Глава 8

Ковер в кабинете директора был роскошного глубокого синего цвета, настолько пушистый и мягкий, что ни один из вызванных учеников не мог отделаться от мысли, каково будет, если скинуть туфли с носками и погрузиться в него босыми ногами. Возможно, это скорее объясняло, почему почти все посетители мистера Фипса казались сбитыми с толку, чем отражало число учеников с синдромом дефицита внимания и гиперактивности.

Сару ковер не волновал. Ее беспокоило другое: уже почти двое суток она не могла добраться до конюшни.

– Сара, ты четвертый раз пропускаешь английский в этой половине семестра. – Мистер Фипс изучал бумаги, разложенные на столе. – Это был твой любимый предмет. – (Сара сплела пальцы.) – Знаю, тебе сейчас приходится нелегко, но у тебя никогда не было проблем с посещаемостью. Тебе трудно добираться до школы? Приемная семья тебе не помогает?

Она не могла сказать ему правду – то, что сказала Хьюитам: проездной на автобус она потеряла, а деньги, выданные на проезд, пошли на покупку подстилки для Бо.

– Они обязаны обеспечить, чтобы ты приезжала в школу. Если они не помогают тебе добираться до школы утром, мы должны об этом знать.

– Они помогают.

– Тогда почему ты пропустила уроки?

– Я… запуталась в маршрутах и опоздала на автобус.

Смена режима стала сказываться на Бо. Тем утром он чуть не вырвался из стойла, потом напугал женщину с коляской и выбежал на дорогу так неожиданно, что водитель такси нажал на клаксон. Сара орала на водителя, стоя перед капотом. Когда она привела Бо в парк, он взбрыкнул, потом затянул уздечку, не слушая ее команды и закусив мундштук. Она злилась на него и не знала, что делать, а позже, когда, взмыленные и несчастные, они возвращались домой, сожалела об этом.

– Местные власти будут оплачивать такси. Мы сделаем все, что в наших силах, Сара, если проблема в транспорте. – Он сложил ладони домиком. – Но мне кажется, дело не только в этом. Здесь говорится, что ты пропустила географию два раза в четверг днем и физкультуру три раза в пятницу днем. Что скажешь по этому поводу?

Она смотрела на свои ноги. Разве человек с таким дорогим ковром может понять ее жизнь?

– Я навещала дедушку, – едва слышно сказала она.

– Он все еще в больнице?

Она кивнула. Даже Папá на нее рассердился, когда она пришла к нему в пятницу. Посмотрел на часы на стене и прошептал: «Плохо. Après». Она поняла, что он имел в виду. Велел больше не приходить в это время. Но он ведь ничего не знал. Не знал, что она по полдня носится по улицам Северо-Восточного Лондона, переминается с ноги на ногу на автобусных остановках, бежит бегом по переулкам, чтобы поспеть в конюшню и вернуться вовремя.

– Твой дедушка поправляется? – Лицо директора смягчилось.

Если бы у нее был другой характер, подумала Сара, она бы заплакала – все знали, Фипс не переносил девчоночьих слез.

– Понемногу.

– Непростое для тебя время. Понимаю. Смотри на школу как на нечто стабильное в твоей жизни, на что можно опереться. Если тебе тяжело, Сара, ты должна сказать нам. Мне или кому-нибудь из учителей. Здесь все хотят тебе добра. – Он откинулся на спинку кресла. – Но мы не можем позволить тебе навещать дедушку когда заблагорассудится. Скоро надо будет думать об экзаменах. Это важно. Некоторые предметы даются тебе нелегко, так? Нужно наладить посещаемость. Что бы ни случилось в твоей жизни, ты должна выйти из школы, приобретя солидное образование. – (Она кивнула, не глядя ему в глаза.) – Сара, я хочу видеть нужные результаты. Хорошие оценки. Как думаешь, ты сможешь их показать?

