27

Наступила долгая полная тревоги пауза. За окном опускались сумерки, стемнело и в комнате. От причудливой вечерней игры света фигура профессора казалась тенью.

Словоохотливый непоседа Дирк был безмолвен. Его глаза, сиявшие детским любопытством и восторгом, снова скользнули по неказистой обстановке профессорской гостиной, по ее старинным деревянным панелям и потертому ковру на полу. Руки его заметно дрожали.

Ричард, слегка нахмурившись, словно решал в уме сложнейшую задачу, наконец посмотрел на профессора и прямо в лоб спросил:

— Кто вы?

— Понятия не имею, — весело и беспечно ответил профессор. — Многое выветрилось из моей памяти за это время. Видите ли, я очень стар. Ужасно стар. Если бы я сказал вам, как я стар, боюсь, это напугало бы вас. И, как ни странно, это напугало бы и меня самого, ибо я даже не могу вспомнить свой возраст. Я многое перевидал и, слава Богу, большую часть перезабыл. Беда в том, что с человеком, достигшим моего возраста, о чем я, кажется, уже говорил, происходит нечто странное… Я, видимо, это уже говорил?

— Да, да, говорили.

— Хорошо. Я забыл, говорил или нет. Дело в том, что человеческая память с годами не становится богаче, из нее многое просто выпадает. Так что, как видите, разница между человеком моего возраста и вашего не в том, насколько много он помнит, а в том насколько много он забыл. В конце концов даже забываешь, что именно ты забыл, а потом забываешь вообще, что ты когда-либо что-то помнил, и уже не помнишь, что только что сказал…

Он растерянно посмотрел на чайник в руках.

— Но помнишь вещи… — попытался деликатно помочь Ричард.

— Запахи и серьги…

— Простите, профессор?

— Что-то, конечно, остается и напоминает о себе по какой-то причине, — бормотал профессор, сокрушенно тряся головой, и вдруг неожиданно сел. — Серьги, которые были на королеве Виктории в серебряный юбилей ее правления. Очень странные серьги, запечатленные, конечно, на портретах того времени. И запах улиц, прежде чем на них появились автомобили. Трудно сказать, когда было хуже. Вот почему так жив в памяти образ Клеопатры. Убийственное смешение воспоминаний о королевских серьгах и запахах. Боюсь, что они останутся в памяти, даже когда все остальное забудется. Я буду сидеть в полутемной комнате, беззубый, потерявший зрение и обоняние старец, у которого только и останется, что эта жалкая седая головенка. А в ней — странное видение: уродливые голубые с золотом подвески, в которых резко преломляются праздничные огни, и еще запах пота, бродячих кошек и смерти. Интересно, что это все может означать для меня…

У Дирка буквально перехватило дыхание, когда он осторожно двигался по комнате и легонько, кончиками пальцев касался стен, спинки кушетки, крышки стола.

— Как давно все это… существует?.. — наконец спросил он.

— Здесь? — переспросил профессор. — Лет двести. С тех самых пор, как я вышел в отставку.

— В какую отставку?

— Понятия не имею. Мог же я в конце концов занимать какую-то должность, а? Как вы считаете?

— Вы хотите сказать, что всегда жили в этой квартире… все эти двести лет? — пробормотал Ричард. — Вы не думаете, что это могли заметить и найти весьма странным?

— О, в этом вся прелесть Кембриджа. Здесь столько тайн, — с удовольствием пояснил профессор. — Если бы мы начали ими делиться, нам бы сидеть здесь безвылазно с Пасхи до Рождества. Свлад… э-э-э… Дирк, дорогой друг, прошу вас не трогать это. Пока.

Профессор заметил, как Дирк протянул руку к старым счетам, лежавшим на столе.

— Что это? — резко спросил Дирк.

— То, что вы видите, старые деревянные счеты, — ответил профессор. — Я потом вам их покажу, а пока я хотел бы поздравить вас с необыкновенной проницательностью. Как вы нашли разгадку?

