Мне повезло в самом главном – молодости. Чуть-чуть позже, я уверен, даже чуть-чуть позже попав на войну, я бы пропал. Если бы я научился задумываться, оценивать все происходящее, то засиделся бы на каком-нибудь месте, куда должен был упасть снаряд или бомба, зазевался бы где-нибудь на переправе и соскользнул бы в воду, да и просто попал бы под пулю. А так – мой ум еще не успел окрепнуть настолько, чтобы занять собой всего меня, и первая сила молодости гнала меня вперед так, как требовала этого война. И сил у меня оказалось ровно столько, сколько она требовала. Надо было пройти за ночь сорок километров маршем – проходил. Переплыть холодный Днепр, держа в руке шнур для понтонного троса, – переплывал. Разминировал и минировал, стрелял из ПТР по танкам, сам ехал на броне, держась за скобу на башне, спрыгивал и бежал в атаку. Если я это все вспоминаю, значит, мне повезло. Проще и яснее не скажешь. Сколько раз я пытался объяснить себе свое везение! И не мог. Не потому что объяснения нет, – есть оно где-то, это объяснение. Сказать о нем нельзя. Человеку позволено сказать только это: повезло.

Сейчас у меня есть время задуматься, и я спокойно вспоминаю многочисленных ангелов-хранителей, встреченных на войне в виде людей.

Первый ангел был командир, которому отдали нас в виде роты новобранцев, уцелевших после деревянных атак под Валуйками. Он не стал, как того от него требовали, бросать нас в новые бои, а понял, что через какое-то время подойдут обученные и вооруженные войска и нечего зря избивать младенцев. Он водил свою роту по лесам и буеракам, прятал несколько дней. Когда по пушечным залпам понял, что с нашей стороны уже появилась достаточная сила, вывел нас к командованию. Его расстреляли прямо перед нашим строем.

Как звали второго ангела, я тоже не знаю. Нас на танках подвезли к месту боя на Курской дуге. В то время я был десантником. Впереди был огонь до неба, все бурлило и кипело пламенем. А у нас был приказ – туда, вперед. И вдруг из этого огня выскочил с пистолетом в руке, почти без одежды, танкист и закричал, что он майор, приказывает десанту спрыгнуть с брони и отходить. Он появился из огня и опять исчез в огне, забрав с собой танки. А мы остались.

Третьего ангела я встретил на Днепре. Он командовал нашим понтонным взводом. Мы переплыли ночью на немецкий берег, перетащили шнур, потом привязанный к нему трос. Плавал я хорошо и сам, но Днепр был слишком широк, и если бы не плыл рядом лейтенант Кагановский, я бы утонул. На середине реки пришлось оставить резиновую лодку – сдулась от пробоины – и плыть дальше просто так. Ночью навели легкую переправу, а днем немец ее уничтожил. Мы уже назад не поплыли, плацдарм удерживали. Помню, как Кагановский нас научил по ночам закапываться в теплый песок, чтобы не замерзнуть. Мы в легкой одежде приплыли, а осень холодная была. Песок нагревался за день от всего, что там горело, а ночью грел нас – мы зарывались в него. Интересно, что с тех пор я в речке купаться не люблю, а вот лежать на горячем песке люблю. Потом, когда взяли Киев и давали награды, то прислали разнарядку на ордена и на Героя. Мы голосовали, кому какую награду, но начальство решило по-своему. Героя, как мы того хотели, Кагановскому не дали – дали рядовому Суворову. Лейтенант, как ни странно, расстроился. Почему как ни странно? Да потому что я сильно уважал его и думал, что он все понимает и к наградам относится, как я. А сам я чувствовал, что их нельзя хотеть – убьют.

Я не знаю, как это все обдумать. Я же с этими людьми связан, хоть они и погибли. Знаю только, что окончание жизни подарено мне, чтобы подготовиться ко встрече с ними.