Ковбой Джон пришел на двор в последний раз. Он навещал Папá, и первое, что сказал, войдя в ворота: он аннулирует задолженность по арендной плате. Он скажет Салю, что долга нет. С новым хозяином начнется новый расчет. Она угадывала, что он ожидал увидеть облегчение на ее лице. Но вместо этого вся кровь отлила от ее лица. Она поняла: он уже не верит, что Папá сможет расплатиться.

Не верил, что Папá вернется домой.

– Никаких больше пропусков уроков, Сара. Хорошо?

– Хорошо. – Она подняла голову, гадая, может мистер Фипс читать ее мысли или нет.

Столкнувшись с ним на кухне, Наташа подпрыгнула от неожиданности. Было без четверти семь. Когда они жили вместе, он начинал шевелиться не раньше десяти.

– Подвернулась работа в Хартфордшире. Реклама. Макияж, волосы, все такое. На дорогу нужно часа полтора, не меньше.

От Мака исходил легкий аромат шампуня и крема для бритья, будто он только что вышел из душа. Она сделала вид, что ничего не слышала, и занялась приготовлением завтрака, пытаясь скрыть замешательство.

– Прости, я взял последний пакетик чая. Надеюсь, не возражаешь? – Он взмахнул рукой с тостом, читая ее газету. – Я куплю. Ты ведь по-прежнему пьешь кофе?

– Ничего другого не остается. – Она закрыла дверцу шкафчика.

– Да, я говорил, что в четверг уезжаю на пару дней. Заказ сорвался, поэтому остаюсь в Лондоне. Ничего?

– Ничего. – Наташа пролила молоко на столешницу.

– Она тебе нужна? – Мак показал на газету. – Прости, что узурпировал.

Наташа помотала головой, соображая, где бы ей сесть. Если напротив, есть риск соприкоснуться ногами. Если сбоку, может создаться впечатление, что она ищет близости. Неспособная сделать выбор, Наташа осталась стоять у кухонных шкафчиков с миской хлопьев в руках.

– Оставлю себе страницы со спортом. Можешь взять остальные. Нет новостей от агента по недвижимости? Хотел спросить еще вчера вечером.

– На выходных две пары хотели посмотреть. Кстати, можно тебя попросить не курить марихуану в доме?

– Раньше ты не возражала.

– По правде говоря, возражала. Просто молчала. Дело не в этом. Если придут люди смотреть дом, им может не понравиться, что пахнет как в амстердамском кафе.

– Понял.

– Да, у агента есть ключи, поэтому тебе не обязательно присутствовать.

Он подвинул стул, чтобы лучше ее видеть:

– То есть мне не обязательно присутствовать? Ты снова уезжаешь?

– Да.

– Ты часто уезжаешь на выходные. Куда на этот раз?

– Это имеет значение?

Он поднял руки:

– Таш, мы просто ведем светскую беседу.

– Снова еду в Кент.

– Хорошо. Должно быть, тебе это нравится. Для Конора там тоже есть место?

– Вроде того.

– Он здесь редко бывает?

– Понятно почему. – Она сосредоточила внимание на хлопьях.

– Ты меня удивляешь. Его это особо не беспокоило, когда мы еще были вместе. Ладно… Ладно. – Он задрал голову. – Знаю. Все с нуля. Мы вроде не должны обсуждать, что было раньше.

Наташа закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она не была готова возвращаться к этой теме с утра пораньше.

– Конечно, Мак, мы можем обсуждать, что было раньше. Просто, мне кажется, не стоит делать саркастических замечаний по поводу того, что было в нашем браке. Или чего не было, – добавила она многозначительно.

– Я к этому отношусь спокойно. Я тебе говорил: если он хочет остаться, я смотаюсь. Можем составить расписание. Я исчезаю по вторникам, ты – по средам. Что-то вроде того. – Он полностью погрузился в изучение газеты, потом прибавил: – Мы же современные люди.

Она потянулась к кофе.

– Надеюсь, все вскоре разрешится и нам не придется составлять расписание «ночных свиданий».

