Глава 10
Какой нрав, какая ретивость; как гордо он держится – он вызывает восторг и в то же время наводит ужас.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Два дня Сара была примером послушания. Она позволяла Маку провожать ее до класса, пытаясь скрыть обиду, и уже переминалась с ноги на ногу у школьных ворот, когда он приезжал за ней. Но особенностью подростков, подумал Мак, было то, что они считали себя умнее других. И Сара не составляла исключения.
На третий день он высадил ее у школы, сказав, что у него нет времени ее провожать. Спросил, дойдет ли она до класса сама. Заметил, как у нее вспыхнули глаза. Он помахал ей, рванул с места, делая вид, что очень спешит, и объехал вокруг квартала. Остановился у каких-то гаражей, посчитал до двадцати и медленно двинулся назад на главную улицу мимо школы. Ученики еще входили в ворота, с сумками через плечо на длинных ремнях. Они громко переговаривались или сбивались в кучки, рассматривая что-то в мобильных телефонах. И естественно, там была Сара. Она направлялась в противоположную сторону, почти бежала к автобусной остановке.
Мак молился, чтобы она не оборачивалась, но она уже думала только о том, куда едет. «Черт, Сара! – сказал он про себя. – Почему ты так решительно хочешь разрушить свое будущее?» Он смотрел, как она села в автобус, отметил номер и конечную остановку. Она едет не в больницу. Социальный работник возила ее в больницу к дедушке и назвала ее местоположение. Мак обещал доставить девочку туда на выходных и записал адрес. Так куда же она собралась?
Он сидел в машине позади автобуса. Он не видел Сару, но надеялся, что заметит, когда она будет выходить. Пропустил вперед два автомобиля, чтобы не бросаться в глаза, но в час пик транспортный поток еле полз.
Пусть это будет парень, молил он, перебирая радиостанции. Тогда они могли бы пригласить его к себе, поговорить с обоими. С парнем можно справиться. Установить расписание. Только бы не наркотики. Пожалуйста, только не наркотики.
Двадцать минут машина ползла через весь Лондон в сторону Сити. Водители белых микроавтобусов бурно протестовали и орали на него, возмущаясь, что он не едет быстрее. Хорошо одетые самоуверенные женщины показывали ему неприличные жесты. Когда возмущение достигало апогея, Мак приостанавливался и пропускал машины вперед, гадая, сколько штрафов ему выпишут за многократный выезд на полосу для автобусов. Приложив столько усилий, он не мог себе позволить потерять Сару из виду. Когда он добрался до границ Квадратной мили, начался дождь и он с трудом различал ее темную школьную форму на фоне мужчин в деловых костюмах, работавших в Сити, которые, с зонтиками в руках, запрыгивали и выпрыгивали из автобуса на каждой остановке. Народу становилось больше, и Мак боялся ее упустить. Несколько раз ему казалось, что Сара уже исчезла и вся затея была сумасбродной, но он продолжал ехать за автобусом.
Наконец, когда стеклянные башни финансового района остались позади, сменившись более мрачными зданиями и многоквартирными домами, он ее увидел. Сара выпрыгнула из автобуса, обошла его сзади и остановилась на островке безопасности посреди дороги. Мак затаил дыхание: если она посмотрит направо, то заметит его. Но ее внимание было приковано к транспорту, который шел в другую сторону. Вот девочка отпустила поручень и побежала через дорогу. Мак не сразу сообразил, что теперь ему надо ехать в противоположную сторону. Тем временем она исчезла в боковой улице.
– Черт! – громко выругался он. – Черт, черт, черт!
Он резко повернул, чтобы обогнать автобус, поднял руку, извиняясь перед водителем автомобиля позади, которому пришлось резко затормозить, и прошмыгнул перекресток на желтый свет. Женщина-пешеход возмущенно постучала кулаком по крылу.
– Простите, простите, простите, – бормотал он, нажимая на газ и мчась к круговой развязке.
Снова вырулил на главную дорогу и поехал в противоположном направлении, высматривая девочку через ветровое стекло. Добрался до переулка, в который она свернула: это оказалась улица с односторонним движением. В противоположную сторону.
Мак недолго колебался. Решительно свернул и поехал, прибавив газу, моля Бога, чтобы достичь перекрестка, пока ему навстречу не выедет другая машина.
