Джин сняли с корабля во время короткой незапланированной стоянки в Кочине. Больше никому не разрешили высадиться на берег, но несколько невест наблюдали за тем, как Джин залезает с сумкой и чемоданом в руках в шлюпку и, не оглядываясь назад, плывет к берегу в сопровождении офицера из Красного Креста. Она даже никому не помахала на прощание.

Фрэнсис, которая в первый вечер помогала Джин справиться со слезами и истерикой, а когда та погрузилась в мрачную задумчивость, просто сидела рядом, отчаянно пыталась найти способ исправить ситуацию, но не смогла. Маргарет пошла еще дальше и добилась встречи с командиром корабля. Он принял ее весьма любезно, рассказывала она потом, но объяснил, что если муж отказывается от Джин, то он, командир корабля, здесь бессилен. Конечно, он не сказал: «Приказ есть приказ», хотя явно имел это в виду. Так бы и удавила эту чертову бабу из вспомогательной службы, заявила Маргарет.

– Мы можем написать ее мужу, – предложила Фрэнсис.

Но тогда пришлось бы вдаваться в объяснения, чего они не могли сделать, не погрешив против истины. И как много можно ему рассказать?

Пока Джин спала, Маргарет с Фрэнсис составили письмо – относительно правдивое и одновременно дипломатичное, – которое они собирались отправить во время следующей почтовой стоянки. Конечно, обе прекрасно понимали, хотя и не говорили об этом вслух, что письмо вряд ли поможет. Поэтому им ничего не оставалось делать, как, заслонив глаза рукой от солнца, следить за причаливающей к пристани шлюпкой. На пристани они увидели каких-то двух людей под зонтиком. Один из них взял вещи Джин, а другой помог ей высадиться на сушу. Больше ничего разглядеть было попросту невозможно.

– Я не виновата, – нарушила Эвис тягостную тишину. – И нечего на меня так смотреть.

Маргарет вытерла глаза и, тяжело ступая, вошла в каюту.

– Все это чертовски печально, – сказала она.

Фрэнсис промолчала.

Она даже не была особенно хорошенькой или такой уж обаятельной. Но капитан Хайфилд обнаружил, что прошло уже несколько дней, а перед его мысленным взором по-прежнему стоит лицо Джин Каслфорт. Ему было почти так же неприятно высаживать ее на берег и передавать под опеку официальных лиц, как и тогда, когда он имел дело с военнопленными. Он не мог забыть ее взгляд – полный бессильной ярости, отчаяния и, наконец, тупого смирения.

Несколько раз Хайфилд спрашивал себя, правильно ли он сделал. Невесты оказались с характером, и его до сих пор преследовали полные тихого негодования слова той медсестры: «Вы оказываете ей плохую услугу». Но что еще он мог сделать?! Женщина-офицер утверждала, что видела все собственными глазами. Он должен был доверять своим подчиненным, которых строго предупредил, что не потерпит нарушения порядка на борту. И если офицер говорит, будто муж не желает ее видеть, то неужели ему, командиру корабля, больше всех надо!

И все же, вспоминая их лица – страстное лицо высокой тоненькой девушки и расстроенное – малышки Джин, он постоянно спрашивал себя, а не слишком ли много они хотят от женщин, которых везут неведомо куда, не предоставляя при этом никаких гарантий. Подвергая такому соблазну. И вообще, может, все дело именно в соблазне…

История с девушкой – уже второй, снятой с корабля при подобных обстоятельствах, – способствовала возникновению на борту некоторого напряжения. Капитан Хайфилд мог точно сказать, что невесты стали чувствовать себя еще более неуверенно. Во время регулярных обходов палуб он ловил на себе косые взгляды, видел, как они жмутся друг к другу в дверях, словно из опасения, что он, капитан, обречет их на подобную участь. Капеллан сделал робкую попытку успокоить страхи девушек с помощью нескольких очень аккуратно подобранных слов во время проповедей, но они только усилили растущее беспокойство. Тем временем женщин-офицеров подвергли остракизму. Невесты, наслышанные о том, как обошлись с Джин, предпочли выразить свое презрение самыми различными способами, иногда с использованием ненормативной лексики, и теперь некоторые женщины-офицеры приходили к капитану Хайфилду, обливаясь слезами.

Несколько недель назад Хайфилд, наверное, велел бы девушкам взять себя в руки. Но сейчас он испытывал к ним безотчетную жалость. Ведь для них это плавание не такое уж и увлекательное приключение. Они были не властны над своей судьбой. А подобная беспомощность может порождать непривычные эмоции как у самих девушек, так и у тех, кто за ними присматривает.

Помимо всего прочего, у капитана Хайфилда имелись и другие поводы для беспокойства. Корабль, словно узнав о своей незавидной участи, постоянно ломался то в одном, то в другом месте. Заклинило руль, в результате чего пришлось переключиться на аварийную схему управления. Хронически не хватало воды, поскольку механики так и не сумели выяснить причину постоянных поломок опреснительных насосов. В Адене Хайфилду предстояло взять на борт еще четырнадцать гражданских лиц, включая губернатора Гибралтара с супругой, и капитан Хайфилд не был уверен, смогут ли условия на корабле удовлетворять их высоким требованиям. И в довершение всего ему становилось все труднее скрывать свою хромоту. Накануне Добсон демонстративно поинтересовался, как он себя чувствует, и Хайфилду пришлось перенести вес тела на раненую ногу, которая так сильно пульсировала, что он чуть ли не до крови закусил щеку, чтобы не выдать себя. Он решил сходить в лазарет, чтобы поискать лекарство, ведь ключи-то остались у него. Но он понятия не имел, какое лекарство ему нужно, и боялся навредить еще больше. Еще три недели, говорил он себе. Еще три недели, если, конечно, я сумею продержаться.