Ночные свидания. Она остро ощущала присутствие невидимой женщины. Знала, что по выходным, когда она уезжала, женщина являлась сюда. Для этого не надо было тайком пробираться в гостевую ванную. Иногда Наташе мерещился запах чужих духов. Иногда Мак сам себя выдавал: был довольным, расслабленным, как в те времена, когда они с ним проводили бо́льшую часть дня в постели. Ты занимался сексом все выходные в нашем доме, думала она, потом мысленно ругала себя за это.

Хлопья застряли у нее в горле. Она прожевала последнюю ложку и швырнула миску в сторону посудомоечной машины.

– Ты в порядке?

– Да.

– Правда в порядке? Тебе это не слишком тяжело?

Иногда Наташе казалось, что он ее испытывает. Как будто хотел, чтобы она сказала «больше не могу» и ушла. Конор предупреждал: «Только не уходи, не давай воли чувствам». Как только она уйдет из дома, потеряет и моральные и юридические преимущества. Если Мак вложил в дом столько времени и сил, он может не так уж хотеть уезжать из него, как говорил.

– Он-то больше всех хочет его продать, – возразила она.

– Он хочет, чтобы ты так думала.

Конор в поведении каждого видел скрытые мотивы. Он рассматривал присутствие Мака в доме как вражескую оккупацию. Не отдавай ни пяди. Не отступай. Не рассказывай о своих планах.

– Мне это совсем не тяжело, – весело сказала она.

– Вот и отлично. – Мак смягчился. – Я раньше беспокоился, как все сложится.

Она была удивлена. По Маку не было видно никакой тревоги. В этом он не изменился.

– Как я уже сказала, обо мне не переживай. – (Он удивленно посмотрел на нее.) – В чем дело?

– Таш, ничего ведь не изменилось?

– Что ты имеешь в виду?

Он изучал ее с серьезным видом.

– Ты, как всегда, непроницаема.

Их взгляды встретились. Он первым отвел глаза и сделал большой глоток чая.

– Кстати, я вчера загрузил стиральную машину, положил то, что было у тебя в корзине тоже.

– А что же там было?

– Ну, синяя футболка. И белье в основном. – Он допил чай. – Дамское белье, я бы сказал. – Перевернул страницу газеты. – А у тебя стало лучше со вкусом после того, как мы разошлись, я заметил… – (Наташино лицо залилось краской.) – Не переживай. Я выставил низкую температуру. Я в этом разбираюсь. Мог бы даже выставить режим ручной стирки.

– Не смей, – сказала она. – Не смей… – Она почувствовала себя страшно незащищенной. От одной мысли.

– Просто хотел помочь.

– Вовсе нет. Ты… знаешь, кто ты… – Она схватила портфель с бумагами и бросилась к двери, потом резко обернулась. – Не смей дотрагиваться до моего белья, понял? Не дотрагивайся до моей одежды. До моих вещей. Довольно того, что ты живешь здесь. Не хватало еще, чтобы ты рылся в моих трусах.

– Не придумывай. Считаешь, для меня нет большего удовольствия, чем рыться в твоем белье? Бог мой, я только помочь хотел.

– Тогда и не ройся.

– Не волнуйся! – Он раздраженно бросил газету на стол. – Близко к твоим трусам больше не подойду. Да и раньше почти не подходил, насколько помню.

– За это спасибо. Большое тебе спасибо.

– Извини. Я просто… – Он вздохнул.

Они смотрели в пол, потом подняли голову и встретились взглядами. Он поднял брови:

– Я буду впредь стирать свои вещи отдельно. Договорились?

– Договорились. – И она решительно закрыла за собой дверь.

Сара склонилась к шее лошади. Ноги были крепко зажаты в стременах, ветер выбивал слезы, которые скатывались из уголков глаз и высыхали. Она неслась с такой скоростью, что болело все тело: кисти, сцепленные на холке с зажатыми поводьями; живот, поскольку она пыталась сохранить равновесие, борясь с силой ветра и притяжения; ноги, которые она с трудом удерживала вдоль боков лошади. Она прерывисто дышала, сжимала руки на его шее, а Бо летел вперед, и она слышала только топот его копыт. Она не сдерживала его. Он ждал этого несколько недель. Болота были обширными и ровными, и можно было позволить ему скакать до изнеможения.