– Знаю… знаю! – крикнул он человеку на мопеде, едущему навстречу.
Водитель в шлеме изрыгал ругательства.
На перекрестке Мак ничего не увидел – ни машин, ни людей. Ряд викторианских домов с витражными окнами, въезд на парковку, многоквартирный дом. Налево просматривалась главная улица, кафе и индийский ресторан, отпускающий блюда на дом. Проехал автобус. Мак свернул направо в мощенный булыжником переулок, поехал медленно, вглядываясь в каждую улицу, надеясь увидеть девочку в школьной форме. Никого. Будто она сквозь землю провалилась.
Мак свернул в переулок и нашел стоянку. Посидел, кляня себя на чем свет стоит. И Сару заодно. Подумалось: что я здесь, черт побери, делаю? Гоняюсь за школьницей, которую едва знаю, по всему Лондону, и для чего? Через пару недель она в любом случае уйдет. Если хочет погубить свою жизнь из-за глупых дружков или наркотиков, ему-то какое дело? Дедушка поправится, возьмет ее в ежовые рукавицы, и они заживут своей жизнью.
Зазвонил телефон. Мак взглянул на углубление для ног у пассажирского сиденья и обнаружил, что в результате сумасшедших маневров вещи высыпались из карманов и упали на пол. Он не сразу отыскал телефон.
– Мак? – Это оказалась Мария.
– Привет.
– Не говори, что хотел позвонить, но тебя придавило тяжелой мебелью. – В голосе слышалась обида. Он не принял это на свой счет: она говорила таким тоном, если у нее чай был не того цвета. – Ты обещал позвонить насчет обеда.
– Черт! Прости, дорогая. У меня тут кое-какое дело. Сегодня не смогу.
– Работа?
– Не совсем. – Мак откинулся на спинку сиденья и провел рукой по волосам.
– Снова бывшая? Вы бурно, страстно занимаетесь любовью все ночи напролет и у тебя не остается сил для меня? – Она засмеялась.
– Это не связано с Наташей.
– В Польше Наташа – самое распространенное имя среди проституток. Не знал?
– Я ей сообщу. Наверняка обрадуется.
Мария накричала на кого-то и вернулась к разговору:
– Мне тебя жаль. Ты не увидишь меня две недели.
– Нет?
Ему померещилась Сара в дальнем конце узкой улицы, но когда девушка повернулась, он увидел, что она катит коляску.
– Уезжаю на Карибы, суперсуперпроект. Я тебе говорила.
– Говорила.
– Съемки для испанского «Elle». Угадай, кто снимает.
– Мария, ты знаешь, я не отличу одного фотографа, который снимает моду, от другого.
– Севи. Все знают Севи.
Нужно позвонить Таш и сказать, что он ее упустил. Потом они решат, сообщать социальному работнику или нет.
– Он сделал обложку последнего номера «Marie Claire».
Может, позвонить в школу и сказать, что она пошла к врачу? Потом он вынудит ее сказать, где была.
– «Marie Claire», – повторила Мария для пущего эффекта.
– Они что-то напутали в отделе доставки, и я не получил журнал за этот месяц.
– Ты очень унылый человек. Много плохих шуток.
– Мария, солнышко, мне некогда. Нужно срочно позвонить.
– Может, ты становишься гомосексуалистом?
– Нет, не сегодня, но я об этом подумаю.
– Моя сестра вышла замуж за гомосексуалиста. Я тебе говорила?
Он ее не слышал. Из сетчатых ворот чуть дальше по улице появилась огромная коричневая лошадь. Подпрыгнула легонько у урны, скользнула в сторону, оказавшись на булыжной мостовой. Копыта зацокали на твердой поверхности. Когда она приблизилась, Мак прищурился: стекла в машине запотели. Но личность седока сомнений не вызывала. Он был поражен.
– Мария, мне пора. Позвони в другой раз, и мы что-нибудь придумаем.
Он сунул телефон в карман и, когда лошадь отошла на безопасное расстояние, открыл дверцу и выскочил из машины. Волосы Сары были собраны сзади, тонкая фигура слегка возвышалась над огромным животным, школьный свитер был виден издали. Конь снова прыгнул в сторону, она сидела неподвижно. Опустила руку и погладила животное по шее, словно хотела приободрить.
