Такого с ней прежде не случалось. И у нее и в мыслях ничего такого не было. Но Фрэнсис вынуждена была признаться, что начинает влюбляться.

Каждый вечер она говорила себе, что должна быть осторожнее, что так и до беды недалеко, что ее действия могут поставить под угрозу безопасность ее плавания. И несмотря на это, каждый вечер, практически ничего не объясняя своим спутницам, исчезала за металлической дверью. Воровато оглядевшись по сторонам, осторожно пробиралась мимо других кают, взлетала по трапу, пересекала ангарную палубу и открывала тяжелую стальную дверь, ведущую на полетную палубу.

Когда, оглядываясь назад, Фрэнсис размышляла о том, что подвигло ее на такое безумие, она понимала, что отчасти именно то, что слишком уж здесь все стало привычным: женщины, моряки, рутина судовой жизни, тяжелая атмосфера неуверенности и ожидания. Она привыкла просыпаться по утрам, не имея четкой задачи на день, растеряла часть своей изначальной строгости, которая многие годы защищала ее, словно броня. Ей стало легче общаться с людьми. Она даже готова была признаться, что начинает немного симпатизировать некоторым. Например, Маргарет. К ней невозможно было не привязаться.

Но больше всего ей нравился корабль: нравилось, что он огромный, будто левиафан, слишком большой, чтобы быть творением человеческих рук, нравились его шрамы, нравились пятна ржавчины – ее не могли скрыть даже несколько слоев краски, – следы неумолимого времени, проведенного в море. Фрэнсис нравились открывающиеся с полетной палубы бескрайние просторы, по мере того как они медленно, но верно продвигались на запад. Нравились те возможности, что давал ей корабль. Морские мили и бесконечные морские сажени, которые все больше отделяли Фрэнсис от ее прошлого.

Если бы по ночам не было слишком холодно, она часами сидела бы на полетной палубе, читая книжку или журнал, время от времени поднимая глаза, чтобы проверить, не видно ли ее с мостика. Но там привыкли смотреть только на море, и Фрэнсис удавалось оставаться незамеченной. Теперь устойчиво теплый ночной воздух приносил ей сладостное облегчение. Она занимала свое любимое место под брюхом самолета и в одиночестве наслаждалась ласковым морским ветерком, нескончаемым шумом волн внизу, вкусом соли на полураскрытых губах. Она любила определять по состоянию неба характер погоды за много миль от нее, наблюдать, как там, вдалеке, стихает ярость далекого шторма. Ну и конечно, нравились закаты, с их первобытным буйством оранжевых и синих красок, стекавших за горизонт так, что невозможно было отличить, где кончается небо и начинается море.

Иногда, когда ей улыбалась удача, она видела стаю морских свиней и смеялась над их маневрами. Казалось, они вступили в некий заговор с кораблем и слаженно следовали его движению. Но чаще всего она просто лежала возле одного из шасси самолета, сдвинув на затылок широкополую шляпу, и смотрела в небо. В небо, свободное от завывающих вражеских самолетов, от бесшумных, беспощадных бомб, от надрывных криков раненых. От суровых суждений тех, кто считал, что знает ее. Между ней и пунктом ее назначения не было абсолютно ничего – ни гор, ни деревьев, ни зданий. Ни людей.

Ночью, в полном одиночестве, она могла стряхнуть с себя, хотя бы временно, и прошлое и будущее. Могла просто сидеть, радуясь тому, что здесь она просто Фрэнсис, чувствуя себя крошечной песчинкой между небом, морем и звездами.

– Ну и как там твой корабль невест?

Линкор «Александра» стал первым британским кораблем, оказавшимся в зоне радиосвязи «Виктории» с момента отплытия из Сиднея. Однако Хайфилд отнесся к вызову командира линкора Эдварда Бакстера с меньшим энтузиазмом, чем если бы он был сделан при несколько иных обстоятельствах, поскольку у него имелось нехорошее подозрение насчет того, в каком именно ключе будет вестись разговор.

– И как проходит день спортивных мероприятий? Добсон говорит, что ты разрешаешь девушкам подпрыгивать, подскакивать и бегать вприпрыжку. Или я что-то не так понимаю?

Хайфилд закрыл глаза, прислушиваясь к отдаленным раскатам смеха.

Невзирая на приложенные усилия, день спортивных мероприятий, согласно всеобщему мнению, нельзя было считать безоговорочным успехом. Несмотря на зеркальную гладь поверхности моря, которую «Виктория» рассекала настолько спокойно, что, наверное, можно было бы удержать пенни на носу корабля чуть ли не до самого Тринкомали, с идеей хоккея на палубе пришлось расстаться после того, как три шайбы подряд улетели за борт. Та же печальная участь постигла эстафетную палочку во время эстафетного бега, который закончился горькими слезами одной из невест, освистанной за эту досадную оплошность. Другая ободрала ноги, поскольку слишком поздно затормозила и едва не свалилась с палубы, и ее пришлось волоком тащить обратно. И офицеры пришли к единодушному мнению, что девушки не обладают специальными навыками, необходимыми для занятий спортом на корабле, даже таком большом, как «Виктория».