– Вперед, – шептала она ему, – давай!

Слова застревали у нее в горле. Бо все равно ее бы не услышал, даже если бы она кричала. Он погрузился в собственный, чисто физический мир, ведомый инстинктом, наслаждался свободой, растягивал напряженные от бездействия мышцы, ноги взлетали над ухабистой дорогой, легкие напрягались от усилия поддерживать такую сумасшедшую скорость. Она понимала его. Ей и самой это было нужно.

Вдалеке на фоне неба высились стальные пилоны, между ними висели кабели, указывающие путь к городу. Под ними на бетонных опорах, пересекая болота, по узкой дороге непрерывным потоком двигался транспорт. Слышались гудки клаксонов, возможно, сигналили ей, точно она сказать не могла. Бо двигался быстрее, чем автомобили и грузовики в час пик. Это приводило ее в восторг, но и пугало в то же время, так как она не была уверена, что сможет его остановить. Они еще никогда не уезжали так далеко, и раньше она не позволяла ему развивать такую скорость. Он сворачивал в сторону, объезжая старые велосипедные рамы в высокой траве, и она с трудом удерживалась в седле, ощущая, как напрягается его круп, когда он устремляется вперед. Сара почти ничего не видела, дыхание перехватило. Она оторвала голову от его шеи, выплюнула застрявшие во рту волосы гривы, касающейся ее лица. Попыталась определить, сколько они проехали. Слегка натянула поводья, понимая, что ей не хватит сил удержать его, если он будет артачиться. В глубине души ей было все равно: было бы намного проще, если бы они могли мчаться без остановки. Парить над высокой травой, пересекать шоссе, маневрируя между машинами, а его копыта высекали бы искры. Они бы перепрыгивали через машины и ограждения. Летели бы под пилонами, мимо складов и автомобильных парковок, пока не оказались бы за городом. На всем свете остались бы она и ее лошадь, которая несла бы ее по зеленой траве в какое-нибудь светлое будущее.

Но Бо не забыл, чему его учил Папá. Почувствовав, что поводья натянулись, он послушно замедлил ход. Уши ходили взад-вперед, словно он проверял, правильно ли ее понял. Сара села в седло и выпрямилась, давая ему понять, что пора сбавлять скорость. Делать то, что она его просит. Возвращаться в их мир.

В пятидесяти футах от шоссе Бо перешел на шаг. Его разгоряченные бока вздымались, воздух с шумом выходил из ноздрей короткими толчками.

Сара сидела неподвижно, прищуриваясь и всматриваясь в даль, откуда они только что прибыли. Ветер уже не дул ей в лицо, но слезы продолжали катиться из глаз.

У ворот школы стояла Рут, социальный работник. Сара заметила ее, когда рылась в школьной сумке, пытаясь отыскать какую-нибудь мелочь. Рут стояла в сторонке, маленький аккуратный красный автомобиль был припаркован на противоположной стороне улицы. Видимо, она не хотела привлекать к себе внимание. Не было ни одного ребенка, выходящего из ворот, который не таращился бы на нее. Сара нехотя подошла к ней. Если бы на Рут был рыцарский плащ с гербом, на котором было бы написано неоновыми буквами «социальный работник», она бы и то меньше бросалась в глаза. Как полицейского в штатском, так и социального работника можно узнать сразу.

– Сара?

У нее упало сердце, когда она поняла, что́ мог означать приход этой женщины. Рут, видимо, заметила это.

– С твоим дедушкой все в порядке, – сказала она, когда Сара поспешила ей навстречу. – Не волнуйся.