Мак захлопнул дверцу и бросился к багажнику. Достал свою «лейку», не спуская глаз с девочки на лошади. Запер машину и пошел следом за ней по улице. Она была погружена в себя, не обращая внимания на городской шум и суету вокруг. Когда они свернули за угол, он увидел, что она направляется в парк.
Он поразмыслил, достал телефон и набрал номер, укрывшись в дверном проеме, чтобы его не было слышно.
– Это канцелярия школы? Здравствуйте, это говорит опекун Сары Лашапель. Хотел сообщить, она сегодня идет к врачу и не сможет прийти в школу. Да, простите, я должен был позвонить раньше…
Пока Папá не заболел, бо́льшая часть тренировок Бо проходила с земли. Папá управлял им с помощью поводьев, стоя позади, уча его понимать, что означает разная степень давления руки или поводьев, как сохранять равновесие, когда податься вперед, когда поворачиваться налево или направо. Сара становилась у его головы или плеча, закрепляя то, чему его учил Папá, иногда легким нажимом или голосом, иногда слабым ударом хлыста. Так, объяснял Папá, Бо научится не дать ей потерять равновесие. Папá всегда говорил, что на ней лежит ответственность, что ее присутствие усложняет Бо жизнь. Она давно перестала принимать это близко к сердцу.
Когда-то у дедушки был конь по имени Геронтий. Его три года тренировали с помощью поводьев, прежде чем разрешили оседлать. Дедушка неустанно повторял, что это не замена тренировок, а их основа. Все прыжки, sauts d’ècole, базировались на этом. Не освоить их было нельзя.
Все это хорошо, думала теперь Сара, но ей надо ездить. Она сидела в седле, позволив коню немного размяться, мягко журя, когда он пугался уличных фонарей, автомобильных заторов или люков, на которые шесть недель назад не обращал никакого внимания. Она была вынуждена пропустить два дня. За эти два дня его, может быть, кормили и поили, но не выводили из конюшни. Для умного, сильного коня, как Бо, это было равносильно пытке. Она знала это и готова была заплатить любую цену.
Дождь усилился. Сара подняла руку, прося машины остановиться, чтобы они могли перейти через дорогу. Бо учуял зеленую траву и рванулся вперед. Дождь прогнал всех из парка, и им никто не мешал. Но лошадь была возбуждена, пожалуй, слишком сильно. Попав после заточения на пружинистый грунт, ее копыта словно заряжались электричеством.
«Слушай меня», – велела Сара своей посадкой, ногами, руками. Но чувствовала, что в нем копится энергия, требующая выхода.
«Левада», – сказал тихий голос внутри ее.
Папá говорил, чтобы она даже не пробовала это делать, это слишком трудный элемент. При выполнении левады лошадь должна перенести вес на задние ноги, согнутые под углом в сорок пять градусов. Это был тест на силу и способность сохранять равновесие, переход к более трудным фигурам классической выездки.
Но Папá это делал. Она тоже, с земли. Она знала, что Бо способен на это.
Сара вдохнула влажный воздух, утерла пот с лица. Пустила Бо рысью по кругу, останавливая и снова посылая вперед, заставляя сосредоточиться на ней, создавая невидимую арену между урнами, тумбами и детской площадкой. Когда увидела, что он достаточно разогрелся, пустила его в легкий галоп, натягивая то один повод, то другой. В голове звучал голос Папá: «Глубокая посадка, руки неподвижны, ноги немного назад, чуть больше давления на внешние поводья». Через несколько минут она забыла обо всем: о нестерпимой необходимости подчиняться чьим-то правилам, о деньгах, которые она задолжала, о Папá, несчастном и страдающем, прикованном к постели, пахнущем лекарствами и старостью. Остались только она и Бо, занятые своими шагами. Они трудились, пока от них не пошел пар, который смешивался с мелким моросящим дождем. Она снова перевела коня на шаг, ослабила поводья, давая ему отдохнуть. Он больше не шарахался ни от шума городских улиц, ни от проезжавших мимо двухэтажных автобусов: работа расслабила, успокоила его. Папá был бы доволен сегодня, подумала Сара, оглаживая мокрую шею коня.