Женщины-офицеры, уже совсем одуревшие от жары, попытались увеличить игровую зону до места дислокации истребителей. Но на практике оказалось невозможно без риска для жизни устраивать бег в мешках вокруг самолетов, и, даже когда их слегка отодвинули с помощью подъемных кранов или просто руками палубных матросов, женщины то и дело врезались в крылья или натыкались на пропеллеры. А так как ангары теперь были заняты, истребители вообще невозможно было убрать. Более того, здесь, в Индийском океане, корабль оказался в эпицентре волны тепла, и просторная полетная палуба нагрелась от солнца настолько, что во время бега девушки обжигали ноги, а вода в питьевых фонтанчиках становилась непригодной для питья, поэтому с течением дня число соревнующихся неумолимо уменьшалось. Они выбывали из игры под предлогом усталости, солнечных ожогов и головной боли. От невыносимой духоты в каютах и хронического недосыпа женщины были страшно раздражительными. И в довершение всего две девушки – к несчастью, одна из них оказалась основательницей Библейского клуба невест – после соревнований решили помочь подруге, повредившей лодыжку, доковылять до лазарета. А там доктор Даксбери, в облаке алкогольных паров, с головой углубился в чтение того, что – будь он в состоянии оправдываться – с некоторой натяжкой можно было бы назвать медицинской информацией. Растянутая лодыжка оказалась мигом забытой, и потрясенные до глубины души невесты рванули прямо к начальнице Красного Креста, дабы подать официальную жалобу.

– Я решил, что мне необходимо получше ознакомиться с женской анатомией, – сказал капитану Хайфилду доктор Даксбери.

– Сомневаюсь, что журнал «Голливудские старлетки» может служить полноценным учебником анатомии, – ответил капитан.

И капитан решил, что он, конечно, не ортодокс, но, пожалуй, будет полезно на время забрать у доктора ключи от лазарета.

А потом две девицы чуть было не перешли к рукоприкладству из-за ложки с яйцом (и совершенно напрасно, ибо яйцо было деревянным). Гонки с девушками на спине тоже закончились скандалом, поскольку одна из них обвинила тащившего ее матроса, что он заглядывал ей под юбку. На этом день спортивных мероприятий официально закончился.

– Похоже, все наши парни хотят знать, как у вас дела с расходом воды.

– Прекрасно, – ответил Хайфилд, тут же вспомнив утренний рапорт.

Возникли проблемы с одним из опреснительных узлов, но старший механик доложил, что сейчас все уже работает в штатном режиме.

Бакстер разговаривал слишком громко, словно рассчитывая на благодарных слушателей вокруг.

– Ходят слухи, что ты там у себя организовал парикмахерский салон, и вот нам всем интересно узнать, как твои ребята выглядят после мытья головы с шампунем и укладки… – Он грубо загоготал, и Хайфилду показалось, будто он слышит кругом отголоски его наглого смеха.

Он был один в метеорубке, расположенной над мерцающей палубой. Ужасно болела нога, она горячо пульсировала практически весь день. Когда это началось, у Хайфилда возникло смутное ощущение, будто его предали: ведь уже несколько дней нога практически его не беспокоила, и он уж было решил, что она заживет сама по себе и нет нужды обращаться за медицинской помощью.

– Пока меня пытались с тобой связать, я успел поговорить с Добсоном. Он утверждает, что эти австралийские девчонки уже дают вам прикурить.

– Что ты имеешь в виду?

– Доставляют лишние хлопоты. Заставляют мужчин волноваться. Тебе не позавидуешь, старина. Женщины, да еще в таком количестве, на корабле, с их стираным бельишком, лаком для ногтей, рюшечками, оборочками и прочей ерундистикой. Расхаживают повсюду в неглиже, отвлекая экипаж от работы. Мои ребята уже начинают делать ставки, сколько маленьких Викторов и Викторий появится через девять месяцев.

Хайфилд не мог не отметить, что после окончания войны стиль общения старшего офицерского состава стал гораздо развязнее. Теперь все явно были настроены на игривый лад, на разные там хиханьки да хаханьки. И Хайфилд поймал себя на том, что уже который раз тоскует о прежних временах. Однако он постарался, чтобы в его тоне не сквозили обиженные нотки.

– Мои люди ведут себя должным образом.

– Джордж, я имею в виду не твоих ребят, а этих австралиек. Девицы из колоний далеко не такие сдержанные, как их английские сестры, если в том, что я слышал о ночных гулянках в Сиднее, есть хоть доля правды…

– Мои девушки ведут себя образцово. Все под контролем.

И капитан с содроганием вспомнил инцидент, о котором на прошлой неделе доложила ему офицер из женской вспомогательной службы. Бакстер и ему подобные непременно об этом прознают.

– Ну ладно. Но мой тебе совет держать их по возможности взаперти. У нас у самих было полно неприятностей из-за того, что молодые парни крутили шашни с женщинами. Всего-то один-два случая, причем это были не просто пассажирки, а офицеры вспомогательной службы. А шестьсот баб на борту – такое даже страшно представить. И осмелюсь предположить, некоторые из них наверняка потеряли голову при мысли, что едут домой.

Однако Хайфилд промолчал, дав собеседнику ясно понять, что на ответ, который тот хочет получить, можно не рассчитывать. Тем временем Хайфилд задрал штанину и посмотрел на рану. Возможно, это всего лишь плод больного воображения, но ему показалось, что кожа вокруг шва покраснела и воспалилась. Он опустил штанину и стиснул зубы, как будто одним усилием воли можно было исцелить треклятую болячку.

– Да… мысль о тебе и парикмахерском салоне нас изрядно повеселила. Из всех кораблей… из всех капитанов, а? И тем не менее… приятно знать, что старушка еще может послужить после ухода на заслуженный отдых. Ты сможешь организовать на ней первый в мире плавучий салон красоты.

Хайфилд мгновенно забыл о больной ноге.

– Уход на заслуженный отдых?

– Когда «Викторию» выведут из боевого состава флота.

– «Викторию» выведут из боевого состава?!