Совокупность всех этих факторов заставила его принять решение устроить танцы. Хороший капитан должен делать все возможное, чтобы пассажиры были довольны и счастливы. Немного музыки и дозированного общения лиц противоположного пола точно не повредят. А он – как никто другой – понимал, что иногда просто необходимо отвлечься.

Мод Гонн захандрила. Возможно, дело было в гнетущей обстановке маленькой спальни, опустевшей без непоседы Джин. А возможно, в том, что она вот уже несколько недель кое-как питалась и сидела взаперти в душной каюте. Она плохо ела, была вялой и апатичной. Ее не радовали походы в туалет и короткие прогулки по палубе, она не принюхивалась к соленому воздуху и не пыталась идти по незнакомому следу. Она сильно похудела и казалась до ужаса легкой – кожа да кости.

Фрэнсис сидела на койке, поглаживая собачку между ушами, а та, прикрыв подслеповатые глазки, медленно засыпала. Правда, иногда Мод Гонн вспоминала о присутствии Фрэнсис и вяло виляла хвостом, выражая тем самым свою благодарность.

Маргарет на чем свет стоит ругала себя. Не стоило брать с собой собаку, сказала она Фрэнсис. Надо было подумать о жаре, о необходимости держать Моди взаперти и оставить ее с папиными собаками в единственном знакомом ей доме, в окружении зеленых просторов, где она была счастлива. Фрэнсис понимала, что нехарактерная для Маргарет нервозность является отражением ее невысказанных мыслей: если уж она не справилась с уходом за маленькой собачкой, что тогда говорить о…

– Давай выгуляем ее наверху, – предложила Фрэнсис.

– Что? – удивилась Маргарет.

– Положим ее в твою корзинку, а сверху накроем шарфом. За туалетом есть орудийная башня, где никого никогда не бывает. Почему бы нам там немного не посидеть, чтобы Моди могла подышать днем воздухом?

От внимания Фрэнсис не ускользнуло, что Маргарет слегка пугает эта идея, хотя, в общем-то, выбора у нее не было.

– Послушай, если хочешь, я могу сама ее выгулять, – сказала Фрэнсис, она видела, что у Маргарет после нескольких бессонных ночей измученный вид.

– Правда? Тогда я немного вздремну.

– Постараюсь погулять с ней подольше.

Фрэнсис стремительно прошла на палубу С. Если она будет вести себя уверенно, то ее вряд ли кто-нибудь остановит. Тем более что часть невест уже нашла себе работу на корабле: помогали в канцелярии и на камбузе. Некоторые даже присоединились к недавно организованной малярной бригаде невест. Поэтому к появлению женщины на палубе – вотчине членов экипажа – теперь относились гораздо спокойнее, чем две недели назад.

Фрэнсис открыла люк, нырнула в него и подперла, чтобы он не закрылся. День выдался на редкость ярким, и даже жара не казалась удушающей. Шаловливый морской ветерок приподнял легкий шарф, и из корзинки тут же показался черный блестящий носик.

– Вот так, старушка, – прошептала Фрэнсис. – А ну-ка, поглядим, а вдруг тебе полегчает.

И уже несколько минут спустя Мод Гонн съела пресную лепешку и кусочек бекона, впервые за два дня проявив хоть какой-то интерес к еде.

Фрэнсис сидела с собакой на коленях, смотрела на бушующие волны внизу, прислушивалась к доносившимся с полетной палубы обрывкам разговора и взрывам смеха, которые перемежались командами по громкой связи. И хотя ее одежда явно нуждалась в стирке и плохо пахла, а при каждом движении в нос шибал такой запах, что она начинала мечтать о ванной, Фрэнсис понимала: она будет скучать по этому кораблю. Его шум сделался настолько привычным, что действовал успокаивающе. Она даже не была вполне уверена, так ли ей, в отличие от остальных, хочется сойти на берег в Адене.

Она уже два дня не видела морпеха.

Накануне под их дверью дежурил совсем другой морской пехотинец, и хотя она непривычно много времени провела, прохаживаясь туда-сюда по палубе, ее морпех так и не материализовался. Она не на шутку заволновалась, не заболел ли он, ведь тогда ему придется лечиться у доктора Даксбери, а подобная перспектива ее пугала. Затем она приказала себе не глупить. Может, это и к лучшему, что она его больше не видит. Она и так перенервничала из-за истории с Джин. Вдобавок ко всем неприятностям не хватало еще влюбиться, как школьнице!

Но уже через час, когда Фрэнсис собралась было вернуться в каюту, она неожиданно увидела его и резко отскочила назад. Он казался очень бледным, хотя многие его товарищи демонстрировали южный загар, под глазами залегли тени – свидетельство бессонных ночей, и тем не менее это был он. Свободный разворот широких плеч, обтянутых форменной рубашкой цвета хаки, свидетельствовал о недюжинной силе, которую невозможно было заметить, когда он неподвижно стоял под дверью. Через плечо у него был перекинут вещевой мешок, и она с ужасом подумала, что он собирается покинуть корабль.

Фрэнсис машинально вжалась в стенку, положив руку на грудь, и прислушалась к его шагам. Наверное, на полпути вниз шаги внезапно замерли. Фрэнсис затаила дыхание. Кажется, он остановился. Дверь приоткрылась, и оттуда – совсем близко от нее – показалось его улыбающееся лицо. Улыбка была искренней, черты лица стали мягче, острые углы каким-то чудом сгладились.

– Вы в порядке? – спросил он.

Она так растерялась, что слова разом вылетели из головы. Зардевшись, она попыталась все объяснить, но лишь молча кивнула.

Он пристально на нее посмотрел и перевел взгляд на корзинку.

– Здесь то, о чем я думаю? – прошептал он, и от звука его голоса у нее мурашки поползли по спине.

– Ей нездоровится, – ответила она. – И я решила, что свежий воздух точно не повредит.