Сара вздохнула с облегчением и нехотя пошла за женщиной к ее машине. Открыла дверцу и села на пассажирское сиденье. Она собиралась навестить дедушку и гадала, можно ли попросить Рут подвезти ее до больницы. Неожиданно Сара заметила на заднем сиденье две черные сумки. Из одной выглядывал ее спортивный костюм. Два переезда за пять недель – она знала, что означают эти сумки.

– Я переезжаю?

– Боюсь, Сара, у Хьюитов лопнуло терпение. – Рут завела мотор. – Дело не в тебе, они считают, что ты славная девочка. Но нести ответственность за кого-то, кто постоянно исчезает, для них непосильная задача. Та же история, что и с Макиверсами. Они боятся, как бы с тобой чего не случилось.

– Ничего со мной не случится, – с оттенком презрения сказала Сара.

– В школе тоже обеспокоены. Я слышала, ты пропускаешь уроки. Не хочешь мне сказать, что происходит?

– Ничего не происходит.

– Может, здесь замешан какой-то мальчик? Или мужчина? Ты к нему бегаешь, Сара? Не думай, будто мы ничего не замечаем. Ты куда-то бегаешь между Хьюитами и школой.

– Нет. Никакого мальчика нет. И мужчины тоже.

– Тогда что?

Сара потерла ногу об ногу. Ей хотелось, чтобы Рут скорее уехала, чтобы дети, выходящие из школы, на них не пялились. Но Рут не двигалась с места, ожидая ответа.

– Я хотела повидать дедушку.

– Но дело не только в этом, так? Я была в больнице во вторник, когда позвонили из школы и сказали, что ты ушла с уроков. Я хотела тебя подвезти, но тебя в тот день в больнице не было. Так где ты была?

Сара смотрела на свои ладони, на которых не зажили волдыри от вожжей. Рано или поздно они узнают. Она понимала это. Вспомнила о Бо, как он двигался под ней, скоротечное чувство свободы, когда они летели навстречу новому будущему. Сунула руку в сумку, инстинктивно проверяя, на месте ли ключи от конюшни.

– Ты должна мне помочь, Сара. Я не знаю, что с тобой делать. За пять недель ты сменила две приемные семьи. Хорошие семьи, добрые люди. Хочешь оказаться в приюте? Оттуда тебе точно не удастся сбежать. Можем установить комендантский час или выделить человека, который каждый день будет провожать тебя до школы и встречать после уроков. Ты этого хочешь?

Сара порылась в сумке и достала листок бумаги.

«Все, что будет нужно, – сказал он, – все что угодно».

– К Маку. – Она подняла голову. – Я хочу обратно в дом к Маку.

Десять человек. Шесть просмотров. И ни одного предложения.

– Это все из-за процентных ставок, – извиняясь, объяснил агент по недвижимости. – Заставляют людей нервничать. Дважды подумать, прежде чем выдвинуть предложение.

– Но нам надо продать этот дом.

Наташа удивилась самой себе. До возвращения Мака она уезжать не хотела.

– Тогда могу только предложить снизить цену. По сходной цене продается все. И заранее прошу прощения, но было бы неплохо немного прибраться в гостевой спальне. Делу не помогает, если потенциальным покупателям приходится перешагивать через мужское нижнее белье, чтобы осмотреть ванную.

Наташа лежала в ванне, раздумывая, насколько снизить цену, чтобы продать дом. Снижение должно привлечь покупателей, но не оставлять неприятного осадка у нее. Это был красивый дом на приятной улице. Эта часть Лондона пользовалась спросом, все так говорили, а ей нужно было выручить достаточно, чтобы купить квартиру в другом месте.

Перспектива снова поселиться в квартире навевала грусть. К тридцати пяти полагается заложить фундамент жизни. Встретить свою половинку, поселиться в доме, который любишь, сделать хорошую карьеру. Иметь ребенка или двух. Сквозь пузырьки пены был виден ее совершенно плоский живот. Одно из четырех. Негусто. Да и то после эпизода с Ахмади она засомневалась в своей профессиональной компетенции.

– Наташа?

Она села и проверила, не забыла ли запереть дверь.

– Я здесь! – крикнула она.

