Глава 24
Лучшая гарантия против поражения… лежит в полной уверенности в способностях твоей лошади.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Саре снились лошади, кровь и шоссе. Она проснулась от порыва холодного ветра и увидела, что в водительскую дверцу заглядывает Том. Она села. Часы на приборной панели показывали без четверти восемь.
– Доброе утро. – Он был одет и гладко выбрит, видимо, давно проснулся.
– Где мы?
Все вокруг было удивительно ярким, будто мир посветлел на несколько тонов по сравнению с Англией. Неподалеку она увидела красивую конюшню янтарного цвета под низкой красной черепичной крышей. Ее окружал высокий прочный забор. У ворот красовались тщательно подстриженные тисовые деревья. Мужчина чистил стойло, с легкостью забрасывая грязную солому вилами в тачку.
– Неподалеку от Блуа. Ты хорошо поспала.
– Где Бо? – с тревогой спросила она.
– Ты имеешь в виду мистера Диабло? На дворе. – Том указал пальцем на конюшню. – Мы приехали поздно ночью, ты спала, и мне было жалко тебя будить. Он в третьем стойле налево. С ним все в порядке. Вчера, когда мы приехали, немного поерепенился, но сейчас молодцом.
Она моргнула, представив, как Бо тянется к сену.
– Можешь записать расходы за постой сегодня на меня. Но мне пора возвращаться в Кале, мисс Сара. Боюсь, здесь нам придется расстаться.
Сара пыталась собраться с мыслями. Том протянул ей два круассана, которые выпросил у хозяина lairage. Он развернул небольшую карту, на которой отметил ее маршрут.
– Это в шестидесяти-семидесяти милях отсюда на юго-запад. – Он указал на красную линию. – Я бы тебя подвез, но не могу терять еще четыре часа. Прекрасная погода для прогулки верхом. И дороги тихие. Думаю, проблем не будет. Скачи себе не спеша, да?
Вдруг Сара почувствовала волнение – конец пути был так близок! Увидела название на карте. На карте Франции до цели оставалось несколько сантиметров.
– Здесь еще одна lairage. – Он обвел название деревни шариковой ручкой. – Вот номер телефона, на всякий пожарный. Я им уже позвонил, и они тебя ждут. Вечером тебя там покормят, но на всякий случай я бы прихватил что-нибудь из еды. И не забудь, они ждут лошадь по кличке…
– Диабло Блу.
– Все будет в порядке? – Лицо у Тома было серьезное, он тревожился.
– Конечно.
Сара была в этом уверена. Канал-то она пересекла. Она путешествовала с лучшей лошадью во Франции и с благословением Папá.
– Вот мой номер. Пожалуйста, позвони мне, если возникнут проблемы. И черт, позвони мне, когда доберешься. – Он свернул карту и передал ей. – Просто позвони. Мне будет приятно знать, что у тебя все хорошо.
Она кивнула и положила карту поглубже в карман.
– И ни с кем не разговаривай. В особенности с такими, как я. Опусти голову и скачи, пока туда не доберешься.
Она снова кивнула и улыбнулась.
– Евро, которые мы обменяли, у тебя?
Она полезла в рюкзак и нащупала конверт.
– Помоги мне, Боженька. – Том вздохнул. – Ты самый странный попутный пассажир, которого я встречал. Желаю тебе удачи, тебе и твоей лошади. – Он замешкался, словно не был уверен, что поступает правильно.
– Том, все будет хорошо, – бодро сказала Сара.
Ей не хотелось расставаться – с ним она чувствовала себя в безопасности. Когда Том рядом, с ней и Бо не могло случиться ничего плохого. На миг она почувствовала острую зависть к его падчерице, чьи проблемы он считал своими, потом добавила:
– Спасибо за все.
– Да ладно!
Том шагнул вперед и протянул здоровую руку. Она пожала ее, смутившись. Они оба улыбнулись, будто им в голову пришла одна и та же мысль.
– Ты была отличным компаньоном, маленькая Сара. – Он подождал, пока она не сядет в седло, потом пошел к своему грузовику. – Похоже, твой старик – хороший человек! – прокричал он, обернувшись. – Бьюсь об заклад, он обрадуется, когда узнает, что ты добралась туда.
Поля во Франции были шире, чем по дороге в Дувр. Они простирались до самого горизонта, ничем не огражденные. А земля была похожа на английскую: жирная, липкая, коричневая, еще не засеянная, в комьях, будто покрытое рябью море. Отдохнувший Бо бодро ступал по зеленым обочинам, навострив уши. Он был явно рад, что оказался на твердой земле. У лошадей его породы зимняя шерсть ненамного гуще летней. Должно быть, Том расчесал Бо щеткой, пока Сара спала, и он выглядел безупречно. Они находились в чужой стране, но не совсем: это была земля из рассказов Папá, где говорили на языке, который она слышала с детства. Сара читала надписи на рекламных щитах и дорожные указатели, и ей казалось, что страна разговаривает с ней. Словно знает, что девочка понимает ее язык.
Сара проезжала через тихие деревушки с аккуратными рядами домиков из серого камня, похожих друг на друга и различающихся только цветами в ящиках на подоконниках и яркими красками ставень. Мимо прошел мужчина с двумя багетами и газетой под мышкой. Он кивнул ей с таким видом, будто нет ничего удивительного, что девочка едет верхом.
– Bonjour, – сказал он.
– Bonjour, – с радостью ответила она.
Это было первое французское слово, которое она произнесла во Франции. Она остановилась у поилки для животных на площади. Бо жадно пил воду, и его уши смешно ходили взад-вперед. Она спешилась и отдохнула с полчаса. Умыла лицо холодной водой, съела круассаны. Подошла женщина с двумя маленькими серьезными детьми, Сара разрешила им погладить лошадь. Женщина сказала, что Бо очень красивый, и Сара сказала ей по-французски, что французские сели отличаются красотой. Она росла, слыша, как Папá говорил по-французски, но звучание французской речи из собственных уст смутило ее.