– Тогда постарайтесь держаться подальше от палубы D. Там сейчас проводят инспекцию. – Он оглянулся, словно желая удостовериться, что поблизости никого нет. – Мне очень жаль вашу подругу. По-моему, с ней обошлись несправедливо.

– Конечно несправедливо, – ответила она. – В этом не было ни капли ее вины. Она, в сущности, еще ребенок.

– Военно-морской флот иногда бывает не слишком гостеприимным хозяином. – Он легко коснулся ее плеча. – Но с вами, надеюсь, все хорошо? – Увидев, что она покраснела, он поспешно поправился: – Я имею в виду остальных. Вы в порядке?

– О… Чудесно, – сказала она.

– Быть может, вам что-нибудь нужно? Питьевая вода? Крекеры?

В уголках его глаз она заметила лучики морщинок, свидетельствовавших о долгих годах пребывания на соленом воздухе, возможно, о привычке щуриться на солнце. И когда он начинал говорить, они сразу становились глубже.

– Вы куда-то собрались? – показала она на вещмешок. Что угодно, лишь бы не пялиться на него так открыто!

– Я? Нет… Здесь просто моя парадная форма.

– О…

– Сегодня вечером я свободен. – Он улыбнулся ей так, словно был чрезвычайно рад этому обстоятельству. – Как насчет танцев?

– Простите?

– Разве вы не слышали?! Сегодня вечером на полетной палубе танцы. Приказ капитана.

– Ой! – воскликнула она чуть громче, чем надо. – Ой! Вот здорово!

– Надеюсь, что для всех вас даже ненадолго включат воду, – ухмыльнулся он. – Так что вам, девочки, придется потерпеть наших воняющих пóтом матросов.

Она бросила взгляд на его помятые брюки, но он уже отвернулся, заметив кого-то вдалеке.

– Встретимся там, – бросил он, и его лицо снова стало бесстрастным.

Он отрывисто кивнул, будто отдал честь, и быстро ушел.

Оркестр Королевской морской пехоты Великобритании, расположившийся на самодельном помосте возле буфетной на полетной палубе, неподалеку от острова корабля, начал с песни «I’ve Got You Under My Skin». Судовые двигатели были выключены для проведения ремонтных работ, и «Виктория» мирно покачивалась на легкой волне. По палубе кружились несколько сот невест в своих лучших нарядах, по крайней мере лучших из тех, к которым они получили доступ. Некоторые с мужчинами, некоторые с хихикающими подружками. Вокруг острова стояли столы и стулья для девушек, кто не хотел или не мог танцевать. А над их головой в тропическом небе, окутывая море пеленой серебристого света, сияли звезды, совсем как лампочки на танцплощадке. И если немножко напрячь воображение, забыть о пушках, обшарпанной палубе, колченогих столах и стульях, то можно легко представить себе, что ты в шикарном бальном зале. Капитан Хайфилд наслаждался этим действом, полагая – следует признать, не без доли сентиментальности, – что старушка тоже имеет право отметить свое последнее плавание. С шиком и блеском. Словом, подарить ей на прощание немного праздника.

Моряки, в парадной форме, уже давно не выглядели такими счастливыми, тогда как невесты – взбунтовавшиеся из-за временного закрытия парикмахерского салона, – после включения аварийных душевых установок с соленой водой явно воспрянули духом. Да, возможность немного принарядиться по приятному поводу, безусловно, пошла им на пользу, решил капитан. Даже моряки с удовольствием щеголяли в парадной тропической форме.

Теперь, разбившись на группы, они весело болтали, временно забыв о званиях и знаках различия. Какого черта, подумал Хайфилд, когда одна из офицеров женской вспомогательной службы поинтересовалась, следует ли обеспечить «должное» разделение полов. Ведь это плавание и так оказалось из ряда вон выходящим.

– Капитан Хайфилд, сколько времени потребуется для заправки «Виктории» топливом?

Рядом с ним сидела одна из новых пассажирок, военнослужащая из женских вспомогательных сил, которую Добсон представил ему полчаса назад. Эта миниатюрная, темноволосая и чрезвычайно серьезная женщина так долго расспрашивала его о характеристиках корабля, что у него невольно возникло желание спросить: а не работает ли она, случайно, на японцев? Но он сдержался. Она явно не относилась к числу людей с чувством юмора.

– Не уверен, что могу сказать вам заранее, – солгал он.

– Немного больше, чем уходит на вас, баб, у ваших парней, – пробормотал доктор Даксбери, донельзя довольный своей шуткой.

В благодарность за проявленную стойкость в ситуации с нехваткой воды капитан Хайфилд обещал всем дополнительную порцию рома. Просто для разогрева, чтобы немного взбодриться, сообщил он. Правда, теперь его терзали смутные подозрения, что доктор Даксбери каким-то образом умудрился принять на грудь гораздо больше положенной нормы.

Какого черта, выругался про себя он. Этот человек скоро уйдет. Нога сегодня так сильно разболелась, что он и сам начал было подумывать о лишней рюмке-другой. Если бы не критическое положение с водоснабжением, он непременно опустил бы ногу в ванну с холодной водой, что обычно приносило некоторое облегчение, однако вместо этого его ждала, похоже, еще одна бессонная ночь.

– А вы участвовали в совместных операциях с американскими авианосцами? – поинтересовалась женщина из вспомогательной службы. – В Персидском заливе мы встретили их авианосец «Индиана», и, хочу заметить, эти американские корабли значительно превосходят наши.

– Выходит, вы все знаете о кораблях, да? – вмешался в разговор доктор Даксбери.

– Надеюсь, что так. Я уже четыре года служу в подразделениях женской вспомогательной службы.

Но доктор Даксбери, похоже, не слушал.

– В вас что-то есть от Джуди Гарланд. Вам кто-нибудь об этом говорил? А вы видели ее в «Для меня и моей девочки»?

– Боюсь, что нет.