В разговоре возникла длинная пауза.

– Я полагал, что ты в курсе, старина. Она выработала свой ресурс. Инженеры обследовали ее в Вуллумулу и решили, что нет смысла ее больше латать. Она завершит свой славный путь в Англии. Теперь, когда война закончилась, решено сосредоточиться на создании авианосцев нового поколения. Надеюсь, это тебя не слишком расстроило?

Хайфилд устало опустился на стул. Со всех сторон на него молча смотрели метеорологические карты и круговые шкалы, пребывающие пока в неведении относительно того, что их скоро спишут за ненадобностью. Вот как, мысленно обратился капитан к кораблю, значит, и тебя и меня, нас обоих. Хайфилд уже не слышал, что говорит ему Бакстер.

– Ну ладно, шутки в сторону. А вообще, как поживаешь, старина? Я слышал, история с «Индомитеблом» стала для тебя тяжелым ударом. Об этом только и говорили, хотя и недолго. Кое-кто за тебя беспокоится.

– У меня все прекрасно.

– Ну да, ну да. Тяжело вспоминать об этом, а? Какой ужас. Молодой Харт служил под моим началом пару лет назад. Я был потрясен, когда узнал. Замечательный молодой человек. Здорово выделялся на фоне остальных.

– Да. Да, это так.

– Однажды, когда мы были в Сингапуре, я познакомился с его женой. Славная крошка. Кажется, она тогда только-только родила близнецов. Кстати, это напомнило мне о цели моего звонка. Утром я получил радиограмму из Лондона. Они говорят, у тебя на борту есть несколько дамочек, которые замужем за моими парнями. Мы день-два пойдем рядом, поэтому там, в Лондоне, решили сделать красивый жест и дать им пообщаться с помощью радиотелефона.

– Я, право, не знаю…

– Ну, не стоит решать с кондачка. Насколько я понял, в любом случае их там совсем немного. Не думаю, что толпы девиц будут в истерике биться о твою дверь. Но для моих ребят это крайне важно. Поможет им держаться подальше от неприятностей. Через пару дней мы встаем на якорь в Адене, так что будет совсем невредно напомнить парням, прежде чем они сойдут на берег, об их обязательствах. – Он рассмеялся низким утробным смехом человека, не сомневающегося, что его правильно поймут.

А внизу на палубе матросы в тропической форме наводили порядок на палубе, убирали оставшиеся после дня спортивных мероприятий веревки и стулья, время от времени утирая пот со лба. Мимо них прошли две девушки, направлявшиеся в столовую, их безупречно уложенные волосы сияли на солнце. Они дружно нырнули под крыло самолета, одна из них мимоходом коснулась его изящными пальчиками и тут же отдернула руку, воскликнув что-то вроде «ой, как горячо». Она рассмеялась над ответом подруги и тут же прикрыла ладошкой рот.

А за их спиной вдоль палубы вытянулись истребители, их гладкие бока блестели от жары. Списанные за ненужностью, как и сам корабль.

– Хайфилд?

– Пусть твои люди поговорят с моим старпомом, – произнес Хайфилд, не сводя глаз с палубы. – Мы передадим тебе список пассажиров, и ты сообщишь мне, с кем именно хотят побеседовать твои ребята. А мы подумаем, как это лучше организовать.

Он снял наушники, прошел в радиорубку и сказал радисту:

– Соедините меня с главнокомандующим Британским Тихоокеанским флотом. И с тем, кто занимается договором по ленд-лизу.

В тот вечер в каюте, кроме Фрэнсис, никого не осталось. Эвис отправилась на занятия по изготовлению тряпичных цветов, что было одним из этапов подготовки к конкурсу на звание королевы красоты «Виктории». Теперь, когда Айрин Картер стала ее заклятым врагом, Эвис решила во что бы то ни стало уложить ее на обе лопатки.

Изнемогающая от духоты Джин, устав от урока чтения, ушла смотреть фильм в компании двух невест из верхней каюты.

Фрэнсис, насладившись часом одиночества, немного поиграла с собакой, но затем почувствовала странное беспокойство, возможно из-за жары. В безвоздушном пространстве каюты блузка прилипала к спине, а простыни – к матрасу. Тогда она пошла в уборную и сполоснула лицо холодной водой.

Она уже собралась было пойти на полетную палубу, как в каюту ворвалась Маргарет, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.

– Господи боже мой! – твердила она, прижав пухлую руку к горлу. – Господи боже мой!

– С тобой все в порядке? – бросилась к ней Фрэнсис.

Маргарет с явным трудом вернула себе осмысленное выражение лица. Ее грудь и шея покраснели от внезапного прилива крови. Она тяжело опустилась на койку.

– Маргарет?

– Меня вызвали в радиорубку. Ни за что не догадаешься – я буду говорить с Джо!

– Что?

У Маргарет глаза стали круглыми, как блюдца.

– Сегодня вечером! Представляешь себе?! «Александра» сейчас находится неподалеку, и мы имеем возможность связаться по радио. Я и еще пять невест, как они сказали. Мы сумеем поговорить с нашими мужьями. Мне повезло! Нет, ты только представь! Да?! – Она схватила в охапку собаку и бурно ее расцеловала. – Ой, Моди, а ты можешь в это поверить? Я буду разговаривать с Джо! Сегодня! – Затем она бросила взгляд на свое отражение в зеркале, которое Эвис повесила около двери, и застонала. – Ой, нет! Ты только посмотри, на кого я похожа! У меня от влажности на голове всегда черт-те что творится. – Она пропустила между пальцами непослушные пряди.