– А-а, – поняла женщина, – comme le Cadre Noir.
Сару поразила непринужденность, с какой та произнесла это название, как если бы речь шла о местном спортивном центре или жилом микрорайоне.
Она снова села в седло, и они доехали до указателя на Тур. Покинули деревню, миновали ветряную мельницу, пересекли мост и через несколько минут снова оказались среди полей. Они проезжали под эстакадами, через огромное поле с турбинами. Те вращались с глухим стуком, похожим на стук ее собственного сердца. С каждой милей на душе у Сары становилось все легче, и она запела детскую песенку, которую пел ей Папá, когда она была маленькой. Она сдвинула шарф с лица, чувствуя, как ее охватывает все большее волнение: «Ah, ah, Monsieur Chocolat! Oh, oh, Monsieur Cacao…» Ее голос звенел над пустыми, покрытыми изморозью полями. Бо закусил удила и тряс головой, прося разрешения прибавить скорость. Ей не терпелось скорее добраться до цели, и, зная, что остаются считаные часы, она сжала ноги, ощущая холодный ветер и заражаясь его энергией. Чувства обострились, она впитывала новый ландшафт каждой клеткой своего тела. Остались только она и ее лошадь, невидимые и свободные. Подобное чувство свободы тысячи лет испытывали все путешествующие верхом.
Я во Франции, Папá, сказала Сара про себя, здесь красиво. Она представила дедушку в постели, как он мечтает о дорогах, по которым она сейчас ехала, и почувствовала удовлетворение оттого, что собралась сделать. Она слышала его голос, отдающий команды, и выпрямила спину, проверила, точен ли угол согнутых ног, натянула поводья и пустила лошадь легким галопом. Бо ритмично и элегантно выбрасывал ноги, мчась по зеленой кромке. Если бы дедушка их видел, он бы одобрительно кивнул.
Даже в детстве Наташе не нравились продолжительные путешествия. В отличие от своих сестер, она не помнила ни веселых палаточных лагерей, ни трейлеров на морском берегу, ни аттракционов и мороженого, ни радостных родственников. Когда ее просили вспомнить свои детские путешествия, Наташа вспоминала только бесконечные шоссе, мили между съездами, возгласы: «Долго еще?» Как родители перебранивались на передних сиденьях, как сестры украдкой пихали и щипали ее, зажатую между ними позади. Помнила запах рвоты, когда кого-то неизбежно укачивало.
Теперь, почти тридцать лет спустя, вместо радости дороги и волнения от новых мест она по-прежнему испытывала ужас. Когда они с Маком путешествовали, ему нравилось ездить на машине. Он останавливался, где ему заблагорассудится, мог провести за рулем всю ночь, если считал, что это того стоит. Она же тайно мечтала о запланированном маршруте. Ее мучила неизвестность: когда и где удастся поесть, найдется ли приют на ночь? Мак считал, что она ведет себя как типичный представитель среднего класса, от этого она ощущала себя не в своей тарелке и испытывала чувство вины за то, что портила ему удовольствие. В последние два года своего брака они предпочитали организованный отдых. Ни тому ни другому он не приносил радости. Наташа сидела у бассейна и читала, пытаясь незаметно работать над документами, которые тайком привезла с собой. Он обходил территорию комплекса с видом человека, который ищет забытую где-то вещь, и потом выпивал в баре с новыми друзьями.
Наташиной карточкой пользовались накануне вечером во Франции, на заправочной станции. Оператор кредитной карты сказал, что транзакция была совершена в «La Bonne Route, Paris», а это подходит для семи подобных заведений на севере Франции.
– Мне кажется, мы должны ехать в то место, где лошади, – заметил Мак накануне вечером на пароме.
Они успели погрузиться на поздний паром. Наташа сидела молча и смотрела через запотевшее окно на темную вспенившуюся воду внизу, пытаясь построить логичную картину произошедшего. Как Саре удалось пересечь Ла-Манш с лошадью? Как она умудрилась попасть во Францию? Наташа не находила ответов на эти вопросы.
– А если это не она?
Мак протянул ей бутылку с водой. Он положил ноги на сиденье рядом с ней, и она пододвинулась.
– Что ты имеешь в виду? – Он снял свитер и стал пить. – Черт, у меня жажда.
Он не побрился, на подбородке появилась щетина.
– Если она продала карточку или ее украли? Если мы охотимся не за тем человеком?
– Возможно. Но слишком много совпадений. Кто еще так стремился попасть во Францию? К тому же других версий у нас нет, так?
– Мак, глянь, какие расстояния. – Наташа указала на карту перед ними на столе. – Джон сказал, лошадь может пройти тридцать-сорок миль в день, максимум. До Дувра и то не добраться за это время. Как она смогла переплыть Ла-Манш с лошадью и проехать половину Франции? Смотри, от Кале до Сомюра больше трехсот миль. Как она может туда добраться?
– И что теперь?
Наташа откинулась на спинку кресла и неуверенно предположила:
– Может, вернуться? Или позвонить в полицию.
– Мы же решили, что делать. – Мак покачал головой. – Едем в Сомюр.
– А если мы ошибаемся?
– А если нет? Похоже, она стремится именно туда. Так считает ее дед. Твоя карточка говорит об этом.
– Мне кажется, мы все сделали неправильно. – Наташа посмотрела в окно. – Надо было вчера утром позвонить в полицию. Ты был прав. Я не хотела обращаться к властям, поскольку не хотела огласки. Признаю. Но все вышло из-под контроля. Мак, мы отвечаем за четырнадцатилетнюю девочку, которая пропала, возможно, за границей. Думаю, сойдя с парома, нам следует позвонить в полицию. Мы обязаны это сделать.
– Нет, – твердо сказал он. – Как только мы позвоним в полицию, она потеряет лошадь. Потеряет все. Она пропала только в том смысле, что мы не знаем, где она. Она-то точно знает, куда едет. Думаю, с ней все будет в порядке.
– Откуда тебе знать?