Ну вот, приплыли, мысленно произнес капитан Хайфилд. Он уже имел счастье обедать в обществе исполняющего обязанности судового врача, и чаще всего дело кончалось тем, что доктор начинал петь свои чудовищные песенки. Он так много говорил о музыке и так мало о медицине, что Хайфилд подумал о том, что флотскому начальству следовало бы хорошенько проверить его документы, прежде чем нанимать на службу. Несмотря на дурные предчувствия, Хайфилд не стал просить, чтобы корабль обеспечили вторым врачом, как во время предыдущих походов. Капитан понимал, с некоторой долей вины, что легкомысленность Даксбери ему на руку: он не хотел, чтобы кто-то более опытный задавал вопросы о его ноге.

Хайфилд бросил прощальный взгляд на палубу, где вовсю шло веселье. Оркестр заиграл рил, и девушки, с раскрасневшимися, счастливыми лицами, весело ухая, закружились в танце. Затем он бросил взгляд в сторону Добсона и капитана морской пехоты, которые разговаривали со стоявшим возле шлюпок летчиком. Ладно, он, Хайфилд, сделал все, что мог. Теперь они спокойно обойдутся и без него. Вечеринки все же не по его части.

– Прошу прощения. – Поморщившись от боли, он встал со стула. – Мне надо уладить еще одно дело. – И с этими словами отправился к себе.

– Джин точно понравилось бы, – сказала Маргарет.

Накинув на плечи легкую шаль, она сидела в удобном кресле, которое Деннис Тимс специально для нее принес из офицерской кают-компании, и прямо-таки светилась от счастья. Мод Гонн пошла на поправку, а она сама наконец-то выспалась, что сразу подняло ей настроение.

– Бедная Джин, – вздохнула Фрэнсис. – Интересно, как-то она сейчас?

Эвис неподалеку от них танцевала с офицером в белом кителе. Тщательно уложенные в парикмахерском салоне волосы цвета меда отливали золотом в свете прожекторов, тонкую талию подчеркивала хорошо продуманная юбка, и абсолютно ничего не выдавало ее беременности.

– А вот твоей заклятой подруге, похоже, вообще на все наплевать, – кивнула в ее сторону Маргарет.

Буквально через два часа после изгнания Джин Эвис оккупировала ее койку, разложив там одежду и обувь, которые достала из чемодана.

Фрэнсис пришла в такую ярость, что с трудом поборола желание скинуть все на пол.

«А что такого? – возмутилась Эвис. – Ей эта койка теперь уже точно не понадобится».

Эвис пребывала в приподнятом настроении, поскольку выиграла конкурс «Сделай сам», представив на него сшитую собственными руками вечернюю сумочку. Не то чтобы она собиралась взять ее на предстоящий вечер, говорила она потом другим девушкам. Нет, для нее главным было щелкнуть по носу эту задаваку Айрин Картер. Теперь в конкурсе на звание королевы красоты «Виктории» она опережала Айрин на два очка.

– Не уверена, что она вообще хоть о чем-то может беспокоиться, – начала Фрэнсис, но вовремя остановилась.

– Давай постараемся сегодня об этом не думать. Слезами горю не поможешь.

– Да, – согласилась Фрэнсис.

Ее никогда особо не интересовали модные тряпки, и сколько она себя помнила, то всегда с облегчением переодевалась в форменную одежду. Не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. Она машинально разгладила на коленях юбку. На фоне павлиньих нарядов других женщин платье, которое она считала красивым, теперь казалось убогим. Поддавшись внезапному порыву, она распустила тугой узел на затылке и, посмотрев на себя в маленькое зеркало, заметила, что падающие на плечи волосы несколько смягчили резкие черты лица. Но теперь при виде замысловатых причесок других девушек – результат многочасового хождения в бигуди и нещадного опрыскивания лаком для волос – она чувствовала себя совершенной простушкой, и ей страшно не хватало спасительных заколок. Фрэнсис собралась было поделиться своими сомнениями с Маргарет, но, увидев потное лицо подруги и ее расплывшуюся фигуру, втиснутую в клетчатое хлопчатобумажное платье, которое та носила уже четвертый день, поняла, что лучше промолчать.

– Давай принесу тебе чего-нибудь попить, – в результате сказала она.

– Ты просто красавица! Я так и знала, что ты постесняешься спросить! – по-дружески попеняла ей Маргарет. – Я бы и сама принесла, но меня с этого кресла разве что подъемным краном можно поднять.

– Содовая устроит?

– Храни тебя бог. А ты разве не хочешь потанцевать?

– Что? – остановилась Фрэнсис.

– Тебе совершенно необязательно как пришитой сидеть возле меня. Я уже большая девочка. Иди развлекайся!

– Мне приятнее наблюдать со стороны. – Фрэнсис сморщила нос, и Маргарет, кивнув, махнула рукой.

Хотя это было не совсем так. Оказавшись под защитой полутьмы, которая позволяла незаметно от посторонних глаз наслаждаться атмосферой вечера и звуками музыки, Фрэнсис почувствовала смутное желание оказаться в числе девушек, кружившихся на импровизированном танцполе. Ведь никто ее не осудит. Никто не обратит на нее внимания. Похоже, все относились к происходившему чисто философски: как к невинному разнообразию корабельной рутины, к безобидным шалостям при свете луны.

Фрэнсис взяла два стакана с содовой и вернулась к Маргарет, которая наблюдала за танцующими парами.

– По части танцев я всегда была слабовата, – сказала Маргарет. – Но сейчас, кажется, отдала бы что угодно, лишь бы оказаться там.

– Потерпи. Теперь уже недолго осталось, – кивнула Фрэнсис на живот Маргарет. – А потом сможешь хоть пол-Англии пройти в ритме фокстрота.