– Не думаю, что он увидит тебя во время радиосвязи, – рискнула заметить Фрэнсис.

– Но мне все равно хочется ему нравиться. – Маргарет схватила щетку Эвис и с остервенением накинулась на свою непокорную шевелюру. Наэлектризованные волосы встали дыбом в молчаливом протесте. Маргарет обиженно надула губы. – А ты со мной сходишь? Меня ноги не держат, и мне не хочется выставить себя дурой у всех на глазах. Ты не против? – Она закусила губу. – Последний раз я говорила с ним почти три месяца назад. И нужно, чтобы кто-нибудь напоминал мне, что нехорошо ругаться в присутствии капитана. – (Фрэнсис стояла, уставившись в пол.) – Ой, вот черт, прости, ради бога. Какая я бестактная! Я вовсе не собиралась сыпать соль на твои раны. Конечно, тебе тоже хотелось бы поговорить со своим мужем. Я просто подумала, что в такой момент хочу видеть рядом именно тебя.

Фрэнсис взяла Маргарет за руку, рука был влажной от жары и нервного возбуждения.

– С превеликим удовольствием, – сказала Фрэнсис.

– Джо?

Свет вокруг нее словно потускнел. Маргарет, которая неуклюже топталась на месте, спросила, там ли она встала. Радист, с наушниками на голове, поколдовал над расположенными перед ним наборными дисками. А затем, явно удовлетворенный полученной серией свистков и непонятного стрекотания, поставил перед ней микрофон.

– Лицо немного поближе. Сюда, – сказал он, осторожно положив свою руку Маргарет на спину, чтобы немного ее приободрить. – Вот так. А теперь попытайтесь еще раз.

– Джо?

В маленькой комнатке, спрятанной под мостиком, кучка отобранных невест, некоторые в сопровождении друзей, возбужденно пихали друг друга в бок. Радиорубка была слишком тесной для такого количества народу, и девушки стояли очень прямо, стараясь держать руки по швам, правда, некоторые, с блестевшими от пота лицами, все же обмахивались журналами. Небо за окном почернело, но они знали, что объект их вожделений плывет сейчас в темноте, за много миль от них.

– Мэгс? – Голос казался очень далеким и каким-то ломким. Но, судя по выражению лица Маргарет, это был, без сомнения, голос Джо.

Все судорожно вздохнули в едином порыве, точно дети при виде рождественской елки. Маргарет вызвали первой, и, казалось, только получив такое наглядное подтверждение своих чаяний, они смогли поверить в то, что это не сон, что их мужья близко и что после многих месяцев молчания они получат наконец возможность обменяться с ними несколькими драгоценными словами. Теперь девушки сияли от счастья, словно заразившись общей радостью.

Маргарет протянула руку к микрофону. И со смущенной улыбкой сказала:

– Джо, это я. Как поживаешь?

– Отлично, любимая. У тебя все в порядке? За тобой хорошо присматривают? – Его далекий голос прорезал тишину.

Маргарет еще крепче сжала микрофон:

– У меня все прекрасно. У меня и Джо-младшего. Как… приятно снова слышать тебя, – начала она и запнулась, видимо только сейчас осознав, что ее окружают посторонние люди, как, впрочем, наверное, и его. И никому из женщин не хотелось конфузить своих мужей на глазах у начальства и сослуживцев.

– Тебя там хорошо кормят? – снова послышался голос Джо, и все находившиеся в комнате дружно рассмеялись. Маргарет покосилась на капитана, который, скрестив руки на груди, стоял сзади. На его губах играла благосклонная улыбка.

– За нами замечательно ухаживают.

– Хорошо. Ты… там береги себя на этой жаре. И пей побольше воды.

– О, я пью…

– Все, дорогая, тут уже следующий на очереди. Но ты, главное, береги себя.

– И ты себя. – Маргарет наклонилась к микрофону, словно тем самым могла хоть как-то приблизиться к мужу.

– Увидимся в Плимуте. Уже недолго осталось.

Голос Маргарет дрогнул.

– Совсем недолго, – сказала она. – Пока, Джо.

Она отвернулась от микрофона, по ее лицу текли слезы. Заметив, что Маргарет вот-вот упадет, Фрэнсис поспешила ее подхватить. Слишком уж скупой обмен словами, подумала она. Маргарет должны были дать хотя бы еще несколько минут, причем в более приватной обстановке, чтобы она могла выразить свои чувства. Ведь ей так много надо было сказать своему Джо: о свободе, о материнстве, о том, что значит быть женой.

Но когда Фрэнсис снова посмотрела на Маргарет, та ответила ей сияющей улыбкой, способной, казалось, осветить кромешную тьму.

– Ой, Фрэнсис, это было чудесно, – прошептала она.

В ее голосе звучала неприкрытая любовь и целая гамма глубоких чувств, рожденных такой малостью. Фрэнсис на короткую минуту прижала к себе подругу и стала рассеянно слушать, с некоторым смятением в душе, как та шепотом пытается воспроизвести разговор с Джо, сокрушаясь по поводу того, что совершенно ничего не соображала, а когда услышала его голос, вообще растерялась.

– Но ведь это все не имеет значения, правда? Ой, Фрэнсис, я очень надеюсь, что и ты скоро сможешь поговорить со своим мужем. Ты даже не представляешь, насколько мне полегчало. А ты слышала Джо? Лучше его никого нет. Правда?

