Только представьте, каково было Вашему Покорному Слуге, прикованному цепями к проклятым камням, ослепшему от яда и невероятно страдающему от нестерпимой боли. Я понятия не имел, сколько уже прошло времени – в такой близости от реки Сновидений время ведет себя совершенно иначе, и несколько мгновений в момент пробуждения могут показаться почти вечностью. Но боль – это тоже некий особый мир; там даже время меняет свой характер, так что вполне могло пройти несколько часов, а может, дней или даже недель, прежде чем я – очень медленно – стал сознавать, что рядом со мной кто-то есть.

Сперва я подумал, что снова явилась Скади, чтобы мучить меня или, может быть – я уже стал надеяться на это! – чтобы прикончить. Но чуть позже до меня вдруг дошло, что, хотя змея и выплюнула мне в лицо очередную порцию жгучего яда, глаза мои не только не слепит невыносимая боль, но жжение в них даже, пожалуй, чуть поутихло.

Зрение ко мне толком еще не вернулось, но теперь я, по крайней мере, был способен различать свет и тьму.

– Кто здесь? – спросил я.

Никто не ответил. Было слышно, как шуршит, извиваясь на выступе скалы, змея. Я прислушался и услышал совсем близко чье-то тихое дыхание.

– Умоляю, – прошептал я, – помоги мне спастись. Я сделаю все, чего ты только ни пожелаешь!

Наверное, я все еще надеялся, что это Один пришел мне помочь; пришел тайком, удовлетворив свое самолюбие и вдоволь натешившись собственным величием.

И мои пересохшие губы прошептали:

– Брат, прошу тебя! Клянусь, что никогда больше тебя не подведу! И расскажу, как победить Сурта. Я знаю, как это сделать. Прошу тебя, Один! Пожалуйста…

– Это я, – услышал я чей-то голос.

– Сигюн?

Я ухитрился чуть приоткрыть опухшие глаза. Их по-прежнему сильно жгло, но я все же сумел разглядеть смутные очертания человеческой фигуры и руку, которой этот человек, как мне показалось, заслонил меня от проклятой змеи. Зрение мое постепенно прояснялось, и я увидел над собой большую стеклянную миску, в которой Сигюн обычно растирала масло для своего знаменитого печенья. По стенкам миски стекали струйки змеиного яда.

– Это первое, что мне под руку попалось, – сказала она, ласково на меня глядя. – Глупая старая змейка видит тебя сквозь стекло и думает, что запросто в тебя попадет. Такая противная! Противная злобная старая змеюшка.

Змеюшка зашипела и снова плюнула, собрав побольше яда.

А Сигюн продолжала:

– Бедный мой ангел! Тебе, должно быть, ужасно неудобно! Но все-таки теперь я рядом, так что постарайся просто не двигаться, иначе сам себе сделаешь больно.

Из моих глаз все еще ручьем текли слезы – скорее всего, от боли. А может, то были слезы благодарности? На мгновение надежда на освобождение вновь вспыхнула в моей душе, и я вполне искренне сказал:

– Ох, Сиг, как я рад, что ты здесь! Я был тебе таким отвратительным мужем, но теперь все будет иначе, обещаю. Ты только сними с меня эти цепи. Пожалуйста!

– Ах, Локи! – Сигюн грустно на меня посмотрела. – Ты такой милый! И я, конечно же, тебе верю. Вот только отпустить тебя не могу.

– Но почему?

– Потому, дорогой, что на это есть серьезная причина. Каждый преступник должен быть наказан. И потом, если я тебя отпущу, я сильно разочарую Одина и всех остальных.

В кои-то веки я просто слов не находил, чтобы ей ответить.

– Почему? – тупо повторил я.

Сигюн улыбнулась сквозь слезы; на ее нежном, любящем лице застыло неколебимое выражение.

– Но ведь Бальдра убил действительно ты, – сказала она. – Из-за этого Один и наших мальчиков убил. Так что в определенном смысле ты и в их смерти тоже виноват.

Я запаниковал.

– Нет, за их смерть я не в ответе, Сигюн! Прошу тебя, выпусти меня на свободу!

– Перестань дергаться. Ты разобьешь чашу.

Не веря собственным ушам, я посмотрел на нее. Вид у нее был совершенно безмятежный; она даже ничуть не была расстроена. Неужели после смерти сыновей она окончательно помешалась? А может, по глупости своей была просто довольна, что все складывается так, как ей втайне и мечталось, – теперь я навсегда в ее власти и совершенно беспомощен?

– Я принесла немного пирога с фруктами, если потом ты захочешь перекусить, – сказала она. – Но могу и прямо сейчас отрезать тебе кусочек. Хочешь?

– Пирог? – удивился я. – Ты принесла пирог?

– Ну, мне, например, пирог всегда помогает настроение исправить, – пояснила Сигюн. – Этот я испекла с вишнями и миндалем. Твой самый любимый!

– Послушай, Сиг, послушай, пожалуйста! Ты должна меня выпустить!

– Ничего я не должна. И никуда я тебя не отпущу. – Она поджала губы. – Не серди меня, не то мне придется уйти, чтобы немного нервы успокоить. А если я уйду, то держать миску будет некому. Вот змеюшка обрадуется!

Я посмотрел вверх: сквозь толстое стекло миски ужасающе просвечивали ядовитые клыки проклятой «змеюшки».

Эта тварь просто глаз с меня не сводила. Только и ждала, когда Сигюн придется встать и вылить из чаши яд. Собственно, чаша была уже на четверть полна.

Сколько минут пройдет, прежде чем чаша наполнится до краев? Сколько минут до того мгновения, когда змея, поднакопив яда, снова ринется в атаку? Сколько минут мне осталось до нового приступа нестерпимой боли?

Наказание, разумеется, бессмысленно. Оно не останавливает преступление, не отменяет прошлое, не заставляет преступника сожалеть о содеянном. На самом деле проку от наказания никакого – это пустая трата времени и причинение ненужных страданий. Возможно, именно поэтому оно лежит в основе столь многих мировых религий. Я вдруг вспомнил пророчество оракула:

О боги! А мне-то казалось, что ничего хуже этой змеи быть не может! Но существовать до конца света вот так, слушая болтовню Сигюн, поедая ее фруктовый пирог и напряженно следя за змеей сквозь толстое, в пузырях, стекло кухонной миски…

Я попытался пустить в ход последний, довольно жалкий прием.

– Прошу тебя, Сигюн! Ведь я же люблю тебя…

Вот ведь до чего я дошел! Вот как мне стало жаль себя! Вот как низко я пал! Я даже решился использовать волшебное слово «любовь» применительно к моей жене…

А Сигюн опять улыбнулась и с нежностью произнесла:

– Ах, Локи, какой ты милый! – И я понял, что и последний мой гамбит оказался неудачным. Этими словами я, точно печатью, скрепил собственную судьбу: теперь Сигюн получила меня именно таким, каким всегда и хотела: отчаянно нуждающимся в ее помощи, страдающим от боли и бессилия – то есть пребывающим полностью в ее власти.

Глаза ее были полны слез, и голос звучал так ласково, когда она сказала:

– Ах, Локи, дорогой мой, я тоже тебя люблю и буду очень хорошо о тебе заботиться!