Левада. Неужели такой уж большой грех попробовать? Папá вовсе не обязательно об этом знать. Она сделала глубокий вдох и снова натянула поводья, пустив Бо медленной рысью, потом постепенно сдерживала, пока он не выполнил пиаффе и не начал ритмично поднимать копыта, стоя на месте. Она выпрямила спину, стараясь вспомнить инструкции Папá. Задние ноги должны находиться в центре тяжести лошади, скакательные суставы – чуть ли не уходить в землю. Она немного откинулась назад, подбадривая его ногами, давая понять, что его энергия должна быть на что-то направлена, сдерживала его, слегка натянув вожжи. Щелкнула языком, отдала серию приказов, и он насторожился, слушая ее, задвигал ушами. Сара поняла, что он не может этого сделать. Нужен второй человек, который бы давал посылы с земли. Потом почувствовала, как его круп под ней стал оседать, испугалась немного, что они оба потеряют равновесие, и вдруг верхняя часть его туловища начала подниматься. Она подалась вперед, чтобы помочь ему, чувствуя, как он дрожит от напряжения. Они воспарили вопреки силе притяжения. Сара смотрела на парк с новой высоты.
Потом он опустился на землю. От неожиданности Сара упала ему на шею, и он рванулся вперед, взбрыкивая ногами от избытка чувств, так что она с трудом удержалась в седле.
Сара выпрямилась и засмеялась. Ее охватил бурный восторг. Она похлопала коня по спине, давая ему понять, насколько он великолепен. Нагнулась и обняла его за шею.
– Умница, умная лошадь! – повторяла она, и Бо повел ушами, услышав похвалу.
– Впечатляюще, – сказал кто-то у нее за спиной.
Сара резко обернулась в седле. У нее упало сердце.
Там стоял Мак, в мокрой от дождя куртке.
– Можно? – Он подошел ближе и погладил шею Бо. – Лошадка взмокла, – заметил Мак, отводя руку и потирая ладони.
Сара лишилась дара речи. Мысли разбегались. Она похолодела от ужаса.
– Вы закончили? Пойдем обратно? – Мак кивнул в сторону Спеапенни-лейн.
Она кивнула, крепче сжала поводья. Мозг лихорадочно работал. Можно сбежать. Дать сигнал Бо, и они умчатся через парк на болота. Он не сможет ее поймать. Но что потом? Идти больше некуда.
Она медленно двинулась обратно на конный двор. Бо опустил голову: было видно, что он устал от интенсивной работы. Она чувствовала себя побежденной. Смотрела на спину Мака, шедшего впереди. По его поведению было трудно сказать, что ее ждет.
У ворот Сара замешкалась. Ковбой Джон вышел из-под своего навеса и открыл створки.
– Душ принимала, Циркачка? Ты промокла до нитки. – Он похлопал коня, потом заметил Мака, стоявшего рядом с ней в нерешительности. – Чем могу вам помочь, молодой человек? Хотите купить яиц? Фруктов? У меня сегодня прекрасные авокадо. Отдам целый ящик всего за три ваших английских фунта.
Мак в изумлении смотрел на Ковбоя Джона, будто никогда раньше ничего подобного не видел. На голове у Джона красовалась потрепанная ковбойская шляпа, на шее красный платок, на плечах куртка со светоотражающими полосами, которую в прошлом году забыли дорожные рабочие. Но самое главное, между пожелтевшими зубами был зажат огромный косяк.
– Авокадо? – переспросил Мак, приходя в себя. – Звучит заманчиво.
– Не то слово, молодой человек. Идеальная спелость. Чуть спелее, и у них бы лопнула кожица, превратив их в гуакамоле. Хотите попробовать? Бьюсь об заклад, лучшего предложения сегодня вы не получите. – Он нахально засмеялся.
– Показывайте. – Мак прошел в ворота вслед за Сарой.
Она повела лошадь в стойло. Сняла седло и уздечку, обтерла их и бережно водворила в кладовую, затем начала убирать навоз. В дальнем углу двора Ковбой Джон предлагал Маку фрукты и овощи. Мак кивал, внимательно осматривал двор, видимо, задавал вопросы. Джон показывал, где стойла лошадей, где куры, где офис. Наконец, когда она наполнила ведро Бо чистой водой, Джон с Маком направились к стойлу под аркой железнодорожного моста. Дождь усилился. Ручейки сбегали по склону и растекались струйками между булыжниками.
– Закончила, Циркачка? – (Она кивнула, стоя рядом с лошадью.) – Я тебя два дня не видел. Не могла выбраться? Старина Бо опять сегодня утром чуть не вырвался.