– Просто знаю. Если не так, готов нести ответственность.
– Я тоже ее приемный родитель.
Мак смотрел прямо ей в глаза, и это ее смутило.
– Знаешь что? Если бы ты на самом деле хотела позвонить в полицию, ты бы это сделала вчера. Мы оба знаем, Таш, что не хотим вмешательства властей, хотя по разным причинам.
Когда они были мужем и женой, она ни разу не видала у него такого решительного настроя.
– В любом случае мы на пароме. И знаем, куда едем. Предлагаю найти это место, где лошади, и ждать ее там.
– А если мы ошибаемся? – От душевной боли Наташа говорила более резким тоном, чем хотела. – Если она в опасности? Если не доберется туда, куда мы думаем? Ты сможешь с этим жить?
После этого они почти не разговаривали. В Кале Мак съехал с парома и гнал всю ночь, выбирая второстепенные дороги, подходящие для передвижения верхом, и все вглядывался в темноту.
Наташа задремала и проснулась от звука его голоса. Он говорил по телефону, тихо, но настойчиво.
– Дело не в этом, – сказал он и позже добавил: – Нет, милая. Мне эта идея не нравится. Знаю. Знаю.
Наташа проснулась, но делала вид, что спит, не двигалась и не открывала глаза, стараясь дышать ровно, пока он не повесил трубку. Выждала еще десять минут и зевнула. Он предложил остановиться, чтобы поспать немного. Был час ночи, и перспектива найти отель представлялась слабой.
– Долго спать не будем. Отдохнем пару часов и поедем дальше.
Наташа обрадовалась: напряженное молчание последнего часа угнетало ее. Они завернули на парковку перед автозаправкой, освещенную фонарями. Других машин не было. За низкой клочковатой изгородью простиралась долина реки Соммы, погруженная в темноту и овеянная историей. Мотор заглох.
Они сидели рядом, испытывая неловкость, словно на свидании перед первым поцелуем. Какая-то пародия, подумала она.
Мак, вероятно, тоже это почувствовал, был сдержан и вежлив. Он предложил ей заднее сиденье, она поблагодарила и перебралась туда, сделала из пальто подушку и склонила голову, зная, что к утру ее костюм помнется еще больше.
– Хочешь мою куртку? Мне не холодно.
– Спасибо. Мне хорошо.
Он заснул так же быстро, как делал это, когда они были женаты: словно упал в пропасть. Откинул назад кресло. В полутьме она видела его профиль. Лицо расслабленное, рука застыла на лбу. Дыхание ровное, спокойное.
Наташа не могла заснуть. Она лежала в чужой машине, в чужой стране. Мысли проносились в ее голове с такой же скоростью, как транспорт вдалеке. Она думала о рухнувшей карьере, о человеке в Лондоне, который ее больше не любит, о девочке, которая была где-то рядом, об отсутствии счастья и об одиночестве. В центре всего этого была она. Ей стало холодно, и она пожалела, что отказалась от куртки Мака. Ей вспомнился мальчик, которого она как-то представляла в суде. Он месяцами ночевал на парковках. Она выиграла дело, настроена была решительно, но не потрудилась представить, каково это было для него.
Время тянулось медленно. Мужчина, с которым она когда-то надеялась провести всю жизнь, которого поклялась любить, с которым в параллельном мире должна была лежать в супружеской постели, слушая, как дышат во сне их дети, пошевелился на переднем сиденье, но на расстоянии миллиона миль, и что-то пробормотал. Возможно, ему снилась длинноногая любовница. Наташа лежала в темноте и вдруг, к своему удивлению, поняла, что развод – это еще не самое больное.
– Линда, это Наташа.
– Как ты? Разрулила свои семейные проблемы?
Они знали. Конор все им рассказал. Наташа осмотрела свою помятую юбку, чулки, на которых при ярком утреннем свете обнаружились спущенные петли.
– Нет. Еще нет.
– Где ты? Когда вернешься?
Они проспали несколько часов и проснулись на рассвете. Мак перегнулся и потряс ее за плечо. Она открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Потом они в молчании пару часов ехали по шоссе, пока не остановились на автозаправке, чтобы освежиться.
– Не знаю. Похоже, это займет больше времени, чем я думала. Можно поговорить с Беном?
– Его нет. Он с Ричардом ушел.
– С Ричардом? Почему с Ричардом?
– Тебе никто не позвонил?
– Нет, а что?
– Перси. Они договорились. Его представитель обратился сегодня утром с новым предложением. Более щедрым, чем она ожидала. И согласилась на график посещений. Один Бог знает, как говорит Ричард, будет она его соблюдать или нет, но на данный момент они достигли договоренности.
– Слава богу!
– Сейчас они празднуют. Ричард взял с собой Харрингтона и Бена. Отправились в «Уолсли» на завтрак с шампанским. Ее теперь не узнать. Я Бену велела проявлять осторожность – она на него смотрела как голодная львица на пробегающую антилопу.
Ричард не удосужился позвонить. Радость оттого, что дело закончилось благополучно, улетучилась, омраченная пониманием, что благодарности она не дождется. В глазах Ричарда она больше в нем не участвовала.
И еще она поняла, что не станет партнером. Во всяком случае, не в этом году. Возможно, даже не через несколько лет.
– Лин? Э-э… – Наташа вздохнула. – Нет, ничего.
Тупая боль в висках. Она стояла на парковке автозаправки во Франции, в одежде, которую не меняла два дня, и смотрела на проезжающие машины. Как она здесь оказалась? Почему не сделала то, чему учит всех стажеров: держать клиента на коротком поводке? Почему не предвидела, что хаос жизни этих детей мог быть заразен?
– Так как ты?
– Нормально, – солгала она.
– Никто не знает, что делать, – осторожно сказала Линда. – Ты свои карты не раскрывала.
– И теперь плачу́ за это?
– Есть мнение, что ты могла бы справиться лучше.
Наташа закрыла глаза:
– Лин, мне пора. Позвоню позже.