Она говорила себе: ничего страшного, что его здесь нет. А учитывая, как она выглядит, может, оно и к лучшему. Он наверняка затерялся в этой толпе, танцует с какой-нибудь хорошенькой девушкой в ярком платье и атласных туфельках. Так или иначе, она настолько привыкла отталкивать мужчин, что просто не умела вести себя по-другому.

Единственные танцы, на которые она ходила во взрослой жизни, устраивались в госпитальных палатах, и там все было просто. Она танцевала либо с коллегами, уже успевшими стать друзьями и державшимися на почтительном расстоянии, либо с пациентами, для которых она была чем-то вроде матери и которые, как правило, относились крайне почтительно ко всему, связанному с медициной. А потому она или советовала им «не перетруждать больную ногу», или останавливала излишне ретивых, которым вообще нельзя было вставать с кровати. Старшая медсестра Одри Маршалл обычно шутила, что Фрэнсис не танцует, а выводит больных на прогулку в профилактических целях. А вот здесь она не знала, как держать себя с этими веселыми, нахальными и совершено неотразимыми в парадной форме мужчинами. Не знала, как вести непринужденную беседу или заниматься безобидным флиртом. И вообще она страшно стеснялась своего унылого голубого платья, которое по сравнению с шикарными нарядами других девушек выглядело линялой тряпкой.

– Всем привет, – сказал он, усаживаясь рядом с ней. – А я вас уже обыскался!

Слова сразу застряли у нее в горле. Он смотрел на нее в упор, при вечернем освещении его лицо казалось гораздо мягче. От его кожи немного пахло карболкой – характерный запах ткани, из которой сшита военная форма. Его рука небрежно лежала на столе перед ней, и Фрэнсис с трудом поборола в себе желание дотронуться до нее.

– Можно пригласить вас на танец? – спросил он.

Она представила, как он, обняв ее за талию, прижмется к ней всем телом, и внезапно почувствовала приступ паники.

– Нет, – отрывисто ответила она. – На самом деле я… я уже ухожу.

– Все верно, – немного помолчав, согласился он. – Никак не удалось вырваться пораньше. На камбузе произошел небольшой инцидент, и нам велели разобраться.

– В любом случае спасибо, – сказала она. – Желаю вам хорошо провести остаток вечера. – В горле у нее стоял ком.

Она собрала вещи, и он поднялся, чтобы пропустить ее.

– Фрэнсис, не уходи! – остановила ее Маргарет. – И ради бога, женщина, не вздумай ломаться. Ты просидела со мной весь этот треклятый вечер, а сейчас почему-то отказываешься от возможности сделать круг по танцплощадке. Я хочу видеть, что теряю.

– Прости, Маргарет, но я…

– Что значит твое «прости»? Ай, да ладно тебе, Фрэнсис! Какой смысл нам обеим подпирать стенку! Танцуй, пока молодой, как сказала бы наша дорогая подружка. Ну, давай! Ради Джин!

Фрэнсис посмотрела на него, затем – на скопление людей на палубе, на этот черно-белый водоворот, сама толком не понимая, чего, собственно, больше боится: невероятной толчеи или того, что окажется от него слишком близко.

– Вперед, женщина, не тушуйся!

Он по-прежнему стоял рядом.

– Ну что, быстрый танец? – Он протянул ей руку. – Мне будет очень приятно.

Не решаясь открыть рот, она молча оперлась о его руку.

Сегодня ночью она решила не думать о том, что все это невозможно. А еще о том, что испытывает те чувства, которые давным-давно запретила себе испытывать. О том, что последствия могут оказаться весьма болезненными. Нет, она просто закрыла глаза, вытянулась на койке и позволила себе предаться воспоминаниям, спрятанным глубоко в сердце: четыре танца, во время которых он был совсем близко, – одна рука в ее руке, другая покоится у нее на талии; его горячее дыхание на ее обнаженной шее, хотя он честно соблюдал дистанцию и вел себя вполне корректно.

Она вспоминала о том, как он посмотрел на нее, когда она решила уйти. О том, как он медленно и – если, конечно, ей не померещилось – неохотно выпустил ее руку. Но она тут же задалась вопросом: не причинит ли кому-нибудь вреда своими пустыми фантазиями? Он наклонился к ней и очень тихо сказал: «Благодарю вас». Но был ли в этом какой-то скрытый смысл?

Она испытывала к нему нечто такое, что пугало ее и заставляло краснеть от стыда. И все же ей хотелось петь от радости, что она сохранила способность чувствовать. В тот вечер у нее в душе родилась целая гамма самых разнообразных эмоций, и это невольно наводило на мысль: а не подцепила ли она, случайно, какой-то передающийся морским путем неведомый вирус? Она еще никогда не замечала за собой такого лихорадочного состояния и неспособности собраться с мыслями. Она даже слегка прикусила руку, чтобы прекратить истерику, грозящую перерасти бог знает во что. Она заставила себя дышать глубоко и ровно в бесполезной попытке восстановить тот душевный покой, который помогал ей держаться последние шесть лет.

– Это всего лишь танец, – прошептала она, натягивая на голову простыню. – Так почему ты не можешь быть благодарна хотя бы за такую малость?

Неожиданно она услышала шаги под дверью, затем – мужские голоса. Кто-то разговаривал с дежурившим у их каюты морпехом – молодым парнем с рыжими волосами и сонными глазами. Она не стала особенно прислушиваться к их разговору, решив, что, наверное, наступило время смены караула. Но затем резко села на койке.

Это был он. Она замерла на минуту, желая убедиться, что не ошиблась, затем с бьющимся сердцем тихонько соскользнула с койки. Почему-то подумала о Джин и похолодела. Возможно, она была слишком ослеплена новыми ощущениями, а потому не обратила внимания на то, что было до нее.

Она приложила ухо к двери.

– Ну, что скажешь? – спросил он.

– Уже целый час прошел, – ответил часовой. – Но похоже, у тебя нет выбора.

– Мне все это не нравится, – сказал он. – Ужасно не хочется этого делать.