Все взгляды были прикованы к смуглой девице в синем платье. При звуках голоса своего мужа она громко разрыдалась, и теперь ее успокаивала офицер из Красного Креста. Поэтому только капитану удалось заметить выражение лица стоявшей в углу высокой девушки, которая до того шутливо представилась как «неофициальная повитуха». Он старался не смотреть слишком открыто на кого-либо из женщин из боязни, что его могут неправильно понять. Но в ее напряженной позе было нечто интригующее. А в глазах таилось безмерное страдание человека, понесшего тяжелую утрату. И капитан безотчетно понял, что в его взгляде можно прочесть то же самое.

Найкол шел по нижней галерейной палубе, мимо кают-компании младших офицеров и склада боеприпасов, мимо ангара, где при обычных условиях можно было бы увидеть не ряд дверей, а несколько самолетов и непременные контейнеры с запчастями. Большинство дверей сейчас были слегка приоткрыты в тщетной попытке обеспечить доступ свежего воздуха в тесные каюты, из которых слышались приглушенные женские голоса, шлепанье карт об импровизированные столы или шелест журнальных страниц. Стараясь смотреть прямо перед с собой, он наконец достиг трапа и поднялся наверх, чувствуя, как от малейшего напряжения шорты буквально прилипают к коже. Кивнув капеллану, он прошел по плохо освещенному проходу в сторону холла и осторожно пробрался мимо капитанской каюты. Наконец, быстро оглядевшись по сторонам, он открыл дверь рядом с офисом старпома и оказался на темной палубе.

Ему уже сказали, где он сможет ее найти. Он смущенно постучался в дверь (ему было неловко вторгаться в это женское царство), чтобы сообщить о принятом решении. Чтобы они, как и все остальные, смогли подготовиться. Возможно, он предупредил их первыми, потому что хотел дать им возможность выбрать самое удобное место. В ответ они недоверчиво рассмеялись. Заставили его повторить сообщение дважды и только тогда наконец поверили. Затем Маргарет, все еще сиявшая после сеанса радиосвязи, под давлением Эвис и Джин шепотом подтвердила ему то, о чем он и так догадывался.

На затянутом облаками небе виднелась едва ли пригоршня звезд, поэтому ему потребовалось несколько минут, чтобы найти ее. Поначалу он решил, что понапрасну тратит время, и уже собрался развернуться, чтобы уйти. Строго говоря, он вообще не имел права покидать свой пост. Но внезапно тьма расступилась, луна вышла из-за облаков, залила призрачным светом палубу, и он различил ее угловатый силуэт под одним из «корсаров». Она сидела, обняв руками колени.

Он на мгновение замер, гадая про себя, заметила она его или нет и не поставит ли он ее в неудобное положение тем, что сумел определить, где она в данный момент находится. Но затем, когда он подошел поближе и она повернулась к нему, у него сразу отлегло от души. Как будто сам факт ее присутствия мог его в чем-то убедить. Последовательность, подумал он. Возможно, некое проявление скрытой доброты. Неожиданно он вспомнил окровавленное лицо Томсона, который лежал распростершись на палубе несколько дней назад. Должно быть, ввязался в пьяную драку, сказал парень из его кубрика. Глупый мальчишка оторвался от своих. А ведь морякам с самого начала велели зарубить себе на носу, что в незнакомом порту следует держаться вместе.

Найкол заметил, что она плакала. Он увидел, как она, утерев глаза, расправляет плечи, и его радость от встречи несколько омрачилась чувством неловкости.

– Простите, что помешал. Ваша подруга сказала, что вы здесь.

Она собралась подняться, но он махнул ей рукой, чтобы не вставала.

– Что-то случилось, да?

Она казалась ужасно встревоженной, наверное, решила, что его внезапное появление связано с неприятными известиями из дому, и он выругал себя за толстокожесть.

– Нет, все в порядке. Пожалуйста! – Он снова жестом попросил ее не вставать. – Я просто хотел сказать вам… Предупредить вас… что вы недолго будете в одиночестве…

Но тут случилось нечто еще более странное. Она явно пришла в смятение.

– Что? – спросила она. – Что вы имеете в виду?

– Приказ командира корабля. В шахтах элеватора… Я хочу сказать, в ваших каютах слишком жарко. И он распорядился, чтобы сегодня все спали здесь. Одним словом, все девушки.

Она слегка расслабилась:

– Спать здесь? На палубе? Вы уверены?

И он неожиданно для себя улыбнулся. Ему и самому идея показалась, мягко говоря, довольно странной. Старпом сообщил ему об этом, очень аккуратно подбирая слова, из чего стало ясно, что и он решил, будто капитан окончательно рехнулся.

– Мы не можем позволить вам свариться внизу. Там и так уже все раскалилось до предела. Один из наших механиков сегодня вечером потерял сознание в машинном отделении, поэтому капитан Хайфилд распорядился, чтобы невесты перенесли постельные принадлежности на палубу. Вы можете спать в купальниках. Так вам будет гораздо удобнее.

Она отвернулась и задумчиво посмотрела на черный океан.

– Полагаю, теперь мне придется держаться отсюда подальше, – тоскливо произнесла она.

А он не мог отвести глаз от ее нежного профиля. Ее кожа в белесом свете луны казалась молочно-белой. И когда он начал говорить, голос ему изменил. Пришлось прокашляться, чтобы скрыть предательскую хрипотцу.

– Но я здесь ни при чем, – сказал он. – И вы отнюдь не единственная, кому надо хоть несколько минут побыть наедине с морем.

Наедине с морем? И откуда что взялось? Он никогда так не говорил. Она непременно примет его за претенциозного дурака. В ее отстраненности было нечто такое, что заставляло его совершенно по-идиотски заикаться.