Она поглядела на Мака, потом уставилась в землю:
– Что-то в этом роде…
– Дедушку видела?
Она покачала головой. К своему ужасу, поняла, что сейчас расплачется.
– Мы к нему сейчас направляемся, – сказал Мак. (Она вскинула голову.) – Если хочешь, – добавил он.
– Вы знаете эту девочку? – Ковбой Джон театрально отступил, потом показал на картонную коробку с фруктами, которые купил Мак. – Вы знаете Сару? Что ж сразу-то не сказали? Разве я бы продал вам это дерьмо, если бы знал, что вы ее друг. – (Мак поднял бровь.) – Не могу вам это продать, – сказал Джон. – Пойдемте ко мне в офис, и я дам вам настоящий товар. Это я держу для прохожих. Сара, передавай привет деду. Скажи, до субботы я заскочу к нему. Отнеси ему это. – Он бросил ей гроздь бананов.
Мак пошел следом за Джоном в его офис. Сара заметила у него на губах легкую улыбку.
Когда Сара забралась в машину, ее одежда еще не высохла. Мака оштрафовали за парковку: он отцепил квитанцию от ветрового стекла и наклонился, чтобы бросить ее в бардачок, как вдруг заметил, что девочка дрожит.
– Хочешь надеть что-нибудь сухое? На заднем сиденье есть мой запасной джемпер. Надень его поверх формы.
Она послушалась его совета. Он вырулил на дорогу, и они поехали. Он подбирал слова, не зная, что сказать.
– Так вот в чем дело, – заговорил он, когда они достигли светофора. – Прогулы. Отлучки.
Про деньги он ничего не сказал.
Она едва заметно кивнула.
Мак просигналил и повернул налево.
– Да… ты меня удивила. Ничего не скажешь.
У него отлегло от сердца. Она была просто маленькой девочкой с пони. Правда, с очень большим пони.
– Что это было? Этот прыжок?
Она что-то пробормотала едва слышно, он не разобрал.
– Левада, – повторила она чуть громче.
– И что это?
– Фигура высшей школы верховой езды. Что-то вроде выездки.
– Выездки? Это когда они кружатся?
– Что-то вроде того. – Она улыбнулась через силу.
– А конь твой?
– Мой и Папá.
– Он умный. Я не разбираюсь в лошадях, но твой просто потрясающий. Откуда у вас такой?
Она посмотрела на него изучающе, будто прикидывала, насколько ему можно довериться.
– Папá купил его во Франции. Это французский сель. На таких лошадях ездят во Французской академии верховой езды, где Папá тренировался. – Сара выдержала паузу. – Он знает все о верховой езде.
– Знает все… – пробормотал Мак. – И давно ты этим занимаешься?
– Сколько себя помню. – Сара утонула в джемпере: засунула руки в рукава и натянула его на колени, сделавшись похожей на колючий шерстяной шарик. – Мы собирались туда съездить. Чтобы их увидеть. Во Францию. До того, как он заболел.
Мак вспомнил, как она переходила дорогу, лавируя между автобусами и грузовиками, как была сосредоточенна, когда лошадь скакала по кругу, оставляя следы копыт на траве. С чем мы столкнулись, подумал он.
– Это должен был быть для нас подарок, – нерешительно продолжила она. – Для меня и для него. Каникулы. Я еще никогда не была за границей. – Она теребила рукава джемпера. – Мне так этого хотелось. Папá так этого хотелось.
– Что ж… – Мак посмотрел в зеркало заднего вида, – многие откладывают каникулы, если кто-то заболел. Уверен, если все объяснить в турагентстве, они позволят вам поехать, когда ему станет лучше. – Он заметил, что она кусает ногти. – Мы им позвоним позже. Если хочешь, я тебе помогу.
Она застенчиво улыбнулась ему. Второй раз за день, подумал он. Все же мы можем сделать что-то хорошее. Он потянулся и настроил навигатор.
– Так. Больница. Давай включим обогреватель. Не хочу, чтобы твой дедушка увидел тебя промокшей до нитки.
Мак разбирался в медицине еще хуже, чем в лошадях, однако даже ему было ясно: не важно, во что верила Сара, но мистер Лашапель не только не поедет на каникулы, но и не вернется домой в ближайшее время. Он лежал на высоких подушках и не проснулся, когда они вошли в палату. Кожа серая, как у тяжелобольных… Сара взяла его за руку, и лишь тогда он наконец открыл глаза. Мак переминался у входа, чувствуя себя незваным гостем.