Не успела она отойти к койке, как дверная ручка едва слышно повернулась и дверь приоткрылась. В образовавшейся щели показалось его лицо, лишь отдаленно напоминающее лицо того человека, что недавно был с ней на палубе. Он застал ее врасплох: дрожа как осиновый лист, она стояла в узкой полоске падающего из коридора света.

– Я услышала голоса, – произнесла она, только сейчас осознав, что не одета. Схватив шаль, она набросила ее на плечи и стянула на груди.

– Простите за беспокойство. – Он говорил очень тихо, но в его голосе сквозило явное волнение. – Но внизу произошел несчастный случай, и я подумал… Послушайте, нам срочно нужна ваша помощь.

Танцы завершились неофициальными сборищами в разных отсеках корабля. Одно из них происходило в левом заднем углу раскаленной утробы машинного отделения, и именно там кочегар решил повальсировать с одной из невест на узком настиле над главным двигателем. Его отчет о случившемся оказался довольно сбивчивым, но, так или иначе, они свалились вниз. Кочегар лежал без сознания, а невеста поранила лицо.

– По очевидным причинам мы не можем позвать судового врача. Но нам необходимо извлечь их оттуда до смены караула, – сказал он и, замявшись, добавил: – Мы тут подумали… Я тут подумал, что вы можете помочь.

Она зябко поежилась и обхватила себя обеими руками.

– Простите, – прошептала она, – но я не могу спуститься в машинное отделение. Придется вам поискать кого-нибудь другого.

– Я тоже пойду. И останусь с вами.

– Дело не в этом…

– Вам нечего бояться, обещаю. Они знают, что вы медсестра. – (Она заглянула ему в глаза и поняла, что он имел в виду.) – Нам больше некого позвать на помощь, – произнес он, бросив взгляд на часы. – У нас на все про все не больше двадцати минут. Фрэнсис, пожалуйста!

Раньше он еще никогда не называл ее по имени. Она даже не была уверена, что он знает, что ее зовут Фрэнсис.

Внезапно из темноты послышался торопливый шепот Маргарет:

– Я пойду с тобой. Если тебе так будет легче.

Но она продолжала мучиться сомнениями, ее сбивало с толку его присутствие.

– Пожалуйста, просто осмотрите их. Если дела действительно плохи, разбудим доктора.

– Я возьму аптечку, – сказала она, пошарив рукой под койкой в поисках жестяной коробки.

Маргарет тяжело поднялась и надела халат, едва сходившийся на животе. Она осторожно стиснула руку подруги.

– А куда это вы собрались? – спросила Эвис. Она включила свет и теперь сидела, сонно моргая.

– Подышать свежим воздухом, – ответила Маргарет.

– Не делай из меня дуру. Я не вчера родилась.

– Нас ждут внизу. Там кое-кто немного ушибся, – заявила Маргарет. – Если хочешь, пошли с нами.

Эвис внимательно посмотрела на них, прикидывая в уме, стоит идти или нет.

– Это самое малое, что ты можешь сделать, – добавила Маргарет.

Эвис соскользнула с койки, накинула шелковый халат персикового цвета, прошла мимо морпеха, услужливо придерживающего дверь, и пошла вслед за попутчицами в сторону лестницы.

А тем временем рыжий морпех снова заступил на пост у двери каюты, в которой, кроме спящей собаки, теперь некого было сторожить.

Сперва они услышали только голоса, доносившиеся из самого чрева корабля, куда вел трап с нескончаемым, как показалось Маргарет, числом пролетов. По бесконечным узким коридорам они прошли наконец в левое машинное отделение. Было адски жарко. Стараясь не отставать от остальных, Маргарет то и дело утирала рукавом пот со лба. Во рту стоял противный привкус машинного масла. Затем они услышали пронзительные рыдания, перемежающиеся приглушенными звуками голосов – мужских и женских, кто-то с кем-то спорил, кто-то кого-то упрашивал, и все это на фоне глухих ударов и грохота – биения гигантского сердца этого зверя. Фрэнсис тут же ускорила шаг, а затем пустилась бежать вслед за морпехом по узкому настилу.

Маргарет вошла в машинное отделение на несколько секунд позже остальных. Когда она наконец открыла дверь, на нее дохнуло нестерпимым жаром, и ей пришлось остановиться, чтобы хоть немного привыкнуть.

Она сделала шаг по настилу и посмотрела вниз – туда, откуда доносился шум. Примерно пятнадцатью футами ниже, в углублении, похожем на утопленный в пол боксерский ринг, прислонившись спиной к стене, полусидел-полулежал молодой моряк, с одной стороны его поддерживала рыдающая девушка, с другой – приятель. На перевернутом ящике лежали забытые карты, на полу валялись пустые стаканы. В центре помещения гигантский двигатель, своими трубами напоминающий орган, оглушительно стучал и лязгал железными деталями, а из-под вентилей доносилось злобное шипение пара, периодически выводившего инфернальную мелодию. Под настилом, в дальнем углу, прижав руки к лицу, сидела перепуганная молодая женщина.

– И что он теперь скажет? Что он обо мне подумает? – всхлипывала она.

Фрэнсис тем временем уже мчалась к трапу, который вел в недра машинного отделения, металлический настил заглушал шум ее шагов. Протиснувшись сквозь нетрезвую толпу, она встала на колени и сняла с руки пострадавшего окровавленную грязную тряпку, чтобы осмотреть рану.

Маргарет облокотилась на металлический леер, служивший защитным ограждением, и принялась наблюдать за тем, как одна из девушек заставила рыдающую женщину убрать от лица руку и промокнула багровые порезы мокрой тряпочкой. На заднем плане маячили несколько матросов, по-прежнему в парадной форме. Они оттаскивали в сторону огромные баллоны с кислородом и куски ограждения. Еще двое нервно курили в сторонке. По стенам тянулось множество труб, тускло блестевших при свете лампочек.