Только бы он не привел никого в дом!

На пол опустили что-то тяжелое, потом раздались его шаги на лестнице. Прихожую заполонило оборудование: куча прожекторов, холщовые сумки с фотоаппаратами, усилители света из фольги. Скоро придется перепрыгивать через все это добро, чтобы войти или выйти.

– Я в ванной, – громко сказала она.

Наташа слышала, как он остановился у двери, и вдруг смутилась. Представила, как он стоит в коридоре, в футболке и джинсах, поглаживая себя по макушке.

– Ходил в супермаркет. Накупил кучу всего. Оставил на кухне. Чай в пакетиках и прочее.

Отлично, подумала она. Хочешь медаль?

– Звонил в агентство недвижимости. Они сказали, последняя пара еще может сделать предложение. Только два дня прошло после просмотра.

Она слышала, что ему на телефон пришло сообщение. Когда он заговорил снова, ей показалось, что-то его отвлекает, возможно, он набирает ответ. Ему никогда не удавалось делать два дела одновременно. Она глубже погрузилась в воду, пузырьки поднялись до подбородка, и голос Мака стал едва слышен.

– В любом случае, не помню, говорил я или нет, в следующую среду кто-то еще придет смотреть. Так что ничего нельзя загадывать наперед.

Они смотрели дом вместе. Мак пришел прямо с работы, с фотоаппаратом, висящим на шее. Она сказала, что он похож на позера. Он снимал комнаты, и оба были восхищены светом и простором. На следующее утро они высказали намерение купить этот дом.

– И еще был один звонок, – сказал он неуверенно.

Наташа насторожилась и села в ванне:

– Кто звонил?

– Из социальной службы. Речь шла о девочке, которая у нас ночевала.

– Что с ней?

– Они спросили, не могли бы мы приютить ее на несколько недель. Что-то у нее там не складывается с приемной семьей. – Он выдержал паузу. – Она просит взять ее к нам.

Вспомнились настороженные глаза девочки, уставившиеся в тарелку с завтраком. Ее растерянное лицо, когда она увидела разорение в своей гостиной на пятом этаже.

– Но мы ее не знаем.

– Она сказала, мы друзья ее семьи. Я не стал опровергать. Но, думаю, это не имеет значения. Я сказал, что это вряд ли возможно.

Наташа выбралась из ванны.

– Почему?

Он ответил не сразу. Было слышно, что он подошел ближе к двери.

– Кажется, ты была против. Не был уверен, что тебе понравится присутствие в доме постороннего человека. Я им сказал, что ты слишком загружена на работе.

– Мы о ней ничего не знаем.

– Это правда.

Наташа завернулась в белое пушистое полотенце и села на край ванны.

– А ты что думаешь? – спросила она, глядя на дверь.

– Я бы не возражал. Если бы это помогло ей пережить несколько недель. Пока мы дом не продадим. Она мне показалась неплохой девчонкой.

По его голосу она слышала: присутствие Сары принесло бы ему облегчение. Как и ей. Они переключились бы на что-нибудь другое, и напряжение спало бы.

Она вспомнила об украденных рыбных палочках. Девочка клялась, что собиралась за них заплатить. Перестань, сказала она сама себе. Не все дети себе на уме. Просто надо дать ей шанс.

– Таш?

Наверное, никогда ей так сильно не хотелось заботиться о ребенке.

– Не вижу причин, почему бы нам не приютить ее на пару недель, – сказала она, – но тебе придется организовать свою работу, чтобы включиться в ее расписание. У меня грядет серьезное дело, и я не смогу раньше уходить с работы.

– Думаю, у меня получится.

– Не знаю, Мак. Это такая ответственность. Тебе придется перестроиться, забыть о треклятых сигаретах, пить меньше. Нельзя будет приходить и уходить когда заблагорассудится. Весь твой стиль жизни изменится. Не знаю…

– Тогда я им позвоню, – заключил он и, судя по шагам, направился к лестнице, – спрошу, что дальше делать.