Через парковку шел Мак. Настоящая пытка, подумала она: карьера разрушена, личная жизнь разбита вдребезги, им с бывшим мужем уготовано сидеть в тесной машине до конца дней и препираться, пытаясь оправдать неправильно принятые решения.
– Ой, Наташа! Чуть не забыла. У нас утром был посетитель. Никогда не догадаешься кто.
Мак остановился и что-то сказал двум пожилым женщинам, которые вышли из автомобиля. Женщины засмеялись, а он широко улыбнулся. Ей он давно так не улыбался. Перестал еще задолго до того, как ушел из дома. У нее сжалось сердце.
– И кто же?
– Али Ахмади.
Наташа оторвала взгляд от Мака:
– Что ты сказала?
– Я так и знала, что ты удивишься. Али Ахмади.
– Этого не может быть! Он ведь под стражей. Почему его отпустили до суда?
Линда засмеялась:
– Парень, про которого мы читали, другой Али Ахмади. Оказывается, в Иране это очень распространенное имя. Очевидно, тамошний аналог нашего Джона Смита. В любом случае твой пришел сказать, что поступил в колледж и в сентябре начнутся занятия. Милый мальчик. Принес букет цветов. Я их поставила у тебя в кабинете.
Наташа присела на низкую стену и прижала телефон к уху:
– Но…
– Знаю. Мы должны были проверить. Откуда было знать, что их двое? Но все равно приятно, правда? Восстанавливает веру в человечество. Мне никогда не казалось, что он способен на насилие. Да, я отдала ему маленькую лошадку, которую собирались ему послать. Думаю, ты ничего не имеешь против. Он обрадовался.
– Да, но он наврал насчет расстояния, которое проделал. Из-за этого я неверно представила его дело.
– Я так и сказала Бену. Поскольку он пришел с переводчицей, мы достали дело и попросили ее посмотреть еще раз на перевод записей. И она нашла кое-что интересное. – (Наташа молчала.) – Али Ахмади в самом деле сказал, что преодолел девятьсот миль за тринадцать дней, но он не говорил, что прошел пешком весь этот путь. А мы, включая переводчицу, думали именно так. Бен спросил у него… Не представляешь, как он хорошо теперь говорит по-английски! Потрясающе! Так вот, Бен спросил его, как ему удалось покрыть такое расстояние. Он объяснил, что часть пути прошел пешком, иногда его подвозили на грузовике, а часть – он показал маленькую лошадку – проехал верхом. На муле или что-то в этом роде. Так что он тебе не врал.
Наташа почти не слушала Линду. Та говорила, куда поставила цветы, спрашивала, когда она снова позвонит. Наташа устало уронила голову на руки и вспомнила мальчика, который сжал ее ладони в знак благодарности. Мальчика, который проделал девятьсот миль за тринадцать дней. Мальчика, который сказал ей правду.
Она подняла голову и увидела Мака в нескольких шагах. В руках он держал два пластиковых стаканчика. Он отвел глаза, словно смотрел на нее давно. Она закрыла телефон.
– Хорошо. – Наташа взяла стаканчик с кофе. – Ты победил. Едем в Сомюр.
Сара где-то свернула не туда. Смотрела на карту, которая начала рваться на местах сгиба от частого использования, и не понимала, почему маршрут, который должен был привести ее через Тур к lairage, где Том для нее забронировал место, привел в нескончаемую промышленную зону. Какое-то время она ехала вдоль железнодорожной ветки, которой на карте не было, и не могла понять, движется в правильном направлении или нет. Она верила в свою интуицию и надеялась, что в любую минуту появится указатель – на Тур или еще какой-нибудь. Но напрасно. Сельский пейзаж постепенно превращался в урбанистический, напоминавший окраину Лондона. Бетонная пустыня с огромными ангарами и парковками, огромные постеры «Моноприкса» с отклеившимися углами. Время от времени мимо с грохотом прокатывал поезд. Бо испуганно вздрагивал. Потом наступала тишина, которую прерывала изредка проезжающая мимо машина.
Солнце садилось, холодало. Сомнения в правильности выбранной дороги росли. Сара остановилась, снова сверилась с картой, посмотрела на небо, пытаясь определить, что едет на юго-запад, а не на юго-восток. Она проголодалась и теперь жалела, что не остановилась у какого-нибудь из симпатичных рынков по пути. Ей не терпелось скорее добраться до цели. Она была так уверена, что к этому времени уже будет в конюшне.
Пейзаж становился все более и более унылым. Кругом заброшенные здания с пустыми глазницами окон. Она явно попала на запасной путь: железнодорожная ветка разделялась на несколько. Повсюду стояли грузовые вагоны, запертые и испещренные граффити. Над головой столбы и паутина проводов. Сара забеспокоилась и решила повернуть назад. Она тяжело вздохнула и начала разворачиваться.
– Que fais-tu ici?
Она обернулась и увидела пять мотоциклов и мопедов, два с задними пассажирскими сиденьями. Двое парней были в шлемах, остальные без. Курили, смотрели зло. Она знала таких парней по своему микрорайону.
– Eh? Que fais-tu ici?
Она не хотела отвечать, понимая, что ее выдаст английский акцент. Отвернулась и продолжила медленно ехать, направляя Бо налево. Что-то ей говорило, что сквозь этот строй не проехать. Оставалось надеяться, что они потеряют интерес и уедут.
– Tu as perdu les vaches, cowboy?
Она инстинктивно сжала ноги. Хорошо натренированная лошадь почувствует малейшее напряжение седока. Это движение и едва заметное натяжение поводьев привлекли внимание Бо.
– Hé!
Один с ревом пронесся мимо. Она слышала, как остальные свистели и переговаривались у нее за спиной. С каменным лицом Сара продолжала ехать, понимая, что может оказаться в тупике. Промышленная зона была огромной – склады и пустые парковки. Черно-красные граффити на стенах говорили об отсутствии деятельности, а возможно, и надежды.
– Hé! J’ai parlé à toi!