– Папá, – тихо позвала она.
Он поднял на нее глаза, и они просветлели, когда он узнал ее. Улыбнулся одной стороной лица.
– Прости, что не приходила к тебе два дня. Были трудности.
Старик покачал головой. Легонько сжал ее руку. Она увидела, как его взгляд остановился на Маке.
– Это Мак. Он и его жена заботятся обо мне.
Мак почувствовал, что его изучают. Несмотря на слабость, старик взирал на него строго и оценивающе. Будто мучительно искал ключи к разгадке.
– Он… очень добрый, Папá. И его жена тоже. – Сара покраснела, будто, стараясь успокоить дедушку, выдала слишком много.
– Рад познакомиться с вами, мистер Лашапель. – Мак шагнул вперед и пожал руку старику. – Enchanté.
Еще одна улыбка. Уже шире, от Сары.
– Вы не говорили, что знаете французский.
– Не уверен, что твой дедушка это подтвердит.
Мак сел на стул по другую сторону кровати. Сара проверяла тумбочку, косметичку. Поправила фотографии.
– Я видел, как ваша внучка ездит верхом. – Чувствуя себя неловко в тишине, Мак снова заговорил, пугаясь своего слишком громкого голоса. – Она необыкновенно талантлива.
Старик посмотрел на Сару.
– Я ездила сегодня утром.
– Хорошо, – медленно выговорил он скрипучим, как несмазанная петля, голосом.
На этот раз улыбка Сары появилась неожиданно и изменила ее лицо.
– Хорошо! – повторила она, будто не могла поверить в то, что он сказал.
– Хорошо, – снова выговорил старик.
Все трое кивнули друг другу, довольные. Мак догадался, что это был большой прорыв.
– Он старался, Папá. Очень старался. Шел дождь, а ты знаешь, он может быть очень непослушным под дождем, но ему удалось сосредоточиться. Рот не напрягал и слушал, действительно слушал.
Сара сидела с прямой спиной, как в седле, скрестив руки перед собой. Старик купался в ее словах, наслаждаясь каждой подробностью.
– Ты бы был им доволен. Правда.
– Мне не доводилось видеть ничего подобного, – вступил в беседу Мак. – Я ничего не знаю о лошадях, мистер Лашапель, но, когда увидел, как он прыгает на задних ногах, у меня перехватило дыхание.
Повисла тишина. Старик медленно перевел взгляд на внучку. Лицо стало серьезным.
Мак запнулся:
– Это было… великолепно.
Сара покраснела до корней волос. Старик не сводил с нее глаз.
– Мы сделали леваду, – прошептала она виновато. – Прости. – (Старик покачал головой.) – Он был так горяч. Нужно было занять его чем-то новым, чтобы он сосредоточился. Ему нужно было трудное задание…
Мак видел, что чем больше она защищается, тем больше старик мотает головой в беззвучной ярости.
– Gourmand, – сказал он. – Non gourmand. Маленькая. Опять.
Мак силился разобрать его слова, пока не понял, что в них нет смысла. Припомнил, что люди после инсульта с трудом могут подобрать нужное слово.
– Avant. Non. Лошадь. Лошадь. – Расстроенный, он стиснул зубы и отвернулся от Сары.
Мак похолодел от ужаса. Сара кусала ногти. Лицо старика выражало немой гнев. Все из-за него, подумал Мак. Пытался сделать вид, что его здесь вовсе нет, потом поднял фотоаппарат, который все еще висел у него на шее:
– Мистер Лашапель, я сделал несколько снимков, когда Сара работала. Ездила рысью и все такое. Может, хотите посмотреть?
Он склонился над постелью и перебрал несколько цифровых снимков. Наконец нашел кадр, который, как ему казалось, не должен был вызвать гнев у старика, увеличил изображение. Сара надела на дедушку очки.
Он внимательно изучал фотографию, уйдя в свой мир. Потом обернулся к Саре, закрыл глаза, силясь сосредоточиться.
– Рот, – наконец сказал он. У него задрожали руки.
– Да. – Сара взглянула на фотографию. – Он сопротивлялся. Но только в самом начале, Папá. Как стал работать крупом, расслабился.