– Он хотел пройти вперед, и на него упали кислородные баллоны, – прокричал один из присутствующих. – Трудно сказать, куда они его ударили. Нам еще крупно повезло, что мы все не взлетели на воздух.

– Как долго он находится без сознания? – Фрэнсис пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум двигателей. – Кто еще пострадал? – Ее привычную сдержанность как рукой сняло, она была словно наэлектризована.

Рядом с ней морской пехотинец, расстегнув воротничок парадной формы, послушно выполнял ее указания и доставал из аптечки все необходимое. По ходу дела он инструктировал оставшихся моряков, двое из которых с явным облегчением стрелой взлетели по трапу, радуясь возможности убраться от греха подальше.

Эвис стояла на настиле, прижавшись спиной к стене. По напряженному выражению ее лица Маргарет поняла, что та предпочла бы сейчас оказаться подальше отсюда. Маргарет внезапно вспомнила о Джин и мысленно задала себе вопрос: не слишком ли они подставляются, если учесть то, как сурово наказали Джин? Но затем она посмотрела на Фрэнсис, склонившуюся над потерявшим сознание моряком – одной рукой та поднимала ему веки, другой рылась в аптечке, – и поняла, что не имеет права уйти.

– Он начинает приходить в себя. Надо наклонить ему голову набок и зафиксировать в таком положении. Пусть кто-нибудь мне поможет. Как его зовут? Кеннет? Кеннет! – позвала она. – Ты можешь сказать мне, где болит? – Она подняла его руку, пощупала каждый палец и, обратившись к морпеху, попросила: – Откройте это, пожалуйста.

Морпех достал из коробки нечто напоминающее набор для починки обмундирования. Маргарет отвернулась. Настил под ногами вибрировал от работы двигателя.

– В котором часу, они говорили, смена караула? – нервно спросила Эвис.

– Через четырнадцать минут, – ответила Маргарет.

Она даже подумала было спуститься вниз, чтобы поторопить их, но они и так работали не покладая рук.

И когда она отвернулась, ее внимание привлек еще один морпех. Он сидел в углу на полу и, как заметила Маргарет, не сводил глаз с Фрэнсис. Маргарет даже задалась вопросом: а не слишком ли у Фрэнсис откровенный халат? Однако уже через пару минут она поняла, что во взгляде мужчины не было похоти, правда, особой доброты тоже не было. У него был такой вид, будто он знает что-то такое, чего не знают другие. Маргарет стало неуютно, и она поближе придвинулась к Эвис.

– Мне кажется, нам пора уходить, – заявила Эвис.

– Она быстро справится, – ответила Маргарет.

В душе она была абсолютно с ней согласна: место просто ужасное. Оно чем-то напоминало ад, подпадая под общепринятое представление о нем. И все же Фрэнис явно чувствовала себя здесь как дома.

– Прости, Найкол, что впутал тебя в историю. Но я не мог его здесь бросить. По крайней мере, не в таком состоянии. – Валлиец Джонс оттянул воротничок формы, затем посмотрел на заляпанные машинным маслом брюки. – Все, Дакворт в последний раз втягивает меня во внеплановые развлечения. Больше я на его удочку не попадусь. Придурок хренов! Моя форма окончательно испорчена. – Не обращая внимания на висящие на стене знаки, что курить запрещено, он со вкусом затянулся сигаретой. – Так или иначе, кореш, я по-любому твой должник.

– Мне кажется, что ты должен не мне, а кому-то другому, – заметил Найкол и, посмотрев на часы, воскликнул: – Господи! Фрэнсис, у нас в запасе всего восемь минут, после этого надо срочно уводить отсюда людей.

Фрэнсис, сидя рядом с ним на полу, заканчивала обрабатывать глубокую рану на лице пострадавшей девушки. Девушка перестала рыдать и теперь пребывала в состоянии шока, что еще больше усугубило, как подозревал Найкол, количество выпитого ею до этого алкоголя. Волосы Фрэнсис взмокли от пота и спутанными прядями обрамляли лицо. Ее светлый хлопчатобумажный халат, весь в масляных пятнах, прилип к телу.

– Будьте добры, передайте мне морфий, – сказала Фрэнсис. Найкол достал ампулу с коричневой жидкостью. Она взяла ампулу и приложила его руку к марлевой повязке на лице девушки. – Прижмите как можно плотнее и держите, – сказала она. – И пожалуйста, пусть кто-нибудь присмотрит за Кеннетом. Надо проследить, чтобы ему снова не стало плохо.

Опытной рукой она отломила головку ампулы и наполнила шприц.

– Тебе сразу полегчает, – сказала она раненой девушке и, когда Найкол отодвинулся, ввела иглу под кожу. – Придется наложить швы, но обещаю, они будут совсем крошечными. И под волосами будет почти не видно.

Девушка молча кивнула.

– Обязательно накладывать швы прямо здесь? – спросил Найкол. – А нельзя отнести ее наверх и сделать все там?

– Ангарную палубу патрулирует офицер из женской вспомогательной службы, – сообщил один из матросов.

– Просто дайте мне закончить свою работу, – с металлом в голосе произнесла Фрэнсис. – Я постараюсь управиться как можно скорее.

Они уже несли Кеннета по лестнице, предостерегая друг друга быть осторожнее с его головой и ногой.

– Твоя подруга умеет держать язык за зубами? – задумчиво почесав голову, поинтересовался Джонс. – Я хочу сказать, можно ли ей доверять?

Найкол кивнул. Ей не сразу удалось вдеть нитку в иголку. Он заметил, как дрожат ее пальцы.