Она слышала, как взревел мотор мотоцикла, и у нее сильно заколотилось сердце.
– Eh! J’ai parlé à toi! Putain!
– Allez-vous en, – сказала она, стараясь казаться более уверенной, чем была на самом деле. – Убирайтесь!
Они засмеялись.
– Allez-vous en! – передразнил ее парень.
Быстро темнело, Сара перешла на рысь. Она сидела очень прямо и слышала, как у нее за спиной заносило ревущие мотоциклы. Впереди не было огней. Если бы она смогла вернуться на главную дорогу, они бы от нее отстали.
– Putain! Pourquoi tu te prends?
Один мопед поравнялся с ней, потом отстал. Сара почувствовала, как напряглась лошадь, подергивала ушами, ожидая не поданного еще сигнала. Она положила руку на шею Бо, стараясь успокоиться и скрыть от него нарастающую панику. Они скоро уедут, мысленно сказала она ему. Им надоест, и они от нас отстанут. Но мотоцикл резко свернул и оказался перед ней. Бо остановился. Его круп расслабился, голова дернулась вверх. Еще два мотоцикла обогнали ее. Теперь их было трое. Шарф закрывал ее лицо, шапка надвинута на глаза.
Кто-то швырнул на землю сигарету. Сара сидела неподвижно, бессознательно поглаживая Бо по плечу.
– Putain! Tu ne sais pas qu’il impoli d’ignorer quelqu’un? – сказал парень с африканской внешностью и склонил голову набок.
– Je… je dois aller au Tours, – сказала она, стараясь, чтобы у нее не дрожал голос.
– Tu veux aller au Tours. – Парень издевательски рассмеялся. – Je te prendrai au Tours. Montes a bord. – Он похлопал по сиденью, и все засмеялись.
– Il y a quoi dans ce sac?
Она перевела взгляд с одного на другого.
– Rien, – ответила она. Похоже, им нужен ее рюкзак.
– Il est trop plein pour rien. – Белый парень с бритой головой в бейсболке сошел с мотоцикла.
Она старалась дышать ровно. Они такие же парни, как у нее дома, уговаривала она себя. Красуются друг перед другом. Надо просто показать им, что она их не боится.
Парень медленно двинулся в ее сторону. На нем была грязная куртка цвета хаки, из кармана торчала пачка сигарет. Он остановился в нескольких футах, осмотрел ее и без всякого предупреждения прыгнул вперед, крикнув «Хей!».
Бо фыркнул и отшатнулся. Парни засмеялись.
– Не бойся, – прошептала она, снова сжимая ноги. – Не бойся.
Парень в бейсболке затянулся сигаретой и снова двинулся вперед. Они не отстанут, сказала она сама себе. Они нашли новую игру, новую пытку. Она незаметно огляделась, прикидывая расстояние, пытаясь определить, как лучше всего их объехать. Они наверняка хорошо знают окрестности. Часами гоняли на мотоциклах от нечего делать, выискивая, что можно украсть или разбить от злости и скуки.
– Хей!
На этот раз она была готова. Бо вздрогнул, но не отпрыгнул. Она крепко держала его ногами и рукой, подавая сигнал не двигаться. Он не должен чувствовать страх. Но он был в растерянности. Она видела, что он оглядывается назад, выгибает напрягшуюся шею. Она чувствовала, как он нервно покусывает удила. Когда мотоциклы заревели снова, она знала, что будет делать.
– S’il vous plaît, – сказала она, – laissez-moi la paix.
– Renvois-moi et je te laisserai la paix. – Он показал на рюкзак.
– Hé! Putain! Renvois-le, ou j’en fais du pâté pour chien!
Парень с североафриканской внешностью что-то сказал о конине, и это слово ее подстегнуло. Сжав ноги, Сара привлекла внимание Бо. Охваченный тревогой, он не сразу ее услышал, но потом выучка взяла вверх, и он послушно пустился рысью на месте. Он осторожно и ритмично поднимал ноги, две ноги одновременно – преувеличенный вариант пиаффе.
– Regardez! Un cheval dansant!
Парни начали улюлюкать, моторы зарычали, они подъезжали все ближе и ближе, почти не обращая внимания на то, что она делает. Сара поборола страх и попыталась сосредоточиться, отгородиться от шума. Она собирала энергию Бо в центре его тела. Его голова упала на грудь, ноги поднимались все выше. Она чувствовала его волнение, сердце сжималось оттого, что он ей доверял, что был готов сделать то, о чем она просит, несмотря на свой страх. Она слышала, как один из парней что-то ей крикнул, но кровь стучала у нее в ушах, и она не расслышала.
– Alors, comme ça on se fait valser, hein?
Парень шел к ней со злой и насмешливой улыбкой. Он напомнил ей Мальтийца Саля. Правой ногой она незаметно направила Бо от него. Бо, подогреваемый ее усиливающимся побуждением, тоже чувствовал, что атмосфера напряглась, и она еле его сдерживала. Парни представляли собой реальную угрозу. Она физически ощущала их тягу к разрушению. Она почти читала их мысли, как они взвешивали возможности. Пожалуйста, сказала она Бо. Только разок. Ты должен сделать это для меня.
– Faites-la descendre! – крикнул один из парней, показывая остальным, что надо стащить ее из седла.
Она почувствовала, как чья-то рука потянулась к ее ноге. Дальше ждать было нельзя. Она ударила Бо каблуками по бокам, веля ему своей посадкой подниматься, а потом крикнула: «Но!» – и он прыгнул и взлетел в воздух, горизонтально вытянув задние ноги. Каприоль! Мир замер на несколько секунд. Все остановилось. Она видела перед собой то, что должны были видеть всадники во время битвы две тысячи лет назад: лица противников, искаженные от ужаса, когда огромные кони, преодолевая силу притяжения, взмывали в воздух, а их ноги и они сами превращались в грозное оружие.
Внизу слышались крики ужаса, ярости. Два мотоцикла перевернулись. Парень, который слез со своего, упал на задницу. Когда передние копыта Бо коснулись земли, Сара подалась вперед и впилась каблуками в его бока.