— Должен сознаться, что не я ее нашел, — с несвойственной ему скромностью признался Дирк. — Пришлось обратиться к мальчишке на улице. Я рассказал ему о фокусе и спросил, как фокусник смог это сделать. Вот, что он мне ответил, цитирую почти дословно: «Чего тут голову ломать, черт побери? Ясно, что он воспользовался машиной времени». Я поблагодарил молодого гения и дал ему шиллинг. Довольно больно лягнув меня в голень, он пошел своей дорогой. Вот кто решил загадку фокуса. Мне остается только доказать, что он был прав. Дав мне пинка, мальчишка избавил меня от необходимости самому задать себе взбучку за тупоумие.

— Да, но вы были достаточно проницательны, мой друг, решив обратиться именно к ребенку, — утешил его профессор. — С этим я вас и поздравляю.

Дирк не сводил со счет подозрительного взгляда.

— Ну и как… они работают? — спросил он нарочито равнодушным тоном.

— В сущности, необычайно просто, — охотно пояснил профессор. — Они способны выполнить любое ваше задание. Подключенный к счетам компьютер довольно современен, а по мощности он превосходит все компьютеры планеты, включая самого себя, в этом главная его особенность и секрет. Никогда не мог этого понять, если говорить честно. Девяносто пять процентов его мощности уходит на то, чтобы он понял, чего от него хотят. Я же просто поставил счеты там, где они сейчас стоят, и они меня прекрасно понимают. Мне кажется, что я еще с младенчества знал, как пользоваться ими…

Ричарду, очевидно, захочется воспользоваться своим персональным компьютером, не так ли? Если вы поставите его на то место, где стоят сейчас счеты, компьютер машины времени загрузит его и предложит массу путешествий во времени с набором возможных меню. Если, конечно, вам сразу не захочется попасть в год 1066-й и увидеть сражение при Хастинге у своего порога.

Тон профессора свидетельствовал о том, что его интересы лежат совсем в иной плоскости.

— По-своему это даже занятно, — заключил он. — Намного интереснее, чем телевизор, и проще, чем видеокамера. Если я пропускаю какую-нибудь программу, я запросто возвращаюсь в то время, когда она транслировалась. Я не люблю возиться с кнопками перемотки, переключения и прочим.

Дирк реагировал на последние слова профессора чрезвычайно импульсивно.

— В вашем распоряжении машина времени, а вы с ее помощью… смотрите телепередачи? — громко воскликнул он.

— Будь у меня видеокамера, я бы и не подумал использовать машину таким образом. Это очень деликатное дело, я имею в виду путешествие во времени. Столько опасностей и ловушек, если ошибаешься и попадаешь не туда. Можно невзначай нарушить весь ход истории.

Кроме того, включение машины времени всегда приводит к порче моего телефона. Я прошу прощения, — обратился он к Ричарду, — что вчера вы не смогли от меня позвонить вашей знакомой. С Британской телефонной связью вообще творится что-то непонятное, и моей машине это совсем не нравится. С канализацией, подачей электроэнергии и газа, слава Богу, все в порядке. Связь и взаимодействие времен происходят на каком-то квантовом уровне, что мне не совсем понятно, однако это никогда не представляло собой неразрешимую проблему. А вот телефон — это постоянная проблема. Каждый раз, когда я пользуюсь машиной времени, а это бывает очень редко из-за этой проклятой проблемы с телефоном, он перестает работать, и мне приходится вызывать мастера из телефонной компании. Он, конечно, задает идиотские вопросы, а мои ответы оказываются выше его понимания.

Но все-таки во всех случаях я очень строго придерживаюсь одного твердого правила — я ничего не должен менять в нашем прошлом, как бы ни был велик соблазн, — вздохнул профессор.

— Какой соблазн? — резко спросил Дирк.

— Есть один пустячок… э-э-э… который меня весьма заинтересовал, — неопределенно ответил профессор. — Однако не беспокойтесь, никакой опасности, ибо я не отступлю от своего правила. Хотя, должен признаться, очень жаль.