Но она, похоже, ничего не заметила. А когда повернулась к нему, он увидел, что в глазах у нее стоят слезы.

– Не важно, – тусклым голосом произнесла она. – Сегодня в любом случае оно не работало.

Ему хотелось спросить: что не работало? Но он только поспешно сказал:

– Вы в порядке?

– У меня все прекрасно, – ответила она и резко поднялась, стряхнув с юбки воображаемые пылинки.

Облака тем временем опять затянули луну, и ее лицо снова скрылось от его взгляда.

Надо было видеть лицо Добсона, когда на палубе со спальником под мышкой появилась первая девушка в ярко-розовом раздельном купальнике с оборочками, хотя, случись такое чуть раньше, Хайфилд и сам потерял бы дар речи от возмущения. Девушка остановилась у двери, опасливо покосилась на капитана, а когда тот кивнул, махнула рукой подружкам, чтобы не отставали. Она на цыпочках пробралась на палубу, расположившись там, где ей указал морпех.

К ней тут же присоединились еще две. Они хихикали и толкали друг друга в бок под лучами включенного по сему случаю прожектора. И очень скоро отовсюду стали появляться девушки. Те, что покрупнее, были в просторных ночных рубашках из хлопка, поскольку явно стеснялись появляться на людях в неглиже. Ранее капитан сказал, что желающие могут остаться в своих спальнях, однако жара была настолько удушающей, что капитан не сомневался: большинство невест предпочтут духоте кают ласковый морской ветерок, пробивающийся сквозь неподвижный воздух на палубе. Так оно и вышло. Девушки все шли и шли, весело болтая или выражая недовольство, обнаружив, что им негде разложить постель. Их фигура, рост, прическа и манера поведения служили еще одним подтверждением бесконечного разнообразия представительниц женского пола.

За ними должны были присматривать морские пехотинцы. Как ни странно, но это был один из тех редких случаев, когда мужчины не стали возражать против внеочередного дежурства. Хайфилд наблюдал за морпехами, рассредоточившимися по палубе. Их обычно непроницаемые лица светились улыбками, они смеялись и шутили с женщинами по поводу столь немыслимого поворота событий.

– Какого черта? – бормотал себе под нос Хайфилд, чувствуя, как у него самого невольно приподнимаются уголки губ. – Какого черта?

В сопровождении Добсона появилась офицер из женской вспомогательной службы.

– Ну что, все собрались? – спросил Хайфилд.

– Полагаю, что так, капитан. Но нельзя ли поместить хоть кого-то поближе к самолетам? Боюсь, что всем просто не хватит места. Ведь нашим парням надо совершать обход периметра, а девушкам – иметь возможность вытянуть ноги…

– Нет, – отрезал Хайфилд. – Пусть держатся от самолетов подальше.

Добсон слегка замялся, словно в ожидании объяснений. И, не получив их, раздраженно отправил женщину-офицера разбираться с двумя невестами, поссорившимися из-за простыни. Хайфилд не сомневался, тот непременно скажет остальным, что все это, возможно, из-за Харта, а история с «Индомитеблом» заставила капитана идти на неоправданный риск. Пусть думает что хочет, решил для себя Хайфилд.

Последняя невеста появилась на палубе уже около десяти часов вечера, после чего все каюты тщательно прочесали, дабы удостовериться, что больше никого не будет. Хайфилд встал перед женщинами, освещенными неверным светом прожекторов, и знаком велел им замолчать. Толпа постепенно успокоилась, и он слышал только отдаленный шум двигателей да глухой рокот волн внизу.

– Я собирался ознакомить вас с новыми правилами, – произнес капитан, переминаясь с ноги на ногу. Он внимательно оглядел морских пехотинцев, выстроившихся в ряд слева от него. – Кое-что прояснить насчет сегодняшнего вечера. Но решил, что слишком жарко для длинных разговоров. И если у вас не хватит здравого смысла не свалиться за борт, то это будет только пустая трата слов. Поэтому единственное, чего я хочу просить, – не отвлекать мужчин от работы. И очень надеюсь, что здесь вам будет спаться гораздо лучше.

Его слова были встречены оживленными возгласами и взрывом аплодисментов. Он видел кругом благодарные лица, и в его душе родилось неведомое доселе чувство. Его рот невольно растянулся в улыбке.

– Обеспечьте, чтобы, кроме морских пехотинцев, здесь не было других членов экипажа, – обратился он к Добсону.

И, забыв на волне приподнятого настроения о боли в ноге, бодро прошествовал в свою каюту.

Эта ночь, как уже гораздо позже поняла Фрэнсис, стала кульминацией плавания. И не только для нее, но и для абсолютного большинства. Возможно, небывалый душевный подъем объяснялся возможностью собраться вместе, а еще ощущением свободы и сладкой вольницы бескрайнего моря и звездного неба после долгих дней давящей жары и плохого настроения. Открытая палуба на короткое время сделала их равными, лишив возможности разбиться на группировки – явление сколь неприятное, столь и типичное для большого скопления женщин.

Эвис, игнорировавшая Фрэнсис всю прошлую неделю, потратила несколько часов, чтобы, пользуясь своим новым статусом дамы в интересном положении, подружиться с окружающими ее девушками. Маргарет – поначалу она немного волновалась из-за Мод Гонн, но сразу успокоилась, когда Фрэнсис, воспользовавшись этим предлогом, проскользнула в каюту и обнаружила, что собака безмятежно спит, – отключилась уже минут через двадцать после того, как все улеглись. Облаченная в тонкую мужскую рубашку, она мирно похрапывала на левом боку, положив живот на подушку Фрэнсис.