– Вперед! – крикнула она. – Вперед!
Огромный конь перемахнул через мотоциклы, свернул за угол и помчался по асфальтированной дороге туда, откуда они приехали.
За несколько сот миль оттуда Анри Лашапель проснулся в затемненной больничной палате. Его голова, заботливо поправленная медсестрой из вечерней смены, склонилась набок. Он смотрел на расплывающееся изображение лошади, ждал, когда оно обретет более четкие очертания. Казалось, фотография стала к нему ближе, пока он спал, и теперь конь смотрел прямо на него. Радужный глаз глядел в его глаза, сухие и болезненные, словно подбадривая. Казалось, его терпение было бесконечным. Анри опустил и поднял веки. Его замешательство росло. Потом… «Геронтий!» – воскликнул он с благодарностью. В ответ конь моргнул и опустил нос. Анри силился вспомнить, как они оказались здесь. Все теперь перепуталось, и было проще отдаться на волю этим новым течениям, не сопротивляясь, принимать помощь и незнакомые лица.
Он ощущал жесткую кожу сапог на икрах, мягкую саржу черного воротничка на шее. Слышал где-то в отдалении приглушенный смех своих товарищей êcuyers, которые готовились к выступлению. Ноздри щекотал запах дыма костра, карамели и теплой кожи. Ласковый бриз из долины Луары обдувал лицо. Он сидел в седле, выезжая из-за красного занавеса, руки в перчатках слегка сжимали поводья. Глаза спокойно смотрели вперед между стоящими торчком ушами лошади. Он чувствовал, как длинные сильные ноги Геронтия двигались под ним. Отчетливый элегантный шаг, знакомый ему, как собственная походка. И его охватила бурная радость, подобная эйфории. Геронтий его не подведет, на этот раз Анри покажет себя. Станет «человеком с крыльями».
На этот раз было по-другому: ему практически не надо было посылать сигналы лошади. Между ними установилась телепатическая связь, понимание, о котором не говорил ему ни один Grand Dieu. Он не успевал пришпорить коня, сместить вес или сказать хоть слово: Геронтий опережал его. Какое благородное создание, думал восхищенный Анри. Как я мог бросить его так надолго?
Лошадь выгнула шею в центре арены, собралась. Шелковистая шерсть блестела под светом софитов, попарно поднимались копыта. А затем, рассекая воздух, конь встал на задние ноги, невероятно высоко, не качаясь и не сопротивляясь. Держит гордую голову неподвижно и прямо, посматривает на зрителей, будто это он дал им право восхищаться его достижением. И Анри возвышался над ним, ноги сжаты, безупречно прямая спина. Он ликующе ахнул, когда понял, что произошло, – они взмыли в воздух, и возвращаться на землю было не надо.
И тогда он увидел ее – девушку в желтом платье. Она встала со своего места и подняла тонкие руки над головой. Она аплодировала, в глазах слезы радости, на лице широкая улыбка.
– Флоренс! – крикнул он. – Флоренс!
Шум аплодисментов влился в уши, наполнил сердце, оглушил. Свет софитов слепил. Флоренс. Она стала всем. Он взлетал все выше, и шум аппаратов, возбужденные голоса и стук открывающейся двери в палату отдалились.
– Ты готова? – Мак стучал в дверь комнаты. – Мадам сказала, ужин в восемь, не забыла?
Наташа надела плохо скроенные брюки и тонкую трикотажную кофту красного цвета – единственные предметы одежды из местного гипермаркета, которые подошли ей по размеру.
– Дай мне пять минут, – устало откликнулась она. – Я сейчас спущусь.
Его шаги стали удаляться по коридору, отражаясь от деревянных панелей. Наташа нашла в сумочке тушь. Это чуть оживит ее бледное лицо.
Они приехали в город около пяти. Первую остановку сделали у École Nationale d’Équitation, альма-матер Кадр-Нуар, но ворота были закрыты. Мак позвонил несколько раз, и раздраженный голос сообщил, что академия будет открыта для публики только через две недели после Рождества. На следующий вопрос Мака голос ответил, что никто ничего не знает об английской девочке, которая приехала на лошади. Ни Мак, ни Наташа не говорили по-французски свободно, но они не могли не почувствовать издевку в голосе сторожа.
– В любом случае она не могла приехать сюда раньше нас, – сказала Наташа. – Найдем базу и будем действовать оттуда.
Она еще раз позвонила в компанию, выдавшую кредитную карту, но новых транзакций не совершалось. Сара не снимала деньги со вчерашнего вечера. Наташа не знала, радоваться или тревожиться.
«Шато Верьер» располагался в центре средневекового города, по соседству с кавалерийской школой. Сам замок был огромный, с богатой отделкой, очень красивый. Они останавливались в подобных местах, когда только познакомились и хотели покрасоваться друг перед другом. Мак тогда пользовался лосьоном после бритья и делал ей комплименты, что бы она ни надела. В то время это было забавно и ей нравилось, а два года спустя стало раздражать.
– Можно было и в сетевом отеле остановиться. – Мак держался бодро, но Наташа знала, что, как только они попали во Францию, его страхи, так же как и ее, усилились.
В последние часы они щадили друг друга. Ситуация настолько обострилась, что не оставляла места для других чувств. Теперь они оба не были уверены в благополучном исходе.
Когда она спустилась вниз, Мак у громадного горящего камина объяснял ситуацию владелице замка. Француженка слушала с вежливым скептицизмом.
– Вы полагаете, ребенок приехал сюда из Кале? – повторила она.
– Мы знаем, девочка направлялась в Кадр-Нуар, – объяснял Мак. – Нам необходимо поговорить с кем-нибудь оттуда, выяснить, не появлялась ли она.
– Месье, если четырнадцатилетняя английская девочка приедет сюда одна, без сопровождения, верхом, весь Сомюр будет знать об этом. Вы уверены, что она может сюда добраться?