— Но вы уже отступили от своего правила, профессор!.. — воскликнул Дирк. — Это было вчера вечером. Вы что-то изменили в нашем прошлом…

— Да, вы правы, — несколько сконфуженно ответил профессор. — Но это нечто другое. Совсем другое. Видели бы вы лицо этой девочки. Она была так несчастна. Она считала, что мир — это чудесное место, а старые мумии, которые ее окружали за обеденным столом, просто решили излить на нее свою старческую желчь, потому что давно не считают мир прекрасным. Я имею в виду, в частности, — пояснил он, глядя на Ричарда, — декана Коули. Вы помните его? Старый козел. Ему не помешает немного человечности, даже если ее придется насильно вбивать в него. Нет, то, что я сделал, было оправданным. А во всем остальном я не преступил черту…

У Ричарда был такой вид, будто он вспомнил что-то очень важное.

— Профессор, — перебил он его вежливо, — можно мне дать вам совет?

— Ну, конечно, мой друг, я буду только рад, — охотно согласился профессор.

— Если наш общий друг предложит вам прогуляться по берегу реки Кем, не делайте этого.

— Что вы хотите сказать?

— Он хочет сказать, — вмешался Дирк, — что тогда может обнаружиться несоответствие между тем, что вы в действительности сделали и вашим объяснением причин, почему вы это сделали.

— Весьма странная постановка вопроса…

— Что ж, разве сам Ричард не странный человек? Видите ли, иногда случается, что наши поступки могут быть продиктованы причинами, о которых мы даже не подозреваем. Как в случаях внушения после сеансов гипноза или одержимости.

Профессор страшно побледнел.

— Одержимости? — спросил он слабым голосом.

— Профессор, простите, Крон, я подозреваю, что у вас была причина искать встречи со мной. Какая же?

— Кембридж! Остановка в Кембридже! — прозвучало по радио на вокзальном перроне.

Шумная толпа свадебных гостей, покинувших вагон, громко перекликалась и оживленно разговаривала.

— Где Родни? — спросил один из них, с трудом спускаясь по ступеням вагона-ресторана. Пошатываясь, он и его приятель стояли на перроне, ища глазами потерянного спутника. Мимо них бесшумно проплыла высокая грузная фигура Майкла Вентон-Уикса, устремившегося к выходу.

Приятели, пробираясь сквозь толпу, прошли вдоль вагонов, заглядывая в грязные окна. Наконец в одном из них они увидели своего друга, одиноко, словно в трансе, сидевшего в опустевшем купе. Они стали стучать в окно и кричать ему, но он не слышал ни стука, ни громких окриков. Потом вдруг, словно проснувшись, он с удивлением осмотрелся. Казалось, он не мог понять, где находится.

— Эй, соня! — радостно завопили его друзья и, шумно вломившись в купе, наконец извлекли его оттуда.

Но и на перроне он не сразу пришел в себя. Наконец, встряхнув головой, он посмотрел вдоль перрона и вдруг увидел в конце грузную фигуру Майкла Вентон-Уикса, собственноручно укладывающего в такси свою тяжелую сумку. Родни замер.

— Странно, — наконец пробормотал он. — Да ведь это тот человек, который рассказал мне в купе предлинную историю о каком-то кораблекрушении.

— Ха-ха, ха-ха! — рассмеялся его приятель. — И сколько же он содрал с тебя за свой рассказ?

— Что? — недоуменно переспросил Родни. — Нет, нет, никаких денег. Только, кажется, это было не кораблекрушение, а какая-то авария, возможно, взрыв… Он считал, что как-то виноват в этом. Случилась поломка, он хотел исправить, но произошел взрыв, и все погибли. Потом он говорил о грязи, об огромном количестве зловонной грязи и долгих, долгих годах, и еще о слизняках вокруг. Он говорил что-то очень странное.

— Родни, ты в своем репертуаре. Стоит оставить тебя одного, как с тобой обязательно что-то приключается. Теперь тебя подцепил маньяк.

— Да, он был похож на сумасшедшего. Вдруг стал плести вздор о какой-то птице. А потом сказал, что о птице — это все ерунда и ему следует просто выбросить ее из головы, потому что все должно сойти и так. Почему-то мне не понравилось, когда он сказал это.

— Тебе не следовало оставаться с ним в купе. Лучше пошел бы с нами в бар. Мы там славно по…

— Мне также не понравилось, как он попрощался со мной. Совсем, черт побери, не понравилось.