Фрэнсис было приятно это видеть: она искренне жалела Маргарет – неуклюжую и распухшую, ужасно мучавшуюся от жары и беспокойно ворочавшуюся с боку на бок на узкой койке, чтобы найти удобное положение.

Поначалу Фрэнсис чувствовала себя немного неловко в купальнике, но, увидев вокруг обнаженные конечности и выставленные напоказ оголенные талии женщин всех мастей и размеров – некоторые демонстрировали новомодные минималистские бикини, – поняла, что подобная стыдливость просто нелепа. А когда морские пехотинцы оправились от первоначального шока при виде тех, кого им предстояло охранять, они тоже потеряли интерес к происходящему. Одни уже играли в карты на деревянных ящиках возле мостика, другие мирно болтали, не обращая никакого внимания на пленительные женские формы за их спиной.

Интересно, а их действительно это не волнует? – подумала Фрэнсис. Способен ли хоть один мужчина оставаться бесстрастным при таком обилии обнаженной женской плоти? Но, как ни старалась, она не смогла найти ни единого подтверждения своим сомнениям. Наконец она позволила себе отбросить простыню и устроиться полулежа, чтобы подставить ветру как можно большую поверхность тела. И когда все-таки увидела, как один из мужчин – в полной тропической экипировке – тоскливо посмотрел в их направлении, то обнаружила, что в его взгляде таится вовсе не вожделение, а самая натуральная зависть.

После полуночи она, должно быть, ненадолго задремала. Большинство девушек уже спали без задних ног. Несмотря на романтическую обстановку, при других обстоятельствах определенно не позволившую бы им уснуть, несколько бессонных ночей накануне все же сыграли свою решающую роль. Но она ничего не могла с собой поделать: ей было страшно неуютно среди такого количества людей. Наконец она сдалась и снова приняла сидячее положение, решив, что будет просто наслаждаться возможностью дышать свежим воздухом на законных основаниях. Накинув на плечи простыню, она осторожно пробралась к краю палубы, чтобы посмотреть на пенный след корабля в океане. В конце концов она сумела найти свободное место подальше от других и теперь сидела, бездумно глядя вдаль.

– У вас все в порядке? – раздался рядом тихий – слышный только ей одной – голос.

Морской пехотинец находился в нескольких футах от нее, он старательно смотрел прямо перед собой.

– У меня все прекрасно, – прошептала она.

Она тоже не отрывала глаз от моря, словно они оба договорились делать вид, будто не общаются.

Он остался стоять рядом с ней. Она остро ощущала неподвижность его слегка расставленных ног, готовых противостоять внезапной волне.

– Вам ведь нравится здесь, наверху, да? – спросил он.

– Очень. Возможно, мои слова звучат глупо. Но я поняла, что море делает меня… счастливой.

– Ну, раньше вы не выглядели слишком счастливой.

Она не ожидала, что сможет с ним вот так запросто общаться.

– Мне кажется, бескрайние морские просторы плохо на меня действуют, – сказала она. – Я не чувствую себя спокойной… как обычно.

– А… – Она поняла, что он кивнул. – Ну, корабль редко оправдывает ожидания.

Какое-то время они молчали. Фрэнсис ощущала смутное беспокойство, ведь их больше не разделяла металлическая дверь. Сначала она завернулась в простыню чуть ли не до подбородка. Но затем решила, что глупо устраивать демонстрацию, и позволила простыне свободно упасть с плеч. И сразу покраснела от собственной смелости.

– Когда вы здесь, у вас даже лицо меняется, – сказал он, и она бросила на него быстрый взгляд. Вероятно, он догадался, что переступил некую черту, поскольку опять смотрел прямо перед собой. – Я понимаю, каково это, – добавил он. – Вот почему мне так нравится находиться в море.

А как же ваши дети? – вертелось у нее на кончике языка, но она не знала, как правильно сформулировать вопрос, чтобы он не прозвучал как обвинение. Поэтому она просто осторожно покосилась на него. Ей хотелось спросить, почему он всегда выглядит таким грустным, если ему есть для кого жить и к кому возвращаться. Но он неожиданно повернулся, их глаза встретились. Она непроизвольно поднесла руку к лицу, словно желая защититься.

– Хотите, чтобы я вас оставил? – спокойно спросил он.

– Нет, – машинально ответила она.

И оба замолчали, ее ответ явно смутил его. Они задумчиво смотрели на темную воду, он стоял рядом, словно ее личный часовой.

Незадолго до пяти утра на горизонте за тысячи миль от них появились первые – яростные и неистовые – серебристые сполохи. Он рассказал ей, как в зависимости от положения корабля на экваторе может изменяться картина рассветов: иногда они медленно и неторопливо заливают небо молочно-синим светом, а иногда – это бурное и почти агрессивное сияние, мгновенно перерастающее в полноценную зарю. Рассказал, что, еще будучи неопытным новобранцем, мог перечислить практически все созвездия и даже немного гордился этим, что любил следить, как они медленно тают в утреннем небе, и радовался, когда с наступлением вечера они появлялись снова, но потом началась война и на ночное небо невозможно было смотреть дольше минуты, не услышав гула вражеских самолетов.

– Они все испортили, – сказал он. – И теперь мне проще туда не глядеть.

А она в свою очередь поведала ему, что рвущиеся в Тихом океане снаряды словно воспроизводили цвета рассвета, и еще о том, как она наблюдала за этим явлением из окна медицинской палатки, удивляясь способности человека ниспровергать законы природы. Но даже в таких диких красках была своеобразная красота, сказала она. Война – или, возможно, работа медсестры – научила видеть ее практически во всем.