– Мы знаем, что вчера вечером она сняла деньги где-то за пределами Парижа.
– Да, но это больше пятисот километров…
– Это возможно. – Наташа подумала об Али Ахмади. – Мы знаем, это возможно.
Они с Маком переглянулись.
– Никто сюда не приезжал, – заверила женщина. – Если хотите, я могу позвонить джентльменам и узнать, известно ли им что-нибудь об этом.
– Мы будем очень признательны, – сказал Мак. – Спасибо. Мы с радостью примем любую помощь.
Владелица замка вышла проверить, как готовится ужин.
– Не возражаете?
– Разумеется.
Наташа смотрела в окно, мечтая, чтобы девочка появилась из-за деревьев в дальнем конце двора. Сара мерещилась ей повсюду: за припаркованными автомобилями, в конце узких улиц. Она приедет сюда. Когда Наташа думала об Али Ахмади, она не вспоминала о силе его воли или о букете цветов, что ждал ее в кабинете. Она размышляла о своих ошибках. Понимала, к своему ужасу, что совершила чудовищный промах.
Сидя напротив Мака за ужином, в такой романтической обстановке, она осознала, что не голодна, и стала пить. Выпила три-четыре бокала, не заметив. По негласной договоренности они решили не говорить о Саре, но Наташа не могла придумать, что сказать, и не знала, куда смотреть. Она смотрела на Мака, на его руки, на его кожу, на растрепанные каштановые волосы. Он на удивление тоже говорил мало. Увлекся ужином и время от времени довольно причмокивал.
– Превосходно, да? – сказал он, а потом заметил, что она ковыряет вилкой в тарелке.
– Вкусно.
Он насторожился, будто не знал, что еще сказать. И его нерешительность передалась ей. Он отказался от десерта, заявив, что собирается понежиться в ванне, и они вздохнули с облегчением.
– Я, может быть, пройдусь, – предупредила Наташа.
– Там холодно.
– Хочу подышать.
Она попыталась улыбнуться, но у нее не вышло.
Втянув холодный воздух, Наташа задохнулась и плотнее запахнула пальто. Пахло дымом от дров. Справа виднелся огромный классический фасад академии, вдали – широкие, покрытые светлым камнем улицы Сомюра.
Она подошла к каштану, остановилась и стала смотреть сквозь ветви на небо: огромное, чернильно-черное, не испорченное городским освещением, украшенное мириадами звезд. Она не думала о работе, о проигранном деле, оборвавшемся романе. Не могла думать о Саре и о том, где та сейчас находится. Она думала об Ахмади, который ей не солгал. Ей стало стыдно, что она так быстро изменила свое мнение о нем.
Она не знала, как долго стояла там, когда услышала шаги по гравию. Это был Мак, и у нее екнуло сердце.
– Что? Полиция? – спросила она, когда поняла, что он держит телефон. – Они ее нашли?
У него были сухие волосы, так что вряд ли он успел принять ванну.
– Ковбой Джон звонил. – Лицо у Мака было серьезное. – Дедушка Сары умер сегодня вечером.
Наташа потеряла дар речи. Ждала, что заговорит Мак, извинится, скажет, что это была плохая шутка. Но он ничего этого не сделал.
– Бог мой, Таш, – наконец выговорил он. – Черт, что нам теперь делать?
Поскрипывали ветки на ветру, в лицо веяло холодом.
– Мы найдем ее. – Собственный голос отозвался эхом у Наташи в ушах. – Должны найти. Не знаю, что еще мы можем…
В груди возникло странное чувство: неизведанное и удушающее. Подавляя панику, Наташа обошла Мака, прибавила шагу, потом побежала в сторону дома. Миновала элегантную сводчатую прихожую, взлетела по лестнице красного дерева и ворвалась в свою комнату. Из глаз брызнули слезы. Она бросилась на кровать вниз лицом, сжала голову руками. Уткнулась в тяжелое покрывало и зарыдала. Она не знала, из-за чего плачет. Из-за девочки, одинокой в чужой стране, чья последняя связь с любимой семьей только что оборвалась? Из-за мальчика-сироты, чью жизнь она неправильно истолковала? Или из-за того, что превратила собственную жизнь в хаос? Под воздействием алкоголя, в незнакомой обстановке, в чужой стране, уже два дня как вырванная из обычной жизни, Наташа плакала не сдерживаясь. Рыдания сотрясали ее, вырываясь из глубины души. Она плакала беззвучно и не знала, сможет ли остановиться.
За спиной раздавался рев мотоциклов. Сара перешла на галоп, отрывисто дышала, охваченная страхом. Бо бежал, выпрямив шею, его копыта выбивали искры в сгущающейся темноте. Она направила его направо, где, казалось, проходила дорога. Позади визжали покрышки, кто-то снова угрожающе выкрикнул: «Putain!» Перед ней открылась парковка супермаркета.
Сара неслась галопом через парковочные места, не обращая внимания на испуганные семейные пары с тележками, на водителя, который дал задний ход и застыл на месте. Мотоциклисты теперь рассредоточились, она видела их краем глаза. Она пыталась сдержать Бо. Если они подъедут поближе к супермаркету, там будет слишком много народу и парни ничего не смогут ей сделать. Но Сара чувствовала, что шея Бо слишком напряжена: от испуга он перестал воспринимать окружающее.
Она откинулась назад. Мелькали дорожные знаки.
– Бо! Тпру! – крикнула она, но поняла, к своему ужасу, что остановить его не удастся.
Оставалось ехать вперед. Они перепрыгнули железнодорожную ветку, рытвину, перемахнули пустую парковку и оказались на краю промышленной зоны. Далее за низкой оградой чернела пустынная сельская местность. Сара встала в стременах, потянула один повод – старый прием, чтобы заставить коня ходить по кругу и сбавить скорость.
Но она не рассчитала близость ограды и размер угла. Ни лошадь, ни всадница не видели понижения по другую сторону ограды. Слепой от страха, Бо взвился в воздух, и только когда его передние ноги оторвались от земли, оба поняли, какую совершили ошибку.
