал в Кавголове горнолыжную школу для детей.
Летом 1941 года Шестаков не поехал в горы с альпинистами. Он готовился поступать в аспирантуру Ленинградской консерватории. Но, как и у многих, война нарушила все планы. Михаил подал заявление в Василеостровский военкомат, и его зачислили в армию. Всего неделю обучались новобранцы на острове Голодай. На большее времени не было – враг уже стоял под Ленинградом. Шестакова зачислили в сформировавшийся 880-й полк 189-й дивизии 42-й армии народного ополчения. Полк Шестакова принимал участие в боях за Пулковские высоты. Он придет для участия в маскировочных работах уже во вторую бригаду верхолазов летом 1942 года.