Старик удовлетворенно кивнул, и Мак вздохнул с облегчением.
– А другие есть? – спросила Сара. – Более поздние?
Мак просмотрел снимки, протянул фотоаппарат Саре:
– Мне нужно выйти позвонить. Оставляю вас наедине. Вот, Сара, кадры можно просматривать так. Чтобы лучше видеть, можно увеличить, нажав на эту кнопку. Буду ждать тебя внизу через полчаса. Месье Лашапель, был рад познакомиться.
– Капитан, – поправила Сара. – Все зовут его Капитан.
– Капитан, – повторил Мак. – Надеюсь снова вас вскоре увидеть. Обещаю хорошо заботиться о вашей внучке, пока вы не поправитесь.
Только никто не знает, когда это будет, думал он, выходя из палаты.
– Ты шутишь.
– Ничуть. Хочешь посмотреть? – Мак протянул Наташе фотографию, которую успел напечатать, как только вернулся домой.
Наташа порылась в сумочке, отыскала очки, надела их и стала просматривать снимки. Раньше она не носила очков, отметил он.
– Это не наркотики, – сказал он, чтобы прервать паузу.
– Это правда, – кивнула она. Сняла очки и посмотрела на него. – Но лошадь? – Она протянула ему фотографии. – Что, черт возьми, нам делать с лошадью?
– Насколько я понимаю, мы ничего не должны делать с лошадью. Она ею владеет и сама за ней ухаживает.
– Все это время она пропадала там?
– Я не спрашивал ее о деньгах, но полагаю, они пошли туда.
– Как ребенок может ухаживать за лошадью?
– Она держит его под аркой железнодорожного моста. – Мак не мог забыть впечатление, которое на него произвел конный двор посреди города. – Это связано с ее дедом. Он мастер верховой езды. И это не просто пони. Это зверь, как на рисунках Стаббса. Все очень серьезно. Она владеет выездкой. Прыгает и зависает в воздухе.
– Бог мой. – Наташа смотрела вдаль. – А если она получит травму?
– Вряд ли. На мой взгляд, она полностью владела ситуацией.
– Но мы ничего не знаем о лошадях. Социальный работник ничего об этом не говорила.
– Социальный работник не в курсе. Сара скрывала: думала, если они узнают, заберут его у нее. Она права?
– Понятия не имею. – Наташа пожала плечами. – Боюсь, таких прецедентов не было.
– Я был вынужден дать обещание, что мы ничего не расскажем.
– Мы не можем этого обещать! – Наташа бросила на него скептический взгляд.
– Я пообещал. А она пообещала, что не будет больше прогуливать уроки. Мне показалось, это хорошая сделка.
Мак отвез Сару в школу во время перемены на обед. В спешке набросал объяснительную записку. Она не могла поверить, что он с ней заодно.
– Это только раз, – предупредил он, понимая, что был слишком мягок. – Мы разберемся, когда ты вернешься домой. Ладно?
Она кивнула. Не сказала спасибо, отметил Мак с грустью и посмеялся над собой, отъезжая. Думаю, как родитель. Как часто он слышал жалобы друзей на их якобы неблагодарных детей.
Наташа села. Пробормотала что-то о трудном деле, связанном с внутрисемейным насилием. Будто он мог понимать, о чем идет речь. Осознал, не без чувства вины, что многие годы не слушал ее, когда она говорила о своей работе.
– Слушай, Таш, не все так плохо. Она не употребляет наркотики. Не влюблена в какого-нибудь идиота. Она просто девочка-подросток, увлеченная лошадьми. Мы с этим справимся.
– Тебя послушать, все просто. – В голосе Наташи слышалось возмущение. – Но это не так. Ей одной не справиться с лошадью. Поэтому она и прогуливает школу. Ты мне сказал, что всю основную работу делал дедушка. Кто будет этим заниматься, пока она учится? Ты?
– Я вряд ли. – Он засмеялся. – Я ничего не знаю о лошадях.
– А я и того меньше. Есть кто-нибудь, кто может ее заменить?
Мак вспомнил американца с его сомнительными сигаретами.
– Не думаю. Я тебя понимаю. Положение и правда трудное.
Какое-то время они сидели молча.
– Знаешь, – сказала Наташа, не глядя ему в глаза, – у меня есть одна идея.