Шум мотоциклов стих. Сара взмыла в темное небо, не услышав собственного крика. Потом Бо запнулся, наклонил голову, и Сара упала. Она увидела освещенную поверхность дороги, услышала ужасный хруст, а потом все исчезло в темноте.
На его стук никто не отвечал, и Мак повернул дверную ручку. Он боялся, что между ними возникли новые осложнения, но вернуться в свою комнату не мог: Наташа казалась такой потерянной. Лицо бледное в лунном свете, от былого самообладания не осталось и следа.
– Таш? – позвал он.
Снова позвал, потом открыл дверь.
Она лежала на кровати под балдахином, сжав руками голову. Казалось, спит. Мак уже хотел тихонько закрыть дверь, но увидел, что у нее шевелятся плечи, и услышал приглушенное всхлипывание. Он стоял не шевелясь. Мак давно не видел, чтобы Наташа плакала. Уйдя в конце концов из дома, он еще года полтора помнил выражение ее лица, когда она стояла в прихожей, одетая в деловой костюм, с непроницаемым лицом. И смотрела, стиснув зубы, как он грузит свои пожитки в машину.
Это было сто лет назад.
Мак осторожно прошел по паркету. Дотронулся до ее плеча, и она вздрогнула.
– Таш?
Она промолчала. То ли не может ответить, то ли просто ждет, чтобы он ушел.
– Что такое? Что случилось?
Она подняла лицо, бледное и мокрое от слез. Остатки туши растеклись, и ему захотелось утереть ей щеки. Ее глаза сверкали.
– А если мы не найдем ее?
Глубина ее боли поразила его. Он не узнавал Наташу и не мог отвести взгляд.
– Найдем. – Это было все, что он мог сказать. – Не понимаю, Таш…
Она села, подтянула колени и зарылась в них лицом. Ему не сразу удалось расслышать, что она говорит.
– Он нам доверял.
– Да, но… – Мак сел рядом на кровати.
– Ты был прав, это моя вина.
– Нет… Нет… – прошептал он. – Я сказал глупость, которую не должен был говорить. Ты не виновата.
– Нет, виновата, – сквозь слезы твердила она. – Я его подвела. Ее подвела. Никогда не заботилась о ней как надо. Но…
– Ты все делала хорошо. Сама же сказала, что прилагала все усилия. Мы оба делали что могли. Мы не знали, что так выйдет.
Он был ошеломлен воздействием прежних своих слов: казалось, Наташа давно перестала на него реагировать.
– Эй, ладно. Мало ли кто что брякнул. Я злился…
– Да нет. Ты был прав. Не стоило мне уходить. Если бы я осталась… может, она бы открылась мне немного… Но я не могла оставаться рядом с тобой. И рядом с ней.
Тонкие руки, на рукавах красной рубашки – мокрые пятна от растекшейся туши. Мак хотел прикоснуться к ней, но боялся, что она снова замкнется.
– Ты не могла оставаться рядом с Сарой? – осторожно спросил он тихим голосом.
Наташа успокоилась, перестала всхлипывать.
– Она дала мне понять, что у меня ничего не получится. Когда Сара была рядом… я поняла, что, видимо, неспроста у меня нет детей. – Наташа с трудом сглотнула. – И то, что с ней случилось, говорит, что я права.
У нее сорвался голос, и она снова заплакала, вся дрожа. Она сама сейчас казалась маленькой, как девочка.
Мак был сражен ее горем.
– Нет, Таш. – Он взял ее за руку. Пальцы были мокрыми от слез. – Нет… Нет, Таш. Это не так… Ну что ты… – неуверенно говорил он. Потом притянул ее к себе, обнял и стал раскачивать, сам не понимая, что делает. – Нет… Ты была бы прекрасной матерью, не сомневаюсь.
Он вдохнул знакомый аромат ее волос и понял, что сам плачет. И почувствовал, как жена обняла его и прижалась к нему. Это был беззвучный сигнал, что он, вероятно, еще дорог, желанен, еще способен ей что-то предложить. Они сидели в темноте, прильнув друг к другу, слишком поздно оплакивая детей, которых потеряли, совместную жизнь, от которой отказались.
– Таш… – шептал он. – Таш…
Ее рыдания стихли, в воздухе повис немой вопрос. Он давал о себе знать там, где соприкасалась их кожа. Он взял в ладони ее лицо с распухшими веками, мокрое от слез, пытаясь прочесть его выражение, и увидел нечто, что развеяло все его сомнения.
Мак прижался к Наташиному лицу и стал что-то нашептывать, целуя ее нижнюю губу. Он гладил ее лицо, чужое, но такое знакомое. На миг почувствовал, что она колеблется, и он тоже засомневался. Что происходит? Надо остановиться? Потом ее тонкие пальцы переплелись с его, и она тихо застонала, ища его губы.
Мак придавил ее своим телом, испустив вздох облегчения и желания. Он целовал ее шею, ее волосы, расстегнул пуговицы на мятой блузке, вдохнул мускусный запах ее кожи, и его охватило влечение. Ногами она обвила его спину, и Мак успел про себя отметить, что раньше она не была такой. На протяжении многих лет. Это была новая Наташа, и его отношение к этому было слишком сложным, чтобы он мог думать об этом в данную минуту.
Он открыл глаза и посмотрел на нее в слабом свете из окна – размазанная тушь, немытые волосы, пульсирующая жилка на выгнутой бледной шее. Возникшую нежность подавляло нечто темное, мужское. Что-то внутри его. То, в чем он не мог признаться ей, когда они состояли в браке. И дело было не в том, что он входил в ту же реку дважды. Он не узнавал ее!
– Я хочу тебя, – шепнула она ему на ухо, будто удивляясь сама себе, охрипшим от едва сдерживаемого желания голосом. – Хочу тебя.
Стаскивая рубашку через голову, Мак понял, что хоть это не был вопрос, ответ на него мог быть только один.