– Все вернется. Нужно набраться терпения и подождать. – Ее голос был тихим и успокаивающим.

Он подумал, что, наверное, именно так она шептала слова утешения раненым, которых выхаживала, и, как это ни парадоксально, ему захотелось оказаться среди них.

– Вы уже давно служите на «Виктории»?

Ему потребовалась целая минута, чтобы сосредоточиться на ее словах.

– Нет, – ответил он. – Большинство из нас раньше были на «Индомитебле». Но его в конце войны потопили. И те, кому удалось выбраться, в результате оказались на «Виктории».

Всего несколько заученных аккуратных слов. Они абсолютно ничего не говорили о хаосе и ужасе последних часов корабля, о превратившихся в огненные ловушки трюмах, о разрывах бомб и криках раненых.

Она повернулась к нему лицом:

– Вы многих тогда потеряли?

– Порядочно. Командир корабля – своего племянника.

Она посмотрела туда, где несколько часов назад под мостиком, изучая карту, стоял капитан Хайфилд, безупречно подтянутый и аккуратный в своей тропической форме.

– Каждый из нас кого-то потерял, – сказала она скорее даже не ему, а себе.

Тогда он спросил ее о бывших военнопленных и очень внимательно выслушал нудный перечень ранений и пациентов, которые умерли. Он не стал допытываться, как ей удалось пережить ужасы войны. Те, кто прошел через такое, так и не сумели оправиться, заметила она. Хотя все это не важно по сравнению с тем, что ты смог остаться в живых или заслужить чью-то безмерную благодарность.

– Да уж, нелегкий выбор, – произнес он.

– А вы действительно полагаете, что у каждого из нас есть выбор?

Именно в эту секунду, посмотрев на ее бледное серьезное лицо и услышав в ее ответе полное нежелание представлять себя в выгодном свете на фоне страданий других людей, он понял, что его чувства к ней ни в коей мере нельзя назвать подобающими.

– Я… я… не… – Его открытие настолько потрясло его, что у него пропал голос, и он остолбенело покачал головой.

Неожиданно, очень некстати, он вспомнил свое последнее увольнение на берег и почувствовал себя страшно беззащитным, его захлестнула волна стыда.

– Мы все должны найти способ, – начала она, – загладить свою вину.

Ему хотелось крикнуть: и ты тоже?! Не ты начинала эту войну. Не ты несешь ответственность за ущерб, за оторванные конечности, за страдания людей. Ты здесь единственное светлое пятно. Ты заставляешь нас двигаться дальше. Из всех людей, из всех этих женщин, лежащих на палубе, тебе единственной не за что извиняться.

Возможно, дело было в неурочном часе или в ее обнаженных плечах, испускавших неземное сияние в тусклом утреннем свете. А возможно, в том, что он уже забыл, что такое нормальное человеческое общение, поскольку привык к казарменному юмору и напускной браваде. Ему хотелось открыться ей, распахнуть перед ней душу, чтобы она своим теплом и пониманием очистила его от грехов. А еще – крикнуть ее мужу, наверняка тупому и желчному человеку, который, должно быть, прямо сейчас, пока они разговаривают, подтягивая штаны, выходит с приятелями из какого-нибудь ближневосточного борделя: «Ты знаешь, каким сокровищем обладаешь?! Ты понимаешь?!»

У него в голове промелькнула сумасшедшая мысль облечь все свои мысли в слова. Но неожиданно краешком глаза он заметил появившегося на мостике капитана Хайфилда. Проследив направление его взгляда, она повернулась и увидела, что капитан отдает распоряжения двум офицерам. Хайфилд махнул рукой в сторону самолетов и выпрямился, когда они начали что-то быстро говорить ему в ответ. Судя по тому, что беседа велась на повышенных тонах, произошло нечто чрезвычайное.

Он непроизвольно отпрянул от Фрэнсис.

– Пожалуй, пойду выясню, что происходит, – сказал он.

И пока он шел, сделав целых двадцать четыре шага, чтобы присоединиться к остальным, он хранил тепло ее ответной улыбки.

Через несколько минут он вернулся.

– Они все пойдут за борт, – сказал он.

– Что?

– Самолеты. Капитан решил, что нам не хватает места. Он только что получил разрешение из Лондона сбросить их за борт.

– Но ведь самолеты в полном порядке!

Его голос вдруг прозвучал непривычно громко. Эта долгая-долгая ночь поймала его в свои сети, задушила в объятиях, а теперь, отпустив, переполнила эмоциями.

– Важные шишки, которые следят за выполнением договора по ленд-лизу, согласны. Но он… не из тех капитанов, что легко принимают подобные решения. – Он недоверчиво покачал головой.

– Но капитан абсолютно прав, – подумав, сказала она. – Все кончилось. И пусть их примет море.

И когда первые бледные лучи солнца омыли холодным голубым светом полуобнаженные тела женщин, те немногие из них, что успели проснуться, закутавшись в простыни, безмолвно наблюдали слипающимися глазами, как механики один за другим выталкивают самолеты к краю палубы. Очень тихо, чтобы не разбудить спящих, самолеты в последний раз повернули носом к небу – крылья подняты вверх, некоторые еще хранили шрамы и ожоги как регалии за воздушные победы. Они терпеливо ждали, пока зачитывали их технические характеристики и ставили в нужном месте галочку. А затем, покачавшись на краю палубы, совершали последний полет – самый короткий в своей жизни – и с тихим всплеском, подхваченные течениями Индийского океана, беззвучно уходили вниз, к месту своей конечной посадки на невидимом и незнакомом морском ложе.