Он отчаянно пытался найти способ поблагодарить ее, выразить ей свое восхищение. Обнимая ее во время танца, он заметил, что эта обычно скованная девушка постепенно расслаблялась и буквально светилась изнутри. И вот теперь, в такой достаточно странной обстановке, она изменилась прямо на глазах. Он еще никогда в жизни не встречал такой профессиональной женщины и сейчас с неожиданной гордостью понял, что рядом с ним человек, ничем не уступающий ему, Найколу.

– Время? – спросила Фрэнсис.

– Четыре минуты, – ответил он.

Она тряхнула головой, словно столкнувшись с невыполнимой задачей. А затем он вообще перестал что-либо соображать, поскольку после первого стежка одна из подружек девушки потеряла сознание. Поэтому Фрэнсис велела унести ее отсюда и хорошенько ущипнуть, чтобы привести в чувство. Процесс зашивания раны снова прервался, когда неожиданно двое матросов сцепились между собой так, что Найколу и Джонсу пришлось их разнимать. Время утекало сквозь пальцы, стрелка часов неумолимо двигалась вперед.

В какой-то момент Найкол непроизвольно вскочил на ноги, напряженно прислушиваясь сквозь оглушающий рев двигателей к шагам за дверью.

А затем она повернула к нему раскрасневшееся от жары лицо сплошь в грязных потеках.

– У нас все в порядке, – улыбнулась она. – Мы закончили.

– Опаздываем на полторы минуты. Вперед, пора выбираться отсюда, – сказал Найкол и крикнул занимавшимся заграждением матросам: – Оставьте это в покое, нет времени. Лучше помогите мне поднять ее наверх.

Маргарет с Эвис уже стояли у двери, Фрэнсис знаком показала им, что они могут идти. Но Маргарет только отмахнулась, явно намереваясь ждать.

Он поднялся и протянул ей руку, чтобы помочь встать. Убрав упавшие на лоб волосы, она после некоторого колебания все же приняла его руку. Он старался не смотреть на ее прилипший к спине халат, подчеркивавший безупречные линии тела. Ее взмокшее лицо блестело от пота, который грязными струйками стекал в ложбинку между грудей. Господи помилуй, подумал Найкол. И как я теперь смогу выкинуть из головы ее образ?!

– Шов ни в коем случае нельзя мочить, – сказала девушке Фрэнсис. – Несколько дней никакого мытья головы.

– А я уже и забыла, когда вообще в последний раз ее мыла, – пробурчала та.

– Погоди-ка, – произнес Валлиец Джонс, стоявший за спиной у Найкола. – Скажите, а мы, случайно, не знакомы?

Сперва она, похоже, решила, будто он обращается к пострадавшей девушке. Но затем поняла, что он спрашивает именно ее, и сразу замкнулась.

– Ты же никогда не был на Моротае, – заметил Найкол.

– На Моротае? Не-а, – покачал головой Джонс. – Это было не там. Но у меня прекрасная память на лица. Я вас откуда-то знаю.

Найкол заметил, что Фрэнсис резко побледнела.

– Не думаю, – спокойно сказала она и начала собирать аптечку.

– Да-да-да… да… Рано или поздно я обязательно вспомню. У меня прекрасная память на лица.

Она поднесла руку ко лбу, словно у нее внезапно разболелась голова.

– Я лучше пойду, – бросила она Найколу, избегая встречаться с ним глазами. – С ними все будет в порядке.

– Я с вами, – произнес он.

– Нет, – отрезала она. – Нет, я в порядке. Спасибо.

Кусочки бинта и хирургический шелк выпали из аптечки, но ей явно было не до того. Поплотнее запахнув халат, с аптечкой под мышкой, она направилась в обход двигателя к трапу.

– Ой, нет…

Найкол перевел взгляд с Фрэнсис на Валлийца Джонса. Тот смотрел ей вслед и озадаченно качал головой. Затем скривил рот в лукавой ухмылке.

– Что? – спросил Найкол.

Он шел за ней к лестнице и остановился, чтобы взять куртку, которую бросил на ящик с инструментами.

– Нет… Не может быть… Никогда… – Джонс оглянулся и неожиданно обнаружил именно того, с кем хотел поговорить. – Эй, Дакворт! Скажи, ты думаешь о том же, о чем и я? Квинсленд? Да?

Фрэнсис уже поднялась по лестнице и теперь, опустив голову, шла к своим попутчицам.

– Я сразу смекнул, что к чему, – послышался голос с ярко выраженным акцентом типичного кокни. – Старое доброе заведение «Сладкие сны». Которому точно нельзя доверять.

– Что происходит? – заинтересовалась Эвис. – О чем это он?

– Поверить не могу! – расхохотался Джонс. – Медсестра! Надо будет непременно сказать старине Кенни! Медсестра!

– Джонс, что за херню ты несешь?!

Джонс посмотрел на Найкола, на лице его появилось знакомое насмешливое выражение, с которым он обычно встречал все те сюрпризы, что преподносила ему жизнь: дополнительные порции выпивки, победа в морском бою или выигрыш в карты благодаря тузу в рукаве.

– Найкол, твоя медсестричка, – сказал он, – в свое время была проституткой.

– Что?

– Дакворт подтвердит. Мы встретили ее в квинслендском борделе, наверное, лет пять назад.

Его раскатистый смех и перекрывший шум двигателя голос донеслись до ушей моряков и невест, устало бредущих по мосткам. Некоторые даже остановились и прислушались.

– Не смеши меня. – Найкол поднял глаза на Фрэнсис, которая уже была у самой двери.

Она смотрела прямо перед собой, но затем, очевидно после тяжелой внутренней борьбы, позволила себе посмотреть на него. В ее глазах он увидел покорность судьбе. И похолодел.

– Но она же замужем!

– За кем? За своим сутенером? Она была лучшей девочкой менеджера борделя. А теперь – только прикинь! Нет, разве в такое можно поверить? Превратилась во Флоренс Найтингейл!

Его раскатистый смех застал Фрэнсис уже в дверях и преследовал ее всю обратную дорогу по коридору.